Финиас Финн, Ирландский член парламента

Глава LIII. Какъ Фиhiасъ перенесъ ударъ

Когда Финіасъ получилъ письмо лэди Лоры Кеннеди, онъ сидѣлъ въ своей великолѣпной квартирѣ въ колоніальномъ департаментѣ. Она была великолѣпна въ сравненіи съ той квартирой, которую онъ такъ долго занималъ въ домѣ Бёнса. Комната была большая, квадратная и имѣла три окна на Сент-Джемскій паркъ. Въ пей стояли два очень покойныхъ кресла и диванъ. Столъ, за которымъ онъ сидѣлъ, былъ изъ краснаго дерева и заставленъ всѣми возможными удобными вещицами для письма. Онъ стоялъ около окна, такъ что Финіасъ могъ сидѣть и смотрѣть въ паркъ. Былъ также большой круглый столъ, покрытый книгами и газетами. Стѣны комнаты сіяли ландкратами всѣхъ колоній. Была еще маленькая комнатка, въ которой онъ могъ чесать волосы и мыть руки, а въ смежной комнатѣ сидѣлъ — или долженъ былъ сидѣть, потому что онъ часто находился въ отсутствіи къ досадѣ Финіаса — его секретарь, племянникъ графа. Все это было очень великолѣпно. Часто онъ осматривался кругомъ, думая о своей старой спальной въ Киллало, о своей коморкѣ въ университетѣ, о скромной квартирѣ у Бёнса; онъ говорилъ себѣ, что все это очень великолѣпно. Онъ удивлялся, какъ такое великолѣпіе досталось ему.

Письмо изъ Шотландіи было принесено къ нему въ то время, когда онъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ, съ кучею бумагъ передъ собой, въ которыхъ разсуждалось о желѣзной дорогѣ отъ Галифакса къ подножію Скалистыхъ горъ. Ему поручено было разсмотрѣть это дѣло, а потомъ разсудить съ своимъ начальникомъ, лордомъ Кэнтрипомъ, выгодно ли правительству дать компаніи взаймы пять милліоновъ на эту желѣзную дорогу. Дѣло это было важно и нравилось ему.

Когда ему принесли письмо лэди Лоры, онъ прочелъ его, отложилъ и воротился къ своимъ ландкартамъ, но писалъ машинально послѣ того, какъ получилъ это извѣстіе. Лошадь проскачетъ нѣсколько шаговъ послѣ того, какъ будетъ разбита ея спина — такъ было и съ Финіасомъ Финномъ. Спина его была разбита, но все-таки онъ проскакалъ шага два. Но въ головѣ его вертѣлись слова:

«Я сочла за лучшее немедленно увѣдомить васъ.»

Стало быть, все кончено, игра розыграна и всѣ его побѣды ничего для него не значили. Онъ просидѣлъ съ часъ въ своей великолѣпной комнатѣ, думая объ этомъ. Теперь онъ вовсе не заботился о колоніяхъ. Онъ разстался бы со всѣми колоніями, принадлежащими Великобританіи, чтобы получить руку Вайолетъ Эффингамъ. Теперь — въ эту минуту — онъ говорилъ себѣ съ ругательствами, что онъ никого не любилъ такъ, какъ Вайолетъ Эффингамъ.

Бракъ этотъ по многому былъ бы такъ пріятенъ! Я былъ бы несправедливъ къ моему герою, еслибъ сказалъ, что горесть его происходила болѣе оттого, что онъ лишился богатой наслѣдницы. Онъ никогда не подумалъ бы жениться на Вайолетъ Эффингамъ, еслибъ не полюбилъ ее. Но кромѣ этой любви партія эта во всѣхъ отношеніяхъ казалась выгодна. Еслибъ миссъ Эффингамъ сдѣлалась его женой, и Ло и Бёнсъ тотчасъ бы зажали себѣ ротъ. Монкъ былъ бы въ домѣ его дружескимъ гостемъ и онъ сталъ бы въ родствѣ съ пэрами. Мѣсто въ парламентѣ сдѣлалось бы для него приличнымъ мѣстомъ. Онъ игралъ въ большую игру, но до-сихъ-поръ съ большимъ успѣхомъ — съ такимъ удивительнымъ успѣхомъ, что ему казалось, что ему не доставало только руки Вайолетъ Эффингамъ для полнаго счастья и состоянія Вайолетъ для того, чтобы поддержать его положеніе. И это также казалось въ нему близко. Конечно, его богиня отказала ему, но безъ презрѣнія; даже лэди Лора находила вѣроятнымъ этотъ бракъ. Всѣ почти слышали о дуэли и всѣ улыбались, какъ будто думая, что въ настоящей битвѣ Финіасъ останется побѣдителемъ, что счастливый пистолетъ находился въ его рукахъ. Никому не приходило въ голову предполагать — насколько онъ могъ видѣть — что онъ выходитъ изъ своей сферы, желая жениться на Вайолетъ Эффингамъ. Нѣтъ — онъ положится на свое счастье, будетъ настаивать и успѣетъ. Таково было его намѣреніе въ это. самое утро — и вдругъ это письмо разбило его въ прахъ!

Были минуты, когда онъ увѣрялъ себя, что онъ не вѣритъ этому письму — можетъ быть, Вайолетъ принудили принять предложеніе этого горячаго человѣка посредствомъ горячаго вліянія, или можетъ быть Вайолетъ не дала слова, а Чильтернъ просто это вообразилъ? А еслибъ даже и дала, развѣ женщины не перемѣняютъ своего намѣренія? Слѣдуетъ настаивать до конца. Но даже когда эти мысли толпились въ головѣ его, онъ зналъ — онъ зналъ хорошо — въ эту самую минуту, что спина его была разбита.

Кто-то вошелъ зажечь свѣчи и опустить шторы, и когда онъ посмотрѣлъ на часы, то увидалъ, что уже шестой часъ. Онъ былъ приглашенъ на обѣдъ къ мадамъ Гёслеръ въ восемь часовъ и почти рѣшился послать къ пей извиниться. Мадамъ Максъ разсердится, такъ какъ она особенно заботится о своихъ обѣдахъ — но какое ему теперь дѣло до гнѣва мадамъ Максъ? А между тѣмъ только въ это утро онъ поздравлялъ себя, между прочими успѣхами, съ ея расположеніемъ и внутренне смѣялся надъ своей измѣной къ Вайолетъ Эффингамъ! Онъ взялъ листъ почтовой бумаги и написалъ къ мадамъ Гёслеръ, что извѣстія изъ провинціи дѣлаютъ для него невозможнымъ быть у нея сегодня. Но онъ не послалъ этого письма. Въ половинѣ шестого онъ отворилъ дверь комнаты своего секретаря и нашелъ молодого человѣка спящаго съ сигарой во рту.

— Эй, Чарльзъ! сказалъ онъ.

— Сейчасъ!

Чарльзъ Стэндишъ былъ двоюродный братъ лэди Лоры и служилъ въ департаментѣ прежде чѣмъ Финіасъ вступилъ въ него; онъ былъ большой фаворитъ своей кузины и, сдѣлался секретаремъ Финіаса.

— Я здѣсь, сказалъ Чарльзъ Стэндишъ, вставая и отряхаясь.

— Я ухожу. Завяжите эти бумаги, какъ онѣ лежатъ. Я буду здѣсь завтра рано утромъ, но мнѣ вы не нужны до двѣнадцати. Прощайте, Чарльзъ.

— Та-та! сказалъ секретарь, который любилъ своего начальника, но былъ не очень почтителенъ — исключая экстренныхъ случаевъ.

Финіасъ пошелъ пѣшкомъ черезъ паркъ и дарогою вполнѣ сознавалъ, что спина его разбита. Она была разбита и ему казалось теперь, что онъ не можетъ уже сдѣлаться Атласомъ и носить тяжесть свѣта на своихъ плечахъ. Онъ совершенно забылъ о своей прежней страсти, къ лэди Лорѣ, какъ будто она никогда не существовала, и считалъ себя образцомъ постоянства — какъ человѣкъ, который любилъ, можетъ быть. неблагоразумно, но сильно, и который долженъ теперь подвергнуться живой смерти. Онъ возненавидѣлъ парламентъ, возненавидѣлъ колоніальный департаментъ, возненавидѣлъ своего пріятеля Монка, а особенно возненавидѣлъ мадамъ Гёслеръ. О лордѣ Чильтернѣ онъ думалъ, что онъ насильственно завладѣлъ предметомъ его любви. Онъ еще это разберетъ. Да — каковы бы ни были послѣдствія, онъ это разберетъ!

Проходя мимо клуба Атенеумъ, онъ увидалъ своего начальника лорда Кэнтрипа, разговаривавшаго съ какимъ-то епископомъ. Финіасу хотѣлось бы пройти непримѣтно, еслибъ это было возможно, но лордъ Кэнтрипъ тотчасъ къ нему приступилъ.

— Я расъ записалъ здѣсь, сказалъ его сіятельство.

— Къ чему это? сказалъ Финіасъ, который въ эту минуту былъ глубоко равнодушенъ ко всѣмъ лондонскимъ клубамъ.

— Это ничему не повредитъ. Современемъ вы будете приняты, а если вы вступите въ министерство, васъ примутъ тотчасъ.

— Въ министерство! воскликнулъ Финіасъ.

Но лордъ Кэнтрипъ принялъ тонъ его голоса за смиреніе и не подозрѣвалъ того глубокаго равнодушія ко всѣмъ министерскимъ почестямъ, которое Финіасъ намѣревался выразить.

— Кстати, сказалъ лордъ Кэнтрипъ, взявъ подъ руку своего помощника: — мнѣ хотѣлось поговоритъ съ вами о гарантіяхъ…

И государственный секретарь продолжалъ толковать о желѣзной дорогѣ къ Скалистымъ горамъ, а Финіасъ усиливался перенести боль отъ разбитой спины. Онъ принужденъ былъ сказать что-нибудь о гарантіяхъ, о желѣзной дорогѣ, а особенно о затрудненіяхъ, которыя должны встрѣтиться. Но во все время Финіасъ думалъ о томъ, что онъ сдѣлаетъ съ лордомъ Чильтерномъ, когда съ нимъ встрѣтится. Не можетъ ли онъ схватить его за горло и задушить?

Финiаcъ воротился домой и, просидѣвъ съ часъ у камина одѣлся къ обѣду и пошелъ къ мадамъ Гёслеръ. Теперь онъ былъ радъ, что не дослалъ къ ней письмо съ извиненіемъ. Человѣкъ долженъ жить, даже если его сердце разбито, а живя, онъ долженъ обѣдать.

Мадамъ Гёслеръ любила давать маленькіе обѣды въ этотъ періодъ года, прежде чѣмъ Лондонъ наполнится. Число приглашаемыхъ ею гостей рѣдко превышало семь или восемь человѣкъ и она всегда очень смиренно говорила объ этихъ обѣдахъ. Она не посылала пригласительныхъ билетовъ. Она предпочитала приглашать запросто.

«Любезный мистеръ Джонсъ, мистеръ Смитъ будетъ у меня сказать свое мнѣніе о хересѣ во вторникъ. Не пріѣдете ли и вы ко мнѣ сказать? Вы навѣрно знаете столько же.»

Потомъ у ней было изученное отсутствіе всякой церемоніи. Блюдъ было не много. Но всѣ знали, что мадамъ Гёслеръ давала очень хорошіе обѣды. Финіасъ Финнъ начиналъ льстить себя мыслью, что онъ знаетъ толкъ въ обѣдахъ, и слышалъ, что съ супами, которые подаются на обѣдахъ мадамъ Гёслеръ, не могутъ сравниться никакіе другіе въ Лондонѣ. Но теперь онъ не заботился ни о какихъ супахъ и медленно поднимался на лѣстницу мадамъ Гёслеръ.

Относительно обѣдовъ мадамъ Гёслеръ предстояло одно затрудненіе. Она должна была или приглашать дамъ или не приглашать. Въ послѣднемъ была большая привлекательность, но она знала хорошо, что если она это сдѣлаетъ, то она должна отказаться совсѣмъ отъ дамскаго общества — и навсегда. Она мало заботилась о женскомъ обществѣ, по знала хорошо, что общество мужчинъ безъ женщинъ будетъ не таково, какого она желала. Она знала также, что приглашать къ себѣ женщинъ не замѣчательныхъ пи по характеру, ни по положенію, ни по дарованіямъ — все-равно, что совсѣмъ не приглашать. Такимъ образомъ было затрудненіе большое, но постепенно это сдѣлалось. Ея благоразуміе равнялось ея уму и даже люди подозрительные сознавалисъ, что не могутъ примѣтить ничего дурного. Когда лэди Гленкора Паллизеръ разъ обѣдала у мадамъ Гёслеръ, хозяйка сказала себѣ, что теперь она не боится того, что будутъ говорить подозрительные люди. Герцогъ Омніумъ почти обѣщалъ пріѣхать. Еслибъ она могла угостить обѣдомъ герцога Омніума, тогда она достигла бы всего.

Но герцога Омніума не было на этотъ разъ. Въ это время герцога Омніума, разумѣется, не было въ Лондонѣ. Но лордъ Фаунъ былъ тутъ, нашъ старый пріятель Лоренсъ Фицджибонъ, который оставилъ свое мѣсто въ колоніальномъ департаментѣ, были мистеръ и мистриссъ Бонтинъ. Вмѣстѣ съ нашимъ героемъ это было все общество. Никто не сомнѣвался ни минуты, какому источнику Бонтинъ былъ обязанъ этимъ обѣдомъ. Мистриссъ Бонтинъ была хороша собой, могла разговаривать, была достаточно прилична и не хуже всякой другой женщины могла способствовать къ тому, чтобы мадамъ Гёслеръ стала въ обществѣ на хорошей ногѣ. Мужчины не оставались у мадамъ Гёслеръ за обѣдомъ послѣ ухода дамъ, такъ что обѣ женщины не могли надоѣсть другъ другу. Мистриссъ Бонтинъ понимала очень хорошо, что ее приглашаютъ не для того, чтобы разговаривать съ хозяйкой, и была готова, какъ всякая другая женщина, быть любезной съ мужчинами, которыхъ она встрѣчала за столомъ мадамъ Гёслеръ. Такимъ образомъ мистеръ и мистриссъ Бонтинъ довольно часто обѣдали въ Парковомъ переулкѣ.

— Теперь намъ остается только ожидать этого ужаснаго человѣка Фицджибона, сказала мадамъ Гёслеръ, здороваясь съ Финіасомъ. — Онъ всегда опаздываетъ.

— Какой ударъ для меня! сказалъ Финіасъ.

— Нѣтъ — вы всегда приходите во-время. Но есть граница, за которою во-время кончается, а постыдное опаздываніе тотчасъ начинается. Но вотъ онъ.

Когда Лоренсъ Фицджибонъ вошелъ въ комнату, мадамъ Гёслеръ позвонила и велѣла подавать обѣдать. Финіасъ сидѣлъ между хозяйкой и Бонтиномъ, а лордъ Фаунъ по другую сторону мадамъ Гёслеръ. Только что сѣли за столъ, какъ кто-то сказалъ, что лордъ Брентфордъ примирился съ сыномъ. Финіасъ зналъ, что этого еще быть не могло; оно дѣйствительно такъ и было; хотя отецъ уже получилъ письмо сына, но Финіасъ не хотѣлъ ничего говорить о лордѣ Чильтернѣ.

— Какъ это странно, сказала мадамъ Гёслеръ: — что у васъ въ Англіи отцы такъ часто ссорятся съ сыновьями.

— Скажите лучше, какъ часто въ Англіи сыновья ссорятся съ отцами, сказалъ лордъ Фаунъ, который былъ извѣстенъ своимъ уваженіемъ къ пятой заповѣди.

— Это все происходитъ отъ майоратства и первородства и старинныхъ англійскихъ предразсудковъ, продолжала мадамъ Гёслеръ. — Кажется, вы дружны съ лордомъ Чильтерномъ, мистеръ Финнъ?

— Они оба мои друзья, сказалъ Финіасъ.

— Ахъ, да! но вы… вы съ лордомъ Чильтерномъ когда-то сдѣлали что-то странное. Кажется, была какая-то тайна?

— Теперь уже это не тайна, сказалъ Фицджибонъ.

— Это было насчетъ одной дамы, не такъ ли? шепнула мистриссъ Бонтинъ своему сосѣду.

— Я ничего не могу сказать объ этомъ, сказалъ Фицджибонъ: — но не сомнѣваюсь, что Финіасъ вамъ разскажетъ.

— Я не вѣрю этому о лордѣ Брентфордѣ, сказалъ Бонтинь. — Я знаю, что Чильтернъ былъ въ Лофлинтерѣ три дня тому назадъ, а вчера былъ въ Лондонѣ проѣздомъ въ то мѣсто, гдѣ онъ охотится. Графъ въ Сольсби. Чильтернъ поѣхалъ бы вѣ Сольсби, если это была правда.

— Это все зависитъ отъ того, выйдетъ ли за него миссъ Эффингамъ, сказала мистриссъ Бонтинъ, смотря на Финіаса.

Такъ какъ за столомъ было два обожателя Вайолетъ Эффингамъ, то разговоръ становился непріятно личнымъ. Причина дуэли въ Бланкенбергѣ была извѣстна почти всѣмъ, а ухаживаніе лорда Фауна также видѣли всѣ. Онъ теперь могъ бы держать себя лучше чѣмъ Финіасъ, даже еслибъ онъ былъ влюбленъ не менѣе его, потому что онъ не зналъ еще роковую истину. Но онъ не могъ выслушать равнодушно слова мистриссъ Бонтинъ.

— Можно бы пожалѣть о всякой дѣвушкѣ, которая сдѣлала бы это, сказалъ онъ: — Чильтернъ послѣдній человѣкъ на свѣтѣ, которому я пожелалъ бы ввѣрить счастье дорогой мнѣ женщины.

— Чильтернъ очень хорошій человѣкъ, сказалъ Лоренсъ Фицджибонъ.

— Немножко сумасброденъ, сказала мистриссъ Бонтинъ.

— И у него никогда нѣтъ ни шиллинга въ карманѣ, прибавилъ ея мужъ.

— Я считаю его просто сумасшедшимъ, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Я такъ желала бы познакомиться съ нимъ! сказала мадамъ Гёслеръ: — я люблю сумасшедшихъ и тѣхъ, у кого нѣтъ ни шиллинга въ карманѣ, и немножко сумасбродныхъ. Не можете ли вы привести его ко мнѣ, мистеръ Финнъ?

Финіасъ не зналъ, что ему сказать и какъ раскрытъ ротъ, чтобы не выказать своего огорченія.

— Я буду очень радъ пригласить его, если вы желаете, сказалъ онъ, какъ будто этотъ вопросъ былъ сдѣланъ серьёзно: — но я теперь не такъ часто, какъ прежде, вижусь съ лордомъ Чильтерномъ.

— Вы не вѣрите, что Вайолетъ Эффингамъ приняла его предложеніе? спросила мистриссъ Бонтинъ.

Онъ помолчалъ съ минуту, а потомъ отвѣтилъ глубоко-торжественнымъ голосомъ, съ серьезностью, которую не въ состояніи былъ преодолѣть:

— Она приняла.

— Вамъ это извѣстно? спросила мадамъ Гёслеръ.

— Да, мнѣ это извѣстно.

Еслибъ кто-нибудь сказалъ ему заранѣе, что онъ объявитъ объ этом во всеуслышаніе за столомъ мадамъ Гёслеръ, онъ сказалъ бы, что это невозможно. Онъ сказалъ бы, что ничто не заставитъ его говорить о Вайолетъ Эффингамъ въ настоящемъ расположеніи его духа и что онъ отрѣзалъ бы скорѣе языкъ, чѣмъ заговорилъ бы о ней, какъ о невѣстѣ своего соперника. А теперь онъ объявилъ всю правду о своемъ несчастьи, о своей неудачѣ. Ему хорошо было извѣстно, что всѣ присутствующіе знали, почему онъ дрался на дуэли въ Бланкенбергѣ — всѣ, можетъ быть только за исключеніемъ лорда Фауна. Онъ чувствовалъ, что сообщая это извѣстіе о лордѣ Чильтернѣ, онъ покраснѣлъ до ушей и что голосъ его былъ страненъ. Но когда ему былъ сдѣланъ прямой вопросъ, онъ не могъ не отвѣтить прямо. Онъ намѣревался отвѣтить какой-нибудь двусмысленностью или шуткой, но это ему неудалось. Въ эту минуту онъ былъ способенъ сказать только правду.

— Я этому не вѣрю, сказалъ лордъ Фаунъ, который также забылся.

А я вѣрю, если это говоритъ мистеръ Финнъ, сказала мистриссъ Бонтинъ, которой нравилось замѣшательство, возбужденное ею.

— Но кто могъ сказать вамъ, Финнъ? спросилъ Бонтинъ.

— Его сестра, лэди Лора.

— Стало-быть, это должно быть справедливо, сказала мадамъ Гёслеръ.

— Это совершенно невозможно, сказалъ лордъ Фаунъ: — мнѣ кажется, я могу сказать, что это невозможно. А если это правда, то это самое постыдное дѣло. Все ея состояніе будетъ промотано. Лордъ Фаунъ, дѣлая свое предположеніе, выказалъ себя необыкновенно щедрымъ относительно брачнаго контракта.

Нѣсколько минутъ послѣ этого Финіасъ не сказалъ ни слова и разговоръ вообще былъ не такъ живъ и интересенъ, какъ это обыкновенно бывало на обѣдахъ мадамъ Гёслеръ. Мадамъ Гёслеръ сама совершенно понимала положеніе нашего героя. Она не поощрила бы вопросовъ о Вайолетъ Эффингамъ, еслибъ думала, что они доведутъ до подобнаго результата, и теперь она старалась завести другой разговоръ. Наконецъ ей это удалось и черезъ нѣсколько времени Финіасъ былъ способенъ разговаривать. Онъ выпилъ три рюмки вина и пустился въ политику, воспользовавшись первымъ удобнымъ случаемъ противорѣчить лорду Фауну. Лоренсъ Фицджибонъ, разумѣется, былъ того мнѣнія, что министерство долго не останется. Послѣ того, какъ онъ оставилъ министерство, министры надѣлали ужасныхъ ошибокъ, и онъ говорилъ о нихъ такъ, какъ могъ бы говорить о нихъ врагъ.

— Однако, Фицъ, сказалъ Бонтинъ: — вы прежде такъ твердо поддерживали министровъ.

— Могу увѣрить васъ, что теперь я понялъ мое заблужденіе, отвѣчалъ Лоренсъ.

— Я всегда примѣчаю, сказала мадамъ Гёслеръ: — что когда вы, господа, подадите въ отставку, что обыкновенно дѣлаете по самымъ пустымъ причинамъ, вы становитесь самыми горькими врагами. Да, я начинаю понимать, какимъ образомъ идетъ политика въ Англіи.

Все это было довольно непріятно для Лоренса Фицджибона, но онъ былъ свѣтскій человѣкъ и перенесъ это лучше, чѣмъ Финіасъ свое пораженіе.

Вообще обѣдъ не удался и мадамъ Гёслеръ это понимала. Лордъ Фаунъ, послѣ того, какъ Финіасъ опровергнулъ его мнѣніе, почти не раскрывалъ рта. Самъ Финіасъ говорилъ слишкомъ много и слиткомъ громко, а мистриссъ Бонтинъ, которой хотѣлось льстить лорду Фауну, противорѣчила Финіасу.

— Я сдѣлала ошибку, говорила впослѣдствіи мадамъ Гёслеръ: — пригласивъ четырехъ членовъ парламента, занимавшихъ мѣста въ министерствѣ. Теперь я никогда не буду приглашать двухъ членовъ парламента за одинъ разъ.

Она это сказала мистриссъ Бонтинъ.

— Милая мадамъ Максъ, отвѣчала мистриссъ Бонтинъ: — вы не должны только приглашать двухъ претендентовъ на руку одной молодой дѣвицы.

Въ гостиной мадамъ Гёслеръ успѣла остаться на три минуты одна съ Финіасомъ Финномъ.

— Итакъ это правду вы сказали, другъ мой? спросила она.

Голосъ ея былъ жалобенъ и нѣженъ, а глаза выражали сочувствіе. Финіасъ почти чувствовалъ, что еслибъ они были совсѣмъ одни, онъ могъ бы разсказать ей все и плакать у ея ногъ.

— Да, сказалъ онъ: — это правда.

— Я никогда въ этомъ не сомнѣвалась послѣ того, какъ сказали вы. Могу я осмѣлиться сказать, что я желала бы, чтобъ было совсѣмъ иначе?

— Теперь слишкомъ поздно, мадамъ Гёслеръ. Разумѣется, мужчина дуракъ, когда онъ обнаруживаетъ свои чувства въ такомъ отношеніи. Дѣло въ томъ, что я услыхалъ объ этомъ передъ тѣмъ, какъ собирался сюда, и хотѣлъ-было послать къ вамъ извиниться. Я жалѣю, зачѣмъ этого не сдѣлалъ.

— Не говорите этого, мистеръ Финнъ.

— Я представилъ изъ себя такого осла!

— По моему мнѣнію, вы держали себя такъ, что это дѣлаетъ вамъ честь. Но еслибы я осмѣлилась подать вамъ совѣтъ, я сказала бы, чтобъ вы не говорили объ этомъ дѣлѣ такимъ образомъ, какъ будто оно лично касалось васъ. Въ нынѣшнемъ свѣтѣ безславно только одно — признаваться въ своей неудачѣ.

— А я потерпѣлъ неудачу.

— Но вы не должны въ этомъ сознаваться, мистеръ Финнъ. Я знаю, что мнѣ не слѣдовало говорить это вамъ.

— Напротивъ, я глубоко обязанъ вамъ. Теперь я уйду, мадамъ Гёслеръ, такъ какъ не желаю выйти вмѣстѣ съ лордомъ Фауномъ.

— Но вы скоро будете у меня?

Финіасъ обѣщалъ и чувствовалъ, дѣлая это обѣщаніе, что онъ будетъ имѣть случай поговорить о своей любви съ своей новой пріятельницей, не стыдясь уже своей неудачи.

Лоренсъ Фицджибонъ ушелъ вмѣстѣ съ Финіасомъ, а Бонтинъ, отославъ жену домой одну, пошелъ въ клубъ съ лордомъ Фауномъ. Лордъ Фаунъ очевидно сердился на Финіаса, а Бонтинъ не любилъ молодого помощника государственнаго секретаря.

— Никогда не случалось мнѣ встрѣчаться съ такимъ тщеславнымъ самохваломъ, сказалъ Бонтонъ: — Монкъ и многіе другіе совсѣмъ его избаловали.

— Я не вѣрю тому, что онъ говорилъ о лордѣ Чильтернѣ, отвѣчалъ лордъ Фаунъ.

— Насчетъ его женитьбы на миссъ Эффингамъ?

— Было бы постыдно, гнусно пожертвовать этой дѣвушкой, продолжалъ лордъ Фаунъ. — Подумайте только: человѣкъ этотъ все промоталъ, пьяница, и я не вѣрю, чтобы онъ примирился съ отцемъ. Вѣрно лэди Лора Кеннеди, говоря это, имѣла какую-нибудь цѣль.

— Можетъ быть, это выдумка Финна, сказалъ Бонтинъ: — ирландцы на это мастера.

— Такой запальчивый человѣкъ, что никто не можетъ справиться съ нимъ, сказалъ лордъ Фаунъ, думая о Чильтернѣ.

— И такъ нелѣпо-самонадѣянъ, подтвердилъ Бонтинъ, думая о Финіасѣ.

— Человѣкъ никогда ничего не сдѣлавшій со всѣми своими преимуществами въ свѣтѣ — и никогда не сдѣлаетъ.

— Онъ не долго останется на своемъ мѣстѣ, сказалъ Бонтонъ.

— О комъ вы говорите?

— О Финіасѣ Финнѣ.

— О! о мистерѣ Финнѣ? А я говорилъ о лордѣ Чильтернѣ. Я нахожу, что Финнъ человѣкъ хорошій и неоспоримо даровитъ. Говорятъ, Кэнтрипъ ужасно его любитъ. Онъ пойдетъ очень хорошо. Но я ни слову не вѣрю изъ того, что онъ говорилъ о лордѣ Чильтернѣ.

Тутъ Бонтинъ почувствовалъ, что онъ промахнулся, и оставилъ лорда Фауна одного.