Чёрная стая

Конвой

Из Дрездена фрайкор переместился в Лейпциг, где оставался до самой середины апреля. Армия Блюхера бездействовала в ожидании приказов из Главной квартиры, растянувшись до самого Альтенбурга и выдвинув передовые отряды к реке Заале, на которой стоял Евгений Богарнэ. От Магдебурга, где союзники отбили попытку французов сделать вылазку на Берлин, на соединение с Блюхером двигался Витгенштейн. Часть войск пришлось оставить, чтобы блокировать занятые французами в тылу прусские крепости — Данциг и Торн. Главная армия все еще находилась в Бунцлау, дожидаясь пополнения из России и мобилизации прусского ландвера.

Войцех, хотя и убедил себя, что задержка пойдет на пользу готовности эскадрона к боевым действиям, в глубине души сгорал от нетерпения. За полгода, проведенные в Пруссии, тяготы военных будней почти забылись, мороз и голод превратились в смутные призраки, и горячечные воспоминания о ярости боя, о пьянящей радости лихой атаки, о громе конских копыт и сверкающих молниях сабель преследовали его даже во сне.

Пятнадцатого апреля фон Лютцов получил приказ перейти Заале. Фрайкор направлялся в самое сердце Рейнской конфедерации. Тревожить противника, перехватывая курьеров, обозы, разведывательные и охранные пикеты, — фон Блюхер учел русский опыт партизанской войны и намеревался перенести его на германскую землю. Кроме того, генерал надеялся, что, несмотря на верность правителей стран Рейнского союза Наполеону, народ удастся поднять на борьбу за общегерманское дело, и баварцы, вестфальцы и вюртембержцы по примеру испанцев ударят французам в тыл.

Черным вихрем пронесся фрайкор по саксонским герцогствам. Ночевали в лесах, в маленьких деревушках под самым носом противника, на каждом шагу вступая в мелкие стычки с разрозненными отрядами французов и их немецких союзников. Отсылали в Альтенбург захваченные транспорты с оружием и продовольствием, депеши наполеоновских курьеров и пленных. Тревожные слухи доходили до них с большим запозданием, о прибытии Наполеона со свежими силами к армии и поражении Витгенштейна и Блюхера под Лютценом фон Лютцов узнал только к середине мая.

Отступление союзных войск к востоку от вновь перешедшего в руки французов Дрездена поставило корпус в тяжелое положение, отныне они всецело зависели от доброго расположения местного населения. Наученный горьким опытом 1812 года Войцех держал эскадрон железной рукой, но далеко не всем командирам удавалось добиться столь жесткой дисциплины среди полуголодных солдат. Реквизиции и грабежи мало способствовали достижению главной цели похода, и, к разочарованию фон Лютцова, рассчитывавшего собрать в западных землях маленькую армию, к фрайкору присоединились только пара сотен студентов Йены.

В деревенском трактире в полдень было немноголюдно. Войцех, с превеликим трудом сохраняя светские манеры, поглощал горячий айнтопф. Среди густой мешанины моркови, картофеля и капусты сиротливо плавали мелкие жилистые кусочки говядины, но после походной пищи эта нехитрая стряпня казалась почти пиром. Напротив, прихлебывая пиво из высокой деревянной кружки, сидел сельский староста и недовольно разглядывал выданную Шеметом расписку. Стояла третья неделя мая, и трава уже зеленела вовсю, позволяя перевести лошадей на подножный корм. Но это задерживало передвижение, и овес, запасы которого к весне оскудели, был необходим.

— Платить кто будет, господин лейтенант? — недовольно пробурчал староста, сдувая пену с усов. — Пруссаки, говорят, драпают до самого Бреслау, а Наполеон вот-вот войдет в Берлин.

— Значит, в ваших интересах не допустить такого поворота событий, — резонно возразил Войцех, — по французским распискам вам хоть раз за последний год заплатили?

Староста покачал головой, но маленькие глазки смотрели жестко.

— Вы — не Гогенцоллерн, господин лейтенант, — хмыкнул он, — и вряд ли можете гарантировать, что мы получим эти деньги в случае вашей победы. А французы, до последнего времени, платили исправно. Вот если бы вы расплатились звонкой монетой, наши ребята, возможно, и поверили бы сладким словам господина Кернера.

— И где я ее возьму? — нахмурился Шемет. — Знаете, герр Шульман, я бы и из своих средств заплатил, но золото — тяжелый груз, а я сомневаюсь, что здесь имеется банк, который примет мой вексель.

— Зачем же из своих, Ваше сиятельство? — ухмыльнулся староста, вдруг вспомнив о титуле собеседника. — Можно и из французских.

— Это как? — Войцех от неожиданности уронил ложку, и она потонула в густом вареве.

Тракт пролегал у самого подножия невысокого холма. По другую сторону его за зеленеющим озимыми полем виднелась небольшая рощица.

— Плохое место, — покачал головой Войцех, — открытое. Они заметят нас задолго до того, как мы атакуем, и успеют уйти.

— Лучшего не нашлось, — пожал плечами Дитрих, — здесь, хотя бы, по левую сторону дороги холм срыт, можно будет их к стене прижать.

— А они будут ждать, пока мы их прижмем? — хмыкнул Войцех. — Ближайшее укрытие чуть не в полумиле отсюда. Уйдут.

— А если бы роща у самой дороги была, — возразил Дитрих, — мы что, выскакивали бы из кустов как Шиллеровские разбойники? Это только в театре хорошо сморится. Французы в конвой зеленых юнцов не ставят, половину эскадрона почем зря положили бы.

— Уйдут, — сквозь зубы процедил Войцех, — остановить бы их. Но как? Из рощи бревна приволочь — так времени в обрез, Шульман говорил, из Шайбелау дорога у них часов пять займет.

Йорик заплясал, дернул узду. Настроение всадника, как обычно, передалось ему в полной мере. Войцех похлопал коня по горделиво изогнутой шее.

— Разрешите обратиться, герр лейтенант, — вступил в разговор корнет Ганс Эрлих, белокурый студент из Йены, присоединившийся к фрайкору еще в Бреслау.

— Что там у вас, корнет?

— Можно остановить, — с легким сомнением в голосе произнес Эрлих, — гранатами дорогу перед конвоем забросаем. Пока в себя придут, эскадрон доскачет.

— Хорошая мысль, — фыркнул Войцех, — да где я вам гранаты возьму? Они уже полвека, как только в крепостях и на флоте остались. Старомодное оружие, непрактичное.

— Бутылку порохом набить, фитиль вставить, — предложил Ганс, — сгодится. Разрешите съездить в деревню, герр лейтенант?

— Не успеешь, — нахмурился Дитрих, — и эскадрон вот-вот подойдет, надо будет людей строить. Может, догоним.

Войцех тряхнул головой и слетел с коня, открыл походный баул.

— Двадцатилетняя выдержка, — с тоской в голосе сообщил он, доставая из мешка две бутылки аккуратно завернутого в старые рубахи вина, — с Дрездена берег. Ну, да ладно.

Темная струя полилась на землю, Эрлих, разложивший одну из рубах прямо на траве, одну за другой опустошал на нее гусарские пороховницы. Фитили сделали из пропитанной маслом веревки.

— Руки не оторвет? — с беспокойством спросил Войцех. — Горит быстро.

— В лаборатории не оторвало, — с усмешкой ответил Ганс, — мы там еще и не такие эксперименты проводили, герр лейтенант.

Они управились в четверть часа. Лейтенант Ортманн привел эскадрон, по счастью стоявший вблизи от деревни, куда Войцех с небольшим отрядом в полтора десятка гусар ездил на фуражировку. Эрлих с тремя стрелками для прикрытия забрались по отвесной, но мягкой и неровной стене холма и залегли в ожидании конвоя. Войцех, помахав на прощание корнету рукой, умчался в сторону рощи, где гусары уже строились повзводно, готовясь к атаке.

На холме мелькнул белый платок, Эрлих с вершины первым заметил приближающийся конвой. Тяжелая дорожная карета, запряженная шестеркой лошадей, двигалась по тракту быстрым шагом. Впереди ехал взвод шеволежеров в темно-зеленых мундирах с красной опушкой, в медных касках с меховыми «гусеницами». На остриях пик трепетали маленькие флажки. Еще три взвода следовали за каретой. Войцех перевел дыхание. Когда Шульман упомянул пики, Шемет решил, что речь идет о литовских уланах. Свой долг он исполнил бы в любом случае, но драться с французами было куда приятнее.

Взлетел к небесам медный клич трубы, и Войцех, взмахнув саблей, пустил Йорика рысью. Эскадрон следовал за ним, как на учениях, сомкнутым строем, черной тучей, смертоносные клинки ярко сияли в лучах майского солнца.

— Эскадрон! Галопом! Марш-марш!

Французы, как и следовало ожидать, прибавили скорость, надеясь уйти от погони. Карета поравнялась с холмом, и зеленые бутылочные гранаты мелькнули в воздухе, разорвавшись под копытами передней пары коней, заволакивая все густым белым дымом. Истошное ржание и взметнувшиеся над дымовой завесой гривы возвестили о том, что Эрлих прекрасно справился с задачей. Шеволежеры резко осадили коней, спешно готовясь встретить надвигающуюся черную лавину залпом карабинов.

— В карьер!

Труба гремела и звала вперед, гул конских копыт, отраженный от каменистой стены холма вторил ей бешеным ритмом.

Длинное белое облако заволокло дорогу, трое гусар вылетели из седла, но эскадрон уже на полном скаку врезался в цепь неприятеля, прижимая его к холму. Звуки смешались в оглушительный гул битвы, сквозь клочья белесого дыма замелькали черные и зеленые мундиры.

Тонким розовым туманом заволокла зрение пелена ярости. Войцех методически рубил саблей, не давая бешенству окончательно взять над собой верх. Сейчас он был одним из многих, но в любой момент эскадрону мог понадобиться здравый смысл командира, и терять голову он просто не имел права.

Из кареты показалась фуражка майора интендантской службы. Оглядев обстановку, он что-то крикнул кучеру, и тот хлестнул лошадей, надеясь в суматохе выбраться из свалки. Подлетевший вовремя Дитрих перерубил постромки, и испуганные лошади понеслись вскачь, уходя вперед по гладкой дороге. Кое-кто из шеволежеров, сообразив, что сражение уже проиграно, устремился за ними. Войцех, с трудом перекрикивая шум битвы, отрядил за ними полуэскадрон Ортманна, и бой закипел с новой силой, когда черные гусары остались в меньшинстве.

Из кареты высунулся ствол мушкета, конь под Лампрехтом зашатался. Корнет проворно соскочил на землю, с убийственным спокойствием заряжая упавший французский карабин. Налетевшего на него француза Карл свалил с коня выстрелом почти в упор, от сабли другого увернулся, рухнув плашмя в придорожную траву, замешкался, выбирая между саблей и разряженным карабином.

Подоспевший вахмистр Цох ловко подхватил под уздцы лошадь убитого Карлом француза, и Лампрехт вскочил в седло, оставив карабин на земле. Блеснул клинок, но Войцеху, пробивающему себе путь к карете, показалось, что рука у корнета дрожит. На переживания, впрочем, времени не было, из окна снова показался мушкет, на этот раз нацеленный Шемету в грудь. Выстрелить майор не успел, Войцех поднял Йорика на дыбы, и сбитая конским копытом фуражка покатилась по земле. Майор распахнул дверцу и выскочил из кареты с поднятыми руками.

Завидев сдающегося командира конвоя, французы побросали оружие, и бой прекратился словно по мановению дирижерской палочки. Войцех, поручив вернувшемуся Ортманну разбираться с пленными, заглянул в карету. Тяжелый сундук, окованный железом, занимал большую ее часть, висячий замок был залит красным сургучом с армейской печатью. С замком Шемет возиться не стал, пары выстрелов из французских мушкетов хватило. Откинул крышку и, едва слышно присвистнув, поспешил снова захлопнуть. Староста не ошибся, майор, похоже, вез жалование чуть не всей армии вице-короля.

Пока Войцех размышлял, что делать с каретой, оставшейся без упряжки, на поле битвы объявился сам майор фон Лютцов, оповещенный о налете на конвой отправленным к нему с донесением корнетом Энгелем. Шемет с облегчением свалил ответственность за пленных и добычу на командира, и отправился разыскивать Карла. Лампрехт сидел в стороне, прислонившись к одинокому придорожному дереву, и задумчиво разглядывал положенную поперек вытянутых ног саблю.

— Герой, — улыбнулся Войцех, — молодчина. Тяжко пришлось?

Карл печально поглядел на него и покачал головой.