Цветение калины

46

— Все на месте? — Мастер Геня привычно глянул вправо-влево. Не спеша развернул замасленными руками видавший виды, а накануне побывавший даже в мойке, а затем и в сушилке блокнотик, в котором, конечно ж, разобрать что-то мог только хозяин, — Гоним двести сороковой до посинения, пока не поступит корректива сверху… Всем это ясно-понятно?

Самсон подозрительно завозился на месте.

— До каких пор гнать будем? И на чем гнать, спрашивается? Почему до сих пор сидим на этой рвани, — показал рукой на линию, — в то время как должны работать на новом оборудовании?

— С таким пуздро́м ты на новом оборудовании не работник. Привык, понимаешь, тут в бирюльки играть и воду мутить, — К контрольному столику из-за стеснившихся на участке грязно-зеленых станков выплыл старший мастер в своем неизменном халате до пят пыльного цвета. Под мышкой у него торчала папка. Взгляд неподвижный, холодновато-насмешливый. — Полчаса рабочего времени зубы скалил, а обед себе, я видел, на десятерых нес в сетке. Скоро, глядишь, — Хавронич кивнул на висевшие над пролетом часы, — можно и приступать к любимому занятию?..

На эти слова старшего мастера Самсон только вяло махнул рукой, как на привычное комариное зуденье, но в следующую секунду обратил к нему сердитое, налитое кровью лицо:

— Я воду мучу, говоришь? А то, что я за каждым циклом станка подправляю в гнезде раскаленный венец, это, по-твоему, нормально? Не дай бог кто-нибудь нечаянно нажмет в эту секунду «пуск» — и рука останется под прессом. Я за день около трехсот раз рискую, но ты этого не замечаешь. Почему? А потому, что люди из отдела техники безопасности давно забыли дорогу сюда — на заброшенную линию, не штрафуют ни меня, ни тебя… Не так? И ты, Давыдович, хорошо знаешь, что они уже не заглянут сюда в силу неизвестных мне причин, поэтому спокойно и постаиваешь с папочкой за моей спиной. Стоишь и в ус не дуешь, пока тебя не трогают! — Самсон, разгоряченный своей же речью, запальчиво кивнул мастеру Гене, Сергею, и вся бригада минуту молчала — словно в раздумье. Самсон был прав. На сей раз он нисколько не преувеличивал: большинство на линии работало с явным нарушением техники безопасности.

Самсон, довольный уже тем, что сумел до конца высказаться и слова его на этот раз — не об стенку горох, бодро усмехнулся, вовсе не обратив внимания на то, что Хавронич, сбитый с толку его доводами, стащил с головы кепчонку и растерянно, нервно поворошил рукой рано убеленные сединой слежавшиеся жесткие волосы.

— От мастер тут интересовался — все ли на месте? Не все! Где Чуприс? Нехай запрягается разом с нами, раз не варты руководить!

— Чуприс, забыл вам доложить, уходит от нас…

— Куда? — глыбой навис над сникшим старшим мастером Самсон.

— Наладчиком на участок ширпотреба, — потухшим голосом дал информацию старший мастер.

— Во! Поняли, куда оно заворачивает?.. А я подумал, что это он последние дни не наверху переодевается, а в гардеробе, с нашим братом?.. — Самсон не скрывал обуявшей его радости. — А я вам, хлопцы, так скажу: последнее дело бегать с места на место. Работать везде надо, и с душой работать, ежели хочешь, чтоб тебя уважали и тобой дорожили. И если я часто выступаю тут — а Чупрису сильно не нравилось! — то, поверьте, деру глотку не за свои, а за общие интересы…

— В основном за свои! Чего уж там… пускать пыль в глаза. — Задиристая реплика Сергея — точно в цель.

— А нехай и за свои! Сам за себя не постою — никто не скажет: сядь, Самсон, передохни минутку, — удачно, в своем стиле, судя по сочувственным улыбкам сверловщиков, парирует матерый Самсон.

— Ладно, знаем… — Хавронич слабенько усмехнулся и, выступив к столику, поднял руку, требуя внимания. — Пять минут, товарищи… мало у нас времени. Песня с реконструкцией, если откровенно, невеселая. Затягивается дело с переводом цеха на новые мощности… Как вы сами помните, обещано было перекинуть нас в соседний корпус в первом квартале текущего года, но потом переиграли: в первую очередь перевели на новые мощности участок головки блока, да и то пока наполовину. Почему их, а не нас? Поясню в двух словах. До последнего часа головка блока для двигателя Д-240 поставлялась нам по кооперации. Злополучная головка частенько не прибывала в срок на место и тормозила все заводское производство. Поэтому в срочном порядке, видимо, вне всякой очереди было заказано оборудование для оснащения вводимого в строй на нашем заводе участка по изготовлению этого важного узла. В минувшем году комплекс из одиннадцати линий, чтобы вы были в курсе дела, дал первую продукцию. Не хуже привозных выточили головки. Зато кланяться не надо. Вот что касается очередности перехода на новые мощностя́… Решение правильное и справедливое. Может, вопросы будут ко мне? — Хавронич скользнул холодновато-смеющимися глазами по лицам подчиненных; не поворачивая головы, он угадывал каким-то особым чутьем настроение даже тех, кого не видел за спиной, и уже хотел было отправить бригаду по рабочим местам, но опять закряхтел-заворочался на узковатой для него скамейке Самсон.

— Все, что ты сообщил счас, Давыдович, интересно и полезно нам знать. Только как-то опять стороной обошел главное, а? Слов нету, привозная деталь в копеечку заводу обходится, да только, напомню опять, о людях забывать тоже не следует. — Самсон, с удовлетворением ощутив, что сегодня в сети его слов идет только крупная рыба, немедленно придал лицу значительность. — Так вопрос на сегодня ставится, а в газетках прямо пишут: на современном этапе строительства нашего общества человек с его растущими запросами и потребностями выходит на первый план. Это касается и нашего горе-участка — человек, а не дорогостоящее заграничное сверло, за поломку которого, было времечко, могли подвести под статью… Сверла и прочий инструмент мы, слава богу, научились делать, друзьям нашим с лихвой даем, а вот человека рабочего пока не научились уважать. Ага. Я к чему веду? На головке блока — молодежь в основном, могли б подождать, а то кое-кто из нас, стариков, кто жизнь положил на производстве, может и не попробовать этой хваленой НТРе…

— Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Не понимаю, Самсон, чего ты от меня добиваешься? — Хавронич, морщась, с кислой улыбочкой смотрел снизу на нависшее над ним багровое лицо с выпученными кружочками глаз. — Смену сорвать сегодня надумал?

— Не-е! Ты меня, Давыдович, на пушку не бери-и… — и прищурился Самсон и погрозил Хавроничу обрубковатым пальцем. — А лично к тебе я ничего не имею. Но поскольку ты считаешься моим мастером, то обязан разъяснить и мне, и всем создавшуюся ситуацию: до каких пор мы будем страдать? Я двинул бы с этим вопросом к начальнику корпуса — он больше, наверно, знает, но он отправит меня к тебе и правильно сделает: у него своих делов по горло! А спросил бы я его вот о чем, Давыдович: придем мы на новую линию и, выходит, учениками начнем? И в зарплате ж, видать, потеряем, а? Другие как хотят, а я должен знать об этом заранее, чтоб обеспечить как-то иначе семью… — Заметив улыбки вокруг, живо крутнулся на месте. — Вот вам, молодежь, все хихоньки-хаханьки. Обождите, дороженькие…

— Что, Самсон, опять ринешься калымить на «Жигулях»?

— Мое дело, чем мне заниматься!

— Дело, конечно, твое. Но раз суждено нам в одной упряжке и дальше тянуть — давай так, чтобы не совестно было перед теми, кто к нам завтра придет и нас же заменит.

— Ты во про совесть вспомнил: мол, не осталось ее у Самсона… Не осталось, а я все равно прихожу кажин день на добитую линию, запрягаюсь и погнал! Зато самого грамотного и совестливого — Чуприса — нету сегодня среди нас! Что, может, я напраслину возвел на кого или не так что сказал? Звиняйте!

— Верно, Самсон!

— За это молодец — в точку влепил.

— Чуприс с нами про совесть толковал до тех пор, пока его самого эта линия не стала кусать, как злая собака.

— Ну, правильно. Когда начальство из заводоуправления встало у него за спиной и пришлось вынуть руки из карманов и поползать с наладчиком под линией на животе, мало этого — лишиться полста процентов квартальной премии, раз и два, перестал приносить на участок «Экономический словарь» и «Юридический справочник для населения»…

— Простым наладчиком пошел в новый корпус!

— Там же не надо на брюхе ползать…

— Своим хлопцем сделался: анекдоты в гардеробе травит.

— А то, помнишь же: чтобы с вами разговаривать и не остаться в дураках, надо таскать с собой «Экономический словарь» и «Уголовный кодекс»!

— А теперь, выходит, можно и без кодекса?

— Х-ха-х-ха-х-ха! — подхватив руками колышущийся сбитень живота, квохтал, багровый, посреди окруживших его сверловщиков Самсон.

— Ага-га-га! — гнулся перед Самсоном, как осинка перед дубом в ветреную погоду, отнюдь не случайно зачастивший последними днями на линию электрик из службы ремонтника.

— Гык-гык-гык! — задирал холеный подбородок и зачем-то горделиво подмигивал каждому по-прежнему бесшумно ступавший за чужими спинами аккуратный, одетый, как на смотр мод, шлифовщик, у которого, странное дело, словно и не было имени.

Хавронич, потеряв почти час рабочего времени, не экономил теперь на мелочах: спокойно, вместе с другими, подождал, пока уляжется шум, сдержанно заговорил, предварительно развернувшись всем корпусом к Самсону:

— Это верно, что твой труд на новой линии будет значительно облегчен за счет усовершенствованного пультового управления и полной механизации погрузочных и разгрузочных работ, за счет автоматического удаления стружки и снижения шумов. Но тот же Чуприс встал за это оборудование после того, как предварительно, во внеурочное время, наладил и опробовал его. А ты-то готов начать работать в новом качестве — ученика, получая на первых порах меньше, чем на старой линии, и вытягивая с бригадой прежний план?

— Ну а за каким же чертом я себя и вас мариную битый час?! Я и хочу разобраться во всем сегодня, потому что не уверен, каково мне будет завтра-послезавтра. От хороших дел на линии мы портим кровь друг другу целое утро?.. Да и про семью не треба забывать — с этим не шутят.

К началу обеденного перерыва, словно в пику опасениям, что скоро некому будет работать на линии, старший мастер подвел к контрольному столику новенького. Пока бригада была занята на рабочих местах, Хавронич провел с новеньким устный инструктаж и, не забыв напомнить про обязательный на линии головной убор, собирался уже отправить его домой, чтобы парень как следует приготовился к завтрашнему выходу на работу. Но станочники, разобрав с приделанной к станине деревянной полочки газетные свертки с обедами, окружили их, рассаживаясь, как грачиная стая, на излюбленных местечках.

— Новенький, Давыдович?

— От это неплохо!

— Давай нам его сюда. Пускай пару слов о себе скажет…

Ладно скроенный, рыжеволосый, со светлыми нагловато-насмешливыми глазами новенький оказался не таким уж новичком в рабочей компании. На шутку — резал шуткой, на смешки и колкости — широко оскалял золотозубый рот.

— Ты, хлопец, откуда к нам прибыл? — крайне заинтригованный двумя рядами желтых коронок во рту новенького, поинтересовался мастер Геня.

— На Севере работал — на большой стройке. Целлюлозно-бумажный комбинат.

— Понятно. Кто ж по специальности?

— Специальностей много имею. Основная — монтажник-высотник, — не без гордости признался новенький.

— На монтаже и у нас хлопцы неплохо заколачивают, — заметил Самсон.

— Отчего же не остался на Севере?

— Врачи запретили. Повлияло на зрение и вообще… в родную Белоруссию потянуло.

— …Это добре. А сколько тебе наш мастер пообещал? — опять встрял Самсон и весь обратился в слух.

— Так… две сотни пока.

Кто-то присвистнул. Кто-то нервно хохотнул. Кто-то вздохнул…

Новенький среагировал на разочарование бригады по-своему.

— Да я, хлопцы, работы не боюсь, — взволнованно забегал по лицам его заострившийся, чуточку растерянный взгляд. — Мне, извините, хоть дерьмо в пригоршнях носить из одного нужника в другой, только б заработать!

— Кха-кха-ха! — Самсон повертел бычьей шеей, глядя перед собой в газету со снедью. Поднял холодновато-хитрые, смеющиеся кристаллики глаз на новенького.

— А я тебя, браток, сразу признал: не туды ты попал, дорогой, понял? У Хавронича на его линии пока заработаешь обещанные две сотни — скорее этот полушубок, что привез с Севера, скинешь и продашь!

Вышло на этот раз по Самсону: не прошло и месяца, как на диво расторопный и верткий новичок, поменяв три линии в цехе, исчез насовсем. Правда, на его место, вняв настойчивым просьбам Хавронича, отдел кадров прислал сразу двух человек. На сей раз не таких битых и деловых, как недавний кандидат, с которым даже не успели познакомиться, — помоложе, поскромнее и без золотых зубов.

Пока линия заводилась — двигалась, грохотала, дымила с горем пополам, — в заводских верхах прикинули издали на глаз, что раз она не развалилась до сих пор, значит, вытянет еще полгода, а то и год… Решено было, теперь уже без всяких колебаний, переводить на новые производственные мощности экономически более выгодные участки — коленчатого вала и блока цилиндров. И опять пришлось Хавроничу доводить это пренеприятное известие до ведома бригады. Опять на яростные словесные перепалки был потрачен не один час дорогого времени, от чего каждый раз вздувались на висках у мастера связки вен, когда наваливался на него глыбистый Самсон, оглушая своими доводами и правдами. Но уже то, что этот немощный с виду человек предпенсионного возраста, ни на что невзирая, по-прежнему шел в бригаду с хорошими ли, плохими ли новостями (чаще с плохими), ставило его в глазах Сергея на голову выше вовремя смывшегося с линии краснобая Чуприса.

Со своей стороны, руководство прессового тоже как будто не обходило вниманием «линию-старушку»: мастера Геню собственно передвинули на место Хавронича, временно возведя старшего мастера в ранг начальника цеха, а обязанности мастера возложили на Сергея Дубровного…