Чёрная стая

Гром победы, раздавайся

Пороховой дым ел глаза, раздирал горло едкой гарью, выжигал легкие. Войцех, давно уж бросивший кому-то из штабных, не глядя, поводья Бурана, в пятый раз лез на проклятую флешь с саблей в руке. Архангелогородский полк подполковника Шеншина из корпуса генерала Капцевича атаковал Галесскую заставу, прикрывавшую мост на Парте, с фронта, под прицельным картечным огнем трех орудий и засевших в палисадах стрелков. Незнакомый поручик, годами тремя старше Шемета, упал с простреленной навылет грудью.

— Поднажмем, братушки! — сиплым от дыма голосом орал Шемет. — Эх, братцы, еще раз! Вперед, вашу мать! Вперед!

И русские мужички шли под пули за незнакомым мальчишкой в чужом черном мундире, лезли на вал, кололи штыками, били прикладами, падали, поднимались, снова перли железной стеной, по трупам своих и чужих, по телам раненых, среди огня и дыма.

Наконец, майор Богданович с Екатеринбургским полком ворвался на флешь, опрокинув неприятеля, и погнал его с заставы по Герберштрассе. За ним кинулись остальные войска Капцевича. Войцех, с трудом протолкавшись в сутолоке к штабной колонне, забрал коня и собирался присоединиться к преследованию. Битва захватила его целиком, под ногтями запеклась чужая кровь, на испятнанном сажей лице яростно горели голубые глаза.

— Сакену передать, пусть мост через Эльстер перекроет! — остановил Шемета грозный голос Блюхера. — Уйдет же, корсиканская собака, снова уйдет!

Войцех, на ходу приняв пакет с приказом из рук барона Мюффлинга, полетел по узким улочкам городских предместий, скрипя зубами от нахлынувших горьких воспоминаний. Попадись ему в этот момент в руки комендант Лейпцига Арриги — нарубил бы в колбасный фарш, не поглядев на ценность вельможного пленника. Но герцог Падуанский Войцеху по пути не встретился.

Зато на каждом шагу ему встречались свидетельства ожесточенной битвы. В некоторых домах все еще шла перестрелка, улицы были завалены трупами, мародеры, невзирая на ружейный огонь, обдирали подчистую французов и русских, австрийцев и пруссаков, и обнаженные тела недавних противников белели под неярким осенним солнцем, неотличимые друг от друга. Вороны покинули город, предпочитая обедать в более спокойной обстановке, на поле битвы, бродячие собаки дрались за лакомый кусочек, жалобно взвизгивая, когда рядом свистела шальная пуля, и тут же возвращаясь к прерванной трапезе.

Двадцать тысяч французов, запертых в Лейпциге, отчаянно сопротивляясь, сражаясь за каждый дом, каждый переулок, отступали к Эльстеру, к каменному мосту — единственному пути из города, оставшемуся свободным. Туда-то генерал Блюхер и посылал корпус Сакена, и Войцех, передав приказ, присоединился к авангарду, поскольку прорываться обратно к Галесской заставе, уже занятой Силезской армией, было бессмысленно.

В час пополудни передовой отряд стрелков Сакена, перебравшись через Эльстер по лазаретному мостику у госпиталя Якоба, открыл огонь по отступавшим неприятельским колоннам. Войцех, пристроившийся к взводу Лубенского гусарского полка, уже выезжал к реке, когда земля содрогнулась, и каменный ливень обрушился с реки в самое небо. Мост через Эльстер взлетел на воздух.

На мосту в это время находились тысячи человек. Тех, кто уцелел, осыпало ошметками человеческих и конских тел и градом битого камня. Крики живых, стоны умирающих и истошное конское ржание слились в единый вопль страдания, и Войцех, в мгновение отрезвевший от пьянящего угара битвы, с ужасом наблюдал, как река огибает красной пеной образовавшиеся островки кое-где еще шевелящейся плоти.

Сотни людей, остававшихся на восточном берегу Эльстера, бросились в воду, другие заскользили к реке по крутому осклизлому берегу. Это было достойное завершение величайшей битвы Европы.

Мост, вне всяких сомнений, взорвали сами французы. Среди союзников тотчас же поползли слухи, что приказ о взрыве отдал Наполеон, к тому времени уже скрывшийся из Лейпцига, чтобы оторваться от возможной погони. Но, как выяснилось позже, это была трагическая случайность. Под каменными арками моста была заложена пороховая мина, которую командир инженеров, генерал Дюлалуа, поручил взорвать начальнику своего штаба, полковнику Монфору, когда арьергард французской армии перейдет Эльстер, при первом приближении союзников. Но Монфор, отправившийся к Бертье для уточнения приказа, оставил у моста капрала с тремя саперами, которые и зажгли фитиль, едва завидев русские мундиры на другом берегу реки.

Известие о взрыве моста немедля разнеслось по всему городу, повергая французов в ужас. Войска, до того героически оборонявшие последние рубежи, бросились бежать, в надежде перебраться через Эльстер вброд или вплавь, многие части положили оружие, сдаваясь на милость победителя.

Простившись с гусарами, Войцех отправился разыскивать Блюхера. Навстречу ему тянулись колонны пленных, по узким улочкам, громыхая на ухабах, ползли заваленные трупами телеги, подбиравшие валявшиеся на дороге тела. Тем, кто погиб в зданиях или под обломками, еще предстояло дождаться своей очереди. На одной из телег шевельнулась выбившаяся из-под груды рука, и возчик милосердно успокоил цепляющийся за жизнь груз тяжелой дубинкой. Конские трупы просто оттащили поближе к домам, и улицы уже начали полниться сладковатым запахом падали.

Ближе к рыночной площади следы ожесточенной битвы почти исчезли. По улицам маршировали потрепанные полки союзников, браво печатая шаг, конница проходила, посылая воздушные поцелуи высунувшимся из окон хозяйкам и горничным, машущим платочками победителям, бойкие торговцы уже сновали с лотками, предлагая нехитрую снедь за бешеные деньги. Судя по всему, Лейпциг ожидало не только моровое поветрие, но и голод. Но в победный час задумываться об этом не хотелось никому.

Протиснувшись сквозь бурлящую на площади толпу, Войцех разглядел восседавших верхами монархов, милостиво приветствующих собравшуюся публику. Российский император, с самым благосклонным видом трижды облобызал Блюхера, и генерал дежурно улыбнулся в седые усы. Фридрих-Вильгельм подчеркнуто дружелюбно беседовал с императором Францем, саксонского монарха на торжество не пригласили. Заиграл военный оркестр, Шемет выругался, сплюнул и, углядев сбившихся в кучку далеко за царственными спинами младших офицеров штаба, направился к ним в поисках обеда и ночлега.

Пристроив Бурана на конюшне при Прусском Отеле, где разместился штаб фон Блюхера, Войцех отстоял чуть не два часа в очереди в мыльню, отобедал на казенный счет тушеной с салом капустой и кружкой пива и отправился на охоту за новостями. На площади вновь гремели полковые оркестры — принц Бернадот устраивал военный парад в честь союзных монархов. Оглушительно пели трубы, звенели литавры. «Гром победы, раздавайся, веселися, славный росс!» Император Александр вежливо улыбался, глядя на чистенькие мундиры шведов и отбивал такт хлыстиком по сверкающему голенищу сапога. Веселиться не хотелось совсем. Хотелось поскорее убраться из гниющего Лейпцига, вернуться к своим, к Дитриху и Кларе, в «Черную стаю».

Мрачное настроение развеял знакомый голос. Вилли Радзивилл, в новеньком пехотном лейтенантском мундире, пробирался к нему через толпу, приветственно маша рукой. Новостей и сплетен у Вилли оказалось с избытком. Пользуясь своим высоким родством, Вилли выпотрошил из особ приближенных к тронам самые свежие сведения и щедро поделился ими с Войцехом.

Короля Фридриха-Августа ожидала участь военнопленного. Его Саксонскому Величеству предстояло путешествие в Берлин. Впрочем, вместе с семьей и на весьма почетных условиях.

— Русский царь, говорят, лично с ним беседовал, — сообщил Вилли на ухо другу, — «Уважение к вашему несчастному положению не позволяет мне входить в разбирательство побуждений, управлявших вашею политикою». Несчастное положение! Страдалец коронованный! Тьфу! Они что, с завязанными глазами по городу проехали?!

— В ухо шепчут, а не орут, Вилли, — хмыкнул Войцех, но тут же посерьезнел, — у них зрение устроено иначе, чем у простых смертных, это я тебе точно говорю.

— Блюхер, говорят, злился как сам черт, — продолжил Радзивилл, — он Йорка вдогонку за Бонапартом отрядил, а Шварценберг его вернул. Отпустил зятюшку императорского.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Шемет, — по-моему, Шварценберг просто боится зверя в угол загнать. Клыки-то еще остались.

— Все равно добивать придется, — нахмурился Вилли, — кому слава, кому могила. И могил будет больше. Но не нам с тобой решать, к сожалению. Зато есть и хорошие новости, лично для тебя.

— Бюлов нас под крыло берет? — обрадовался Войцех. — Вот славная новость. Я завтра же с утра к генералу Блюхеру…

— Поднимай выше, — подмигнул Вилли, — завтра уже к генерал-фельдмаршалу фон Блюхеру пойдешь.

— Ну, хоть что-то путное они решили, — улыбнулся Шемет, — пойду к генерал-фельдмаршалу, попрошусь к вам, своих дожидаться. Может, снова доведется нам с тобой рядом подраться.

— Это вряд ли, — покачал головой Вилли, — ты — кавалерия, а я — пехота. Ну, да как судьба распорядится. Я только рад буду.

— Я тоже, — Войцех обнял друга, торопившегося с поручениями фон Бюлова, — увидимся еще.

Ужин оказался скудным, зато комната, которую Войцех делил с двумя ординарцами Гнейзенау, вполне сносной. Печи в гостинице натопили, простыни и одеяла пахли свежестью, в подушке, похоже, был настоящий пух, а не комковатое перо. Впервые за долгое время Шемет разделся до исподнего, блаженно вытянулся на постели и, несмотря на все перипетии нелегкого дня, мгновенно уснул.

Небо вокруг полнилось солнечным светом, но солнца он не видел. Словно отовсюду разливалось золотистое, теплое, ласковое сияние, а холодный ветер бил в лицо, свистел в ушах, держал в крепких объятиях, не давая упасть. Не давая забыть, что это — небо, а не пустота, в которой он с легкостью парил в позабытых детских снах. Ни земли, ни солнца, ни звука, кроме песни ветра, даже тела у него не было — только бездонное небо, только безоблачная синева, только невозможное, неизведанное наяву, незамутненное счастье полета.

Из-за невесть откуда взявшегося плотного облака вылетела черная трехкрылая птица, и небо наполнилось трескучим клекотом, свистом и громом. Рука, несуществующая рука сама потянулась к… сабле? пистолету? Не так уж важно. Ярость ослепила его, из горла вырвался рык, и он рухнул на невидимую землю, захлебываясь горькой слюной и затхлой кровью. В черном небе проступили звезды.

За окном бушевал дождь, звезды спрятались в густых облаках, смывающих с Лейпцигских улиц кровь и мусор вчерашней битвы. Во рту стоял металлический привкус, лоб покрылся испариной, но ярость понемногу отступила и счастье полета вдруг вернулось к нему наяву.

— Хочу летать, — полусонно пробормотал Войцех, повернулся на другой бок и заснул до утра без сновидений.

К Блюхеру Войцех пробился без особого труда. Новоиспеченный фельдмаршал занимал отдельный, но весьма скромный номер, наотрез отказавшись поселиться в апартаментах, откуда только вчера утром выехал Наполеон, и потребовав разместить в просторных комнатах легкораненых офицеров, не нуждающихся в уходе сиделок. Командующий Силезской армией сидел в жестком кресле с деревянными подлокотниками, яростно курил короткую трубку, которой жестикулировал, вынимая изо рта, чтобы выпустить дым и очередную гневную тираду, обращенную к стоявшему перед ним Гнейзенау.

— Врага должно преследовать до последнего вздоха! До последнего коня! Ни часу роздыху! А у этих стратегов войска по площадям маршируют, под оркестр. Доннерветтер! Миллион доннерветтер!

— Нет в жизни большего удовлетворения, чем поквитаться с обнаглевшим противником, — кивнул Гнейзенау, — через два часа войска будут готовы к выступлению. Даст Бог, догоним.

— Пусть дает, — проворчал Блюхер и повернулся к стоящему в дверях Войцеху.

К Бюлову фельдмаршал отпустил его без возражений, но и без радости.

— Принес мне удачу твой мундир, лейтенант, — отечески улыбнулся Блюхер, — но неволить не буду. Благодарю за службу, и не прощаюсь. Может, еще сведет война. Ты не стой, не стой. Присядь на дорожку, покури со стариком. Я видел, ты трубкой дымил. Табаком угощайся.

— Потерял я трубку при штурме, — смутился Войцех, — а новой еще не обзавелся.

— Новую обкуривать надо, — со знанием дела заметил Блюхер, — пока еще вкус появится.

Он докурил, выбил трубку, снова набил, привычно уминая табак желтоватым пальцем, и протянул Шемету.

— На вот, возьми. На добрую память. Славный ты малый, лейтенант.

— Но дурак, — не задумываясь, выпалил Шемет.

— Это с чего вдруг? — усмехнулся Блюхер.

— Это мне недавно один французский генерал сказал, — смутившись, ответил Войцех, — но я исправлюсь, слово офицера.

— Верю, — улыбнулся Блюхер, — ну, ступай. Война не ждет ни лейтенанта, ни фельдмаршала.

— Спасибо, — Войцех молодецки звякнул шпорами и вышел из номера.