Цветение калины

20

Подъезжая на автобусе к заводу с тыльной стороны, где имелась нелегальная проходная, Иван вспоминал, как три года назад, впервые заступив на ночь начальником смены, почувствовал себя котенком, которого взяли да и швырнули в воду. Было отчего растеряться: до десятка вопросов, нерешенных в первую смену, автоматически переходили во вторую. А с кем держать совет? Чьей помощью заручиться, если цеховое начальство разбежалось по домам. Тогда и самому хотелось бросить все и убежать из корпуса, а теперь об этом думалось с улыбкой.

Иван, может, в тысячный раз задержал взгляд на стальном ало-синем каре — партии «Беларусов», подготовленных к отгрузке на железнодорожной платформе. Все тут давно примелькалось: корпуса и трубы, плавающие в черном дыму, тонкие сосны с сухими верхушками вокруг завода… А вот ряды тракторов, свежо поблескивающие на утреннем свету краской, отчего-то не утомляют взгляд. Странно. Иван никогда не задумывался над этим, как не задумывался над афоризмами жены, над вошедшими уже в привычку подтруниваниями над ним Тамары, хотя кто над кем должен бы подтрунивать — это еще вопрос, над душевным состоянием брата, испытывающим угрызения совести после бегства из Видибора в город, над равнодушным отношением к его, Иванову, городскому благополучию домашних, особенно отца, — словом, над всем тем, что не заключало в себе хоть капли здравого практического смысла. А практический смысл он видел только в своей работе. Под этот смысл подгонялось все остальное. Или, может, те триста тракторов, будто на ладони выставленных для всеобщего обозрения, не есть реальное воплощение этого смысла?

— Красиво, не правда ли?! — горделиво выпрямился на сиденье сосед Ивана, снял очки и, протирая темные стекла платочком, близоруко прищурился в окно.

— Трактора и есть трактора. Какая в них красота, — с деланным безразличием отозвался Иван. — Зато службе сбыта работенка. К ним теперь поступает разнорядочка — за голову схватишься. А вы, простите, не по снабженческой части?

— Извините, я — дизайнер. Вы хоть слышали о такой профессии?

«Козел ты!» — хмыкнул Иван, когда сосед вышел на следующей остановке, и Иван тотчас забыл о нем. Подумал с привычным уже волнением, что в смене триста человек «чистых производственников», которые снова с утра до вечера будут заняты под его началом тем, чтобы обеспечить суточный график сборки.

— Привет, Трофимович! — подсел к нему, едва автобус тронулся от остановки, могучего сложения сверловщик Самсон. — Как жисть? Помаленьку — и добре. Быстрее не надо. Да, чтоб не забыть: мастера Хавронича — днями квартиру ему выделили в новом доме под самым боком завода — знаешь же? — не будет сегодня. Кем, интересуюсь, подменили в первую? Ты уточни, а то будешь потом бегать, язык высолопивши…

— А что такое с Хавроничем? Загулял казак с радости? От же ё-мое! Все новоселья, свадьбы приходятся на мою смену… Прямо наказанье!

— Да ты не ругай его — в субботу тоже не выходил. А случай, конечно, обидный… Ждал-ждал человек жилье, детей повырастил во времянке, поженил и замуж повыдавал, двух внуков дождался, а влез в свою квартиру — плохо сделалось на второй или третий день. Вызвали «скорую». Первым делом, понятно: пьющий или не пьющий? Выяснилось, в рот не берет, — печень у него больная, ты же знаешь. Сам ему путевки по линии профкома выбивал. Ну вот. Долго слушал, простукивал его врач со всех сторон — не может поставить диагноз, и баста. Узнал, что пострадавший работает старшим мастером на линии, — прописал микстуру от переутомления. С тем и уехал. А кто-то из домашних, еще когда врач рецепт писал, прикрыл форточку — трактора на обкатке ревели, это метрах в трехстах от ихнего дома. Ну и сразу лучше, лучше сделалось Хавроничу. Без микстуры. К вечеру голова перестала болеть, сердце, правда, разбухло, как балабуха. Начали сообща до причины доискиваться… Думаешь — что? Открытая форточка! Очень сильная загазованность в том углу. Углекислый газ, понял? Нельзя было проектировать дом, чтобы окна смотрели на обкаточную площадку. А теперь что ж? Обкатку не перенесешь, а трехсотквартирный дом — тем более.

— Да-а, а я сегодня динозавра одного повстречал… — задумчиво протянул Иван, кажется, не слушая уже сверловщика и думая о своем.

— Что? А при чем тут… Какого динозавра? Проектировщики виноваты!

— Да я не о том. Лишнего народу много скопилось в городе, у нас на заводе… А мне мастера некем заменить! Вишь, какая хреновина получается. — Он почему-то вспомнил Сергея, и непонятное зудящее беспокойство, которое шло уже от сознания собственной неискренности, овладело им.

— Так все оттого, что не хотят работать. Дней несколько назад, на свой день рождения, зять в ресторан вытянул. Так там, понимаешь, официянтка… — Сверловщик попытался развить мысль Ивана, но тот перебил его:

— Наша остановка.

Гардеробы — мужской и женский — на втором этаже прессового корпуса. Здесь же, в противоположном конце коридора, технологическое бюро. Комната заставлена рабочими столами, ящиками с картонками. В ящиках — макеты, чертежи. На стенах — графики, диаграммы: «Динамика роста» и т. д. За стеной — внизу — гремит корпус, а здесь тихо, покойно, не пыльно.

Теперь, словно оправдывая свой шаг, сделанный три года назад, Иван вспомнил, с каким рвением он по приходе в отдел включился в работу и как быстро остыл к ней: мучительно хотелось чего-то еще… Наверное, более тесного контакта с людьми, которых он знал, понимал и чувствовал, как самого себя. Не последнюю роль в его стремлении почувствовать в своих руках власть, надо полагать, сыграло честолюбие. Ведь одно дело, когда ты рядовой технолог и тебя замечают в кабинетной суете лишь твои бывшие однокашники, а начальству до тебя вообще дела нет месяцами (пока не потребуются люди на сельхозработы), и совсем другой ракурс — когда ты идешь, вот как сегодня, по центральному пролету корпуса и знаешь, что все это — станки, машины, люди — на сутки подчинено тебе. Что бы ни случилось — спросят с тебя, задание на сутки в твоих руках. Ради справедливости следует оговориться, что честолюбивая блажь, как считал Иван, больше была к лицу его жене, сочинявшей свои афоризмы в библиотечной тиши…

«Кем же Хавронича подменили? — по-прежнему не выходил из головы рассказ сверловщика. — Надо ж такому случиться, ч-черт бы побрал прораба, обкатку и дизайнера в придачу! Придется выкручиваться. Куда сперва заглянуть — в термичку или красилку?»

Хозяйство у Ивана Дубровного не маленькое. В корпусе — цех листовой штамповки, цех сварки-сборки, три красильных отделения, участки гальванопокрытия, механический, термический и около десятка вспомогательных служб и отделений. Главный конвейер завода, расположенный в длинном, выкрашенном под кирпич здании через дорогу, соединяется с прессовым стальными нитями-жилами в виде подвесных конвейеров: по ним к «сердцу» завода круглосуточно качается «кровь» — детали и сборные узлы.

Обход участков перед началом смены — дело не такое простое, как может показаться на первый взгляд. Тут все подмечай: где какие лежат заготовки, какой запас готовых деталей имеется на рабочих местах, а где только приступают к их изготовлению. Начальник смены прессового знает, что основная масса деталей после штамповки, сварки и сборки подается в красильные отделения. И, как обычно, после некоторого колебания Иван выбрал красилку.

Неторопливо продвигался вдоль окрасочных конвейеров, хозяйским цепким взглядом ощупывал каждую низку деталей, проплывающих к выходу. Наткнувшись на мастера Геню, попридержал того за плечо:

— Бонки, валики — в первую очередь завесить, понял? Оськи не к спеху, запасено на полсмены.

Мастер Геня, глядя в сторону, спешит обрадовать:

— Тебе привет из родных мест! Недавно побывал там, у тещи, — все вот забываю передать…

— Теща передает привет, что ли? — С утра у Ивана было неплохое настроение.

— Не теща, — улыбнулся в ответ мастер Геня. — А как зовут — не догадался спросить… Шофер. Лихой такой мужичок. Подвез меня до Заозерья. Ну-у, нос у него как рубильник!

— Ну, знаю… Демьян Сукач.

— Так, слушай, денег не взял!

— Да-а? — удивленно качнул головой Иван. — Ладно. Как наши дела?

— Вот оськи почти на выходе, Трофимович, а бонки и валики третий цех и не думал подавать.

Иван с запозданием чувствует свой первый промах, хотя прекрасно знает неписаное правило: прежде чем выставлять мастеру Гене свои требования, нужно было сперва дипломатично поинтересоваться: «Чем я должен помочь тебе сегодня? Какими деталями из третьего?» Поэтому не приводит дальнейших аргументов в свою пользу — заранее знает, что получит в ответ: «А ты мне подавал эти наименования? Проконтролировал? Требовать — это мы умеем».

— Ладно. Будут тебе бонки и валики, — заверил он мастера Геню. — Но и ты, гляди, не подведи.

— Когда будут? — Мастер Геня выдерживает последовательность в разговоре с начальником смены.

— Через два часа.

— Вот это деловой разговор. Грузин для чего усы носит?.. — И мастер Геня под настроение тратит еще несколько минут своего и чужого времени на свежий анекдот.

В третьем механическом положение сложное — идет реконструкция, поэтому, прежде чем туда отправиться, Иван набирает номер телефона диспетчера завода и делает уточнения по ряду аварийных деталей. Дело в том, что третий механический старается в первую очередь обеспечивать главный конвейер, а прессовый — промежуточное подразделение — у них на втором плане. В этом вся загвоздка. А то, что из-за них прессовый по десятку наименований простоит, а из-за прессового в свою очередь будет потом то и дело притормаживать сборочный, начальство токарей и расточников меньше всего волнует. Ситуация знакомая, но не безнадежная, если не упустить время и «клевать» их брата по всем доступным каналам.

Картина по дефициту обычно вырисовывается к девяти часам. В корпусе уже полно посыльных, просителей, начальников смен… До их прихода Иван успел отправить несколько электрокаров с имевшимися в наличии деталями «вслепую», поэтому именно теперь важно сориентироваться в обстановке. Один за другим к Ивану подворачивают начальники смен из других цехов.

— Кронштейн и втулку подавать думаешь? — Бесцеремонный, привыкший брать на арапа Федор Чорный из сборочного давит Ивана пасмурным взглядом из-под смоляных клочковатых бровей.

— Обеспечено! — уверенно бросает оказавшийся рядом заместитель начальника корпуса по производству, который, похоже, обхитрил всех, успев по пути на работу заглянуть в цехи-смежники и поинтересоваться, что у них лежит в ящиках.

— Да осталось-то каждого наименования на самом донышке! — косит голубыми, дымящимися злостью белками сменный на некстати подвернувшегося зама.

— Не волнуйся — просчитано. На сегодня хватит, — безапелляционным тоном заверяет тот. Небольшой и плотный, как мешок с мокрыми опилками, с зачесанной на лоб почти от уха единственной ржавой прядью волос, он хитренько прищуривается на глыбистого сурового Федора Чорного, грозит ему обрубковатым пальцем. — Привык, понимаешь, с запасом работать. А ты хоть раз как все…

— У меня же на утро кронштейн выйдет! Соображаешь, Лукич, или нет?.. — сопротивляется изо всех сил посыльный из цеха сборки. — Тебе утром отчитываться в производственном отделе за график сборки?! Жлоб сморгонский!

— Дадим. Собирайте только! — хлопает его по плечу Иван, давая понять, что разговор закончен.

Дотошный народ — начальники смен. Григорий Жихарь, однорукий верзила из четвертого механического, применяет иную тактику: успел раньше хозяев обнюхать все углы прессового, заглянуть в ящики и на стеллажи и теперь с полной уверенностью заявляет:

— У тебя, слушай, нет «бронзы». А у меня в цехе половина сдельщиков — поимей это в виду.

Иван, приняв к сведению информацию, не знает — расстраиваться или благодарить Жихаря.

— Выясним, — сдержанно кивает. — Что у тебя еще?

— Чего выяснять? — наступает Жихарь, нервно теребя засунутый в карман пиджака пустой рукав. — Тут действовать надо! В термичке «бронзой» и не пахнет.

— Значит, из штамповочного не подвезли… Сейчас я им всыплю чертей! — порывается идти Иван, но Жихарь удерживает его за рукав:

— Был я и там — сидят, не штампуют. Бронзовую ленту до сих пор не завезли. Звони в диспетчерскую…

Удачно выйдя на диспетчера и договорившись насчет ленты, хотел обрадовать этим Жихаря, но на его месте стоял уже Семен Ароп, тоже начальник смены, — стоял и не моргая смотрел на Ивана.

— Тебе чего?

— Не вижу триста сорок четвертую крышку.

— Какую?.. — Сдерживая раздражение (к разным людям за три года выработалось свое отношение, порой странное и необъяснимое, вот как к этому тщедушному еврею), Иван просит назвать полный номер детали на случай, если ее придется заказывать, хотя и догадывается, о чем тот просит.

Посыльный из экспериментального мгновенно, как автомат, выдает:

— Сорок семь ноль шесть триста сорок четыре.

Это неожиданно подкупает в нем, и Иван, чувствуя за собой неясную вину, порывается тут же бежать в красилку — искать запропавшую крышку.

— Нет штамповки! — подсказывает вдогонку Семен Ароп.

— А на прессах смотрел? — спрашивает Иван, охотно подозревая, что Семен уже и там побывал.

— Не нашел. Разберитесь все-таки с крышкой. — И Семен Ароп для солидности называет в придачу еще с десяток дефицитных наименований. Делать нечего, и Иван молча переносит их карандашом в свою «гармошку» — многократно переломленный плотный лист, чем-то напоминающий студенческую шпаргалку.

Иван загружал кран-балкой пустой контейнер на электрокар, когда его отыскал еще один начальник смены — Казик Боровский. Он работает в паре с Григорием Жихарем. Цех огромный, много сборок, механических участков, поэтому их там в смене по двое.

— Отправь же, наконец, двадцать пятую маслокрышку! — сокрушенно просит небольшой, проворный Боровский. — Стоим как вкопанные!

— Сейчас посмотрим, — на всякий случай говорит Иван, зная, что час назад окрашенной крышки еще не было.

— Да имеется! — подается навстречу ему с прижатыми к груди руками Боровский. Понятно — уже высмотрел.

Ивану ничего не остается, как подать под загрузку освободившийся электрокар. Начальник смены из четвертого, показывая пример, сам помогает грузчикам таскать довольно увесистые детали. Если бы электрокар в данную минуту был занят, Боровский, долго не раздумывая, схватил бы в каждую руку штук по пять маслокрышек и, кряхтя, потащил бы в свой цех.

— Немедленно давай сто шестьдесят девятую прокладку… чуешь, прессовый? Толстую, семнадцать ноль сто пятьдесят четыре, диск триста тринадцатый!.. — Дефицитные номера сыплются на голову со всех сторон — успевай записывать. Давай, давай, давай… Смена только началась. В голове не удержать десятки наименований, если не пользоваться «гармошкой». Номера деталей заносятся туда столбиком. Для каждого цеха — свой столбик. Развернул «гармошку» — и дефицит по каждому цеху перед глазами: смотри, любуйся и шевели мозгами, где бы выбить, к кому подъехать, а кого и объегорить…

— Слушаю, седьмой цех. — Иван перехватил трубку в левую руку, правой пометил в своей «гармошке»: «Диски, шесть наименований. В первую очередь…» — Всем в первую. Всё, говорю. Обеспечим.

— Давай «скамейку», — энергично просит по селектору второй механический. В ход идут разные словечки. Просят «штаны», «портсигар», «запятую», «топорик», «шоколадку»…

— А «волну» за тебя Пушкин будет подавать?! — гневно напоминает рупор селектора.

— Полностью номер детали, — отрывисто бросает Иван в мегафон, чувствуя, что начинает заводиться. В цехе, откуда звонят, минутная заминка. Слышны обрывки ругательств, возня, шорох чертежей.

— Ладно, шестой. Обеспечено. Электрокар в пути, — открывает карты Иван. Сдержанно усмехается. — «Волна», хэх, охламоны! — Плавно изогнутый кусочек металла в чертежах фигурирует как накладка. Но накладок в тракторе много, а номер этой детали — восьмизначное число.

В десять утра — оперативка у начальника смены завода. В кабинете на видном, отовсюду обозреваемом месте прикреплен к стене приборчик, фиксирующий вспыхивающей лампочкой остановки конвейера. На черную коробочку с опаской поглядывают все начальники смен, по крайней мере, пока находятся здесь.

— Почему стоим? — ворчит, нажимая клавишу селектора, стариковатый сутулый диспетчер завода с аккуратным квадратиком орденских планок на френче. — Что там у вас?..

Приложив ухо к динамику селектора, диспетчер завода озабоченно слушает, искоса, хмуровато оглядывая знакомые до последней черточки лица начальников смен. На этот раз требовательный взгляд главного начальника смены не задержался ни на ком из присутствующих, кто бы мог стать виновником задержки конвейера прямо сейчас, на глазах у всех, и народ облегченно вздыхает. Правда, преждевременно…

— От, свистуны!.. — негодует диспетчер завода по чьему-то адресу. — Прицеп с моторами у них пропал… Куда он мог пропасть? Тут и езды от ворот до ворот пять минут! Как это вы ни при чем?.. Я вот сейчас позвоню прямо директору — на себе будете таскать! На закорках, во как! Сборка, — он поворачивает побагровевшее лицо к начальнику смены сборочного, — вас это касается! Наведи, будь ласков, порядок в своем хозяйстве!

У того находятся свои претензии к заводским службам, и в таком духе — кто кого переспорит — продолжается оперативка.

Итак, план на сутки. График работы… Главный начальник смены диктует:

— Эмовских — тридцать пять… Эловских — сорок. Записали? С пускачом… Без пускача… С передним ведущим мостом…

Рука Ивана машинально заносит цифирь в «гармошку».

— …Восьмидесятых… пятидесятых… Есть? С пятидесятками понятно? Пока велено собирать. В Канаде и Швеции они лучше прижились, чем у нас. Идем дальше. Экспорт диктую по странам: Никарагуа, Финляндия, ГДР, Эфиопия, Куба, Вьетнам… Разберемся теперь с топливными баками.

Закончив проставлять цифры, Иван насчитал глазами до двадцати модификаций тракторов, которые предстояло собрать за сутки. Вспомнил почему-то соседа-пассажира с красивой профессией — дизайнер, который через темные стекла очков восхищался цветовой гаммой нарядных, подготовленных к отгрузке тракторов в ярких лучах утреннего солнца…

— Хлопкоуборочный закладывайте во второй смене, — о деловитой размеренностью диктовал дальше главный начальник смены. — Не успеете? Что значит не-е… Ложите первой на хвост! Так. «Пакистан» ставьте в первой. Чорный, сколько у тебя мостов на «Пакистан»?

— Закладываю восемь.

— Ладно. Жихарь, проверь маслобаки.

— Пока нет маслобака. Простаиваю из-за прокладки.

— А сколько на конвейере?

— Пять, и отдаю еще восемь.

— Прессовый, что с прокладкой? — Главный начальник смены вопросительно глядит в сторону Ивана.

— Обеспечено, — отрывисто бросает Иван, не отрывая головы от «гармошки»-выручалки.

— Ясно. Идем дальше. «Англия» — восьмидесятая. Тропическая. Восемь тракторов, пять мостов… План!

— Надо делать. Пока задержка за мостами.

— «ГДР», восемьдесят вторая, эловская.

— Эл… Лидия!

— «Канада», пятьдесят вторая, умеренная… пять машин, ноль мостов. План.

— «Канада»?

— Не перебивай! Тут не базар…

— «Греция», пятьдесят вторая, тропик… Нет! Я же сказал — кабина унифицированная только «Франция». Слушать надо! Вопросы? Так. По горячим цехам. Кузница! Анна Исааковна, пусть начальник смены отвечает…

— У нас нет трубы семь два нуля шестнадцать.

— Восьмой цех. Так… Ну ладно. Сейчас пойду трубой заниматься — делать мне больше нечего. Хмелевский, разберись… Вот чудило! С меня требуют, и я требую. А я сказал — сходи! — Кто-то перебивает их. — А я сказал — сходи! — Опять перебивают, — Сходи! Именно ты!.. — Главный начальник смены багровеет от натуги.

Начальники смен помечают в своих блокнотах вопросы, которые без вмешательства производственного отдела, руководства завода не решить. Опыт по этой части накоплен немалый — командует сменами бывалый народ.

— Давай валы. Что ты мне сегодня дал — пятьсот сорок валов? Моим сдельщикам на полсмены…

— Дадим. Работай знай!

— По солнечной туго. У меня в печи всего сто сорок штук…

— Смогу дать лишь в третьей, под утро.

— Как — под утро? Смеешься, что ли?..

— Возьми в ПДО. Знаешь, где склад резерва? Видно, что дорогу туда забыл…

— От елки зеленые! А там водится?

— Навалом. Ты их разгрузишь со своими сдельщиками — еще спасибо скажут.

— Пластину и диск отправь в первую очередь. Чтоб я потом не бегал к вам, высолопивши язык…

— Ты лучше разуй глаза! У тебя под конвейером — склад.

— Где? Ничего не знаю.

— Да пластина засыпана сверху цилиндрами!

— Цилиндры видел.

— Вот там и возьми. Под цилиндрами, дядя, понял? Ага, на донце. Думал схимичить?

Все это знакомо Ивану до тошноты, поэтому, вполуха слушая обрывки споров-разговоров в диспетчерской, он понимает тех и других — никого не осуждает, но никому и не сочувствует. У каждого начальника смены имеется загашник, в котором на всякий пожарный припрятаны дефицитные детали… Почти все тайники начальники смен знают друг у друга; такая осведомленность для них подчас не хуже палочки-выручалочки…

Иван тайников не держал. И вот почему. Прессовый поставляет другим цехам, в том числе главному конвейеру, не одну сотню наименований. С запуском в производство двух новых моделей тракторов, а также с увеличением суточного плана выпуска машин почти каждая вторая деталь попадает в разряд дефицитных. Дефицит текуч, он ежедневно обновляется. Прошлый раз Иван отправлял угольник и планку с запасом на несколько суток, сегодня выскочили другие: «бронза», кронштейн, триста сорок четвертая крышка… Помимо текучего дефицита был и остается основной — узлы, сделать задел по которым участкам корпуса не под силу. «Другое дело, нужен ли этот задел? — думает Иван, возвращаясь с оперативки в корпус. — А от него не отбиться, пока будет давить нас по десяткам наименований дефицит. Нет, не отбиться… А с заделом, что ни говори, надежнее». Вот почему в понятие «обеспечено» вмещается так немало. И не случайно утром его вовремя подстраховал Яков Лукич, заместитель начальника корпуса по производству, ловко щелкнув по носу нахрапистого Жихаря. До пяти вечера начальника смены дублируют и оберегают от всевозможных нападок со стороны по возможности все: от мастера до начальника корпуса. И если корпус, случается, задерживает подачу какого-нибудь шурупа — звонят в первую очередь им, зная, что у начальника смены и без шурупа дел по горло. Но вот и заканчивается первая смена…

— Смотри, не завали сутки, — будто невзначай обронил заместитель по производству. Поправляя растопыренной пятерней потную прядь наискосок от уха на лоб, он хитренько прищурился на Ивана — точь-в-точь, как утром на посыльного из сборочного цеха.