Это была не просто волна, и даже не девятый вал, а цунами. Следующий час я плохо помнила и не контролировала ситуацию. Кира с Ларри и Дэвидом держали меня в плотном кольце, знакомя и представляя всему кремниевому бомонду от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско. И не нужно было быть гением, чтобы понять — Кира на гребне моей сиюминутной популярности пиарила новое агентство, и я активно помогала ей “набрать очки” для новой компании, сотрудником которой являлась.
— Вы балерина русского театра? — задавала мне вопрос очередной журналист, пока меня снимала видеокамера на фоне пресс-волла.
— Нет. Я уже не танцую, — наклонившись к микрофону, отвечала я.
— Ваше выступление очень талантливо!
— Дэвид Купер, Руби Шнайдер, Фил Крес, и многие другие принимали участие в оформлении моего выступления, — улыбалась я и тянула Дэвида с Руби на передний план. — Уже не говоря об организаторе этого вечера Кире Вайс! — указывала я на свою начальницу, стоявшую неподалеку.
То я фотографировалась за столом с очередными “сильными мира сего” для светских новостей, то давала интервью на фоне пресс-волла очередным местным СМИ, то становилась в кадр вместе с Кирой, рекламируя ее новое агентство, и ощущала в полной мере, что известность, пусть и сиюминутная, была тяжелой работой, а не приятным времяпрепровождением.
— Ваш английский безупречен, — говорила жена губернатора, которая, к большому сожалению Киры, прибыла одна, без мужа. — У вас практически не чувствуется акцента.
— Благодарю, — улыбалась я. — Мой преподаватель по английскому был бы польщен, — я старалась быть объективной и очень аккуратно принимать похвалы в свою честь.
— Где вы учились?
— Я закончила Санкт-Петербургский государственный университет. Французская филология.
— О, да вы знаток французского! — воскликала она, переходила на французский, и мы начинали обсуждать историю и культуру времен Марии-Антуанетты, Робеспьера и всего того смутного спорного времени, так горячо любимого губернаторшей.
Мне вручали визитки, забрасывали вопросами, приглашали на какие-то мероприятия, и порой мне казалось, что я уже теряю нить реальности.
Я продолжала говорить, улыбаться, позировать на камеру, давать интервью, но ни на секунду не забывала о Нолоне. Я искала его взглядом в этом калейдоскопе лиц и, когда видела знакомый силуэт и голубые неземные глаза, просвечивающие через яркие вспышки фотокамер, улыбалась. Он тоже принимал участие в моей истории — он помогал держать мой баланс.
Мелькали лица и рукопожатия, в ушах шумело, глаза резало от вспышек фотокамер, скулы сводило от улыбки, а я, уже понимая, что контролировать этот поток не имеет смысла, отдалась этой волне, пытаясь балансировать на ее гребне.
— Сколько оборотов вы крутили?
— 32, - отвечала я, держа осанку.
— Очень сложный пассаж. Я знаю, что он удается не всем балеринам!
— Мой преподаватель называл это врожденной способностью держать баланс. По большому счету, в этом нет моей заслуги. Таковой меня сделала природа, — улыбалась я.
— И у вас даже не кружилась голова?
— Кружилась. Но главное — найти правильную точку…
Несмотря на весь ажиотаж вокруг моей персоны, я не нуждалась в этой сиюминутной популярности. Я лишь помогала Кире и компании, в которой работала.
Сейчас мне хотелось остаться с Нолоном в тишине и сказать ему “спасибо”. За то, что он правильно понял мой танец, за то, что принимал меня со всеми моими сложностями после Коула, за то, что держал мое равновесие, когда я крутила фуэте.
Он это понимал. Когда к нам подходили очередные желающие поближе познакомиться с русской балериной, Андерсон был серьезен, и его взгляд говорил “Так надо, Дюна”, а когда мне делали откровенные комплименты, к которым я не была готова, Нолон улыбался и его взгляд говорил “принимай с достоинством”. Его улыбка казалась немного снисходительной, но она была настолько гармонична, что воспринималась мной, как должное.
Звучала музыка, Дэвид и девушки в цветочных нарядах получали свою порцию заслуженной славы, а меня продолжало кружить в этом водовороте новых лиц и знакомств.
— Пол Барнс, — протягивал мне руку высокий молодой мужчина, который был одним из топ-менеджеров крупной IT-компании. — У такой очаровательной девушки-цветка есть бойфренд?
Я улыбалась, вновь смотрела на Андерсона, и сейчас в моих глазах плескалась “угроза”.
“Может сказать, что я птица вольная и свободна для отношений?” — спрашивал мой взгляд.
Но Нолон на то и был Нолоном. Уникальным. Уверенным в себе. Самодостаточным. Он стоял, прислонившись к стене, и, засунув руки в карманы, улыбался.
“Да. Красив, умен, занимает положение в обществе… ” — говорил его оценивающий взгляд, и я улыбалась, ловя его ответ.
Было в этом нашем разговоре взглядами, в этом умалчивании о наших отношениях, в этом моем “предчувствии любви” что-то совершенно интимное. Волнующее. Запретное. Сакральное. Сродни сексу.
Как тайна, которая известна только нам двоим. Как табу. Как очерченный на полу магический круг, предназначенный только для нас двоих.
Я смотрела на Нолона и ловила себя на мысли, что не хотела, чтобы о нас кто-то знал. Не хотела, чтобы в нашу жизнь врывался этот посторонний информационный поток. И Нолон меня понимал. Настолько тонко он считывал социальное поведение. И считывал он это не душой, как принято было думать в обществе, а разумом.
Улыбаясь, он принимал эти условия нашей общей, известной только нам двоим тайны. И я, сама не знаю почему, в уме начала напевать старый хит “но никто о нас не узнает, он останется тайной для всех”.
— Пусть это останется секретом, — ответила я Полу Барнсу, пока стоявший рядом Марти, испепелял взглядом в своего коллегу.
— Что вы делаете на Рождество? — между тем спрашивала меня Фрида Патерсон, жена известного юриста и совладелица крупной адвокатской конторы в Сан-Хосе. И я вновь посмотрела на Нолона. Он, как обычно, улыбался, давая мне выбор.
С Рождеством была какая-то свистопляска. Марти с Вуди, узнав, что я остаюсь в Штатах и переехала в свое собственное жилье, как с цепи сорвались, предлагая мне провести Рождество с ними.
Первый звал меня в Орегон, к своей семье, в качестве знакомой-русской, которой он решил показать Штаты. Однако я понимала, к чему он клонит.
Второй планировал провести его в гугл-тусовке на какой-то мега-вечеринке, и даже Вайсы и главред Миранда, понимая, что я одна в чужой стране, пригласили меня к себе домой.
— Я пока не планировала… — уклончиво отвечала я.
— Приезжайте к нам. Я вас познакомлю с нашим сыном. Он учится в Стенфорде на политологии… — уверенно била она перспективами.
“Ну что? Соглашаться?” — вновь улыбалась я Нолону.
“Ну безусловно…” — говорил его взгляд, и я вновь ловила это замечательное ощущение нашей с ним тайны, моего “предчувствия любви”.
— Я читала, что у Стэнфорда очень интересная история. Отказ основателей Гарварда послужил основанием для семейной пары построить свой Университет в честь своего сына, — уклончиво отвечала я, чтобы не обидеть отказом уважаемое в Кремниевой долине лицо.
— Вы правы, — улыбалась она.
А между тем, к нам уже подходила миссис Гарднер, топ-менеджер крупной американской косметической фирмы, которая являлась одним из наших спонсоров. На протяжении всего афтепати я ловила на себе ее взгляд и не понимала, почему она так внимательно за мной наблюдает.
— Мисс Дюнина, у нашей компании к вам предложение, — с места в карьер начала она. — Как вы смотрите на то, чтобы стать лицом нашего нового продукта.
От этих слов я даже вынырнула из вакуума стандартных светских ответов и внимательно посмотрела на нее.
Мне показалось, я ослышалась. Потому что, даже будучи совершенным чайником в рекламном бизнесе, я понимала, что лицом становились знаменитости, но отнюдь не бывшие балерины, никому не известные в Штатах.
— Очень неожиданное предложение, — ответила я, не давая однозначного ответа. Я искала подвох в таком заманчивом предложении, но понимала, что “дую на воду”.
— Дело в том, что у нас как раз готовится цветочная коллекция “Времена Года”, - пояснила она, видимо уловив мое замешательство. — И наш креативный директор, которому я отправила фото и видео, загорелся вашим выступлением. Съемки начнутся после Нового года.
— Вот что значит оказаться в нужное время в нужном месте, — прошептал на ухо Дэвид, сжимая мое плечо, пока Кира в замешательстве смотрела на Гарднер.
“Черт, кажется, напевая знаменитый хит, я напророчила…”
Я растерянно замерла, не зная, что ответить, и, посмотрев вперед, наткнулась на серьезный взгляд Нолона.
“Ты должна согласится, Дюна”, - уверенно говорил он.