Финиас Финн, Ирландский член парламента

Глава VII. Мистеръ и мистриссъ Бёнсъ

Добени кончилъ свою рѣчь въ три часа утра. Не думаю, чтобъ было хоть сколько-нибудь правды въ томъ, что было говорено въ то время, будто онъ стоялъ часомъ дольше, нежели обыкновенно, для того, чтобъ пятеро или шестеро очень старыхъ виговъ устали до смерти и отправились спать. Но какъ бы ни былъ старъ и утомленъ вигъ, ему не позволили бы уѣхать изъ Уэстминстера въ эту ночь. Сэр-Эдуардъ Поуэлль былъ тамъ на своемъ креслѣ, какъ больной, въ двѣнадцать часовъ, съ докторомъ съ одной стороны и съ пріятелемъ съ другой, въ какихъ-то парламентскихъ предѣлахъ, и исполнилъ свою обязанность, какъ самый старый британецъ. Тотъ, кто слышалъ рѣчь Добени, никогда не забудетъ ее. Такой изученной горечи, можетъ быть, не было никогда, а между тѣмъ онъ не произнесъ ни слова, которое заставило бы обвинить его въ томъ, что онъ заходитъ за границы парламентскаго антагонизма. Это правда, что на личности нельзя было указать яснѣе, что обвиненія въ политической несправедливости, трусости и фальшивости не могли быть яснѣе, что никакими словами нельзя было приписать болѣе низкихъ причинъ или болѣе безсовѣстнаго поведенія. Но, несмотря на это, Добени во всемъ, что онъ говорилъ, не переступалъ за границы парламентскихъ обязанностей и выказалъ себя гладіаторомъ прекрасно пріученнымъ для той арены, на которую онъ вышелъ сражаться. Стрѣлы его были отравлены, копье наточено, выстрѣлъ метокъ — потому что такія вещи позволяются. Онъ не отравлялъ колодезей своихъ враговъ, не употреблялъ греческаго огня, потому что такія вещи не дозволяются. Онъ зналъ въ точности правила битвы. Мильдмэй сидѣлъ и слушалъ его, ни разу не приподнявъ шляпы съ головы, не сказавъ ни слова своему сосѣду. Обѣ стороны въ Парламентѣ говорили, что Мильдмэй страшно страдалъ, но такъ какъ Мильдмэй никому не жаловался и готовъ былъ протянуть Добени руку въ первый разъ, какъ они встрѣтились въ гостяхъ то я не знаю, могъ ли кто составить себѣ настоящее понятіе о чувствахъ Мильдмэя. Это былъ человѣкъ безстрастный, рѣдко говорившій о своихъ чувствахъ, и безъ сомнѣнія онъ сидѣлъ надвинувъ шляпу на глаза для того, чтобы никто не могъ судить о его чувствахъ по выраженію его лица.

— Еслибы онъ пересталъ получасомъ ранѣе, его аттака была бы превосходна, критиковалъ Баррингтонъ Ирль рѣчь Добени: — но онъ позволилъ себѣ ослабѣть и вся слава исчезла.

Хотя Финіасъ легъ въ постель въ половинѣ шестого, но пришелъ къ завтраку мистриссъ Бёнсъ къ девяти часамъ. Онъ обѣщалъ дать отвѣтъ въ это самое утро объ одномъ дѣлѣ, весьма интересномъ для мистриссъ Бёнсъ. На Старомъ сквэрѣ, въ домѣ подъ № 9, отдавалась внаймы квартира, въ которую мистеръ Ло совѣтовалъ Финіасу переселиться. Если Финіасъ намѣревался заняться адвокатскимъ дѣломъ, то ему необходимо имѣть особую квартиру и клэрка, и въ воскресенье вечеромъ уходя отъ Ло, онъ почти поручилъ ему нанять для него квартиру въ домѣ подъ № 9.

— Останетесь вы въ Парламентѣ, или нѣтъ, а начать вы должны, говорилъ Ло: — а какъ же вы начнете, когда у васъ приличной квартиры нѣтъ?

Ло надѣялся, что ему удастся отвлечь Финіаса отъ Парламента, убѣдить его бросить свое безумство, если не въ эту и слѣдующую сессію, то во всякомъ случаѣ въ началѣ третьяго года. Ло былъ человѣкъ настойчивый и любившій очень сильно, когда разъ полюбилъ. Порядкомъ будетъ онъ приставать къ Фитасу Финну прежде чѣмъ позволитъ этому Уэстминстерскому сатанѣ сдѣлать его своей добычей. Если только ему удастся заманить Финіаса въ отдѣльную квартиру, онъ можетъ сдѣлать многое.

Но Финіасъ такъ пропитался теперь политической атмосферой, которую навѣяли на него лэди Лора и Баррингтонъ Ирль, что не могъ болѣе переносить мысли о какой-либо другой жизни, кромѣ жизни проведенной въ Парламентѣ. Желаніе помочь побить консерваторовъ овладѣло всей его душой и почти сдѣлало Ло отвратительнымъ въ глазахъ его. Онъ боялся Ло и ни за что не хотѣлъ идти къ нему; но онъ долженъ увидать привратника въ Линкольн-Иннѣ, онъ долженъ написать нѣсколько строкъ къ Ло, долженъ сказать мистриссъ Бёнсъ, что пока оставляетъ ея комнату за собой. Письмо его къ Ло заключалось въ слѣдующемъ:

«Большая Марльбороская улица, май 186 —.

«Любезный Ло,

«Я рѣшился не нанимать квартиры и теперь иду въ Иннъ сказать, что она мнѣ не нужна. Разумѣется, я знаю что вы подумаете обо мнѣ и для меня очень прискорбно подчиняться строгому сужденію человѣка, мнѣніе котораго я ставлю такъ высоко; но вопреки вашимъ страшно сильнымъ аргументамъ, я думаю, что и съ моей стороны вопроса можно кое-что сказать. Это мѣсто въ Парламентѣ досталось мнѣ случайно. Мнѣ кажется, съ моей стороны было бы малодушно отказаться отъ него, когда я чувствую, что мѣсто въ Парламентѣ доставляетъ очень большой почетъ. Я очень пристрастенъ къ политикѣ и смотрю на законодательство какъ на самую лучшую профессію. Еслибы у меня было семейство, я можетъ быть былъ бы неправъ, слѣдуя моей наклонности, но я одинъ на свѣтѣ и слѣдовательно имѣю право сдѣлать эту попытку. Если послѣ двухъ сессій я потерплю неудачу въ томъ, что предпринимаю, и тогда даже будетъ не поздно воротиться на лучшій путь. Могу васъ увѣрить, что во всякомъ случаѣ я не намѣренъ лѣниться.

«Я знаю очень хорошо, какъ вы будете сердиться на мои слова и какъ мнѣ неудастся заставить васъ думать по-моему, но я долженъ написать къ вамъ о моемъ рѣшеніи и не могу не защищать себя какъ умѣю.

«Всегда вамъ преданный

«ФИНІАСЪ ФИННЪ.»

Ло получилъ это письмо въ своей конторѣ, и когда прочелъ его, крѣпко стиснулъ губы, положилъ опять въ конвертъ и спряталъ въ ящикъ съ лѣвой руки. Сдѣлавъ это, онъ продолжалъ заниматься своей работой, какъ будто рѣшеніе его друга не имѣло для него никакой важности. Для него это дѣло было кончено совсѣмъ. Такъ онъ сказалъ себѣ. Но несмотря на это, мысли его были наполнены цѣлый день, и хотя ни слова не написалъ Финіасу, онъ мысленно отвѣчалъ на каждый аргументъ, приведенный въ письмѣ.

«Большой почетъ! Какъ можетъ быть почетъ въ томъ, что досталось ему, какъ онъ говоритъ, случайно? У него не достало смысла понять, что почетъ достается отъ способа пріобрѣтенія его, и что самый тотъ фактъ, что онъ депутатъ отъ Лофшэна, просто доказываетъ, что Лофшэну не слѣдовало бы пользоваться преимуществомъ выбирать депутатовъ. У него нѣтъ семейства! А развѣ отецъ его, мать и сестры не составляютъ его семейства, когда онъ долженъ ѣсть ихъ хлѣбъ, пока не заработаетъ своего собственнаго? Онъ никогда не заработаетъ своего собственнаго хлѣба. Онъ всегда будетъ ѣсть хлѣбъ, заработанный другими.»

Такимъ образомъ день еще не кончился, а Ло очень разсердился и клялся себѣ, что онъ не хочетъ болѣе имѣть никакого дѣла съ Финіасомъ Финномъ. Но между тѣмъ онъ сталъ составлять планы, чтобы побѣдить того парламентскаго демона, который такъ жестоко овладѣлъ его ученикомъ. Только на третій вечеръ сказалъ онъ женѣ, что Финнъ рѣшился не нанимать особой квартиры.

— Когда такъ, я не буду съ нимъ и говорить, свирѣпо сказала мистриссъ Ло. — Теперь мнѣ нечего съ нимъ говорить, и не только теперь, но и никогда, прибавила очень выразительно мистриссъ Ло: — онъ поступилъ съ тобою вѣроломно.

— Нѣтъ, возразилъ Ло, который былъ человѣкъ вполнѣ и обдуманно-справедливый во всѣхъ отношеніяхъ. — Онъ не былъ вѣроломенъ со мной; онъ всегда думалъ то, что говорилъ. Но онъ слабъ и слѣпъ, и летитъ какъ бабочка къ огню; бѣдную бабочку жаль и хотѣлось бы спасти хоть одно ея крылышко, если возможно.

Финіасъ, когда написалъ письмо къ Ло, отправился въ Линкольн-Иннъ. Онъ зналъ очень хорошо эту дорогу, потому что ходилъ по ней почти ежедневно послѣдніе три года. Ему нравилась эта дорога, хотя онъ могъ бы проходить и по другой; но эти улицы имѣли какой-то дѣловой видъ и онъ увѣрялъ себя очень часто, что вещи печальныя и мрачныя для глазъ могутъ быть хороши сами по себѣ. Линкольн-Иннъ самъ мраченъ. Три комнаты, занимаемыя Ло на Старомъ сквэрѣ, темныя отъ переплета юридическихъ книгъ и съ пылью, накопившейся на дѣловыхъ бумагахъ, и съ мебелью, которая всегда была темна, а съ годами сдѣлалась еще темнѣе, были можетъ быть весьма непривлекательны для глазъ молодого ученика; да и изученіе законовъ само по себѣ занятіе непривлекательное, пока умъ не разберетъ всю красоту послѣдующей цѣли. Финіасъ впродолженіе трехлѣтняго своего ученія научился думать, что вещи некрасивыя снаружи могутъ быть очень красивы внутри, и вслѣдствіе этого предпочиталъ ходить по Поландской улицѣ и по сквэру Сого. Его утренняя прогулка какъ-то соединялась съ его утренними занятіями, и онъ находилъ удовольствіе въ мрачности того и другого. Но теперь вкусы его уже перемѣнились отъ блеска лампъ въ Уэстминстерскомъ дворцѣ, и онъ нашелъ, что Линкольн-Иннъ былъ непріятенъ. Когда онъ подошелъ къ каморкѣ привратника подъ большими воротами Линкольн-ІІнна, онъ сказалъ себѣ, какъ онъ радъ, что избавился, по-крайней-мѣрѣ на короткое время, отъ такой мрачной и печальной жизни. Еслибы онъ могъ имѣть квартиру въ Казначействѣ, насколько это было бы пріятнѣе? Лэди Лора могла имѣть какое-нибудь отношеніе къ Казначейству и Парламенту, но уже никакимъ образомъ къ Линкольн-Инну.

Но несмотря на это, имъ овладѣло горестное чувство, когда онъ увидалъ, что старый привратникъ какъ будто обрадовался, что онъ не хочетъ нанять этой квартиры.

Стало быть, мистеръ Гринъ можетъ нанять, сказалъ привратникъ: — вотъ это будетъ пріятное извѣстіе для мистера Грина.

Дѣйствительно, мистеру Грину, по-крайней-мѣрѣ, Финіасъ не помѣшаетъ нанять этой квартиры; но Финіасъ все-таки чувствовалъ нѣкоторое сожалѣніе, что долженъ отказаться отъ квартиры, которая такъ нравилась и привратнику и мистеру Грину. Онъ однако написалъ къ Ло, далъ обѣщаніе Баррингтону Ирлю, былъ связанъ обязательствомъ съ лэди Лорой Стэндишъ, и вышелъ изъ старыхъ воротъ въ Канцелярскій переулокъ, рѣшившись, что даже не пойдетъ въ Линкольн-Иннъ цѣлый годъ. Онъ будетъ читать нѣкоторыя юридическія книги въ свободное время, которое политика можетъ ему оставить, но въ предѣлы Линкольн-Инна онъ не вступитъ ногою цѣлый годъ, пусть ученые педанты — такіе, напримѣръ, какъ мистеръ и мистриссъ Ло — говорятъ что хотятъ.

Онъ сказалъ мистриссъ Бёнсъ, прежде чѣмъ ушелъ изъ дома послѣ завтрака, что останется пока у ней. Она была очень обрадована, не потому, что квартиры въ Мальбороской улицѣ труднѣе отдавать, чѣмъ въ Линкольн-Иннѣ, но также и потому, что имѣть въ своемъ домѣ члена Парламента было для нея большой честью. Члены Парламента не такъ часто водятся въ Оксфордской улицѣ, какъ въ окрестностяхъ Пэлль-Мэлля и Сент-Джэмскаго сквэра. Но когда Бёнсъ пришелъ къ обѣду, онъ не раздѣлилъ радости жены. Бёнсъ имѣлъ сильное довѣріе къ юридической профессіи, но не имѣлъ никакого довѣрія къ Нижней Палатѣ.

— Такъ онъ не найметъ квартиры въ Линкольн-Иннѣ? спросилъ Бёнсъ жену.

— Пока нѣтъ, отвѣчала мистриссъ Бёнсъ.

— И не возьметъ клэрка?

— Развѣ возьметъ только для парламентскихъ занятій.

— Для этихъ занятіи клэрки не нужны, а что еще хуже, за эти занятія и жалованья не платятъ. Я вотъ что скажу тебѣ, Джанъ — если ты не будешь осторожна, то онъ скоро перестанетъ тебѣ платить.

— Да вѣдь онъ теперь въ Парламентѣ, Джэкобъ.

— Въ Парламентѣ жалованья не даютъ. Много въ Парламентѣ такихъ людей, которымъ нечѣмъ заплатить и за обѣдъ. А если кто-нибудь повѣритъ имъ въ долгъ, такъ и вычитать-то у нихъ не изъ чего.

— Я не думаю, чтобы нашъ мистеръ Финіасъ сдѣлался когда-нибудь такимъ, Джэкобъ.

— Это вздоръ, Джанъ! Вотъ такимъ образомъ женщины всегда попадаются въ обманъ. Нашъ мистеръ Финіасъ! Почему же нашъ мистеръ Финіасъ долженъ быть лучше всякаго другого?

— Онъ всегда поступалъ прекрасно, Джэкобъ.

— Одно время онъ не могъ платить за квартиру цѣлыхъ девять мѣсяцевъ, пока отецъ не пріѣхалъ къ нему съ деньгами. Я не знаю, было ли это прекрасно. Я знаю только, что это ужасно стѣснило меня.

— Онъ всегда былъ честенъ, Джэкобъ.

— Что мнѣ за дѣло до честности человѣка, когда у него нѣтъ денегъ. Какъ онъ будетъ жить съ этимъ мѣстомъ въ Парламентѣ и отказавшись отъ профессіи? Онъ и теперь долженъ намъ за треть.

Онъ заплатилъ мнѣ за два мѣсяца сегодня утромъ, Джекобъ, и теперь не долженъ ни копейки.

— Очень хорошо, тѣмъ лучшіе для насъ. Я поговорю съ мистеромъ До и увижу, что онъ скажетъ. Я совсѣмъ не такого высокаго мнѣнія о членахъ Парламента, какъ нѣкоторые люди. Они надаютъ всякихъ обѣщаній, прежде чѣмъ выберутъ ихъ, но ни одинъ изъ двадцати не сдержитъ своего слова, когда получитъ мѣсто.

Бёнсъ ходилъ работать поденно и проводилъ десять часовъ въ день въ улицѣ Кэри съ перомъ въ рукахъ, а послѣ этого проводилъ часто три часа ночью съ перомъ въ рукахъ въ Мальбороской улицѣ. Это былъ человѣкъ трудолюбивый, со средствами, потому что могъ жить въ хорошемъ домѣ и всегда заработать хлѣбъ для своей жены и восьмерыхъ дѣтей; но онъ все-таки былъ несчастливъ относительно политики, потому что не могъ имѣть голоса на выборахъ, такъ какъ не онъ самъ нанималъ домъ въ Мальбороской улицѣ. Нанималъ его портной, занимавшій только лавку, а Бёнсъ уже отъ него нанималъ цѣлый домъ. Онъ былъ жильцомъ, а жильцы не пользуются правомъ голоса на выборахъ.

Онъ былъ членомъ Ремесленнаго Союза и уже два года платилъ по шиллингу въ недѣлю въ кассу этого общества.

Мистриссъ Бёнсъ была женщина очень почтенная, любившая своего мужа и ненавидѣвшая политику. Онъ имѣлъ отвращеніе къ тѣмъ, кто былъ выше его въ свѣтѣ, именно за это, а она любила ихъ именно по этой причинѣ. Она презирала людей бѣднѣе ее и думала, что хорошо дѣлаетъ, хвастаясь, что у дѣтей ея всегда есть мясо за обѣдомъ, хотя бы даже оно было въ самыхъ крошечныхъ размѣрахъ; она всегда заботилась объ этомъ, для того, чтобы хвастовство можно было поддерживать. Случалось раза два, что и она находилась въ стѣсненномъ положеніи — когда напримѣръ мужъ ея былъ боленъ, и опять, сказать по правдѣ, въ тѣ три мѣсяца, когда Финіасъ ей не платилъ; но она не унывала въ это трудное время и могла по совѣсти поклясться, что у дѣтей ея всегда было мясо, хотя она сама по цѣлымъ днямъ не брала его въ ротъ. Въ такое время она была необыкновенно ласкова съ мистеромъ Марджиномъ, хозяиномъ, у котораго работалъ ея мужъ, и особенно вѣжлива со старушкой, которая занимала у ней лучшую комнату въ первомъ этажѣ, и извиняла это раболѣпство тѣмъ, что неизвѣстно, какъ скоро могла она нуждаться въ помощи. Шиллингъ, который мужъ ея платилъ еженедѣльно въ общество Ремесленнаго Союза, она считала выкинутымъ попустому, какъ-будто онъ бросалъ его въ Темзу. Но мужъ ея въ подобныхъ случаяхъ становился сердитъ и придирчивъ.

Эта женщина имѣла инстинктивное пристрастіе къ мужской красотѣ, очень любила Финіаса Финна за то, что онъ былъ хорошъ собой, а теперь она очень имъ гордилась, потому что онъ былъ членомъ Парламента. Она слышала отъ мужа — объяснившаго ей это обстоятельство съ большимъ отвращеніемъ — что сыновья герцоговъ и графовъ вступаютъ въ Парламентъ, и ей пріятно было думать, что красивый молодой человѣкъ, съ которымъ она говорила болѣе или менѣе каждый день, будетъ засѣдать вмѣстѣ съ сыновьями герцоговъ и графовъ. Когда Финіасъ дѣйствительно стѣснилъ ее, задолжавъ ей тридцать или сорокъ фунтовъ, она никакъ не могла разсердиться на него, потому что онъ хорошъ собой и обѣдалъ у лордовъ. И сильно торжествовала она надъ мужемъ, которому хотѣлось быть строгимъ къ своему аристократическому должнику, когда деньги были заплачены сразу.

Я право не знаю, что онъ за находка, сказалъ Бёнсъ, когда разсуждалъ съ женой о томъ, что можетъ быть жилецъ оставитъ ихъ.

— Джэкобъ, сказала ему жена: — мнѣ кажется, ты вовсе не радуешься тому, что у тебя живутъ порядочные люди.

— Единственный порядочный человѣкъ, какого я только знаю, отвѣчалъ Джэкобъ: — есть тотъ, который заработываетъ себѣ хлѣбъ, а мистеръ Финнъ, сколько мнѣ извѣстно, еще отъ этого далекъ.

Финіасъ воротился домой прежде чѣмъ отправился въ клубъ и опять связалъ мистриссъ Бёнсъ, что онъ совершенно рѣшился оставить за собою квартиру.

— Если вы будете меня держать, я останусь здѣсь на первую сессію навѣрно.

— Разумѣется, мы будемъ этимъ гордиться, мистеръ Финнъ, хотя эта квартира можетъ-быть не совсѣмъ годится для члена Парламента.

— Но я думаю, что она годится.

— Вы очень добры, что говорите такъ, мистеръ Финнъ, и мы употребимъ все возможное, чтобы доставить вамъ удобство. Люди мы порядочные, это я могу сказать, и хотя Бёнсъ бываетъ иногда грубъ…

— Со мною никогда, мистриссъ Бёнсъ.

— Нѣтъ, онъ грубъ — да и глупъ также съ своимъ радикальнымъ вздоромъ; платитъ шиллингъ въ недѣлю въ какой-то тамъ противный Союзъ такъ попустякамъ. А все-таки намѣренія у него хорошія и нѣтъ человѣка, который трудился бы усерднѣе для своей жены и дѣтей — это я о немъ скажу. А если онъ говоритъ о политикѣ…

— Я люблю, когда говорятъ о политикѣ, мистриссъ Бёнсъ.

— Для джентльмэна въ Парламентѣ разумѣется это прилично, но я не вижу, какая въ этомъ польза для бѣднаго писца.

Послѣ этого Финіасъ отправился въ клубъ Реформъ и присоединился къ тѣмъ, которые, раздѣлившись на маленькія группы, предсказывали будущія событія. Лордъ де-Террье выйдетъ, это было вѣрно. А вступитъ ли мистеръ Мильдмэй, еще не было рѣшено. Онъ навѣрно поѣдетъ въ Уиндзоръ завтра утромъ, но думали, что, по всей вѣроятности, онъ сошлется на свои лѣта и отклонитъ отъ себя отвѣтственность составить министерство.

— А что-жъ тогда? спросилъ Финіасъ своего друга Фицджибона.

— Тогда будутъ выбирать изъ трехъ: герцога, самаго неспособнаго человѣка во всей Англіи, Монка, самаго неподходящаго, Грэшема, самаго непопулярнаго. Я не думаю, чтобы было возможно найти перваго министра хуже чѣмъ каждый изъ этихъ троихъ, но въ Англіи нѣтъ другого.

— Котораго же назоветъ Мильдмэй?

— Всѣхъ — одного послѣ другого, чтобы увеличить затрудненія. Вотъ какъ Фицджибонъ описывалъ кризисъ, но было извѣстно, что Фицджибонъ любилъ разсказывать сказки.