Девон: Пробуждение

3.6 Ночные Похождения

Мир накрыла ночь, а постоялый двор «Сердце Розы» оглушительный черный шторм. Поток воды, подобно водопаду, ширмой отрезал его от прочего мира. Гремел гром. Ветер таранил стены, окна стенали от его напора. На крыше сходил с ума флюгер.

Впрочем, четверым рослым парням, что поднимались по узкой лестнице, все это было лишь на руку. Так, никто ничего не увидит и не услышит. Включая главных действующих лиц этого спектакля. Разбойного нападения посреди ночи.

Тем не менее шли они осторожно и переговаривались только шепотом. У троих из них в руках было по дубинке, а самый рослый из них, что шел впереди, нес керосиновую лампу, мешок и веревку.

Толстяк Бор, чуть не мурчал от предвкушения.

«Когда, ну, когда в последний раз они грабили незадачливых путников?»

С тех пор как границу закрыли немногие останавливались у них на постоялом дворе. Да и отец стал гораздо строже, после того случая.

«Два месяца, три?»

Он с любовью потер дубинку в руке.

«Ничего-ничего. Руки-то помнят. Жаль, братец Талл пропустит все веселье.»

Но Бор ведь хороший брат он обязательно прихватит ему сувенир.

«Не то, что этот умник. Только о себе и думает! Тьфу.»

Уже на последней ступени, идущий впереди него здоровяк, с лампой в руке, встал как вкопанный.

Замечтавшийся толстяк врезался ему в широкую спину.

— Джон, — зашипел он, — Какого черта! Ты что заснул?

— Там. «Око ночи». — Голос Малыша Джона звучал неуверенно и как-то испуганно.

Толстяк зло толкнул его в сторону и посмотрел, куда указывал их конюх.

Свет из витражного окна был скудный, ребристый от капель дождя, но он контрастным пятном падал на дверь, выделяя огромный рисунок глаза на ней.

— Это еще че, за пакость?

Спросил сумевший протолкнуться на площадку Плут.

— Это «Око Ночи». Заговор от зла. Тот, кто войдет внутрь со злыми намерениями, будет сурово наказан.

Бор закатил глаза, как и его дружки.

«Вот же влипли! Этот идиот еще и суеверный. А все его мамаша. Чертова кухарка!»

Рука сама собой коснулась подбитого глаза.

«И рука у нее тяжелая…»

Толстяк, впрочем, понимал, что не это их главная проблема. Джон никогда не ходил с ними на вылазки и сильно нервничал.

«Тоже мне подсобил папаша!»

Они всегда работали вчетвером, но сегодня старший братец Талл отсутствовал, и отец нашел ему замену. Джон знал, давно знал, но не лез. Ему явно не нравились их дела, но он всегда держал рот на замке.

«Даже интересно почему?»

Отец всегда умел надавить на больные места нужных людей. Особенно таких простофиль, как малыш Джон.

«Интересно, что напугало его больше страх за свою жизнь, угроза лишится работы вместе с мамочкой-кухаркой… Или все дело в мисс-Пугало? А, не важно.»

«Главное, чтобы он не запорол нам все дело!»

— Забудь болван. Богов давно нет. Кто тебя накажет, если все ушли?

— Верно. Остались только бедствия. — Поддакнул ему Плут, за что получил подзатыльник от Клода, когда тот подошел к двери и коснулся рисунка пальцами.

— Обычный уголь.

Толстяк усмехнулся.

— Вот видишь! Даже жаль. Ох, как взбесится старик утром. Как думаете парни, стоит потребовать у наших дорогих гостей компенсацию за такое… ну это.

— Малеванние?

— Вандализм?

— Да, какая разница, — пробурчал Бор, — Раз уж мы решили заглянуть, то прихватим все. Вы видели, у этих двоих был целый мешок серебряных песелей*!

(* Одно из жаргонных названий монет с собачьими головами. Универсальная валюта для всего континента.)

Напоминание о деньгах заставило Клода и Плута алчно улыбнуться.

Из глубины дома раздался шорох.

Троица замерла.

…

..

.

Ничего. Просто звуки старого здания, что качается в такт шторма.

— Тц! Напомню это северная комната. Там, должно быть, темно как …

— Как у твоей мамки в … — хохнул Плут.

Малыш Джон, толкнул его вбок, не дав ему договорить.

Бор, не то хрюкнул, не то вздохнул.

— Захлопнулись. Джон, от тебя толку нет, как и опыта в таких делах. Так что просто стой с лампой и свети. Вы займетесь мальчишкой. Один слабый. Я повторю еще раз с-л-а-б-ы-й удар по голове. Кляп в рот и веревки по рукам и ногам. Парень, хиляк, но будьте начеку. — Его пальцы сардельки коснулась шрама, над бровью. — Вдруг и он выкинет, какой фокус.

— Что с пожилой леди?

На лице толстяка расползлась широкая как у жабы улыбка. Он легонько постучал дубинкой по ладони.

— Старой каргой займусь я. У меня с ней свои, личные счеты.

Они обступили дверь. Око ночи зияющей чернотой взирало на них.

Бор кивнул. Ему кивнули в ответ.

«Вначале надавить. Затем поднять вверх. Потянуть на себя. И плавно опустить.»

Хорошо смазанная дверь беззвучно отворилась.

За дверным проемом была чернота.

Один из парней беззвучно присвистнул.

— Какого черта тут так темно?

— Это северная комната, балбес тут всегда темно.

Толстяк дал отмашку Джону, чтобы тот шел вперед.

Малыш Джон сглотнул. Он не хотел в этом участвовать. Но выбора у него не было. Он обещал. Ей.

Он сделал один шаг. Два. И на третьем встал как вкопанный, не в силах пошевелится. Джон смотрел в темноту. Темнота смотрела на него в ответ. Он чувствовал это каждой клеточкой своего тела, и волосы на его загривке встали дыбом.

Было что-то неправильное в этой черноте.

Товарищи пихали его, но им даже втроем не хватило бы сил сдвинуть его с места, и тут чей-то тихий голос шепнул ему на ухо.

«— Не ходи.»

Малыш Джон послушно кивнул, закрыл за собой дверь и отступил к краю площадки, едва не сшибив с нее столпившихся за его спиной парней.

Бор выпучил глаза, и жестами вопрошал.

«Какого хрена ты делаешь?!»

— Я-я…Я это. Здесь лучше покараулю.

Бор, сплюнул.

— Трус! Еще и темноты испугался!

— И какой смысл было брать этого здоровяка на дело, если от него, как всегда, нет никакого толка?

— Ха! Забей. Мы и втроем справимся.

Толстяк отобрал у него фонарь, мешок и веревку и вручил их более надежным товарищам, которые все еще потешались над здоровяком. Плут изображал цыплёнка.

— Стой здесь и … карауль.

Дверь снова беззвучно отворилась.

Первым во тьму шагнул Бор, за ним последовал Клод, за ними Плут. Все они скрылись за дверным проемом, осторожно на цыпочках направляясь туда, где по их памяти находятся изголовья кроватей.

Малыш Джон не мог пошевелиться бледный от ужаса, смотря им вслед.

Бор подождал, пока их глаза привыкнут к темноте. Свет в лампе, лишь немного разгонял тьму, вылепив из тьмы знакомые силуэты. Стены, потолок. Вот стол с остатками трапезы. Зашторенное окно с «творчеством» его младшей сестрички.

«Папашина любимица, чтоб ее! Ябеда.»

Огромным темным пятном выделяется шкаф.

«Все из-за него. Если бы мисс Пугало посоветовала им другую комнату.

Толстяк усмехнулся. Впрочем, ему грех жаловаться. Все шло так, как он и хотел.

А вот и они, две кровати и два тела, что мирно спят, утомившись с дороги.

«Тот, что слева меньше. Мальчишка.»

Он злобно оскалился и указал дружкам на парня. Те кивнули в ответ, а он, поставив лампу на пол, крадучись направился к другой кровати. Пальцы на дубинке дрожали от предвкушения. Лицо расплылось в ухмылке, отчего из уголка жабьего рта, стекала капелька слюны, которую он поспешно вытер рукавом. Перехватив оружие поудобнее, он торжествующе занес дубинку над головой.

Его приятели тем временем обступили другую кровать. Они редко действовали в стенах гостиницы, чаще в лесах, дожидаясь пока состоятельные постояльцы отправятся в путь. За последние несколько лет они неплохо наловчились в этом деле. Один точный удар и мальчишка, не просыпаясь, уйдет в глубокий нокаут.

Удар!

Звук, с которым дубинка обрушилась на темную фигуру, прозвучал как треснувшее яйцо. Предвкушение на их лицах сменилось ужасом.

«— Мы его, кажись… прибили.»

«— Мастер Роах нас…»

«— Убьет!»

Беззвучным хором произнесли они и в ужасе откинули одеяло.

Толстяк Бор не видел их паники, в это время он был занят другим. Он бил и бил старуху по голове. Смачно. Снова и снова. Зрачки расширились, дыхание сбилось, а изо рта летели пена и слюна. Поросячий восторг.

— Вот тебе старая карга! Сдохни. Сдохни. Сдохни!

Он бил ее, пока не выдохся. Покрытый потом и, не сдерживая похрюкивающий смех, он сорвал одеяло, чтобы посмотреть, полюбоваться, на дело рук своих.

Из-под одеяла, на него смотрело его собственное окровавленное и избитое тело.

Толстяк взвизгнул и отпрянув, упал.

В этот же миг раздались еще два испуганных вскриков у другой кровати. Под одеялом мальчишки не оказалось. Зато там было нечто неописуемо ужасное. Обезображенное, пожранное извивающимися червями, но все еще живое, дышащие.

Юноши завопили и отшатнулись. Задетая одним из них лампа упала и погасла. Комната и ее обитатели погрузились в полумрак, освещаемый только светом из дверного проема.

— Что это было?!

— Бор! Черт тут что-то не так!

Именно в этот момент медленно и со скрипом пришла в движение дверь.

— Нет!

— Джон, дверь! Не дай ей закрыться! — Крикнул в панике Клод.

Но тот стоял, парализованный страхом смотря на них круглыми от ужаса глазами на бледном лице.

— Черт!

Клод побежал к двери, но не успел. Дверь захлопнулась перед его носом, а дверная ручка песком рассыпалась в руках.

Щелкнул замок.

Их поглотила тьма.

«И была четвертым Великим бедствием Тьма, что размывает границы, путает дороги, отворяет двери и тропы в иные места…»

Малыша Джона, наблюдавшего за произошедшем из коридора, словно ледяной водой облили, он задрожал.

«Откуда, откуда звучат эти слова? Кто их говорит?!»

Нарисованный глаз на двери ожил, заморгал, закрылся и заплакал. Его густые как смола слезы беззвучно капали на пол. Сливаясь с густой тенью под дверью.

«Око! Оно плачет … тьмой.»

— Бедствие по наши головы. — Только и сумел прошептать Джон, — Кара, за наши грехи!

И стоило ему только произнести эти слова, как черная субстанция пришла в движение и рванулась своими щупальцами, к живому теплу, к Джону.

Тот испуганно вскрикнул, попятившись назад, изображая в воздухе давно забытый охранительный жест.

— Да, защитит нас золотой… — договорить слова заговора он не успел, под его пяткой оказался выбившийся кусок ковра, другой ногой он наступил на кусочек угля, поскользнулся и потеряв равновесие кубарем полетел с лестницы четвертого этажа на первый.

Буря заглушила долгий грохот.

Как и последовавший за ним тихий, болезненный стон.

Их поглотила, тьма…

— А, что-то ползет по моей руке!

— Ауч, больно! Это моя рука — придурок!

— Ты это видел? Что это за жуть была?!

— Я ничего не вижу! Я что ослеп?

— Да включите вы уже свет!!!

Заорал толстяк Бор. Паника стучала адреналином в его ушах.

«Что это было? Что это было там, на кровати?! Что за чертовщина!»

Шорох и яркая вспышка от спички осветила три мертвецки бледных, испуганных лица. Кое-как им удалось поднять и снова зажечь лампу освещая … мансарду?

Ее стены, потолок, окно и мебели или … нет, погодите!

Очертания комнаты вдруг поплыли. Нет, не так они осыпались. Так осыпается песчаный замок под натиском волн. Очертания комнаты исчезли так словно их никогда и не существовало. Окно и стоявшие, на подоконниках в разбитой посуде цветы. Кровати и те тени, что спали на них. Все исчезло.

И только тогда прижавшиеся к друг другу юноши заметили нечто важное.

— Вы слышите?

Они слишком поздно поняли, что было не так с самого начала.

Звуков шторма не было.

Света в окне не было.

Ничего не было.

На мгновение лампа мигнула и погасла, а когда загорелась вновь, их окружение изменилось. Пускай не сразу, но они узнали его.

Широкий зал и уходящие в потолок полки с корзинами и банками.

— Погреб?! Как мы могли оказаться в погребе?!

— Это ведь должен быть чердак. Мансарда!

— Быстрее, я знаю где выход!

Бор машинально взял одну из банок и попытался ее открыть, по привычке заедая стресс едой.

— Нет. — Клод попытался отнять у него банку, но было слишком поздно. — Толстяк и сам уже увидел, что вместо соленьев в ней плавали глазные яблоки, которые сразу уставились на него.

Взвизгнув, он выронил банку. На их счастье, она не разбилась, а лишь укатилась в дальнюю часть погреба.

— Вы разве не видите это место неправильное, искаженное! Ничего не трогайте.

И правда, полки были невообразимо высокими и уходили ввысь как деревья. То, что покоилось на них. В банках, в тарах и корзинах. После инцидента с глазами они решили не рассматривать.

— Где мы? Что происходит?!

— Ушедшие боги… Мы на ИЗНАНКЕ.

— Око ночи! Нужно было послушать Джона.

— Мама. Мамочка. Это проклятие!

— Не проклятие. Бедствие.

— Да заткнитесь вы или нет?!

Растущая паника в их голосах все возрастала.

Тут свет лампы снова погас, и они остались в темноте и тишине.

Которую нарушил далекий шум.

Тук — Тук. Бам — Бам.

— Что, что это?

Тук — Тук. Бам. Бам. Бам.

Звук нарастал, становился ближе.

Свет в лампе мигнул и вновь разгорелся.

И только тогда они заметили его.

Самое реальное, что было в этом месте. То, что последовало за ними с мансарды в искаженный погреб. Огромный дубовый шкаф. С причудливыми узорами, на дверцах.

Старинный шкаф, принадлежащий предкам Энни и Лили.

Но именно его вид напугал их больше, чем все пережитое ранее.

Хотя, казалось бы, это ведь простой шкаф, в котором хранят забытую одежду. Выстиранную и выглаженную. Без пуговиц, украшений и с обчищенными карманами.

Что в этом может быть страшного?

Ведь вся эта одежда просто была оставлена их бывшим постояльцам?

НЕТ.

Внутри этого шкафа хранились вещи, принадлежавшие их жертвам за последние пять лет.

ТУК. ТУК. ТУК. БАМ. БАМ. БАМ.

Стук и грохот из шкафа повторился.

Громче.

Настойчивее.

Что-то было внутри.

И когда парням казалось, что их ужас не может быть еще больше, еще сильнее.

Дверца с тихим скрипом отворилась.

Троица затаила дыхание.

…

..

.

Ничего не происходило.

Все резко стихло.

Нервный смешок покинул жабий рот Бора. Клод и Плут нервно рассмеялись в ответ, переглядываясь между собой.

И тут раздалось хихиканье.

Домовые.

Они копошились на полках, как зрители в ожидании представления. Их были десятки, сотни. Мерцали во тьме их серебряные глаза. Они сновали то тут, то там потешаясь над напуганной троицей.

Взбешенный Бор бросил в них дубинку.

— На что пялитесь паразиты?! Больно уж вам весело я погля…

Договорить, он не успел. Он, как и его товарищи, упал поваленный разбившимся на мелкие щепки дверцами шкафа. Огромная лапа показалась из зияющей тьмы шкафа и, сорвав остатки дверей с петель, скребя когтями по полу, высекая синие искры. Огромный светящийся глаз смотрел на них из черной дыры шкафа. Оглушительный рык и скрежет. Нечто вытаскивало себя наружу с грохотом и треском, как трещат вековые деревья.

Юноши могли лишь с немым ужасом наблюдать, как ужасное существо выползает из шкафа и расправляется во весь свой исполинский рост, подперев единственным рогом потолок.

Взор светящихся, размером с блюдца глаз упал на них. Людей. Мелких букашек у его ног.

Бор, Клод и Плут в ужасе попятился.

Они знали, кто предстал перед ними. Узнали по сломанному рогу и полному злости, ненависти и гнева взгляду, что смотрел на них сверху вниз. Самое страшное было то с каким узнаванием он на них смотрел.

Да, он знал их. Всех троих с той самой ночи.

Но теперь это был больше не безобидный зверек, который только и, может, что разбудить хозяина. Укусить за руку. Лишится рога в попытке защитить. Лежать со сломанными ребрами под кроватью от прицельного пинка, бессильно наблюдая сквозь слезы за смертью — единственного друга.»

Теперь все изменилось.

Роли поменялись.

Зверушка убитого посыльного, превратилась в нечто невообразимо жуткое, жаждущее мести и убийцы его хозяина были прямо перед ним.

Домовые не стали ждать приказа. Они не желали быть просто зрителями и бросились в атаку первыми, царапались, кусали, стремились забраться под одежду. Молодые люди бежали, кричали и отчаянно стряхивали их с себя.

Но бежать было некуда.

Это была западня, а единственный выход там за этой исполинской тварью.

Лешим.

Все, даже дети, знают, что если лесовичок проживет пару сотен лет, то он вырастет в лешего. Но как именно выглядит леший не знал никто. Ибо пережить такую встречу могут немногие, а тем, кому не повезло, грозила еще более страшная участь: они теряли рассудок от пережитого ужаса.

Тьму ночи огласил нечеловеческий гогот, пронзительные крики и один похожий на поросячий визг.

Вот только ни одна живая душа на постоялом дворе его так и не услышал.

Что до мертвых?

Вспыхнула молния. И возле окна третьего этажа возник мужской силуэт в зеленой мундирной куртке с гербом грифона, он усмехнулся, а когда свет погас… Исчез.

В этот раз уже навсегда.