Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 9 Антония

«Доброе утро, Ния! Хорошего дня. Какие планы на ближайший вечер, следующий день, неделю, месяц? Может быть, встретимся? Хочу поговорить и познакомиться поближе. Позвони, пожалуйста, если не занята… Это Егор. Надеюсь, что мой номер высветился и определился у тебя… Ты мне нравишься, Антония…».

Как он резво-то загнул! Я бы все-таки не стала торопиться с выводами и подстегивать события, тем более что с нашего знакомства прошло не так уж много времени. Мы мало знаем друг о друге, чтобы о такой уверенной симпатии пусть и в мессенджере говорить. Однако там ведь нет вопросительного знака и какого-нибудь эмодзи, выражающего его сомнение? Присматриваюсь к только что полученному сообщению и прочитываю его еще разок. Украдкой, потому как не хочу показаться невежливой, невнимательной и обидеть своего собеседника, чей веселый разговор каким-то шумовым фоном звучит в моих ушах.

Нет! Все чисто — сплошное многоточие и стойкое намерение. Похоже, поток мыслей симпатизирующего мне не закончен, и он желает что-то еще в таком же духе написать?

«Спасибо за волшебные праздники и непродолжительные свидания после. Но мне недостаточно, а я, оказывается, чрезвычайно нетерпим к томительному ожиданию новой встречи… Ния-я-я-я… Я очень жду твоего звонка!».

Определенно! А я была права. Господи, сколько пафоса и мужской жалкой… Мнительности? Или чувственности? Мой новый знакомый чересчур эмоционален и интерактивно говорлив. Хотя в общем-то парень не плохой — обманывать и кривить душой не буду. Хорош, когда молчит и как будто бы украдкой посматривает на меня, словно живительную влагу для подпитки своей мужественности дозированно от дамы сердца получает. Вроде мальчик «ничего такого», а ведет себя так, словно живую девочку до момента нашей встречи никогда не видел. Грешу, конечно, на свою особенность — работают, черт возьми, мои глаза и странный взгляд, когда я пользуюсь им, вытаскивая на свет божий пронизывающий разноцветный арсенал. Но с ним, с Егором, безусловно интересно и… Слегка потешно.

А здесь маленькое уточнение! Ведь, откровенно говоря, потешно наблюдать за Петькой, который каждый раз меня встречает в своем доме после коротких или случайных свиданий с его дружком, выставив на пояс руки и растянув свои нижние конечности на ширину дергающихся то ли от злобы, то ли от нервного припадка плеч. Похоже, Велихов играет в «злого отче» и жестким образом намерен впредь при каждом удобном или неудобном случае контролировать меня. Беспокоится за честь своего дома и мою неприкосновенность? Огорчить бы милого дружка, да, видимо, пока не срок. Замру и с таинственной улыбкой неторопливо буду обходить грозного козла, выдувающего из ноздрей свой маскулинный негатив. Хотя, если это так — и Велихов действительно строит из себя строгого отца, изображает непоказное негодование и демонстрирует осуждение, питаясь обеспокоенностью в связи с тем, что вытворяю, пока с ним по соседству на общей площади живу, тогда я, как самая настоящая дрянная девчонка, аморально сплю со своим — хм-хм, вторым, пожалуй, — папой, пусть и на разных сторонах кровати, соблюдая полную осторожность в прямом и переносном смысле этого слова: посередине почти королевского ложа с балдахином вырыт мягкий, но преодолимый, без сомнения, для настроившегося на победу ров — кое-как разбросаны диванные подушки и свернут тяжелым рулоном мохнатый плед, прикрытый тяжелым покрывалом. Уверена почти наверняка, что слабенький Петруччио стопроцентно трусит и не рискует перемахнуть через хлипенький забор, который для озабоченного сексом мужика в реальном мире страсти, похоти, секса и разврата абсолютно не является проблемой, препятствием или острым камнем преткновения. Да то ли Велихов — тоскующий за мертвой женщиной психически убитый и, как следствие, не способный на сексуальный суперподвиг вдовец; то ли молодой, по состоянию здоровья, импотент; то ли жалкий извращенец, который предпочитает сначала знатно выгулять свою случайную жертву, а после загнать крошку в половой капкан и отыметь без соблюдения статей законов соответствующего кодекса, которые он, между прочим, профессионально чтит и даже мне цитирует, когда я наплескавшись в его душевой кабине, укладываюсь на зафрахтованное место на кровати; то ли я его действительно не интересую; то ли он, несчастный, все-таки раскрыл меня и наконец догнал, что за игра такая, в которую он по своей глупости или зазнайству опрометчиво всеми лапами попал.

Не так давно, хотя уже как будто в недалеком прошлом, я поспорила с девчонками, что запросто смогу довести одно щекотливое дельце до конца. Пиноккио — по внешним признакам молодой мужик, а значит, в этом деле сильно грешен. А стало быть, не устоит сей Велихов перед моими чарами, достаточно лишь поднажать и спровоцировать. А то, что у меня чары есть, вот этот Мантуров ежедневным сообщением подтверждает. А провоцировать я с первого дня своего появления на свет умею, такие трудности не про меня. Ну, а этот факт мои родители не опровергают, и еще ближайшее окружение трубит о том, что я безжалостная манипуляторша, для которой вскрыть нарывы человеческих чудачеств, пунктиков и слабостей — ничего не стоит, как в той народной мудрости — что два пальца… Пожалуй, об асфальт! Об асфальт, конечно же.

А Егор, по-моему, соскучился? Мечтает даже встретиться? И хочет большего? Он жаждет продолжения? Желает еще разок меня увидеть, чтобы просто поговорить и познакомиться поближе? По моим личным ощущениям указанное место «ближе» между нами уже определенно есть. Или этот случайно подвернувшийся новогодний ухажер на кое-что другое так интеллигентно намекает или неугомонный гадский Велихов все-таки осмелился открыть второй фронт и в моей серой зоне жабьими прыжками планомерно наступает. Как он предсказуем, этот нелепый идиот! Самое время подкатить глаза и громко выдохнуть:

«Когда ж тебя нелегкая к себя возьмет, деревянное ты недоразумение, первая гордость весьма достойного отца?».

Утратил юный Петенька былой запал и креативность. Неуклюже начал, с большим трудом ко мне в «семью», сюда, пролез и сразу бестолково слился на эффектном — по его, наверное, мнению — посещении, когда пытался напугать и заставить оглядываться при каждом моем выходе на улицу через свое плечо. Буратино надо бы одеколон сменить, чтобы подкрадываться к дамам, оставаясь незамеченным, вот после этого проблем с его любимым состоянием инкогнито не будет. Подвижный женский нос — весьма чувствительная штука, пока ведь никому не удавалось обмануть и спутать весь слабый обонятельный процесс. Резкий цитрусовый аромат, который в тот вечер ударил по незащищенному носовым платком центру моего обоняния и впоследствии заставил страдать имеющиеся слезные каналы от избыточной влаги, я не забуду никогда. Петруччио — абсолютно бесталанный актер, но однозначно жалкий подражатель, бесперспективный отпрыск замечательных родителей. Надо же, как успешным Велиховым с их жалким первенцем не повезло…

— Я думал, что ты посетишь нас хотя бы на Крещение, но ты там загостилась, видимо. Уже конец января, цыпа. Что на это скажешь, Тосик? Домой не пора? Что это за старая знакомая, которая платы за проживание не берет, но безвозмездно предоставляет кров? К нам приезжаешь, только гардероб сменить…

Места знать надо и обладать аппаратом управления «подруги», которую достаточно лишь пальцем поманить и заставить выполнять любое тобой загаданное желание слабым, тихим голосом с интонированием и громким придыханием нескольких волшебных слов:

«На что поспорим, мой милый недалекий друг?».

Весьма рада, что хотя бы своему азарту Велихов с возрастом не изменил. С вовлеченностью в игру у Петруччио уверенный порядок, как у кобеля, послушно выполняющего команды, услышав только лишь громкий звук дрессирующего его хозяйского свистка.

Отец сидит напротив и с глупым, определенно недалеким, выражением лица таращится в содержимое широкой, но не глубокой чайной чашки, в которой остывает его черный-черный кофе, как последний выдох, выпускающий тонкую струйку сизого дымка.

— Как твои дела, малышка?

У меня все хорошо, согласно пятилетнему плану, расписанному в ежедневнике: прибыль — мою будущую финансовую подушку безопасности и независимости, например, хотя бы от него — я стабильно получаю из двух источников, один из которых вынужденно, между прочим, находится под прикрытием — этот бизнес я очень тщательно скрываю. А теневая касса меня за это милостиво благодарит и мощно разрастается, ежемесячно отсыпая на мой сберегательный счет неплохие дивиденды в виде отечественных денежных поступлений, каждое из которых подтверждается звенящим колокольчиком рингтона, стоящего на уведомлениях моего банковского приложения. Мне бы с налогообложением разобраться, чтобы не обманывать родное государство. Обязательно, конечно же, но со временем, где-то через три недели, например, я однозначно проведу ревизию и в полном объеме выплачу свой двадцатипятипроцентный долг стране, который задолжала за несколько плодотворных и щедрых на подачку в мой карман успешных торговых месяцев. Я не наживаюсь на казне, а просто… Действительно не понимаю! Вообще не понимаю, как можно получить лицензию на товары, которые сейчас, что называется, из-под полы, мечтающим о постельном наслаждении продаю, набивая свой виртуальный кошелек.

Мое первое, весьма амбициозное, скорее, чересчур нахальное, собственное дело не понравилось как раз таки вот этому человеку. А он бы мне с лицензией помог! «Не понравилось»? Пожалуй, с этой всеобъемлющей формулировкой я немного переборщила. Скорее, папа не ожидал и слегка опешил, когда узнал, чем занимается его младшая дочь, когда в куклы не играет, расчесывая пластиковые волосы патлатой бабе розовой расческой вдвое большей по размеру, чем голова несчастной глупой парии, у которой сиськи сильнее выпирают, чем квадратный втянутый куда-то зад. И, наверное, впервые в своей жизни не смог подобрать подходящих слов, чтобы выразить то ли, как он чересчур обескуражен моей находчивостью, чутьем и деловитостью, то ли, как расстроен тем, что меньшая по наклонной плотской плоскости пошла. Однако мой родитель спешно выпутался и моментально нашелся, как и всегда. При этом он проявил недюжинную смекалку и выбрал третий — ну, очень неожиданный — вариант для того, чтобы призвать к порядку или порядочности очень непослушную меня.

Отодвинув, предусмотрительно убрав с дороги свою чику, короче, мягко устранив препятствие в виде жены и моей матери, он реализовал отличную попытку продавить меня, воззвав к девичьей скромности, целомудрию и даже непорочности. Тогда я вообще не узнавала своего отца. Мужчины все-таки законченные лжецы и великолепные лицемеры. Значит, как что-то нехорошее, с какой-то парадоксальной точки зрения, касается их милых крошек-дочерей, они мгновенно переводят тумблер полового поведения в позицию:

«Запрещено! Терпи и да воздастся!»;

а как дело начинает пахнуть керосином и что-то там уже зовет на крайне пошлый подвиг, например, то сдерживающая или контролирующая размах пружина почти по мановению волшебной палочки возвращается в исходное положение и помещает кнопку в начальное, почти стационарное, и в то же время жутко развязное состояние:

«Все хорошо и все разрешено — границы только в нашей голове! Дерзай старик, ночь будет многообещающей и великолепной».

Так вот, мне показалось, что в тот день, в тот час, минуту и секунду, находясь на нашей просторной кухне в общем доме, он меня немножечко стыдился и пытался что-то из старообрядческого вынести на божий свет и донести гулящей дочери о том, как грешно сеять похоть, наслаждение и физическое удовлетворение там, где должен быть мир, покой и половая скука.

«Ты ли это, папа? Я совсем не узнаю тебя» — посмеивалась про себя, смиренно опустив голову и уткнувшись взглядом в пол на нашей кухне.

По крайней мере, Сергей Смирнов краснел и очень глупо, я бы сказала, неуверенно и нервно, улыбался, когда, заикаясь, вещал о том, что нежной хрупкой девушке негоже заниматься тем, что я вполне осознанно выбрала в качестве источника своего стабильного дохода.

«Не вижу в этом никаких проблем, папуля» — хлопала глазами и пищала, сложив ладошки в намасте. — «Людям это очень нужно. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, да?».

Он дряхлым селезнем громко крякнул и с силой, очень больно прикусил себе язык. Потом на соло вышла отошедшая от первого шока одухотворенно улыбающаяся мама, которая пыталась достучаться до моей женственности, нежности и благоразумия. С ней справиться оказалось гораздо проще. С ней не было вообще проблем! Уперевшись своей задницей и поясницей в край рабочего стола и перекрестив руки на груди, я тихо, почти баюкающим голосом, не отводя глаз от суетящейся и стесняющейся собственных слов женщины, четко, словно провоцируя, произнесла:

«Я просто очень секс люблю! Такой здоровый интерес, приносящий довольно-таки неплохой куш! Хобби, превратившееся в работу с огромным наслаждением. Люблю, мамуля, то, что людям за их денежки дарю!»…

— Как дела, ребенок? — папа странно выгибает шею, пытаясь заглянуть в мои глаза. — Ты здесь, со мной, Антония? Ку-ку?

— Отлично, — зеркальным жестом своей шеи отвечаю, а после привстаю и трогаю губами мужскую теплую щетинистую щеку. — Папочка, я тебя люблю.

— Ния-Ния, это что-то подкупающее? — он щурится, как довольный кот, и медленно откидывается на спинку стула. — Цыпа, ты пользуешься своим совершеннолетием и положением свободной женщины? Где живешь? Что за тайны? У тебя все нормально?

— Это выражение моих чувств любимому отцу. Подкупом не считается. Папочка, у меня действительно все хорошо. Пока подыскиваю квартиру, периодически живу у девочки, с которой ты не знаком. Ну, извини, пожалуйста. Я ведь бываю дома…

— Мы не пересекаемся с тобой. Сегодня, например, что? Есть слабый шанс, что я увижу свою девочку за ужином?

— Есть планы. Извини.

— Планы и тотальный отказ. Не нравлюсь, что ли?

— А ты подкатываешь? Я же твоя родная дочь.

— Говорю, что деловая и крайне привередливая! Эх было раньше время… Ладно. Все, стоп! Проехали, — отец вдруг поднимает руку и резко опускает, хлопая ладонью по столу. — Это же не допрос, в конце концов, а просто встреча и пространные разговоры о том о сем. А мне достаточно того, что у тебя все хорошо. Что с деньгами? Помочь? Как твое дело? Ощутимый выхлоп есть? Между прочим, пригласительные я раздал?

— Тебя не повязали за рекламу? — беру его за руку и слегка сжимаю. — Согрелся?

— Да, согрелся. И, слава Богу, не повязали. Повода-то нет, к тому же я был очень осторожен. На тех карточках указан адрес этого магазина и его название, о владельце ведь ни одного словечка. Поэтому, какая тут реклама и какая моя в том личная заинтересованность? Я просто выступил курьером, оказал услугу очень милой девочке.

— Спасибо! А можно я еще разочек поцелую?

— Целуй! — и подставляет щеку.

Мой мировой отец!

— Так, как твои успехи, деловая девушка? Смотрю, штат увеличен на одного реального человека. М?

— Бюджет не превышала, все в рамках правил и устава.

— Ну да, ну да…

Похоже, весть о трудоустроенном Петруччио уже облетела шар земной и достигла небольших по внешнему виду ушей моего папы.

— Девчонки не ругаются?

Из-за чего? Из-за Велихова и его отсутствующего внимания к ним? Откровенно говоря, делить там особо нечего. И Петька, надо бы должное ему отдать, не проявляет интерес к флиртующим с ним продавщицам, а я намеренно держу дистанцию между начальником и подчиненным здесь, на нашем общем рабочем месте в то время, когда он качественно — чего уж тут душой кривить — исполняет возложенные на него обязанности, и между владельцем помещения и жалким квартиросъемщиком и оккупантом спального места в одном лице там, в его мужской, скупой на хоть бы мизерный декор, квартире.

— Фи! Это жалкий и даже унижающий нас, женщин, мизогинический стереотип.

— Умные слова пошли? Ния, остановись, пожалуйста, или смени словарь. Я никогда не выступал в роли женоненавистника. Скорее, наоборот…

— Если чисто женский коллектив, пап, то обязательно жди склок и драк на татами, заполненных шоколадной грязью?

— М-м-м! Тебя, похоже, понесло? Извини тогда и не обижайся, сама на правду напросилась. А какое аппетитное описание ты, цыпочка, сейчас подогнала! Хм, знаешь, на последнее я бы с превеликим удовольствием посмотрел, — он хмыкает, подмигивает, а затем довольно быстро становится серьезным. — Итак? Справляешься? Доложи-ка о делах соучредителю твоего шоколадного сокровища!

Он всего лишь поручитель! Папа определенно что-то путает. Мой кредит и его гарантии перед финансовым учреждением в моей состоятельности и серьезности — это все, что вместе держит нас в этом сладком предприятии. Его важных подписей ни на одном ином документе в этом деле больше нет. Но если я вдруг неблагонадежно себя поведу, не выплатив процент на погашение, вот тогда жди беды. Но с этим у меня — тьфу-тьфу — все хорошо. Я очень исполнительный клиент…

— За десять дней покрыли полный месяц с небольшим. Я считаю, что это определенный успех. Спасибо-спасибо, — пищу и, обхватив его щеки, поцелуем прикасаюсь к родным пропахшим табаком губам. — Накурился! Фу-у-у-у…

— Не возникай, Смирнова.

— Максим Александрович очень поддержал нас, — киваю головой. — Если честно, пап, я сильно волновалась, зато Сашка почувствовала безграничную власть и быстро вошла в роль шефа. Она тиран!

— Зато ты моя умница, Ния. Но…

— Пап, сейчас не начинай. Никаких «но» и вот этого страдальческого выражения лица, — выставив указательный палец, направляю кончик в мужской нос и вращаю, словно газовую скважину бурю.

— Ты из-за меня, что ли?

— Что?

— Не желаешь жить с нами? Так достали? Или я напрягаю?

— Хочу устроиться. Нет никаких причин, тем более… Живых! Понимаешь? Ты же ведь тоже долгое время жил не здесь. Дядя Леша мне рассказывал…

— Подрезать бы язык болтливому дяде Леше, у которого с возрастом произошло не только размягчение мозгов, но и нервной системы в целом. Он стал заторможенно принимать решения, касающиеся его семьи, зато почти слоновьим шагом наступает на ковры в моем доме. Тонь…

— Я не обманываю. Пожалуйста, услышь меня.

— Я слышу, слышу, слышу, но ты девочка, а кругом…

— Козлы и дегенераты, способные обидеть? Пап… — подкатываю глаза, откидываю голову назад, разглядываю потолок, слежу за мигающими лампочками украшений, затем со свистом шумно выдыхаю воздух и резко возвращаюсь к нему лицом. — Я ведь могу постоять за себя. Ты же знаешь…

— Этого я и боюсь.

— Где с мамой были в новогоднюю ночь? — меняю тему разговора. — Об остальном не будем. Иначе я сейчас уйду. К тому же много дел, а я хотела бы закончить сегодня здесь пораньше.

— Свидание намечается у моей красавицы? — отец подмигивает и добродушно улыбается. — Это хорошо!

Нет-нет! За непрекращающиеся зимние праздники устала. Намерена перевести дух и восстановить утраченный баланс в обыкновенной жизненной цепочке — работа-полноценный отдых-развлечения. А Егору, пожалуй, завтра позвоню. Пусть пока помучается в неведении и недолгом ожидании. Решил дружок на уровень «поближе» перейти? Вероятно, я не возражаю, но все-таки хочу еще подумать. Очень много обязательств и открытых ставок, которые каждой выставившей свое условие курице торчу.

— Как праздники прошли? — еще раз задаю вопрос.

— Не скажу, — отец смешно вытягивает губы и даже строит недотрогу, затем стремительно переобувается и меняет образ, а после благодушным тоном продолжает. — Мы нарядили елку, мама приготовила праздничный стол, потом, естественно, возились с мелким. Он чувствовал, что Юла была где-то далеко, вот и не засыпал, ждал мамочку, которая гуляла с вами. Кстати, это было неожиданно со стороны Петьки устроить гала-концерт у себя. Я так понимаю, это спонтанная одноразовая акция? По случаю его возвращения?

Надеюсь, что да!

— Мне Велихов кое-что о своем старшем сыне рассказал, цыпа…

«Минус сто очков, Григорий Александрович, хороший мой, Вам в жизненную карму! Да Вы, галантный и просто „ах, какой“ импозантный мужчина, балабол, сплетник и болтун? Вы просто баба, дядя Гриша!» — осыпаю комплиментами импозантного отца Петруччио.

— Было круто и довольно весело. Да ты и без меня уже все знаешь. Юлька ведь все донесла.

— Не донесла, а рассказала. Мы задали вопросы, по-ин-те-ре-со-ва-лись. А что? И потом, — он подается на меня, упирается локтями в стол и от стула отрывает зад, — мы против этого с мамочкой никогда не возражали. Гуляйте на здоровье. Еще неплохо было бы к себе домой возвращаться. И я никак не мог предположить, что квартира Петьки придется по душе…

— Так вышло, мы поздно спохватились, а он с приглашением тянул, — перебиваю и быстро оправдание ищу.

— Понимаю-понимаю. Спокойно, цыпа! Ты чего защебетала?

— Ты уже все? — киваю на пустое блюдце, на котором несколько минут назад лежал красивый шоколадный круассан.

— Прогоняешь? — принимает свое прежнее положение и кивает головой назад, указывая на кого-то кто кружит возле нас, неподалеку, вышагивая между торговых рядов. — Как у него дела?

— У Велихова, что ли? — наклоняюсь и заглядываю через его плечо.

Шпионит гад? Подслушивает? Вынюхивает? Глаз с нас не спускает? Или действительно занят делом и проверяет ценники на товарах? Ест карамель и пряники кусает? Упрямый дурачок!

Однако надо бы признаться или признать, что кое в чем, Петруччио все же победил. Когда он предложил свои услуги в качестве подхвата и мальчика «подай-принеси-обслужи-подержи-не мацай», то, на самом деле, действительно оказал неоценимую услугу и сделал в кои-то веки нужное дело. Не думала, что у него хватит на все, что мы ему организовали, терпения и выдержки, но Велихов или слишком был заинтересован в том, что делал, или тоже с кем-то опрометчиво на что-то нехорошее поспорил. Должна авторитетно заявить, насколько мне мои грамоты и купленные интернет-дипломы в пищевой промышленности позволяют это сделать, что его настырность и внимательность, а в отдельных случаях и безукоризненное послушание и даже выдержка позволили Буратино продемонстрировать определенные успехи в шоколадном деле. Он не кондитер, но не без сюрпризов парень. Его конфеты с очищенным лесным орехом восхитительно хороши. Подача, правда, пошло подкачала. Вместо геральдической линии у талантливого Петруччио выплыло огромное мужское достоинство коричневого цвета с двумя орехами в качестве мошоночного мешка. Он странным, жутко томным шепотом заклинал меня лизнуть хотя бы кончик и пососать бока. Прижал к себе и шоколадным членом грубо тыкал мне в лицо:

«Тузик, прошу тебя, попробуй. Ну?».

— Петр, добрый день! — отец выкрикивает и, отведя в сторону одно ухо, ждет встречной любезности от того, кого он по имени назвал.

— Здравствуйте, Сергей Максимович, — откуда-то из подземелья отвечает Велихов.

— Подойти к нам не желаешь? Я хотел бы посмотреть на тебя. Гриша говорил, что ты… — он поворачивается туда, откуда ранее доносился мужской спокойный голос и ожидает, пока тот, к кому он обращается покажется из-за торгового угла, — повзрослел и стал немного выше. Что скажешь?

— Он преувеличил или хвастанул. Я не изменился.

— Иди сюда.

Петя покидает сладкое укрытие и неспешным шагом направляется к нам.

— Хорош, — отец быстро возвращается ко мне лицом, игриво улыбается и подмигивает. — Что скажешь, Ния?

Ничего! Абсолютно ничего.

«Ничего хорошего в образе Пиноккио не нахожу» — на случай, если папе понадобится мой развернутый ответ.

Ногами упираюсь в пол и резко отодвигаю свой стул. Встаю и расправляю плечи, выставляя грудь и задирая в надменном положении свой подбородок:

— Ты поворкуй с ним, а я уже пойду.

— Тихо-тихо, — отец хватает мою кисть и, осторожно сжав ее, подтягивает к себе. — Наклонись ко мне, малышка, — стою стропилом и об этом не помышляю. — Ния-я-я, — угрожающе рычит, — я ведь пока прошу, — и тут же вкрадчиво, почти упрашивающе, добавляет, — по-хорошему.

— Что? — склоняюсь и, широко раскрыв глаза, таращусь на отца.

— Решили партию с ним доиграть?

Вообще не понимаю, о чем он говорит.

— Платить за кофе и булочку не нужно, — наигранно улыбнувшись, отвечаю невпопад.

— И на том спасибо. Не дала своему папке умереть. Ты моя цыпа дорогая. Тоська?

— Ну что еще?

— Ты все же присмотрись к нему. О-о-о! — он отпускает мою руку, а я тут же распрямляюсь и встречаюсь своим взглядом с голубыми глазами «подружки», у которой как будто комнату снимаю. — Привет, парень! — протягивает руку Буратино и ждет его ответного броска, который, как по команде, но исключительно из вежливости и уважения к старшему по возрасту человеку, незамедлительно поступает.

— Рад Вас видеть, дядя Сережа.

— Взаимно, мальчик. Садись? Ния, чего стоишь, малая?

«Малая»? «Цыпа»? «Курочка»? И это долбанное «Детка»? Папуля наступает на неуверенный лед. От таких эпитетов, к тому же перед этим персонажем, можно быстро ногу подвернуть и пойти на дно. Отец умеет плавать, но глубины панически боится.

— Хочу кое-что проверить, а вы отдыхайте, — разворачиваюсь и быстро отхожу.

Черт, черт, черт! Это очень плохо. Папа любезно строит недалекого, сюсюкает, интересуется откровенной ерундой? Он что-то комбинирует, при этом изображая городского простачка. Но я слишком хорошо знаю своего отца — мы как-никак знакомы с ним со дня моего рождения. За маской простоты и почти детского удивления любому событию, которое происходит вокруг или возле него, скрываются совсем иные чувства, ощущения и шальные мысли. У моего родителя мужского пола сверхразвит почти собачий нюх или интуитивное чутье. Он любит повторять, что это качество позволило ему безбедно существовать за границей, строить музыкальную и научную карьеру здесь, впоследствии избежать многих неприятных ситуаций и не податься на гнилые провокации, которыми некоторые неблагонадежные представители человеческого рода, как правило, личности исключительно женского пола, вознаграждали его за доброту, помощь и кажущуюся на первый взгляд почти детскую наивность. Хотя мой дядька готов с ним спорить до хрипоты и до потери голоса, что все, чем вынужденно был окутан его младший брат исключительно его вина и бестолковость. Никакой там интуиции, а лишь нужные, уверенные, справедливые, понимающие и даже всепрощающие рядом с ним люди поддерживали и выручали Смирнова младшего, берегли от необдуманных поступков и вытягивали из тех ситуаций, в которые он неспециально попадал. Иногда или почти всегда я принимаю точку зрения Алексея, но никак не моего отца.

— Ния? — Велихов меня зовет. — Ты где? Он уже ушел, а ты даже не вылезла попрощаться. Грубо, тебе так не кажется? Ты маленькая неблагодарная дочь, а ведь Сергей почти рыдал, уткнувшись носом в мое плечо. Теперь вот прячешься, как нашкодившая кошка. Стыдно, что ли, или у таких, как ты, понятие совести отсутствует по умолчанию. Кис-кис, кис-кис, малышка. Иди-ка к папочке. Что ты натворила? Шерстяная фифа разорвала туалетную бумагу, затем нассала в тапки своему хозяину…

Заткнись уже, кожаный придурок!

— … кучу в рукомойник подложила? Ау-ау! Я ведь тебя все равно найду.

Еще бы! Я не прячусь — больно надо.

— Я здесь, — шиплю, рассматривая этикетки малинового джема, расположенного на верхней полке в подсобном помещении. — Что тебе надо?

— Где это здесь? — спрашивает довольно близко, почти рядом.

— Господи! — подкатываю глаза и вцепляюсь пальцами в поручень приставной лестницы, на последней ступеньке которой в силу невысокого роста стою сейчас. — В кладовке.

— А-а-а! Забилась в темный угол, Тузик?

Догнал, нашел и слава Богу! Вот же гад!

— Привет, — я слышу его голос где-то возле своего бедра. — Помочь?

— Сама справлюсь… — раскачиваюсь и на один короткий миг за каким-то чертом закрываю глаза.

Меня шатает и ведет назад, а я, похоже, падаю и с лестницы на каменный пол с высоты, пожалуй, высокого мужского роста, вниз лечу. Последнее, что помню, как жалобно пищу и хнычу:

«Мамочки-и-и-и!».

— Тихо, крикливая. Я ведь тебя держу…

Я слышу его голос возле своей щеки и чувствую своей кожей движение мужских теплых губ. Этот чертов запах — апельсин и шоколад, немного мяты… Нет! Стоп! Ментол и скрывающийся, почти далекий и еле слышный, табак.

— На-ку-рил-ся-я-я? — с закрытыми глазами в мужскую дергающуюся щеку произношу.