Финиас Финн, Ирландский член парламента

Глава LVII. Любимая игрушка

Мадамъ Максъ Гёслеръ знала, что ведя борьбу, доставшуюся ей на долю, занимаясь своимъ дѣломъ въ свѣтѣ, она должна была обращать особенное вниманіе на вещи повидимому ничтожныя. Она была происхожденія не знатнаго, а мужъ ея былъ происхожденія очень низкаго. Онъ былъ старъ, когда она вышла за него, и не могла сдѣлать никакихъ успѣховъ въ свѣтѣ, пока не овдовѣла. Тогда у ней стало много денегъ. Она считала себя умной и красавицей. При всемъ ея честолюбіи, въ ней было много смиренія и доброты, и хотя она цѣнила богатство и знала, что деньги составляютъ ея крѣпость и силу, она могла бросать ихъ какъ грязь.

Но она была очень честолюбива и вела свою игру очень искусно и осторожно. Домъ ея былъ открытъ не для всѣхъ; она даже не всегда принимала тѣхъ, кого наиболѣе желала видѣть. Когда въ началѣ весны герцогъ Омніумъ пріѣхалъ къ мадамъ Максъ Гёслеръ, ему сказали, что ея нѣтъ дома. Герцогъ очень быль раздосадованъ, когда подавалъ свою карточку изъ своей зеленой коляски — на дверцахъ которой не было герба. Онъ былъ очень раздосадованъ. Она сказала ему, что она всегда дома отъ четырехъ до шести по четвергамъ. Онъ удостоилъ вспомнить это, а ее нѣтъ дома! Всякій герцогъ разсердился бы, а особенно герцогъ Омніумъ. Ужъ конечно онъ не побезпокоится болѣе пріѣзжать въ Парковый переулокъ. А между тѣмъ мадамъ Гёслеръ сидѣла въ своей гостиной, когда герцогъ подавалъ свою карточку изъ коляски.

На слѣдующее утро изъ коттэджа въ Парковомъ переулкѣ была послана записка — такая миленькая, такъ исполненная раскаянія, угрызеній, что онъ ей простилъ.

«Любезный герцогъ,

«Я право не знаю, какъ извиниться переда вами. Я сказала вамъ, что всегда бываю дома по четвергамъ, и вчера я была дома, когда вы были у меня. Но я была нездорова и велѣла слугѣ не принимать никого, не думая, какъ много потеряю я. Конечно, я не поддалась бы глупой головной боли, еслибъ думала, что ваша свѣтлость будете у меня. Вѣрно, я теперь не могу даже надѣяться получить вашу фотографическую карточку.

«Ваша раскаявающаяся

«МАРІЯ г.»

Бумага была очень хорошенькая, почти безъ духовъ, вензель малъ, новъ, фантастиченъ, почеркъ и подпись понравились герцогу. Поэтому онъ написалъ отвѣтъ:

«Любезная мадамъ Гёслеръ, я заѣду въ будущій четвергъ, а если что-нибудь задержитъ меня, дамъ вамъ знать.

«Преданный вамъ

«о.»

Когда зеленая коляска подъѣхала къ дверямъ въ слѣдующій четвергъ, мадамъ Гёслеръ была дома и у ней не болѣла голова.

Теперь она вовсе не выказывала раскаянія. Она вѣрно обдумала глубоко это обстоятельство и рѣшила, что раскаяніе привлекательнѣе въ письмѣ, чѣмъ при личномъ свиданіи. Она приняла своего гостя совершенно непринужденно.

— Я такъ жалѣла, когда получила вашу карточку, скакала она: — а теперь такъ рада, что вамъ отказали.

— Если вы были больны, отвѣчалъ герцогъ: — то конечно это было лучше.

— Я была ужасно больна, сказать по правдѣ, блѣдна какъ смерть. Я не была способна видѣть никого.

Тогда, разумѣется, вы поступили хорошо.

— Но въ головѣ у меня немедленно промелькнула мысль, что я назначила день, а вы были такъ добры, что вспомнили объ этомъ. Но я не думала, чтобы вы пріѣхали въ Лондонъ, пока не пройдутъ мартовскіе вѣтры.

Мартовскіе вѣтры дуютъ вездѣ на этомъ несчастномъ островѣ, мадамъ Максъ Гёслеръ, и отъ нихъ избавиться нельзя. Молодость можетъ устоять противъ нихъ, но на меня они дѣйствуютъ такъ сильно, что выгонятъ меня изъ моего отечества: Я сомнѣваюсь, долженъ ли старикъ жить въ Англіи, если это зависитъ отъ него.

Герцогъ конечно былъ старикъ — если семидесятилѣтній возрастъ можетъ назваться старостью — и притомъ онъ несъ свои лѣта не очень бодро; онъ ходилъ медленно, но въ его осанкѣ было какое-то величіе; онъ былъ высокъ и не горбился, и можетъ быть, портной помогалъ ему. Когда онъ упомянулъ о своей старости и объ ея молодости, она сказала нѣсколько словъ о разницѣ между дубомъ и тростникомъ. Она сидѣла спокойно па диванѣ, а герцогъ на креслѣ передъ нею.

Черезъ нѣсколько времени карточка была вынута изъ кармана его свѣтлости Этотъ подарокъ карточекъ и просьба подарить карточку взамѣнъ самое нелѣпое обыкновеніе нынѣшняго времени.

— Кажется, я не очень похожъ?

— О! вы очень похожи, но гораздо старше.

Вотъ самое обыкновенное замѣчаніе въ подобныхъ случаяхъ Мадамъ Гёслеръ увѣряла, что карточка герцога дороже для нея всѢхъ карточекъ на свѣтѣ, а герцогъ увѣрялъ, что онъ будетъ носить карточку мадамъ Гёслеръ близъ своего сердца; я боюсь, что онъ сказалъ: навсегда. Тутъ онъ взялъ ея руку и пожалъ, сознавая, что для семидесятилѣтняго Человѣка онъ дѣлаетъ эти вещи очень хорошо.

— Вы пріѣдете ко мнѣ обѣдать, герцогъ? сказала она, когда онъ заговорилъ объ отъѣздѣ.

— Я никогда не обѣдаю въ гостяхъ.

— Именно по этой причинѣ вамъ надо обѣдать у меня. Вы не встрѣтитесь у меня съ тѣми, съ кѣмъ вы не желали бы встрѣчаться.

— Я предпочелъ бы видѣться съ вами такимъ образомъ какъ теперъ и если обѣдаю не дома, то только на какихъ-нибудь церемонныхъ обѣдахъ, отъ которыхъ я не могу отказаться, не сдѣлавъ обиды.

— И вы не можете отказаться отъ моего маленькаго нецеремоннаго обѣда — не сдѣлавъ обиды.

Говоря это, она взглянула ему въ лицо, и онъ понялъ, что мысли ея согласуются съ ея словами. Онъ также взглянулъ ей въ лицо и нашелъ, что глаза ея были гораздо блестящѣе всѣхъ глазъ, которые онъ видалъ въ послѣднее время.

— Назначьте сами день, герцогъ. Удобно вамъ будетъ въ воскресенье?

— Если я долженъ…

— Вы должны.

Когда она говорила это, глаза ея сверкали все болѣе и болѣе, а румянецъ то пропадалъ, то выступалъ; а Когда она отряхала свои локоны, отъ нихъ неслось какое-то нѣжное благоуханіе. Потомъ ея ножка выглядывала изъ-подъ черной съ желтымъ драпировки ея платья, и герцогъ видѣлъ, что ножка эта просто совершенство. Потомъ она протянула палецъ и дотронулась до руки его. Рука ея была очень бѣла, а пальцы сверкали богатыми перстнями.

— Вы должны, повторила она, не умоляя теперь, а приказывая.

— Когда такъ, я пріѣду, отвѣчалъ онъ и день былъ назначенъ.

Пригласить гостей было немножко трудно, но мадамъ Гёслеръ просила герцога привезти съ собою лэди Гленкору Паллизеръ, жену его племянника. Онъ на это согласился. Какъ жена его наслѣдника, лэди Гленкора была для герцога всѣмъ, чѣмъ только женщина можетъ быть. Она вела себя очень прилично, не надоѣдала ему, а между тѣмъ была внимательна. Хотя въ домѣ мужа она была свирѣпымъ политикомъ, въ домѣ герцога она была просто привлекательной женщиной.

— Она очень умна, сказалъ однажды герцогъ: — она умѣетъ приноровиться ко всякому положенію. Если она должна переѣхать изъ однаго мѣста въ другое, она будетъ какъ дома въ обоихъ этихъ мѣстахъ.

Обѣдъ былъ устроенъ и прошелъ очень пріятно. Глаза мадамъ Гёслеръ не такъ блестѣли, Какъ во время утренняго визита герцога, и она не дотрогивалась до руки его такъ привлекательно. Она была очень спокойна, предоставляя своимъ гостямъ вести разговоръ. Но обѣдъ и цвѣты, и вино были превосходны, и все происходило такъ Тихо и спокойно, что герцогу понравилось.

— Теперь вы должны обѣдать у меня, сказалъ герцогъ, прощаясь.

— Конечно, я не ослушаюсь такого приказанія, шепнула мадамъ Гёслеръ.

— Я боюсь, что онъ пристрастится къ этой женщинѣ.

Эти слова были сказаны на слѣдующее утро лэди Гленкорой ея мужу, Паллизеру.

— Онъ всегда пристращается къ какой-нибудь женщинѣ, отвѣчалъ Паллизеръ.

— Но эта мадамъ Гёслеръ очень умна.

— Такь говорятъ. А я всегда думалъ, что дядя мой предпочитаетъ разговаривать съ дурами.

— Всякій мужчина предпочитаетъ умную женщину, сказала лэди Глёнкора: — если только умная женщина умѣетъ управлять своимъ умомъ.

— Надѣюсь, что онъ будетъ имѣть пріятное развлеченіе, невинно сказалъ Паллизеръ: — его теперь только это и интересуетъ.

— А что, если мы услышимъ когда-нибудь, что онъ… женится? сказала лэди Гленкора.

— Дядя мой женится?

— Отчего же ему не жениться, какъ всякому другому?

— И на мадамъ Гёслеръ?

— Если онъ женится, то непремѣнно на подобной женщинѣ.

— Во всей Англіи нѣтъ человѣка, который думалъ бы болѣе о своемъ званіи, сказалъ Паллизеръ довольно горделиво — почти съ оттѣнкомъ гнѣва.

— Это все очень хорошо, Плантадженетъ, и въ нѣкоторой степени справедливо. Но дѣти готовы на все, чтобы достать любимую игрушку, а старики иногда становятся дѣтьми. Тебѣ непріятно будетъ услыхать, что на свѣтѣ есть маленькій лордъ Сильвербриджъ.

Старшій сынъ герцога Омніума, когда у него былъ сынъ, назывался графъ Сильвербриджъ, и Паллизеръ, когда этотъ вопросъ былъ ему предложенъ, очень поблѣднѣлъ. Паллизеръ зналъ хорошо, какъ хитрость змѣи соединялась съ чистотою горлицы въ особѣ его жены, и былъ увѣренъ, что причина къ опасенію есть, если его жена указываетъ на опасность.

— Тебѣ не худо наблюдать за нимъ, сказалъ онъ женѣ.

— И за ней, отвѣчала лэди Гленкора.

Когда мадамъ Гёслеръ обѣдала у герцога въ его домѣ на Сент-Джэмскомъ сквэрѣ, гостей было много, и лэди Гленкора знала, что теперь опасаться нечего. Дѣйствительно мадамъ Гёслеръ была не болѣе всякой другой гостьи и герцогъ мало говорилъ съ нею. Тутъ была герцогиня Сент-Бёнгэй, старая лэди Гэртльтопъ, вдовствующая маркиза — старуха очень надоѣдавшая герцогу — и мадамъ Гёслеръ получила награду, будучи приглашена въ общество этихъ людей. Тутъ не было рѣшительной опасности, какъ было извѣстно лэди Гленкорѣ, а лэди Гленкора, которая была снисходительна и не завидовала мадамъ Максъ ни въ чемъ, кромѣ одного, была вовсе не прочь встрѣтиться съ этой дамой на такомъ большомъ обѣдѣ. Но герцогъ имѣлъ въ своемъ распоряженіи простую зеленую коляску и могъ ѣздить куда хотѣлъ во всякое время дня. Притомъ мадамъ Гёслеръ была очевидно умная женщина. Можно было сказать, что герцогиня Омніумъ занимала бы въ Англіи первое мѣсто послѣ королевы — по-крайней-мѣрѣ, по мнѣнію англичанъ, а читатель вспомнитъ, что лэди Гленкора сама хотѣла быть герцогиней Омніумъ, такъ какъ мужъ ея былъ наслѣдникъ герцога. Она намѣревалась также, чтобы ея бѣлокурый, кудрявый мальчикъ былъ графомъ Сильвербриджемъ, когда старикъ будетъ лежать въ могилѣ. Боже! какой это будетъ ударъ, если когда-нибудь крошечный, смугленькій, похожій на обезьяну младенецъ явится въ свѣтъ какъ наслѣдникъ герцога! Какой ударъ для нея и для всей Англіи!

Мы не можемъ этому помѣшать, если онъ захочетъ, сказалъ ея мужъ.

Но мы должны, возразила лэди Гленкора: — еслибъ мнѣ пришлось схватить его за фалду фрака, я не допущу.

Въ то время, когда она говорила это, зеленая коляска уже два раза подъѣзжала къ двери коттэджа въ Парковомъ переулкѣ.

Коляска эта стояла тамъ въ третій разъ. Теперь былъ май, конецъ мая, и паркъ сіялъ зеленью, воздухъ былъ тепелъ и душистъ и цвѣты на балконѣ благоухали, и всѣ очарованія Лондона какія въ Лондонѣ могутъ быть для богатыхъ — находились въ полномъ блескѣ. Герцогъ сидѣлъ въ гостиной мадамъ Гёслеръ, поодаль отъ нея, потому что она отодвинулась. Герцогъ имѣлъ привычку брать ее за руку, а это она позволяла только на нѣсколько секундъ. Въ такія минуты она не сердилась, но отодвигалась.

— Марія, сказалъ герцогъ: — вы поѣдете за границу по окончаніи лѣта?

Какъ старикъ, онъ воспользовался правомъ называть ее Маріей и она не запрещала этого.

— Да, вѣроятно, въ Вѣну. У меня въ Вѣнѣ есть имѣніе за которымъ слѣдуетъ присматривать.

— Оставьте Вѣну на этотъ годъ. Поѣзжайте въ Италію

— Какъ! лѣтомъ, герцогъ?

— Озера очаровательны въ августѣ. У меня есть вилла близъ Комо, которая теперь пуста, и мнѣ кажется, я поѣду туда. Если вамъ незнакомы итальянскія озера, я буду радъ показать ихъ вамъ.

— Я знаю ихъ хорошо, милордъ. Когда была молода, я была на Маджорѣ почти одна. Когда-нибудь я разскажу вамъ исторію того, чѣмъ я была въ то время.

— Вы мнѣ разскажете ее тамъ?

— Нѣтъ, милордъ. У меня нѣтъ тамъ виллы.

— Возьмите мою. Она будетъ въ полномъ вашемъ распоряженіи.

— Какъ! чтобы я выгнала изъ нея хозяина?

— Если вамъ будетъ это угодно.

— Мнѣ не будетъ это угодно. Нѣтъ, герцогъ, я должна жить въ моихъ собственныхъ домахъ. Женщины болѣе извѣстныя чѣмъ я могутъ позволить себѣ быть вашими гостями.

— Марія, я не хочу никакихъ другихъ гостей, кромѣ васъ.

— Это невозможно, герцогъ.

— Почему же?

— Почему? Неужели я должна краснѣть, давая отвѣтъ на такой вопросъ? Потому что свѣтъ скажетъ, что у герцога Омніума новая любовница и что ее зовутъ мадамъ Гёслеръ. Неужели вы думаете, что я могу быть любовницей кого бы то пи было — даже вашей? Или вы думаете, что ради пріятности лѣтняго вечера на итальянскомъ озерѣ я подамъ поводъ женскимъ языкамъ говорить обо мнѣ что-нибудь подобное? Вы заставите меня лишиться всего, что я пріобрѣла цѣлыми годами усилій ради двухъ недѣль подобныхъ удовольствій. Нѣтъ, герцогъ, этого не будетъ!

Какъ его свѣтлость выпутался бы изъ этого затруднительнаго положенія, еслибъ они были одни, сказать нельзя, потому что въ эту минуту дверь отворилась и доложили о лэди Гленкорѣ Паллизеръ.