Чёрная стая

Черная стая

В последний день февраля Войцех и Дитрих покинули кипящий предчувствием войны Берлин, присоединившись к отряду из семидесяти кавалеристов во главе с Фридрихом де Ла Мотт Фуке, недавно произведенным в чин ротмистра. Хорошего коня достать удалось с трудом, и Войцех, не скупясь, заплатил за рыжего тракена, рассудив, что в Бреслау, где собирались добровольцы, лошади будут по цене боевых слонов.

Последние морозы ледяным звоном сковали черные ветви придорожных деревьев, сугробы стояли в человеческий рост, но заполненный людьми тракт превратился в серую кашу под копытами лошадей, колесами повозок, сотнями без устали марширующих ног. Большая часть путников устремлялась на юго-восток, в Бреслау, под знамена назначенного главнокомандующим Гебхарда Леберехта фон Блюхера. Конный отряд обогнал не одну группу добровольцев, казалось, весь Берлин двинулся на войну с Наполеоном.

В Потсдаме Фуке повел отряд в Гарнизонную Церковь, где покоились останки Фридриха Великого. В низком сводчатом склепе с выложенным шахматной плиткой полом, в простом дубовом гробу лежал Старый Фриц, мечтавший объединить Германию, король-полководец, превративший маленькую захолустную Пруссию в великую европейскую державу, символ надежды и победы. Семьдесят добровольцев склонились в безмолвной молитве, и лютеранский пастор благословил их на борьбу за освобождение Отечества.

— Это было трогательно, черт меня побери, — улыбнулся Дитрих, выходя из церкви, — суровые воины, преклонившие колена перед могилой вождя. Впрочем, тебе это, наверное, показалось слишком скромным обрядом. Ты же католик?

— В приходской книге так записано, — Войцех похлопал друга по плечу, — не верь церковным книгам, дружище, в них далеко не всё правда. А ты, значит, лютеранин?

— Я астроном, — рассмеялся фон Таузиг, — и мог бы вслед за Лапласом заявить Бонапарту, что в гипотезе бога не нуждаюсь. Но вряд ли мне представится такая возможность.

— Значит, мы одной веры, — довольно кивнул Войцех, — и за неимением надежды на вечную жизнь постараемся достойно прожить ту единственную, которая у нас есть. Даже если она будет короткой.

— Погибнуть за Отечество — достойный конец достойной жизни, — Дитрих обернулся и поглядел на церковь, — но я надеюсь, Старина Фриц не будет в обиде, если мы возьмем с него пример и помрем в глубокой старости, окруженные любовью и заботой.

— Если бы я сражался за Отечество, — нахмурившись, заметил Войцех, — мы бы с тобой были по разные стороны, Дитрих.

— Прости, — вздохнул фон Таузиг, — я не подумал. Но за что же ты будешь сражаться? Ведь не просто из желания повоевать ты рискуешь жизнью?

— За свободу, равенство и братство, — твердо ответил Шемет, — против корсиканского выскочки, воздвигшего себе трон на их костях. Право, стоило ли для этого свергать Бурбонов? Они, по крайней мере, не пытались подмять под себя полмира.

— Тогда будем считать, что Пруссии с тобой повезло, — рассмеялся Дитрих, — а мне — тем более.

Ночевали в битком набитой гостинице, на полу в одном из отдельных кабинетов. Комнат не хватало даже для старших офицеров и богатых торговцев. Цену за кровать ломили нещадную, зато менее удобный ночлег предоставляли бесплатно, хозяева тоже хотели внести свой вклад в общее дело. Войцех деньгами сорить не стал. Уезжая из Берлина, он отвез в Военное министерство чек на весьма внушительную сумму, но до продажи серебряной утвари и фамильных драгоценностей было далеко, и демонстрировать это товарищам, многие из которых на экипировку потратили последние сбережения, ему казалось неприличным.

Спали, не раздеваясь, укрывшись плащами и шинелями. Хорошо, хоть соломенные тюфяки удалось раздобыть, тем, кто спал вповалку в общей зале, и этого не досталось. Карл Лампрехт, покосившись на троих малознакомых спутников, с которыми они делили кабинет, втиснулся между Войцехом и Дитрихом, и долго ворочался с непривычки к походным условиям. Но заснул даже раньше Войцеха, которого вдруг одолели печальные воспоминания о своем неизбывном горе. Темноволосая остриженная голова Карла покоилась на обтянутом мягким сукном плече Войцеха, на нежные, не знавшие бритвы, щеки ложилась в лунном свете тень густых ресниц, пухлые мальчишеские губы приоткрылись, и ровные зубы влажно поблескивали в темноте.

Войцеха вдруг охватила неизведанная прежде щемящая нежность к мальчишке. Он с некоторым удивлением попытался разобраться в своих чувствах, с радостью вспомнил округлый живот Жюстины, подсказавший ему верное направление, и осторожно погладил встрепанные мягкие волосы.

— Покойной ночи, братишка, — тихо шепнул Войцех и почти сразу уснул.

Утром Шемета с трудом отыскал нарочный князя Радзивилла, прискакавший в Потсдам по следам отряда на взмыленном коне. Он привез Войцеху самую драгоценную из новостей — подписанное полковником Ридигером и командующим русским авангардом князем Репниным прошение об отставке. К нему присовокуплялось личное письмо полковника, где радость от неожиданного спасения числившегося в списках убитых поручика Шемета и сожаление о потере для полка доблестного офицера сплетались в отечески-теплых строках.

В Бреслау отряд Фуке разделился. Большая часть поспешила на пункты сбора регулярной армии, призывавшей в свои ряды как резервистов, так и добровольцев. Войцех с друзьями и еще пара десятков их спутников направились в таверну «Золотой Скипетр», где уже неделю майор фон Лютцов формировал, с королевского разрешения, свой отряд «Черных егерей».

Адольф фон Лютцов привлек к себе внимание Шарнхорста еще во время обороны Кольберга — одной из немногих крепостей, героически сопротивлявшихся французам и оставшейся в руках пруссаков после заключения унизительного мира с Наполеоном. Майор фон Лютцов позже принимал участие в партизанской войне Фердинанда фон Шилля и избег трибунала лишь потому, что в это время числился в отставке.

Шарнхорст, главный вдохновитель реформ в прусской армии, все эти годы старался поддерживать связь с офицерами, зарекомендовавшими себя как непримиримые враги Наполеона и готовыми по первому зову подняться на борьбу с врагом. Но король Фридрих-Вильгельм, дрожавший перед грозным победителем, тех, кто отказался сложить оружие, считал чуть ли не предателями и опасными вольнодумцами. Шарнхорсту стоило большого труда убедить короля позволить фон Лютцову и Яну создать Королевский Прусский свободный корпус, в который будут принимать всех желающих, а не только подданных Пруссии. Но под давлением Патриотической партии Фридрих-Вильгельм уступил своему генерал-квартирмейстеру, и уже к концу февраля фон Лютцов начал формирование фрайкора.

Никогда прежде не знала ни одна армия мира такого собрания цвета нации, объединенного великой целью борьбы за свободу. Людвиг Ян и Карл Фридрих Фризен, отцы немецкого спортивного движения, педагог Фридрих Фрёбель, лирик Макс фон Шенкендорф, художник и мастер немецкого романтизма Георг Фридрих Керстинг, историк и писатель Фридрих Христоф Фёрстер, народный романтик барон Йозеф фон Ейхендорфф — вот неполный перечень великих имен, воевавших в корпусе фон Лютцова, подавая пример мужества и патриотизма соотечественникам.

Большую часть добровольцев составляли ремесленники, рабочие и студенты. Они пришли в Бреслау со всех концов Германии, из Тюрингии и Вестфалии, из Саксонии, Мекленбурга и Брауншвейга. Получив королевское разрешение носить черную форму, что позволяло экипироваться намного дешевле, они украсили ее красными воротниками и латунными пуговицами, и черно-красно-золотой флаг объединенной Германии стал знаменем фрайкора. Здесь не было ни сословных, ни религиозных различий. Все они были сыновьями одного немецкого отечества, братьями по оружию. И никогда прежде на земле Германии не звучало так часто заветное слово «свобода».

Решение отправить пожитки и прислугу в Бреслау заранее оказалось верным. Камердинер уже больше месяца держал для Войцеха небольшую квартиру поблизости от королевской резиденции, с готовностью соглашаясь на все растущую цену, но категорически отказавшись потесниться для других жильцов, поскольку договор уже был заключен.

Друзья въехали туда, разместившись с вполне сносным комфортом, и даже, к нескрываемому счастью Карла, получив каждый по отдельной спальне. Войцех, с порога отдавший распоряжение забрать багаж из следовавшего за отрядом обоза, помчался на конюшню, где Йорик встретил его радостным ржанием и с благодарностью принял чуть раскрошившийся в кармане сахар. Нового коня он, невзирая на неловкую попытку отказаться, подарил Карлу, кляча, которую тот ухитрился раздобыть себе в Берлине, для строя совсем не годилась.

С не меньшей радостью он, наконец, встретился с наградной саблей. Впрочем, для того, чтобы она заняла достойное место на поясе, следовало подождать, пока будет готов новый мундир. В эти дни портные со всей округи съехались в Бреслау, спрос на военную форму рос с каждым днем, и в мастерских свечи жгли далеко за полночь.

Майор фон Лютцов встретил Войцеха с распростертыми объятиями. Фрёбель, приехавший в Бреслау неделей раньше, уже успел рассказать командиру корпуса о вкладе графа Шемета в обучение кавалеристов, а служба в Гродненском гусарском полку послужила лучшей рекомендацией. Войцех тотчас же получил под начало полуэскадрон гусар, представление на производство в лейтенанты и место на одной из городских площадей для обучения новобранцев. Фон Лютцов, судя по взволнованному блеску серых глаз и нервной жестикуляции, которой он сопровождал свою речь, очень торопился как можно скорее превратить толпу горящих патриотизмом, но необученных новобранцев в грозный военный отряд.

Ко двору Войцех явился лично. Король произвел на него не лучшее впечатление, даже при коротком знакомстве было видно, что самодержавного правителя Пруссии раздирают сомнения в правильности предпринятых начинаний, и обуревает гнев при мысли о самоуправстве спасающих его страну государственных и военных деятелей. О фон Лютцове Фридрих-Вильгельм отозвался почти пренебрежительно, посетовал на то, что молодой человек столь блестящего происхождения предпочел службу в компании штатских вольнодумцев надежной карьере в частях регулярной армии, но представление о производстве в лейтенанты подписал, хотя и с недовольной гримасой.

Облачившись в новенький черный доломан с черными же шелковыми шнурами, рейтузы с кожаной вставкой и мягчайшие ботики, перетянув талию кушаком с белыми перехватами и водрузив на голову фуражку с серебряной мертвой головой, Войцех почувствовал себя совсем счастливым. Штатское платье надоело ему до чертиков. Йорик, одобрительно кивая, с ним согласился. Сабля заняла место на поясе, пистолеты — в седельных кобурах. Занятия шли с утра до полудня, и еще пару часов после обеда, и никогда прежде обучение не проходило так быстро, с таким очевидным успехом — патриотический порыв и боевой дух способствовали этому намного больше, чем страх перед самыми жесткими наказаниями.

Март близился к середине, снег уже почти сошел, лишь редкими грязноватыми заплатами пятная дышащую сыростью землю. С крыш, звеня, стекала капель, солнце все чаще выглядывало из-за туч, золотя латунные пуговицы мундиров и этишкеты киверов. 13 марта Фридрих-Вильгельм, наконец, решился объявить войну Франции. Это известие, как и обнародование заключенного месяцем ранее союзного договора с Россией, было встречено с большим энтузиазмом. А еще через три дня король, по настоянию Гарденберга и Шарнхорста, выпустил воззвание «К моему народу», в котором призывал подданных отдать все силы на борьбу с ненавистным врагом.

Двадцать седьмого марта Королевский Прусский свободный корпус выступил из Бреслау. Войцех ехал во главе своего полуэскадрона, и на лице его сияла довольная улыбка.