Чёрная стая

Рацебург

К середине июля фрайкор перебрался в лагерь, расположившийся в живописной рощице на берегу Рацебургского озера. К северу от лагеря через озеро тянулась узкая дамба, ведущая на остров, плотно усеянный краснеющими сквозь зеленую листву черепичными крышами и кирпичной кладкой стен. Рацебург, почти полностью разрушенный датчанами в 1693 году, после Тридцатилетней войны отстроился заново, по образцам барочного Мангейма, и с тех пор процветал под властью князей Саксен-Лауэнбургских.

Кроме охраны дамбы и патрульной службы, гусарам заняться было решительно нечем. Маневры и учения проводились регулярно, но отнимали не так уж много времени. Набеги в город, где местные дамы проявляли свой германский патриотизм, оказывая самый теплый прием молодым воинам и седоусым ветеранам, рыбная ловля, купание в озере составляли обычное времяпровождение лютцовских добровольцев.

К двадцатому июля фрайкор находился в полной боевой готовности, но перемирие продлили до десятого августа, к вящей радости очаровательной фрау Зофьи, оказывавшей Шемету радушное гостеприимство в часы его досуга. В те же дни в корпус из Карлсбада, где он залечивал свою рану, вернулся Теодор Кернер с ворохом свежих новостей, которые доходили в Рацебург с большим запозданием.

Хорошей новостью было намерение Венского кабинета выступить в предстоящей войне на стороне коалиции. Официально Австрия выступала посредником на мирных переговорах между враждующими сторонами, и хитрый лис Меттерних колесил между Дрезденом и Веной, убаюкивая Наполеона дружелюбными заверениями. Бонапарт, конечно, не сомневался, что Венский двор постарается извлечь выгоды из его затруднительного положения, но ему и в голову не приходило, что его тесть, император Франц, может выступить против него с оружием и свергнуть с престола. Себя, восстановителя монархии во Франции, положившего преграду революционному потоку, грозившему захлестнуть всю Европу, Наполеон полагал необходимым для общего спокойствия и считал, что все государи разделяют на этот счет его мнение.

Но уже во время встречи императора Александра с Фридрихом-Вильгельмом и наследным принцем Швеции Бернадотом в Трахенберге, союзники выработали план военных действий грядущей кампании, всецело одобренный австрийским монархом. Император Франц, напуганный возможным усилением Пруссии и ее ведущей ролью в деле объединения Германии, выставил свои условия, предполагавшие сохранение мелких княжеств Рейнского Союза и упразднение Варшавского герцогства, которое предполагалось разделить между Австрией, Россией и Пруссией.

Печальной новостью стала смерть великого преобразователя прусской армии Герхарда фон Шарнхорста. Раненный в бою при Лютцене ядром в ногу, генерал отбыл в Вену, хлопотать о присоединении австрийцев к коалиции, не дождавшись, пока рана заживет. В дороге снова открылось кровотечение, и Шарнхорст умер в Праге, так и не дожив до осуществления своих надежд. Место начальника штаба Блюхера занял его давний сподвижник и единомышленник Нейтхардт фон Гнейзенау, что хоть немного примиряло Шемета с этой потерей.

Присоединение Австрии к коалиции в корне меняло характер войны. Из народного восстания против французского гнета она превращалась в противоборство регулярных армий, и Королевско-прусский добровольческий корпус майора фон Лютцова окончательно становился частью одной из них — Северной армии под командованием Бернадота, протеже императора Александра, превозносившего шведского принца и бывшего наполеоновского маршала до небес. Шемет монаршего энтузиазма в отношении своего верховного командующего не разделял, но его мнения, почему-то, никто не спросил.

Свой первый вечер в корпусе Теодор провел за ужином у майора фон Лютцова, восстановившего юного поэта в должности своего адъютанта, входя в курс текущих дел фрайкора. Но следующий решил посвятить друзьям, отметив свое счастливое возвращение в Черную Стаю в каком-нибудь тихом кабачке на острове. Как назло, Дитрих в этот вечер отправился в пикет, а Клерхен решила потренировать своих фланкеров стрелять в темноте на звук. Так что праздновать Войцех и Теодор отправились вдвоем.

Кабачок «У епископа», несмотря на клерикальное название, оказался вполне светским местом, да еще и с приличной местной кухней. Друзья заказали лабаскус — густой суп из солонины, картофеля, маринованной свеклы, яичницы, лука и соленых огурцов. Вина, по причине застоя в торговле, не оказалось, но у хозяина нашелся штоф хлебной водки, весьма уважаемого на севере Германии напитка.

— Сестра тебе привет передает, — Теодор отсалютовал Войцеху низкой стопкой толстого стекла, — все мечтает нарисовать нас рядом.

— Она же в Дрездене, — удивился Войцех, — или нет?

— В Дрездене, — Теодор понизил голос, — я заезжал домой по дороге сюда. На улице карету самого Бонапарта видел. Он бы съел свою треуголку со злости, узнай, что я ушел у него из-под носа. За мою голову, конечно, поменьше награда назначена, чем за майора, но она тоже не бесплатная.

— Все еще мечтаешь поскорее сложить ее к алтарю Отечества? — нахмурился Войцех, разливая по второй рюмке.

— Нет, — усмехнулся Кернер, — я пробовал и мне не понравилось. Чему быть, того не миновать, но торопиться я не собираюсь.

— Это хорошо, — кивнул Войцех, — твое здоровье.

Они замолчали, отдавая должное лабаскусу. Войцех первым нарушил молчание, когда в голову ему пришла неожиданная мысль.

— Может, тебе в штаб съездить, Теодор? — спросил он, задумчиво почесав затылок. — Вдруг ты что-то важное можешь рассказать, а сам об этом не догадываешься? Подполковник Клаузевиц — умнейший человек, талант, каких мало. У него могут возникнуть вопросы, которые нам и в голову не придут.

— Может, — согласился Кернер, — докладную-то я написал, но ты верно мыслишь, что-то мог и упустить.

Лабаскус сменился фасолью с грушами и салом, запеченной в горшочках, кровяной колбасой с изюмом и копченой камбалой. Штоф подошел к концу, и Войцех объявил, что непременно должен познакомить Теодора с фрау Зофьей, у которой, наверняка, найдется не менее добросердечная подруга, мечтающая скрасить одинокий вечер душевным разговором о поэзии.

Вечер, чуть розовеющий на западе облаками, темно-синий и полный шелеста старых лип, окутал остров тихим плеском озера, убаюкивая городок. В окнах все еще мелькали искорки свечей, но на улицах было уже пусто. Ночную тишину нарушали только гулкие шаги друзей по каменной мостовой, да легкое позвякивание шпор.

— Погоди, — Войцех неожиданно остановился перед поворотом в узкий переулок, зажатый между похожими, как братья, красными кирпичными домиками в два этажа, — этот или следующий? Вот, не упомню.

— Дом-то узнаешь? — озабоченно спросил Кернер. И тут же добавил, гордясь собственной рассудительностью. — Если дверь не заперта, значит, тебя ждут.

— А если не меня? — возразил Войцех.

— Значит, кому-то повезет, — не растерялся Теодор, — это будет приключение.

— Возможно, — в момент протрезвевшим голосом произнес Шемет, резко обернувшись.

Темная тень метнулась через улицу, скрывшись за стволом старой липы. Но Войцех успел разглядеть высокую мужскую фигуру.

— Помнишь того торговца, который засиделся с приятелем даже дольше нас? — тихо спросил он. — Кажется, я его только что видел. Не за нами ли он шел, Теодор?

— Зачем бы ему? — пожал плечами Кернер.

— Дрезден, — встревожено шепнул Войцех, — не только у подполковника могут найтись для тебя непредвиденные вопросы.

— Тем больше оснований поскорее добраться до фрау Зофьи, — Теодор вгляделся в темноту улицы, — никого. Наверное, ты обознался.

— Наверное, — согласился Войцех, — ну, идем.

Они свернули в переулок, и Войцеху казалось, что эхо их шагов двоится в ночной тишине. Но сколько он ни оглядывался через плечо, торговец больше не показывался.

— Кажется, здесь, — Войцех с сомнением оглядел тяжелую дубовую дверь, — что за черт! В этом городишке все дома на одно лицо. Но в окнах темно, может, я, все-таки, ошибся.

— Да и на улице темнота, хоть глаз выколи, — недовольно заметил Теодор.

Темнота наползала из глубины переулка, холодная, липкая, чернильно-черная, мертвенная и в то же время живая. Войцеха пробрала дрожь, и он схватился за эфес сабли, пытаясь различить хоть что-то в непроглядном мраке.

— Там кто-то есть, — Кернер тоже потянул клинок из ножен, — и не один. Только уличной драки нам не хватало.

— Торговец навел, — мрачно согласился Шемет, нажимая ручку двери.

Дверь, неожиданно поддалась, скрипнув давно несмазанными петлями, отворилась вовнутрь, и друзья проскользнули в темноту незнакомого дома. В прихожей пахло сыростью и паутиной, старой пылью и мышами.

— Кажется, тут никто не живет, — шепнул Войцех, — нам повезло. Запрем дверь, пусть попробуют вломиться. Есть же в Рацебурге городская стража.

— Да ты, никак, боишься? — фыркнул Кернер, но засов, все-таки, задвинул. — Нас двое и мы при оружии.

— Еще неизвестно, сколько их, — ответил Войцех, — и кто они. Если это французские шпионы, оружие у них тоже есть. Ты, вроде, на тот свет торопиться передумал?

— Передумал, — Теодор приоткрыл дверь, ведущую в комнаты, и вздохнул, — здесь темно, как в гробу. Ставни, наверное, закрыты.

— Фонарь есть, — Войцех встряхнул обнаруженную наощупь находку, — вроде, не пустой.

Он нашарил в кармане трутницу, чиркнул кресалом по кремню и раздул трут. Масло в фонаре чадило, но тусклый свет озарил тесную прихожую, и друзья смогли оглядеться.

— Пыли тут за год набралось, — Кернер чихнул, — пусто в доме.

— А не загнали ли нас сюда, как мышеловку? — Войцех прислушался к звукам за дверью, но ничего не услышал. — Ладно, пойдем в дом. Может, удастся через заднюю дверь улизнуть.

Окна в гостиной оказались не просто закрыты ставнями — забиты наглухо. На старинной мебели здесь, как и в прихожей, осел толстый слой пыли, и лишь глубокое кресло с вышитой подушкой на сиденье выглядело так, словно его только сегодня внесли в пустующий дом.

— Не нравится мне это, — прошептал Войцех, — совсем не нравится.

— Почему же? — бархатный женский голос заставил его вздрогнуть.

Девушка вошла в гостиную легкой стремительной походкой, неся в руке подсвечник с тремя горящими свечами. Совсем юная, лет шестнадцати, не старше, она, тем не менее, вовсе не выглядела испуганной вторжением незваных гостей. Темное бархатное платье с длинными узкими рукавами, перехваченное под грудью атласной лентой, подчеркивало ослепительную белизну кожи, темные волосы разметались по плечам, на узком бледном лице ярко горели кроваво-красные губы.

— Прошу прощения, фройляйн, — поклонился Войцех, — мы думали, тут никто не живет.

— Хорошая причина ворваться в чужой дом, — холодно усмехнулась девушка, — но на воров вы не похожи.

Ответить Войцех не успел. Из прихожей донесся стук. Похоже, преследователи решили не дожидаться, пока хозяйка выставит их на улицу, и взломать дверь.

— Кажется, мы не единственные, кто решил сюда ворваться, — заметил Кернер, — и это может быть опасно, фройляйн. Идите к себе и заприте дверь. А мы встретим гостей.

Девушка не ответила. В темных глазах блеснул красноватый огонек, ноздри раздулись от гнева, и Войцеху она вдруг показалась много старше, чем на первый взгляд.

— Пройдите в спальню и запритесь, — тоном королевы, привыкшей к безусловному повиновению, произнесла девушка, — гостей встречу я.

— Нет, — твердо произнес Войцех, вытягивая саблю из ножен, — мы остаемся.

— Ваши трупы тут останутся, глупцы! — гневно нахмурилась незнакомка. — Вы даже не представляете, с кем вам придется иметь дело.

— Не имеет значения, — тряхнул волосами Войцех, и Теодор, кивнув, встал с ним рядом, обнажив клинок, — это вопрос чести, фройляйн. А это дороже жизни.

Виски сжало раскаленными стальными щипцами, заколотилось сердце, в глазах стало темно. Горячая ярость поднялась в груди, зарычала бешеным зверем, оскалилась, встала на дыбы, защищаясь от неведомого врага. Девушка охнула и отступила. Боль как рукой сняло.

— Вот как, значит? — в ее голосе послышалось уважение. — Хорошо, вы можете остаться. Но дайте мне слово сохранить в тайне все, что здесь произойдет.

— Если нам не придется для этого нарушить присягу, — ответил Кернер, — ваша тайна умрет с нами, слово офицера.

— Не придется, — кивнула девушка, — вы, господин лейтенант?

— Слово чести.

Девушка сложила руки на груди, на лице ее появилось выражение крайней сосредоточенности. Из прихожей раздался скрежет отодвигаемого засова, скрип дверных петель. В гостиную ворвался, по меньшей мере, десяток человек, одетых в невзрачную серую одежду, похожих на канатчиков или рыбаков, которых в Рацебурге было не счесть. Торговца среди них не было, но возглавлял эту шайку весьма представительный господин в щегольском черном сюртуке. Смуглое лицо обрамляли волнистые иссиня-черные волосы, коротко подстриженные, тонкие усы и эспаньолка подчеркивали хищный изгиб чувственных губ.

— Это моя территория, Карлос, — спокойно произнесла девушка, — и гости под моей защитой. Забирай свою стаю и убирайся, пока тебя не встретили под дверью. Я уже отдала приказ. Еще четверть часа — и я объявлю тебя вне закона.

— У нас соглашение с анархами, баронесса, — с достоинством возразил Карлос, — нейтралитет. А ваши гости под него не попадают. К ним есть вопросы. Особенно к нему.

Он кивнул в сторону Теодора.

— Ты ошибся дверью, Карлос, — сухо рассмеялась девушка, — уже не «баронесса». Княгиня Лауэнбургская. Мы подписали Соглашение Шипов. Убирайся из моих владений, Ласомбра. Иначе рассвет ты встретишь на плоту посреди озера.

Карлос глухо зарычал, сверкнул черными глазами.

— Будь ты проклята! — наполовину выдвинутая из ножен старинная шпага глухо звякнула, когда он с силой вогнал ее обратно.

— Уже, — усмехнулась девушка, — как и любой из нас. Ты уходишь, или мне попросить этих юных воинов тебя проводить?

— Мы еще встретимся, — пообещал Карлос, поворачиваясь к двери.

— Не может без пафоса, — пожала плечами юная княгиня, — но встретимся мы вряд ли. Да и вас он станет обходить десятой дорогой. В Париже ему такой оплошности не простят.

— Они французские шпионы, княгиня? — настороженно спросил Шемет. — В таком случае, данное нами слово…

— Дано, — закончила за него девушка, — я бы не стала вымогать его обманом. Нет, не шпионы, и не французы. Некая организация, имеющая свои интересы в этой войне. К Наполеону они не побегут, обещаю. Вы можете идти, господа. Путь свободен, а у вас, кажется, были еще планы на вечер?

— Один вопрос, княгиня, — Войцех слегка улыбнулся, — прежде чем мы поблагодарим вас за гостеприимство. Если память мне не изменяет, князем Саксен-Лауэнбурга является на данный момент король Англии, Георг Третий. Я что-то упустил в европейской политике?

— Прекрасная память, — в глазах у девушки мелькнули веселые искорки, — и, по правде сказать, такого титула у меня нет. Это всего лишь игра, господин лейтенант, но есть те, кто признает ее правила.

— Очень серьезная игра, — заметил Шемет, вспоминая, с какой легкостью хозяйка избавилась от вторгшихся в дом бандитов, — я бы с удовольствием узнал ее правила.

— Вам их объяснят, господин лейтенант, — кивнула девушка, — не сомневайтесь. Но потом. И не я.

Она помолчала и неожиданно добавила.

— Передайте привет вашему Сиру от Мари-Огюстины де Граммон. Когда узнаете, кто он.

— И кто же?

— Понятия не имею, — пожала плечами Огюстина, — но уверена, что он не менее безумен, чем вы.

Планы на вечер друзья после случившегося сменили. Воспользоваться добросердечием дам без предваряющей его светской беседы было бы нарушением всяческих приличий, а настроения делать комплименты и болтать о музыке ни у одного из них не осталось. Решено было возвращаться в лагерь.

По дороге они бурно обсуждали случившееся, строя самые невероятные предположения о причинах этого происшествия и его действующих лицах. Понятно было одно — все это как-то связано с посещением Теодором отчего дома в Дрездене. Но дальше этого их умозаключения так и не продвинулись.

Вечер закончился в палатке у Теодора.

— Ясно только то, что ничего не ясно, — вздохнул Кернер, откупоривая привезенную из Дрездена бутылку вина.

— За это и выпьем, — усмехнулся Войцех, подставляя стакан под темную струю.