Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 4 Петр

И это только первый раунд! Три долгие минуты или пятнадцать жалящих победоносных уколов противника, которому сейчас, по моим личным ощущениям, совершенно не оказывают сопротивления. Похоже, Мантуров находится на пике своей спортивной формы, а сегодня, к тому же и в охренительном ударе. Дело выиграл — срубил хорошего бабла — возвысился в глазах искусных прохиндеев? Простая пищевая цепочка в адвокатском деле. Набил рейтинговых очков и получил родительский поощрительный тычок в свой хитрый нос? По-моему, сучонок намерен прошить меня насквозь, как поролоновую или ватную подушку с серебристым люрексом для мелких швейных игл:

«Безжалостный козел! Кретин и долбаный удод!».

«Соберись! Соберись, тряпка! Держи удар, парируй, твою мать» — плююсь словами в сеточное забрало, шиплю и больно прикусываю язык. Соленый, металлический, противный вкус катается во рту и полощет мои странно воспаленные десны и крошащиеся от злости зубы. — «Вперед, вперед, Велихов! Идиот…».

Пора бы отражать удары и лбом переть, организовывая жалкую атаку, тем более что при фехтовании на шпагах отсутствие правила приоритета в атаке-контратаке значительно увеличивает шансы воина на буквально молниеносную победу — накалывай соперника мясным куском на острие, и получай искусностью и хитростью заслуженное победоносное или просто ощутимое очко, но что-то я совсем не в силах ни колоть, ни удары отбивать, ни атаковать, ни контратаковать. Сдаюсь, наверное? То ли эйфория от вполне ощутимого успеха в шоколадном деле лихо кружит голову мою, то ли побочка от принимаемых медикаментов для устранения неприятных последствий беспорядочной сексуальной жизни невоздержанной на плотское мертвой, еще недавно законной, бабы наконец-то подкатила и пожирает мой живой, активный и чрезвычайно плодовитый на подобные заскоки мозг.

— А-а-а! — орет Егор и совершает серию молниеносных бросков в каждый защищенный специальной формой уголок моего тела. Закалывает меня, как куклу для нехороших обрядов, гаитянских заклинаний или проклятий на добро и зло. Если бы его оружие было настоящим, то я бы определенно уже издох на этой дорогой площадке, обильно истекая кровью.

«Неудача, неудача, неудача, затем вдруг абсолютный проигрыш, томительное воздержание, внезапно посетившая героя импотенция, заслуженное бесплодие и, наконец-таки… Конец и смерть по глупой и досадной неосторожности!» — считаю, сколько раз за столь короткий срок я тупо душой и телом отлетел, так и не отразив ни одного железного укуса своего друга, компаньона и соперника, сегодня виртуозно обращающегося с холодным, остро колющем оружием.

Мантуров шалит, резвится, играет и прощупывает полностью отсутствующую броню? Терзать противника согласно правилам разрешено везде, где он сам такое позволяет, случайно открываясь или тупо подставляясь, что я с успехом демонстрирую сейчас: шея — если повезет, конечно; плечи, локти, кисти — открытая, но чересчур «подвижная» возможность; затем, наверное, полный корпус — грудь, живот, старательно прикрытый пах, раздувшиеся от мышечного напряжения бедра, суетящиеся колени, мелькающие икры и скользящие стопы по резиновому покрытию соревновательного пола. Полный человеческий фарш и приоритет «ультра» всюду на двигающейся пока живой, до нанесения уколов, человеческой фигуре, кроме головы, а точнее — ее открытого затылка, незащищенного шлемом и, естественно, забралом. Такие правила, а мой соперник уважает свод законов и строго, но со слюнявым пиететом, чтит фехтовальный кодекс, написанный на иностранном языке. Его бы в сборную пристроить и выкинуть из папиной конторы. Зачем ему вообще юриспруденция, если Мантуров прекрасно шпагой бьет и физически размазывает очередного слабака на дорожке, визжащей от наших шаркающих или скользящих как будто танцевальных па? Он мощно атакует и сильно напирает, нахально провоцирует, заставляя ошибаться и сдавать с трудом отыгранные позиции, а я, ущербный и болезный, вынужден пассивно обороняться вместо того, чтобы активно контратаковать.

Шпага… Очень благородное, старинное, красивое, а для меня сейчас — своенравное и странным образом потяжелевшее оружие. Всего каких-то семьсот граммов с небольшим довеском, но я совсем не чувствую руку вместе с ней: то ли до чертиков устал, то ли действительно ослаб от расписанного почти посекундного лечения того, что тупо запустил, когда на все забил, терпел, затем боялся и старался вычеркнуть из своего сознания факт полового нездоровья, каким по ошибке и сексуальной неосторожности награжден был, а на финал — носился по миру, уклоняясь от ответственности, которой по всем законам жанра все-таки не удастся избежать. Болезнь оказалась не смертельной, но крайне ощутимой:

«Воздержание, ребята, слишком тяжело нести. Тем более таким, как я, которые не привыкли к тому, чтобы в чем-то клевом ограничивать себя. Я молод, а значит, в этом деле чересчур активен, а в своем либидо, держащим нос по ветру сексуального раздора, определенно постоянен, а в сексе с женщиной и совместной вечерне-утренней постели стабилен… Но… Определенно был! А здесь — увы…».

— Твою мать! — подпрыгиваю, рывком сдираю с головы и скидываю на пол свой шлем.

— Чего ты? — запыхавшись, но определенно радостно и даже с нескрываемым задором в своем голосе спрашивает меня очевидно ведущая по очкам противоположная сторона.

— Ничего! — рычу. Откинув сброшенную защиту ногой куда-то в угол и повернувшись к Мантурову спиной, чешу на свою половину, на определенном расстоянии удаленную от центра дорожки для фехтования.

— Петь?

— Отвали, — шиплю.

Мне требуется просто время, но непродолжительное и довольно быстрое — минут пять или шесть, возможно, полных десять. Я хотел бы отдохнуть, сделать живительный глоток воды, размять шею, сосредоточиться на том, что делаю именно сейчас, и только после этого продолжить выяснение с ним отношений на колющих приспособлениях эпохи французских мушкетеров или каких-нибудь испанских кабальерос.

— Плохо себя чувствуешь? — спрашивает, прикасаясь своей разгоряченной — я чувствую повышенную температуру противника даже через ткань фехтовальной куртки — ладонью к моему плечу.

— Егор! — угрожаю голосом и вздрагиваю всем сильно наэлектризованным грядущим поражением телом.

— В чем дело? — он резко разворачивает меня, грубо обездвиживает, обхватив двумя руками за плечи. — Заканчивай вилять. Говори уже!

— Я типа недоспал, — кривляюсь и на ходу придумываю очень детские отмазки. — Потом недожрал — проволынил завтрак, потому что проспал и на без конца трезвонящий будильник тупо наплевал, а на обед курил, тянул одну за другой сигаретки и слишком громко шмыгал носом, утирая накатившую слезу, зло завидуя своему лучшему другу, который носился по, и без того, сильно взбудораженному офису с визжащим криком:

«Я, бля, выиграл дело, а, сука, Велихов с приставкой младший, что на нашем сленге означает „пока еще не лучший, скорее захудалый и, похоже, что неперспективный или поддельный, подобный и ненастоящий“, тупо слил защиту и руки вверх поднял. Хочешь? Хочешь, Петенька, чтобы я пузико тебе рапирой почесал?».

Что еще? Я охренеть как сильно недогулял. Бабы не дают, видимо, прошу нежалостливо или некачественно каждую деру. Еще вопросы? Ах, твою мать, ты хотел рапиру, я саблю возжелал, а в итоге мы остановились на тяжелой шпаге. Все, бл, не то! Ну? Интересует что-нибудь еще?

— Вопросов нет. Но еще два раунда, дофин, — кивает головой назад, почти подтаскивая меня к спортивному барьеру. — Остынь и дух переведи. Между прочим, я не помню, чтобы радостью визжал. Неужели я так глупо выглядел?

— Не то слово, старик, — усмехаюсь.

— Учту на будущее. Не повторится больше. Так, сколько ты хочешь времени на «перевести свой дух»?

— Две минуты, — морщусь, словно болевой приход ловлю. — Я кости разомну и растяну одеревеневшие сухожилия. Идет?

— Идет, — убирает руки и, сделав два шага назад и повернувшись ко мне спиной, отходит на свою половину, чтобы тоже отдохнуть и продумать новую стратегию.

Слежу за ним и определенно, сука, вижу, как сильно этот шалопай своей победе рад.

«Живи, удод! Пока я жутко издыхаю и в агонии хриплю» — шепчу, почти ногами утрамбовывая потревоженную гордость куда-то внутрь себя, подальше от любопытных глаз и липких рук каких-нибудь неблагожелательных тварюг.

Да все бы ничего и сегодняшний мой проигрыш на нелюбимой шпаге по очкам, которые я почти даю, отвешивая их Мантурову безвозмездно, откровенно говоря, меня совсем не беспокоит. Сейчас приоритетная сетка в жизни резко изменилась и, по-моему, слегка шоколадно-розоватый цвет приобрела. А сам я семимильными шагами двигаюсь к своей почти безукоризненной победе в наспех выдуманном споре с Тонечкой Смирновой, а значит, к вынужденному соседству с мелкой бестией, которой нужен личный угол с одной лишь целью, чтобы убраться от родителей, освободиться от слишком бдительной опеки и перейти на собственные хлеба, и, вероятно, как-то изощренно подразнить меня. Странная многоходовочка, а Тоник могла бы проще и солиднее обыграть своего «непримиримого» врага, но нет же, ей почему-то нужен долбаный сосед в моем лице. Но я тут же предусмотрительно прояснил странным образом складывающуюся, по-моему, не в мою пользу обстановку.

И как оказалось, что очень ожидаемо и абсолютно не таинственно — Смирнова в финансовом благополучии немного стеснена. Ей нужен тот, с кем она могла бы разделить жилищные условия и оплачивать неполную стоимость за съем квартиры и быть, как говорится, под надежной охраной. Такое возможно только с состоятельным соседом независимо от пола — исключительно по ее словам. То ли лесть, то ли заигрыш, то ли реальный комплимент и преклонение, то ли она в подруги набивается? Откровенно говоря, вообще не интересует, о чём и чем думала Антония в тот момент, когда выкатывала условия на пари. Но потом кое-что еще она ввернула, чем, откровенно говоря, нехило оскорбила и унизила меня, как полноценного, пускай вынужденно находящегося в половой завязке, чувака.

Прищурив один глаз и закусив свою нижнюю губу, бедром уткнувшись в створку кухонного стола и перекрестив руки в районе своего живота, Тузик пренеприятную, как для среднестатистического мужика, речь произнесла:

«Да что такого, в конце концов. Подумаешь, ты же Петя…».

Так, видимо, я и выпал из команды полноценных игроков, способных бабу под себя подмять, когда того потребует природа. «Подумаешь, ты же Петя» — мой новый позывной и гребаный девиз Смирновой. Хуже некуда и чересчур обидно. Но победа на сейчас важнее, чем оскорбительные, в каком-то долбаном аффекте выданные слова, поэтому девчачий, почти детский, чес и откровенную херню я запросто перетерплю. И, между прочим, моя заснувшая, надеюсь, что временно, непродолжительно и пока, мужская сила все равно такие шалости не позволяет. Я вынужденно холостую лямочку тяну, а так, возможно, сэкономлю бабки и бешеную стерву постерегу, подержу малую рядом и заставлю под свою дуду плясать. Не поворачивается язык сказать:

«Приятное с полезным огребу»,

хотя, как говорится,

«Как знать? Возможно, здесь собака и порылась, когда искала второпях зарытый костный клад».

Но, твою мать, все же это удивительный, почти полный на все сто восемьдесят градусов поворот, на скорости и без страховочного троса. Или мне так кажется — временами, но все чаще, или стерва действительно поддается, чтобы получить свою «награду» — ее ведь выгода огромна и слишком очевидна даже для меня, а впрочем — все равно; или я, действительно, в шоколадном деле не то чтобы не плох, а очаровательно хорош, небезнадежен, а в своем росте и успехе несколько стабилен. Могу ответить тем же предложением:

«Дурное дело, господа, не хитрое! Подумаешь, какой-то шоколад… Сварганил по рецепту, разлил по формочкам, затем представил, отоварил скучающих, иногда зевающих, по большей части, праздных посетителей и получил в конце месяца зарплату и свой процент с продаж».

«Я Кира, а я Ангелина, Камилла — приятно познакомиться, я Зоечка, но не зайка — не опошляйте мое имя, я Мирра. Прошу обратить внимание на двойную „р“…» — перешептывались девчонки, поглядывая на меня и перекидывая фартучные петли себе на шеи. — «Хорошенький какой… Как думаете, он женат или свободен? А Вы ведь заходили к нам неоднократно, я Вас узнала. Вы тот самый…» — на последней фразе я прислонил свой указательный палец к носу, а глазами выдал немую просьбу «помолчать». И дамочки, естественно, засохли, а дальше, не издавая звуков, молча и шаловливо строили мне глазки, безмолвно приглашая на свиданки, на которых с этим изматывающим лечением у меня ни сил, ни особого желания нет.

Что хочу сказать? Ну-у-у-у… Чрезвычайно небольшая клиентура у «мадам» Смирновой. Видимо, желающих влезть двумя руками в какао с маслом не так уж много. Зато как цену она лихо набивала и даже указала любимое в народе слово даром, стало быть «Бесплатно». И это мелюзге совсем не помогло. Любителей пожрать, купить, потратить деньги оказалось больше, чем тех, кто на этом деле хотел бы заработать и хоть как-то зарекомендовать себя. Нас всего лишь шестеро… А шестой, между прочим, я!

Это скукота и пресность моего существования сыграли ключевую роль в том, что я самолично организовал для себя. Еще, конечно, жажда наживы, желание умыть Антонию и врожденный, по всей видимости, азарт. Когда влезал и начинал все это, то не считал, не думал и не предполагал, что так втянусь. По-моему, я погряз в гарантированном успехе и в своей будущей победе — как охренительный вариант отмазки моих огромных, чего уж скромничать, достижений в кулинарном деле. Мне нужно было зацепиться в этой «Шоколаднице». И вот итог…

Теперь я четко вижу, что стопудово на этом заведении не только взглядом, но и всей своей персоной остановлюсь. Что тогда так удивило или сильно поразило почти до крови из глаз?

А то, что младшая, по детству неусидчивая мадемуазель Смирнова великолепно варит шоколад — молочный, белый, темный, горький, с каким-то очень острым перцем, с сухими травами, еще орешками и стеклянной карамелью. Ей вообще без разницы. И, между прочим, знает все о приготовлении джема, конфитюра, пастилы, еще, конечно, матерью любимого зефира, французских воздушных ароматных круассанов и восточного рахат-лукума. Училась где-то? Или такой же, как сама сейчас дает, дорогостоящий мастер-класс у профессионалов дистанционно или очно со скидкой на ярмарке вакансий приобрела?

Не покривлю душой, если доложу, что я кайфую от наших встреч, на которых я, увы или не-увы, единственный мужской герой. Тузик не соврала, когда сказала, что половая принадлежность — определенный бонус в грядущем выборе победителя, однако, Ния не придирается, зато демонстрирует справедливое судейство и небольшую, но определенно явную заинтересованность во мне, как в будущем члене — и это не метафора — ее сугубо женского коллектива. Не вижу в том проблем, если я впоследствии разбавлю команду из милых девочек, каждая из которых, похоже, личной жизнью абсолютно не обременена.

«Я Юля… О! М-м-м! Петруччио, какого черта и что за дела?» — так встретила меня старшая сестра Антонии, когда мы стукнулись с ней задницами на не слишком просторной кухне в подсобном помещении того же магазина, где Тоник торгует ручной, иногда чересчур роскошной, десертной продукцией.

«А что такого, Юленька?» — подмигнул ей и предусмотрительно, специально и с небольшой издевкой в своем голосе спросил о сыне. — «Как вообще дела и как твой Игорек? Растет на радость маме? А папа его где? Юль, ну ты куда? Обиделась? Ну-у-у-у, я же не хотел… Во-о-о-от, так всегда!».

Старшая Смирнова громко фыркнула и хищно зашипела, как молодая, способная на шалость кошка в любвеобильном марте, перед тем как продемонстрировать свой заточенный на страсть пушистый зад голодному коту. Набивает цену или действительно кого-то более достойного ждет? Фух-фух, но, слава Богу, Юленька — не мой конек…

— Ну что? Ты отдохнул? — Егор кричит через расстояние, разделяющее нас на спортивном поле брани.

— Вполне, — ногой подтаскиваю свой шлем, застегиваю сзади куртку, проверяю пальцами защиту, однако с неохотой поднимаюсь, иду навстречу «супостату» и становлюсь напротив человека, которого хотел бы раздавить испанским каблуком, а не тыкать палочкой в его костюм, отыскивая брешь в защите.

— Ты бы девочку себе нашел, Петюня. Жалковато выглядишь…

Совет отменный! Только:

— Да пошел ты! — салютую ему шпагой. — Заявляю громко и во всеуслышанье: «Третьего раунда сегодня не будет, Мантуров». Мы не на официальных соревнованиях, а я спешу, к тому же не в игривом настроении. Ты меня затыкал…

— Не любишь проигрывать, старик? — прыскает и, не скрывая радости, хохочет.

— Деремся или чешем языками? Позубоскалить захотелось? — как будто даже отступаю, делая несмелый шаг назад — Ты посияй здесь, насладись величием, потешь себя, шпагой самолюбие пощекочи, а я там, пожалуй, подожду, пока ты спустишь забронированное время. Угу?

— Куда так спешишь? Когда сюда приехали, ты не упоминал ни о каких срочных делах. А тут вдруг…

— Я подрабатываю. Денежки люблю, а зарплату, которую нам выплачивает разлюбезное начальство, я вынужденно откладываю на сберегательный счет. Коплю на старость, поэтому любой случайно подвернувшейся копейкой очень сильно дорожу. Мне нужны средства на сейчас. Много… Слишком! На скорую руку стряпанные защиты и хилые дела из разряда, кому из местных лиходеев случайно подвернувшаяся и некастрированная, мозгами недоразвитая, зато раздавшаяся буферами и причинным местом шикса в подоле маленьких людишек, почти законнорожденных сынков и дочек, приволокла не доставляют мне ни профессионального, ни финансового удовлетворения. Мало разговоров? Еще чего-нибудь обсудим? Возможно…

— Оправдываться ты умеешь, хитрый черт. А кем хоть работаешь? Надеюсь, ничего такого, — виляет жопой, словно стриптизер. — Не смеши меня, Велихов. Подработка в нашем с тобой случае означает только то, что падре окончательно и бесповоротно скинули нас со счетов, со своих балансов и сократили дебетовый счет, лимит кредитных карточек урезали или тупо обнулили, короче, полностью разочаровались и отказались от наследников в лице зажравшихся недорослей, таких себе местных хиленьких мажоров, которыми мы с тобой периодически выступаем, когда выходим в город, чтобы веселье для местной публики с огромного кармана для своей потехи любезно организовать.

— Я не смешу и не смеюсь. А ты многовато задаешь вопросов, мой старый друг.

— Это потому, что мы редко видимся, Велихов. Какие планы на праздники?

— Мы не пара, Мантуров. Праздники предлагаешь вместе встретить? Я стопроцентно пас и обойдусь без запасного мужика в своем кармане. Поверь, дружище, я найду себе компанию, впрочем, так же, как и ты удачно пристроишь свой сексуальный зад…

— А почему бы и нет? — хмыкает и доброжелательно растягивает лыбу. — Я что, плохой товарищ? Я не душнила, Петька, и умею отдыхать.

— Повторяю еще разок. Похоже, ты меня не слушаешь, не слышишь и, по всей видимости, не желаешь догонять. Мы с тобой обыкновенные друзья, деловые партнеры и противники на фехтовальной дорожке, — вращаю кистью, клинком с шипящим свистом рассекая воздух, — но, к счастью и на удачу, не родственники, вынужденно собирающиеся за одним столом по случаям и без. Мне вполне хватает родителей и Сашки. Короче, есть с кем встретить семейный добродушный праздник…

— Скучновато! — подкатывает глаза и, широко отставив руку в сторону, почти рывком, довольно резко натягивает себе на голову защитный шлем.

— По правилам и традиционно, Егорыч. Пусть пресно, зато согласно установленным обычаям. С тобой потом разговеемся. Не ворчи и не обессудь, но…

— Да понял я, что ни хрена не светит. Драться-то будем?

Да чтоб ты околел! Я к этому давно веду.

— Я уже готов, — еще раз выдаю традиционное приветствие на нашем шпажьем языке. — К барьеру?

—* — Егор по-французски подает стандартную команду принять готовую к нападению стойку и тут же первым разворачивает атаку.

Вот, мать твою, козел неугомонный. Видали, что с человеком делает всего одно, по всей видимости, случайно, по оплошности или некомпетентности противной стороны выигранное дело…

Определенно сегодня не мой день. Ни профессионально, ни спортивно побед, увы, не одержал, зато таблеток наглотался — почти наелся, — каждую из которых тщательно разжевал и большим количеством воды запил, но добавки, как принято, не попросил, и сдал очередную порцию анализов на состояние своего интимного здоровья. Есть подвижки и успех, но…

— Привет, — оперевшись плечом о дверной косяк между кухонным пространством и кладовой, здороваюсь с Тоней, сидящей возле огромного по своим размерам разделочного стола и закинувшей ногу на ногу. Острая коленка смотрит в потолок, а вытянутый носок мыском лакированного сапожка уткнулся в каменный продезинфицированный каким-то суперсредством пол.

— Привет! — глубоко вздыхает. — Ты опоздал, Петруччио.

Осматриваюсь в помещении: здесь определенно пусто, кроме меня и Тузика, в ближайшем окружении никого нет.

— Уверена? Уже все разошлись? Не помню, чтобы…

— Да, — Смирнова что-то пишет, старательно выводя мелкие как будто бисерные и очень безупречные по начертанию буквы.

Не стану с мелкой спорить — ей виднее. Уже как будто выяснили сей момент.

Она левша, как и ее мать. Как по мне очень неудобное положение руки, немного сгорбленная женская спина и слишком низкий наклон головы, но… Тузику идет! Красиво смотрится, хоть и слегка по-детски. Еще чуть-чуть и Ния затолкает в свою глотку пластиковый красный колпачок и гортанью пососет. Все так и есть, а я в простом предположении не ошибся. Смирнова, приоткрыв свой рот, осторожно захватывает острый кончик ручки, затем прикусывает, вздергивая верхнюю губу, и, высунув светло-розовый язык, облизывает край, который отщипнула острыми зубами всего лишь несколько секунд назад. Это как-то слишком пошло:

«Тузик, фу! Отвратительно и мерзко! Сейчас же перестань!».

Пошло, слишком вызывающе… Ну, просто чрезвычайно похотливо. А меня, похоже, сильно возбуждает действие. Такой себе привет от продолжительного воздержания? Вполне! В ближайшем будущем я, видимо, накинусь даже на стоящую в углу метлу. Отдеру ее, схватив за выгнутые прутики, и на древко белок солью. Ей бы, мелкой жучке, позу поменять, а мне шустро успокоиться и нижний хвост в том направлении вообще не поднимать.

«Что за новости, малыш? Опустись и спи, дружок. Забыл, что мы с тобой на серьезных препаратах, к тому же это наша маленькая стерва и почти сестра, которой лучше под руку не попадать! Фи! Велихов, ты извращенец. Мерзость и дикость. Она абсолютно не твоя мечта!» — разгоняю мысль и успокаиваю тупую страсть. — «Это же Смирнова! С ней можно только в детские игрушечки на слабо играть…».

— Чем сегодня займемся, Тоник? Грильяж, халва или козинаки? А что насчет желато?

— Я думаю, что мы посмотрим дом, дружок, — не поднимая на меня глаза, себе под нос бормочет.

— Дом? — переспрашиваю, с трудом вникая в суть того, что она сейчас сказала. — Чей?

— Ты выиграл, Велихов. Я признаю поражение. Еще вопросы?

Чего-чего? По-моему, слишком просто и очень быстро. Я не готов к победе. Ни тебе банкета, ни торжественного вручения красного диплома по случаю отличного окончания кулинарных курсов, ни любезных поздравлений умиляющихся победой сЫночки родителей, ни злобных перешептываний оставленных позади себя завидующих конкурентов — короче, ни хрена! Так что:

— Не помню, чтобы был заключительный турнир, например, или чемпионат, или хотя бы выпускной экзамен. Всего лишь месяц с небольшим прошел, а ты шустро присуждаешь мне победу? Тузик, ты не заболела? Или «чего-чего»? Еще доходчивее мысль преподнести свою? Это значит, что я громко протестую и желаю посмотреть на выставленные в твои журналы свои текущие оценки. Я, кажется, по взбиванию сливок практику не сдал, а на бисквитах я вообще на вынужденных заседаниях гулял…

— Все честно, Велихов, не ищи тайный смысл там, где его нет. Ты настроился на выигрыш, ты получил медаль, а я…

— Напомни, кто в большем выигрыше от того, что первое место мне сейчас любезно присуждено. Ты подтасовала результат, хитромудрая Смирнова?

— Увы, а это коллективное решение. Вот, — сует под нос мне альбомный лист с какими-то таблицами, цифрами и фразами, написанными на каком-то странном языке, — протокол, а там внизу три подписи. Моя…

— Это я сразу узнал, могла бы и не уточнять. Та-а-ак! — вглядываюсь и вчитываюсь, с трудом разбирая женские закорючки, выступающие автографами трех баб, с которыми я давно, в силу родственной составляющей и близких связей папочки, знаком. — Твоя сестра отметилась и подсуетилась — все ясно и понятно и… Морозова? Я думал, что у Шнурка давным-давно фамилия другая. Что так?

— Она разведена, — отвечает.

Ну, ты подумай! Никому, похоже, в этой жизни не везет.

— И все же…

— Ты принят, Велихов. Но…

Итить… Опять, похоже, начинается!

— Внимательно! — откидываю бумагу на стол и выставляю руки себя на пояс.

— Санитарная книжка и заслуженное официальное трудоустройство. Мне не нужны проблемы с государством, которое потом пришьет почти бесплатную работу непрофессионального батрака. Я не…

Твою мать! Медицинское освидетельствование?

«Какой удар! Под дых и в пах?» — я мог подумать про себя, если бы заранее не предусмотрел естественное развитие событий.

— Все есть, Смирнова. Об этом не переживай!

И да! Я вот точно кое-что подтасовал.

— Ты просил выходные и пятничный вечер? — задумчиво отмечает для себя.

— Все так, — киваю, не сводя с ее опущенной макушки глаз. — Поздравить не желаешь? Кислятина и скука. Такое впечатление, что моя победа не принесла тебе услады? Я прав?

— Хочу посмотреть комнату, в которой буду жить. М?

— Предлагаю иной вариант, — сажусь на рядом стоящий с Тонькой стул.

— Финансово не потяну, — тут же отрезает.

— Мы не будем жить в одной квартире, — понижаю голос до угрожающего и предупреждающего собеседника о том, что кому-то следует в претензиях шустро отвернуть и отойти назад. — Что за странные желания и любезные предложения, которые я не принимаю? Подачки от девицы, которая меня совсем не интересует? И вообще…

В памяти всплывает четко и довольно быстро университетская общага и поочередное спаньё на полуторной кроватке со скрипящей проржавевшей в отдельных кольцах пружинной сеткой, на которой прикольно было трахать неуспевающих студенток, предоставляющих себя лишь по доброте душевной, а не корысти ради в виде списанного реферата или подготовки к семинару по Римскому праву. Она мне предлагает ту же лабуду? Это как-то…

«Аморально!» — это сейчас мой всхлипывающий воспаленный разум прошептал?

— Мы обговорили это раньше. Ты не возражал…

— Я передумал — имею право. Нет!

Смирнова поднимает голову и плотоядно улыбается.

— Хорошо. Значит, ты проиграл…

— Ни хрена не значит! Победа есть победа. Ваши как будто детские корявые подписи все точно подтверждают. Подними бумажку, Тузик, которую ты состряпала, я так полагаю, часа два назад.

— Боишься, что с членом, — кивает вниз, но, твою мать, в том самом направлении точно, нисколечко не ошибаясь, попадает, — не совладаешь?

«Ты жив, малыш-завоеватель непокорных теток?» — ментальным образом общаюсь с ним. — «У-и-и-и-и… Отлично. Зайду попозже. Спи и не возникай! Не тот клиент, а я не в форме… До новых встреч! Спокойной ночи!».

— Нет.

— Комната с замком?

— Нет.

— Придется врезать, — дебильным тоном, почти задроченно волшебным тоном, продолжает.

По-моему, я ее могу сейчас прибить?

— Нет, — щелкаю перед ее носом пальцами. — Не слышно, Ния?

— Нет.

Узнаю разлюбезную козявку, присевшую на своего любимого коня. Лихая гусар-девица младшая Смирнова, с которой разговор короткий, как высушенным горохом да о глухую стену — все без толку. Вот же…

— Что скажет твой отец, когда будет твои вещи ко мне таскать, например?

— Я совершеннолетняя, Петруччио. Мне одобрение отца или матери уже как десять лет не нужно. Ты или забыл, или просчитался, или тупо перепутал… Силенки, бедненький, не рассчитал?

— Я не один.

— С женщиной встречаешься?

— Обижаешь, Ния! — немного отстраняюсь от нее и еложу задницей по клеенчатой обивке стула.

— Все-таки один! Значит, лжешь про статус?

— Теперь вот грубо оскорбляешь! — парирую и издеваюсь.

Она не залезет в дом ко мне. Никогда! По крайней мере, при моем здоровье и долгой, безоблачной, счастливой жизни, мелкая нога Смирновой не переступит порог святая святых. Там однозначно все мое! Таким, надеюсь, и останется и после моей кончины. И что за глупые желания и дебильные условия? У нее проблемы с личной жизнью, решила за мой счет бесплатно разрулить, не прикладывая особых усилий? Ей нужен парень? Пусть выйдет в поле, гаркнет, взвизгнет, кинет клич, сиськи проезжающим покажет, так, глядишь, подходящую кандидатуру для себя найдет. С такой игривой внешностью и пусть небольшим, но все же капиталом, отбоя от желающих ее холопов у мелюзги точняком не будет. Готов забиться и… Ей вынужденное пари, что ли, предложить?

— Мы взрослые разнополые люди…

— Тем лучше, Велихов. Значит, разумные, состоявшиеся и юношеской херни не натворим. Едем? — спрыгивает на пол и поворачивается спиной.

— Я ведь не согласился, — прищуриваюсь и вслед шиплю.

— Прощай! — вскидывает руку вверх и, виляя задницей, подскакивающей, словно издевающейся, походкой направляется в свой рабочий кабинет. — Трудоустройством можешь не заморачиваться. Слился, потому что слабачок! Каким ты был, — даже стерва песню напевает, — таким ты и остался…

Р-р-р! Похоже, мой черед — глубоко вздыхаю, в большом неудовольствии закатываю глаза и съезжаю задницей со стула.

— Мы недоговорили, Тоник! — иду за ней, пытаясь упрямой стерве что-то разумное почти на пальцах доказать.

— Отнюдь. «Нет» значит «нет»! А ты, дружок, свободен! Не научился, Велиховчик, на слабо играть. М-м-м, мне так жаль, Петруччио-о-о-о, — скулит, изображая мелкую сучару в течной период, когда большие кобели ее не выбирают, сознательно игнорируя малышку. — Прощай-прощай…

— Хочешь в гости?

Быстро поворачивается ко мне лицом:

— Хочу и именно сейчас!

Надеюсь, что потом о своем любезном, нежном и гостеприимном предложении не пожалею. Ничего не потеряю, если тупо покажу огромную жилплощадь, на которой с большим комфортом самостоятельно живу. Отец отдал в мое распоряжение свою пустующую холостяцкую квартиру. Как мама говорит:

«Неудобную берлогу и необжитую конуру!».

Возможно! Но, как по мне, там очень круто и свободно, к тому же я ее обжил. Пространство — хоть полонез и краковяк танцуй, прокручивая фуэте. Все есть, конечно: и экономичная по содержанию мебель, и мои личные вещи, и книги, и персональный гардероб, и кухонная утварь, плита и мелкая бытовая техника, и мини-прачечная — я стирать люблю, и даже тренажерный зал с «Богданом» — резиновый урод, которого я периодически колю, рублю и протыкаю, когда рассиживаюсь дома в неблагоприятные жизненные моменты, каких, похоже, в скором времени прибавится, если я не скину вгрызшегося в мой загривок Тузика, как надоедливую вшу. А всего-то хотел дополнительного бабла срубить, вспомнить детство и скинуть случайный сплин. Болеть всегда тоскливо… Херня! Я просто пошутить решил. Вот, видимо, в моей шараде непредсказуемо появился чрезвычайно тайный смысл.

Моя жилплощадь по квадратам, безусловно, позволяет взять соседа и не одного, только если случаем ко мне подселенные герои не станут настаивать на чем-то огороженном и собственном пространстве. Ведь на протяжении моей квартиры, согласно так называемому генплану, к счастью или чьему-то сожалению, не предусмотрено ни одной двери и какой-нибудь несущей, ни хрена не вынужденной, стены… Кирпичные колонны, металлические перекрытия, и деревянные стропила — как бы все! Такая вот по задумке прежнего хозяина моя нынешняя квартира.

— Это что? — кошачьим шагом Тонечка вползает в пока что темное и мрачное помещение.

— Возражения? — хлопнув выключателем, врубаю полное освещение своей квартиры. — Сразу говори!

— Офи-и-и-игеть! — запрокинув голову, сиреной в потолок визжит, и тут же тянет с плеч свое пальто. — Куда можно повесить? — протягивает мне, предлагая поухаживать за ней, как за дамой, которую я с определенной целью к себе в дом привел.

Ну, до чего же изворотливая стерва!

— Давай, — забираю то ли куртку, то ли лохматый полушубок, то ли зимнее пальто и помещаю, силой затолкав, в огромный шкаф.

— Спасибо. Боже мой, Боже мой! Как здесь круто и красиво! — кусает кулачки и разрезает, как струной, звенящей нотой си, спокойный до ее сюда вторжения мой личный воздух.

Я что-то, мать твою, никак не въеду в этот писк. Так плохо или слишком хорошо, а, стало быть, я себя обрек на женское присутствие в этом тихом и укромном месте? Ее устраивает, что здесь как будто стадион для домашних соревнований по футболу: вот поле, например, и зрительские трибуны, а там фудкорт и туалеты для фанатов, перебравших с пивом — все при параде и ждет болельщиков и соревнующиеся команды. Футбол по габаритам, безусловно, мини, но это абсолютно не снижает градус восхищения, которое транслирует Антония, пища и прыгая на месте, словно в сказочное место за конфетами случайно забрела.

— Петя-я-я… — обхватив рукой колону, Смирнова заворачивает восхищения, ни разу не споткнувшись в выражениях. — Очень красиво. А где…

— Нет отдельных комнат. Такая планировка. Все? — не двигаюсь и не отхожу от входной двери.

— Ты не сказал, что это…

— Об этом не стоял вопрос, — шумно выдыхаю ртом и нервно скидываю обувь. — Чай, кофе, сок?

— Тут так клево!

По-видимому, Тузик будет свой чаек?

— Кухня там, — рукой указываю направление, — прошу.

— А службы? — семенит туда, посматривая беглым взором по сторонам. — Ой-ой, а это что?

Какая-нибудь чепуха, которая возбуждает Тонечку, как конфетный фантик разыгравшегося мелкого котенка, желающего молочка.

— Все есть. Это квартира, а не хлев. Туда… — грублю и жестким тоном направляю.

— Я понимаю, — Антония опускает голову и резко вскрикивает. — Черт побери! Я обувь не сняла. Петруччио, прости-прости, — она вдруг резко разворачивается и без разбору, с огромной силы, в силу своей дури и неудержимого желания разуться мелким телом на полной скорости врезается в меня, как в неподвижную и правильно припаркованную на обочине огромную машину. — И-и-и-и…

Это еще что такое? Перед собой я вижу темную макушку, гордо выставленный, словно вызовом отмеченный точеный, острый дергающийся в желании «поплакать» женский подбородок и яркие блестящие глаза, длинные завитые, очень четкие и черные ресницы, густые, вычесанные специальной щеткой брови, гладкий кончик носа, как будто что-то шепчущие розовые губы и обворожительный румянец на щеках. Она не красится? Где чертов макияж и жирная вонючая помада? Их нет, а то, что я перед собой размыто вижу — ее природный шарм, наличие которого давно отметил, еще с первой нашей встречи. Смирнова — стерва, шавка, мелкая засранка — вызывающе красива и обворожительно хороша. Я бы… Сжимаю кулаки и стискиваю зубы:

«К черту все здесь разъе. ать, чтоб Нии неповадно было! Не будет жить со мной… У меня в трусах обосновался охренительный стояк еще, похоже, с долбанного магазина, в машине странно отпустило — я выдохнул и неспокойный дух с облегчением перевел, да потому что обогрев салона не включал — вот в чем было дело. А сейчас… Опять голодненький проснулся, словно разыгрался от вечерней температуры и близости красивого, но недоступного по двумя причинам женского тела. Сейчас проснувшемуся я обе должен тихо называть?».

— Тонь… — глядя на нее, стараясь сохранять спокойствие, вкрадчиво произношу.

— А? — Тузик смаргивает, но глаз с меня не сводит.

— Ты залезла сапогами мне на ноги. Это…

Су-у-у-у-ка! Оче-е-е-ень больно!

— Ой, прости меня…

En garde! Prêts? Allez (франц.) — На страже! Готовы? Вперед! В фехтовании команда принять положение соответствующей боевой стойки или оборонительной позиции.