Чёрная стая

Аллюр «Три креста»

В конце сентября на Северном фронте наступило некоторое затишье. Партии Лютцова, Тетенборна и Рейхе тревожили неприятеля, действуя на его коммуникациях, окутывая части Даву непроницаемым туманом войны[20]. На юге, по сведениям, поступавшим из Главной квартиры шведского кронпринца, переместившейся в Цербст, собиралась гроза, какой Европа не видала со времен Аттилы. Богемская и Главная армии под командованием Шварценберга спешили к Лейпцигу с юга, Блюхер прорывался с востока, а принц Бернадот делал вид, что идет туда с севера.

Черная Стая, несмотря на успехи в «малой войне», рвалась на юг, где смельчаков ждала неувядаемая слава, где решались судьбы Германии и всей Европы, где народы собирались на величайшую битву с общим врагом. Но Сводный Корпус Вальмодена оставался прикрывать Мекленбургское направление, и добровольцам приходилось довольствоваться слухами о чужих победах.

В первую неделю октября генерал-майор Тетенборн, побуждаемый к соревнованию блистательным успехом экспедиции Чернышева к Касселю, испросил у графа Вальмодена дозволения сделать покушение на Бремен. Королевский Прусский корпус присоединился в этом походе к отряду русских партизан, но Шемету в нем принять участие не довелось.

За несколько дней до выступления его вызвал подполковник Клаузевиц, где вручил проштрафившемуся лейтенанту срочную депешу с приказом немедля отвезти в штаб командующему одним из корпусов Северной армии генералу фон Бюлов. В тот же день был подписан приказ о назначении командиром Первого гусарского эскадрона Люцовера ротмистра фон Юнкгера, переводом из Русско-Германского легиона, и Войцех, скрепя сердце, признал разумность действий командования, удалившего опального офицера на время вхождения нового командира в должность. Попрощавшись с друзьями и с бывшими уже подчиненными (должность командира полуэскадрона за ним, впрочем, сохранили), Шемет собрался в дорогу.

Запечатанный пакет, врученный Войцеху Клаузевицем, был помечен тремя крестами, и Йорика пришлось оставить на попечение Клерхен. Сменив третьего коня в придорожном трактире, Шемет проклял все на свете. Поясницу ломило, плечи затекли, и даже если бы дорога привела его прямиком в объятия Каролины, свидание вышло бы благопристойным до целомудрия, ввиду неотвратимых последствий бешеной скачки. В Цербст он прибыл в густых вечерних сумерках седьмого октября и, влетев в штаб фон Бюлова, выяснил, что можно было и не торопиться, генерал еще утром отбыл в Мюльбек, сопровождая кронпринца на совещание с Блюхером.

Принял курьера начальник штаба, генерал-майор Герман фон Бойен, и содержание послания тут же перестало быть секретом. Подполковник Лютцов ходатайствовал о переводе своего отряда в 3-й прусский корпус Бюлова, в надежде, что под его командованием добровольцам удастся внести более весомый вклад в дело освобождения Германии.

В ожидании, пока ему отведут квартиру для ночлега, Войцех праздно шатался по штабу, прислушиваясь к разговорам. Бернадот, хотя и перевел свою армию через Эльбу, не двигался дальше окрестностей Дессау, и Блюхер, желая увлечь его своим примером, выдвинул вперед корпуса Йорка, Ланжерона и Сакена. Это движение, угрожавшее сообщениям маршала Нея с главными силами французской армии, расположенными в окрестностях Дрездена, заставило его отступить к Эйленбургу, уничтожив все мосты на Мульде. К тому же, войска Нея, состоявшие из разноплеменных офицеров и солдат, совершенно упали духом после перенесенных неудач, и высланные навстречу неприятелю разведывательные партии каждый день приводили множество перебежчиков и дезертиров.

За ужином, накрытым для младших офицеров штаба, Шемет с удивлением обнаружил, что о нем тут наслышаны. Вилли Радзивилл, бессменный адъютант фон Бюлова с начала кампании, уши прожужжал сослуживцам о берлинском приключении и знаменательной роли в нем графа Шемета. Сожаления о том, что он разминулся с Вилли, слегка скрасила неожиданная откровенность сотрапезников. Главнокомандующего Бернадота в 3-ем корпусе считалось хорошим тоном недолюбливать и слегка презирать, за холодность к союзному делу, нерешительность и непоследовательность. Войцеху, разумеется под строжайшим секретом, поведали, что Бюлов готов выступить на соединение с Блюхером, не дожидаясь приказа кронпринца, и только прямой запрет прусского короля до сих пор удерживал генерала от этого решительного шага.

С утра Шемета снова вызвали к Бойену. Надежда присоединиться к товарищам, штурмующим Бремен, развеялась прахом. Сославшись на невозможность отрядить в Мюльбек кого-то из своих подчиненных, начальник штаба 3-го корпуса вручил отбившемуся от «Стаи» лейтенанту пухлый пакет, все с теми же тремя крестами, пожелал доброго пути и с головой ушел в работу. Войцех вздохнул и отправился на конюшню за казенной лошадью.

С этой минуты Шемета понесло по дорогам Саксонии, как сорванный с дерева осенним ветром лист. Навстречу, наперерез, вдогонку, с фланга маршировали во всех направлениях войска, с песнями шагала пехота, ровными шеренгами заезжали драгуны и кирасиры, артиллерия, конная и пешая, катила на позиции, менявшиеся с каждым часом.

Бюлова Войцех отыскал под осажденным пруссаками Виттенбергом, и, едва успев перекинуться с Вилли парой теплых слов, отправился с новым поручением, на этот раз к Бернадоту, в очередной раз пытавшемуся отгородиться от наступающих войск Бонапарта разрушенными мостами на Эльбе. Из Кётена, чертыхаясь на трех языках (французский временно из обихода пришлось исключить), Шемет отправился к Блюхеру, отошедшему к тому времени за Мульду и Заале. Измотанные переходами войска спали на биваках, население Саксонии, истощенное бесчисленными реквизициями и фуражировками обеих сторон, мечтало только об одном, чтобы уж кто-нибудь одержал победу, и война переместилась за Одер или за Рейн.

Наполеон, казалось, тоже никак не мог принять окончательного решения. Отказавшись от мысли разгромить поодиночке отступившие перед ним, но не потерявшие связи друг с другом Северную и Силезскую армии, он повернул на юг, навстречу Богемской армии Шварценберга, обошедшей Дрезден и спешившей к Лейпцигу с тыла.

Командиров и генералов Шемет за свою службу повидал разных. Хороших и не очень, осторожных и безрассудных, отечески заботящихся о солдатах или не считающих своих убитых. Но генерал «Вперед» произвел на него неизгладимое впечатление с первого же взгляда. Седой как лунь и прямой как кавалерийский клинок, Блюхер говорил резко и коротко, решения принимал быстро и безоглядно, серые глаза его горели молодым задором из-под сурово сдвинутых бровей, лихо закрученные кавалерийские усы воинственно топорщились, когда генерал отдавал свои судьбоносные приказы.

Молодого офицера в черном мундире цветов объединенной Германии генерал решил пока оставить при себе, «на удачу», как он сам выразился, объявляя Шемету свою волю беспрекословным тоном. Войцеху дали час, чтобы привести себя в подобающий вид, накормили и выдали свежего коня из ремонтерного резерва. Оставшееся перед выступлением время Шемет провел, знакомясь с Бураном. Сабле в этой битве предстояло остаться в ножнах, но лететь сквозь град ядер и ливень пуль с пакетом, от которого мог зависеть исход генерального сражения, было ничуть не менее почетно, чем вести эскадрон в бой, а остаться в живых важнее, чем убить врага. И тут, конечно, очень многое зависело от лошади. Буран к новому знакомому отнесся с доброжелательным спокойствием, похрустел сахарком, ткнулся мордой в плечо, испрашивая добавки, и под седлом вел себя так, словно они давние друзья и боевые товарищи.

К тринадцатому октября Блюхер, несмотря на гневные протесты Бернадота, славшего ему гонца за гонцом, перевел Главную квартиру в Гаале, на берегу Заалы. Генерал «Вперед» выжидал, пуская клубы дыма из огромной трубки, с которой не расставался даже за обедом, осыпал замысловатыми ругательствами Бонапарта, кронпринца, союзных монархов, австрийский генералитет в целом и великого придворного полководца Шварценберга в частности. Шемет, уже два дня дежуривший при Блюхеровой квартире в ожидании поручений, заучивал генеральские проклятия наизусть, бесшумно шевеля губами, и признавая, что по части военного красноречия ему командующего Силезской армией не догнать и за сто лет.

Страсти накалялись. Доведенный упрямством Блюхера, не желающего отсиживаться за Эльбой, пока Шварценберг разгромит противника или, по крайней мере, значительно ослабит его, кронпринц прислал генералу очередное письмо, где в самых настоятельных выражениях требовал подчинения своим приказам. Бернадот ссылался в письме на Его Величество императора Александра, который, якобы, дал указания, согласно которым в определенных обстоятельствах командующий Силезской армией должен подчиняться ему, командующему Северной армией. После зачтения письма вслух перед всем штабом, Войцех оценил срок своего ученичества ораторскому искусству лет в двести.

До отрытого разрыва между полководцами, впрочем, не дошло. К вечеру в Гаале лично явился представитель Великобритании при Северной армии, генерал Стюарт, и сообщил, что кронпринца удалось убедить поучаствовать в грядущей битве. Пригрозив ему лишением английских субсидий. От громового хохота Блюхера задрожали оконные стекла.

Туманным октябрьским утром пятнадцатого числа Блюхер выступил в поход во главе корпуса генерала Йорка. Накануне все кабачки и трактиры Гаале были забиты добровольцами ландштурма, составлявшими большую часть Йорковых войск. Звенели стаканы, к задымленным потолкам взлетали студенческие песни Геттингена и Берлина, Йены и Гейдельберга, Лейпцига, под стенами которого воинам предстояло пролить свою кровь. Никогда прежде в маленьком университетском городке Гаале не звучало столько гимнов Отечеству и Свободе, никогда прежде Германия не была столь близка к единению и славе. И Войцех, отпущенный до утра с дежурства, сидел в кругу новых товарищей, присоединяя свой голос к песням и здравицам.

К девяти утра вся Силезская армия была на марше. Блюхер, обозревающий стройные ряды добровольческой кавалерии Восточной Пруссии, приветствовал всадников.

— Вперед, дети мои! Зададим французам старую добрую прусскую трепку! Если кто-то к вечеру не покроет себя славой или не погибнет на поле боя, значит, он сражался как шелудивый сучий ублюдок. Надерем их тощие задницы, ребята!

Выходя из Галле с главными силами, Блюхер отправил корпус Сен-Приста по другой дороге, приказав распространять слухи, что за ним следует вся Силезская армия. Эта военная хитрость имела успех, обороняющий северные рубежи Лейпцига маршал Мармон так и не получил подкреплений и вынужден был с двадцатью двумя тысячами человек при восьмидесяти четырех орудиях занять позицию между Мёкерном и Ойтричем.

Силезская армия остановилась возле Шкейдица, корпус Йорка занял обе стороны дороги, ведущей через селение, корпус Ланжерона встал левее, в двух верстах, корпус Сакена остался в резерве. Утром шестнадцатого октября Блюхер лично повел всю кавалерию трех корпусов в усиленную рекогносцировку, обнаружив неприятеля в бору между селениями Радефельд и Лиденталь. Войцех носился между штабами корпусов, развозя диспозицию, передавая приказы, меняющиеся с каждым новым донесением разведки, и чувствовал, что собственными руками творит историю. Что чувствовал Буран, чьи ноги в этом принимали главное участие, так и осталось секретом.

Уже к полудню корпус Ланжерона вытеснил авангард неприятеля с занятой у Радефельда позиции. Йорк двинулся по большой дороге на Мёкерн, и Мармон, видимо, предположив, что это и есть главное направление атаки, в спешке начал перестраивать побатальонно свою оборону.

— Они разворачиваются! — довольно заметил Блюхер Ланжерону, в корпусе которого находился с самого начала сражения. — Самое время расколошматить их в сучью требуху.

Генерал поднял зрительную трубу, оглядывая поле боя.

— Доннерветтер мне в печенку! У нас брешь по центру!

Он обернулся и жестом подозвал к себе Шемета, нетерпеливо ожидающего приказа.

— Скачи к Сакену, лейтенант. Передай, пусть займет центр кавалерией. А мы пойдем к Подельвицу, прикроем левый фланг. Туда и обратно, парень, ты мне еще понадобишься сегодня.

К Сакену и обратно Войцех успел как раз вовремя. Через полчаса началась обоюдная канонада, от грохота пушек задрожала земля, от свиста ядер заложило уши, кони заплясали под всадниками в предвкушении бешеной скачки. С юга эхом доносился приглушенный гром — под Вахау перешел в наступление Шварценберг.

Снова и снова штурмовал ландвер корпуса Йорка баррикады Мёкерна, огрызающиеся пушечными залпами. Мертвые тела грудами громоздились у околицы селения, но добровольцы, отступив и перегруппировавшись, шли в атаку с прежним ожесточением. На помощь Йорку двинулась Вторая бригада принца Карла Мекленбургского, встреченная картечью и потерявшая множество людей, в то время, как сам Мармон поспешил на выручку французской артиллерии.

Пользуясь замешательством в рядах мекленбуржцев, несколько французских батальонов перешли в контрнаступление. Морские гвардейцы, подпустив восточно-прусских фузилеров на пятьдесят шагов, встретили их ружейным залпом, совершенно расстроив ряды, но подполковник Лобенталь с двумя батальонами того же полка бросился вперед и, опрокинув моряков, с барабанным боем двинулся на ближайшую батарею.

Выехавший вперед принц Карл, получив тяжелую рану, передал командование отважному Лобенталю. Взлетели на воздух четыре неприятельских зарядных ящика, взорванные начальником артиллерии Йоркова корпуса подполковником Шмидтом, и одна из батарей, наконец, замолчала. Пруссаки ринулись в штыковую атаку, перебив всю орудийную прислугу, но принуждены были отступить, когда Мармон бросил против них всю дивизию Компана. И только яростная атака Мекленбургских гусар заставила французов вернуться в Мёкерн. Вторая бригада потеряла в этом бою всех батальонных командиров, в их числе и смельчака Лобенталя.

Мёкерн штурмовали дом за домом. Ожесточение противников дошло до такой степени, что пленных не брали, защищающих строения французов без всякой пощады кололи штыками и забивали прикладами. Отступающий неприятель оставил горящее селение, через которое двинулась Первая бригада корпуса Йорка. Генерал ввел в бой свою пехоту до последнего солдата, прусская артиллерия, расстреляв почти все заряды, постепенно умолкала, французская же усилила канонаду. И тогда Йорк решился отправить в бой все свои резервы. Бросились в атаку Бранденбургские гусары, бригады Горна и Гюнербейма, до того не участвовавшие в рукопашной, пошли в штыки.

— Сакена к Мёкерну! — рявкнул главнокомандующий. — В карьер, парень, аллюр — три креста!

Буран сорвался с места, оправдывая свое имя. Пули свистели над головой вжавшегося в шелковистую конскую гриву Шемета, ядра взрывали землю справа и слева, но всадник и конь неслись сквозь битву, словно заговоренные. Через четверть часа корпус Сакена присоединился к атаке на Мёкерн, и неприятель дрогнул.

На левом крыле корпус Ланжерона овладел селениями Клейн и Гросс-Видерич. Но к трем часам пополудни Домбровский, усилясь войсками дивизии Дельмаса, вытеснил союзников из обоих селений, заставив отступить за Эльстер с большими потерями. Завязалось жаркое дело, в бой пошли русские полки — Апшеронский и Якутский, особенно отличился Ряжский полк, отбивший французское знамя. Генералы Ланжерон и Рудзевич с Шлиссельбургским полком без выстрела атаковали Видерич, захватив шесть орудий и часть французских парков.

В восемь вечера Блюхер послал в Главную квартиру союзных монархов известие об одержанной победе. Трофеями победителей стали один императорский орел, три знамени, пятьдесят восемь орудий и две тысячи пленных. Убитыми и ранеными неприятель потерял не меньше шести тысяч человек. Ранен был и сам маршал Мармон. Но Силезская армия оплатила свой триумф дорогой ценой, только в корпусе Йорка из строя выбыли пять с половиной тысяч бойцов.

Ночью Главная квартира Блюхера переместилась в Гросс-Видерич. Северная армия, несмотря на обещания Бернадота поддержать наступление, задерживалась у Гаале. Кронпринц, по настоянию британского эмиссара лорда Стюарта, прислал в подкрепление Блюхеру генерала Винцингероде, со всей кавалерией его корпуса, но основные силы Бернадота все еще были далеко.

Выспаться Войцеху не довелось. Главнокомандующий поднялся ни свет, ни заря и отправился на передовые посты, где обнаружилось, что неприятель все еще занимает селения Ойтрич и Голис. Шемет снова помчался к генералу Сакену с приказом взять Голис.

Мариупольский и Ахтырский гусарские полки, следовавшие в колонне, кинулись на неприятельскую кавалерию, не теряя времени на перестроение в линию, опрокинули ее и, прорываясь через картечный огонь, отогнали за линию пехоты. Построившиеся в каре войска Домбровского встретили их ружейным залпом, но русские гусары, окружив свою добычу — пять сотен французских кавалеристов и пять артиллерийских орудий, проложили себе саблями обратный путь к корпусу Сакена, атакующему Голис.

Блистательная атака гусар заставила Мармона и пришедшего к нему на помощь маршала Нея отступить к Галесскому предместью. В полдень примчался гонец от Шварценберга, венгерский граф Стефан Сечени, с известиями о победе союзников у Вахау. Отважный всадник прорвался сквозь занятую французами территорию, и конь его, покрытый пеной, тяжело дышал, но на смуглом лице сияла довольная улыбка.

— Наполеон еще на рассвете прислал в Главную квартиру предложение перемирия, — сообщил Сечени, — но оно не было принято. И не будет. Шварценберг рассчитывает на вас, генерал, завтра утром он возобновит сражение. Будем гнать французов до самого Парижа.

— Шварценберг погонит, — проворчал Блюхер, — вояка паркетный. Не гусар, что с него возьмешь?

Войцех, присутствовавший при разговоре в числе ординарцев Блюхера, молодцевато выпрямился. Он вспомнил, что генерал «Вперед» начинал свою карьеру в шведском гусарском полку, и бесшабашную гусарскую удаль с годами не утратил.

— Из Лейпцига лазутчик прибежал, — продолжал докладывать Сечени, — говорят, Фридрих-Август в подвале обедает, канонады их Королевское Величество бояться изволят. А Наполеон приказал ввечеру во все колокола звонить о своей победе. Вот ведь до чего дошел, корсиканская собака, брешет и бровью не ведет. Ну, отзвоним мы еще по нему панихиду, непременно отзвоним.

— Саблями отзвоним, не сомневайтесь, граф, — усмехнулся в седые усы Блюхер, — славное дело выйдет. А Бернадот к раздаче наград, как раз, подоспеет. Этому он на французской службе научился, чертов гасконец.

— А что обозы французские? — поинтересовался барон Мюффлинг, генерал-квартирмейстер Блюхера, хладнокровный и практичный, словно созданный, чтобы уравновесить горячий нрав полководца. — Отходят понемногу к Рейну?

— Ни обозы, ни резервная артиллерия, — покачал головой Сечени, — о мире просит, но драться готовится до конца.

— Может быть, он надеется, что ему «золотой мост» построят? — усмехнулся Гнейзенау, начальник штаба Силезской армии. — Думаю, что Кутузов был последним, кто пытался применить на практике эту устаревшую стратегию. Да и у него мост хлипкий получился, Бонапарт от Березины еле ноги унес.

— От нас не уйдет! — прорычал Блюхер. — Повесим корсиканского выскочку. Даже в Париж не потащим, тут же, в Лейпциге, и повесим.

Войцех с намерением Наполеона повесить, в общем-то, не спорил. Но в Париж ему все равно хотелось.

Битва в тот день затихла, если не считать славного кавалерийского дела под Голисом. Противники зализывали раны, войска, изможденные вчерашними боями, уныло маршировали по иссеченной речушками и каналами равнине, канонада смолкла, и только от Пробстгейде доносился дальний гром рвущихся снарядов — французы жгли зарядные ящики. К вечеру число бивачных огней на юге возросло чуть не вдвое, к Лейпцигу подошли Польская армия Беннингсена и австрийский корпус графа Коллоредо. Бернадот, наконец, соизволивший выступить к югу и понукаемый к решительным действиям не только прусскими и русскими, но даже шведскими сослуживцами, самостоятельно действовать не решался и слал Блюхеру предписания, требуя перейти на правую сторону Парты.

Разъяренный Блюхер к ночи примчался в Брейтенфельд, где кронпринц вытребовал у него корпус Ланжерона в подкрепление к силам Северной армии, и так превосходящей Силезскую численностью, в обмен на обещание перейти Парту. Переводчиком между Блюхером, не знавшим французского, и Бернадотом, не знавшим немецкого, был сам принц Вильгельм Прусский, младший брат короля, весьма дипломатично заменявший «миллион доннерветтер!»[21] на «очень плохая погода», к глубокому неудовольствию присутствовавшего при судьбоносном совещании в качестве ординарца Шемета.

Сам главнокомандующий Силезской армией остался при корпусе Ланжерона, желая лично проследить, чтобы у кронпринца не возникло ни малейшего повода уклониться от участия в сражении. Едва лишь успел он возвратиться в Ойтрич, ранним утром восемнадцатого октября, как по всему протяжению линии, занятой французами вокруг Лейпцига, заговорили пушки. Началась Битва Народов за независимость Германии и Европы.

Блюхер, выступивший с корпусом Ланжерона из Ойтрича, направился в Мокау, где саперы наскоро наводили мост через Плессну. В пути их нагнал очередной посланец Бернадота, требовавшего, чтобы корпус присоединился к нему в Таухе, где переправлялась Северная армия. Этот маневр стоил бы Блюхеру четырех часов даром потерянного времени, и генерал «Вперед» самым решительным тоном передал кронпринцу, что генерал Ланжерон будет ожидать его приказаний на левом берегу Парты, у Наундорфа, и велел продолжить движение. Нетерпение старого гусара дошло до того, что, не дожидаясь, пока саперы закончат работу, он приказал войскам переправляться вброд, по пояс в воде под холодным проливным дождем. Войцех, восседавший на Буране, при этом маневре всего лишь промочил ботики и мысленно возблагодарил покойного графа Шемета, предусмотрительно записавшего сына в кавалерию.

На юге боевые действия начались еще до рассвета. Войцех, которого командующий решил придержать при себе до поры, с почтительного расстояния выслушивал громогласные рапорты взмыленных гонцов, докладывавший о лихой атаке корпуса Платова, наделавшей переполоху в неприятельских обозах, о занятии войсками Беннингсена оставленного французами Кольмберга, о тяжелых боях, которые вели австрийские части графа Кленау за селения Гольцгаузен и Цуккенгаузен.

Барклай де-Толли, которому не повезло больше всех, поскольку именно за его спиной на холме расположились три союзных монарха, непрестанно вмешивавшихся в его распоряжения ходом битвы, ожесточенно атаковал сильные французские позиции у Пробстгейды, австрийские войска принца Гессен-Гомбургского, несмотря на полученный приказ оставаться в оборонительном положении, ринулись преследовать неприятеля, в беспорядке отступавшего от Вахау.

Первой через Парту переправилась артиллерия, и тридцать шесть батарейных орудий немедля открыли огонь по Нейчу, где расположились войска генерала Сугама. К Ланжерону, наблюдавшему за переправой, снова примчался гонец от Бернадота, с требованием дождаться подхода Северной армии на правом берегу, но находившийся при корпусе Блюхер этот приказ отменил.

— Передайте кронпринцу, что граф Ланжерон, в ожидании его приказаний, уже перешел Парту, — процедил в седые усы генерал, — и собирается атаковать Шенфельд. Если Его Высочество не поторопится, следующий приказ настигнет нас уже в Лейпциге.

Гонец развернул коня и умчался на северо-восток, и Блюхер разразился очередной чередой проклятий.

— К Сакену скачи, лейтенант! — решительно заявил командующий, подзывая Шемета. — Передай, пусть Галесскую заставу берет. Да втолкуй ему по-русски, чтобы Бернадота не ждал. Без гасконцев обойдемся.

Раз за разом штурмовали заставу русские войска, но занявшая ее пехота Домбровского упорно оборонялась, и даже перешла в наступление, покушаясь овладеть Голисом, но была отброшена фузилерными батальонами Горна. В этом бою пал отважный генерал Неверовский, первым ворвавшийся в предместье, получил смертельную рану генерал-майор Гине, подтянувший артиллерию на расстояние пистолетного выстрела от заставы, полковник Рахманов и командир Камчатского полка майор Салманов были убиты.

Генерал Ланжерон у Шенфельда сражался не менее доблестно. Селение обороняли французские части под личным руководством маршала Мармона, и на улицах кипел яростный штыковой бой. От артиллерийского огня занялся пожар, быстро охвативший все селение, и русские принуждены были отступить. Крики раненых, своих и чужих, еще долго доносились из бушевавшего в Шенфельде огня, заставляя содрогаться даже самых суровых ветеранов.

В одно время с этим произошло и радостное событие. Саксонские, а вслед за ними и Вюртембергские части в разгар сражения перешли на сторону Союзников. Разорение французами Саксонии, презрительное высокомерие наполеоновских военачальников по отношению к германским союзникам и мысли о будущем Отечества привели командиров к такому решению, всецело поддержанному войсками.

К двум часам пополудни все атаки Силезской армии были отбиты, войска Беннингсена, оттеснив неприятеля, остановились в ожидании подхода прочих армий, Северная армия едва успела прибыть на поле сражения, а войска Гиуляя потеряли время в бесполезных переходах с места на место. Но уже Союзные армии, образуя непрерывную дугу стали и огня между Плейссой и Партой, готовились возобновить сражение, долженствующее решить судьбу Европы.

Как только Северная армия заняла указанное ей место на поле сражения, Блюхер приказал снова атаковать Шенфельд. Войска Сен-Приста двинулись вперед, поддерживаемые огнем батарей, установленных на правом берегу Парты. Гром канонады, ружейная трескотня, разрывы гранат, призывы наступающих и обороняющихся, конское ржание, лязг штыков и сабельный звон — все смешалось в единый гул битвы, воспламеняющий отвагой мужественное сердце воина. В разгар сечи обрушилась объятая пламенем колокольня, облака пыли и порохового дыма закрыли солнце, ночной мрак, спустившийся на Шенфельд среди ясного дня, на несколько минут прервал кровавое действо, вскоре разгоревшееся с новой силой.

Французская дивизия Дюрютта снова заняла Паунсдорф, разобщив войска Беннингсена от Силезской армии, но к нему уже рвался корпус фон Бюлова, во главе с кавалерийской бригадой принца Гессен-Гомбургского, и сияние сабель горделиво соперничало с блеском солнечных лучей на кирасах и касках. Взлетели, полыхая огнем, британские ракеты — бригада Боге вступила в бой, и неприятель в панике бросился врассыпную.

— Два раза, — сокрушенно прошептал Войцех, покачав головой, — мне этого не пережить.

— Чего вам не пережить, лейтенант? — с усмешкой поинтересовался генерал Гнейзенау, в этот момент неожиданно оказавшийся рядом с Шеметом.

— Мне дважды придется приглашать корнета Клару Лампрехт танцевать, — вздохнул Войцех, — я другу проспорил. На первый раз я бы мог еще отделаться надранными ушами, но на второй…

— Представьте меня фройляйн корнет, — рассмеялся генерал, — и я возьму ваш долг на себя. Надеюсь, мои уши она тронуть не решится.

— Надейтесь, — хмыкнул Войцех, — но представлю, непременно.

Шенфельдом союзники овладели только к шести вечера, после восьмого приступа, потеряв при этом не менее четырех тысяч человек. Но и неприятельские потери были не меньше. Селение пылало, от прежде крепких каменных домов остались только обгорелые печные трубы, в рытвинах и канавах лужицами стояла бурая густая жижа. Корпус Бюлова занял высоты за Шенфельдом, угрожая сообщению французов с Лейпцигом, и неприятельские войска в спешном порядке отступили к городу.

В сумерках Шварценберг созвал всех корпусных командиров на «монарший холм», где расположились союзные венценосцы, и, с их высочайшего соизволения, объявил приказание готовиться назавтра к новому бою, а, если неприятель отойдет за городские стены, то и к штурму Лейпцига. Армии союзников подступили к последним рубежам французской обороны, и ночью можно было слышать крики неприятельских часовых.

Войцех задремал прямо на сырой пожухлой траве, завернувшись в шинель. Стреноженный Буран стоял рядом и тихо сопел во сне.

Ночью со стороны французских биваков доносился непонятный шум, неприятель то ли отступал, то ли готовил город к обороне, прорубая бойницы в хлипких деревянных палисадах, укрепляя старые ворота застав, сооружая на улицах баррикады. Туманный рассвет сменился ясным осенним утром, и солнце, осветившее равнину, обнаружило, что французы совершенно оставили позиции у Пробстгейды и поспешно отходят к городу.

Рассвет застал союзные войска уже на марше. Со всех сторон спешили армии к Лейпцигу, чтобы довершить начатое тремя днями ранее дело. Поле боя было устлано телами павших, в госпиталях и лазаретах раненые лежали вповалку, лекари не успевали резать раздробленные пулями, картечью и ядрами конечности, и товарищи их горели яростным желанием призвать к ответу Бонапарта, по чьей злой воле Европа уже более десятилетия пылала военным пожаром.

Из записки, посланной Блюхеру главнокомандующим Шварценбергом, стало известно, что император Александр и король Фридрих-Вильгельм, по прибытии к Тонбергу, тотчас же были встречены депутацией Лейпцигских граждан и полковником Рисселем, присланным саксонским королем, предлагавшими сдачу города при условии свободного отступления всех находившихся в нем войск и поручавших судьбу граждан великодушию победителя.

К королю тотчас же были отправлены генерал Толь и флигель-адъютант прусского короля подполковник фон Нацмер. Но Фридрих-Август отказался от предложенных союзниками условий, и штурм города начался еще до конца переговоров.

С северной стороны, откуда наступала Силезская армия, неприятель оборонялся особенно ожесточенно. Галесская застава прикрывала путь отступления на Лютцен и с флеши, преграждавшей путь в предместье наступающих встретили яростным огнем.

Блюхер вздыбил коня и выхватил из ножен саблю, сверкнувшую в солнечных лучах смертоносной сталью, последним приговором врагу.

— Forwards! — раздался боевой клич старого генерала, и он, не оглядываясь, рванулся вперед, увлекая за собой войска.

— Вперед! — по-русски повторил Войцех. Золотая рукоять привычно легла в стосковавшуюся по клинку руку. Он тронул коленями коня, и Буран понес его вперед, под французские пули и картечь. К победе и славе.