Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 3 Петр

Мне кажется, или Тоник сильно изменилась с последней нашей встречи?

— А как там? — спрашивает Смирнова, перекатывая между тонких, почти детских, пальцев булочный мякиш. — В той стране? Расскажи хоть что-нибудь…

Она как будто стала старше? Не в том, конечно, смысле, что выглядит суровой, очень взрослой тетей, у которой жизненного, в том числе полового, опыта столько, что страшно рассказать, а список показать зазорно. А в том, что у мелкой шкоды и девочки-«осмелься только попросить» определенно появилась грудь, обрисовалась талия и выступили бедра, да игривый и кокетливый то ли карий, то ли серый глаз горит не юношеским дурным задором, а семафорит диаметрально противоположными сигналами, например:

«Хочешь меня, парень? Нравлюсь? А если так?».

По-моему, у самой младшей Смирновой, наконец-то, обозначился тот самый шарм, о котором в народе говорят, как об изюминке или индивидуальном очаровании. Откровенно говоря, она всегда была с небольшой харизмой — бесящей, скотской, аморальной, что ли? Все со знаком минус, с вполне понятным направлением в лихую сторону. Тонька почти профессионально, словно где-то этому училась, доводила до трясучки ближайшее окружение, провоцировала и устраивала соревнования — не на жизнь, а на смерть, кто изощреннее и лучше всех достанет маму с папой, например, или подтолкнет шатающегося товарища в заиленную лужу, в которой он или захлебнется, или очередным опытом обрастет, словно влажная стена сине-зеленой плесенью, от которой, как известно, один раз поймав, не избавишься никогда.

Она, беспощадная и изощренная, всегда смеялась над нашими попытками обскакать или объегорить ее личину. Были… Были, безусловно, и на наших улицах праздники по случаю победы, но все же у Антонии таких триумфальных эпизодов значительно больше. Сергей, ее отец, бил кулаком себя в грудь, и кричал, подбородок высоко задрав:

«Да, моя курочка, да! Клюй в самое темечко трусливых шалопаев. Девчонки — страшная сила, чика! Моя красавица всех ближайших недомальчиков порвет! Я ставлю только на Смирнову. Кто желает еще высказаться? Петр, Саша, Илья? Кто из сопляков покажет класс? Как же вы невест себе найдете, если боитесь подойти к мелкой Нии?».

Его посыл, конечно, был понятен, а мы с трясущимися коленками дрожащими ручонками поднимали, как кость со шматом мяса, отцовский вызов и, как правило, «дружили» всей мужской компанией против жестоких странных игр его младшего неуправляемого ребенка, если хотели хоть какие-то очки в глазах своих родителей набрать. У Смирновых, родных братьев — Алексея и Сергея, — на двоих в сумме вышло на удивление четыре щелевые шишки и все, как говорится, с охренительным заскоком, словно не от той «сосны обыкновенной» произошли, у каждой гарпии в наличии свой персональный вид оружия, как в небезызвестной компьютерной игре. Ведьмы и колдуньи, да и только. А вот у игроков, увы, всего одна жизнь и не слишком трепетно относящиеся родители к их, как правило, трагической судьбе по окончании импровизированного детского ристалища. Все-таки мальчишки не девчонки, а значит, физически сильнее и психически устойчивее, например. Это да, конечно. Но! До первой встречи с неуправляемой и бесстрашной Нией. А после? После «полевого игрока» чары мелкой сучки как будто подменили. Применяла неисчерпаемую силу и жестким образом преобразовывала чувака разноглазая колдунья. Как минимум, в дергающемся, ревущем или взбесившемся от своей беспомощности пацаненке тяжело потом было узнать любимого сынка, на которого отец возлагал большие надежды и, вероятно, ставил деньги или перекидывал конфеты в качестве ставки на пари. Эти стервы — Даша, Ксения, Юлия и мерзкая Антония, словно всадники религиозного апокалипсиса, могли наворотить такого, что, как говорится, тяжело представить, да и вообще, ни в сказке сказать, ни пером описать. Могу сейчас ввернуть одним, ну очень емким, предложением:

«Бешеные бабы! Что с них взять?».

Присматриваюсь к собеседнице напротив и в голове долбаным репитом прокручиваю вопрос, накидывая слишком, как для меня, странных версий:

«Что с ней произошло? Брови выщипала — хм, и что? Прическу поменяла? Да такая же, по-моему. С ее лихих семнадцати у Тоника всегда в наличии короткая, совсем не портящая ее, стрижка, словно под мальчишку, такую даже невозможно на кулак намотать. Как в боях без правил — под стойкий ноль или ноль-пять. Зачем давать своему противнику ощутимое преимущество в виде крупных локонов, которые он мог бы вырвать и в качестве персонального кубка или трофея себе на пояс повязать. Не в пах же ей давать, в самом деле… А она согнется, если ее там неосторожно средним пальцем через это платьице пощекотать?».

Опускаю взгляд и наклоняю голову. Красиво! Определенно. Черные капроновые колготки — тонкие, как для этого времени года, и с какой-то блестящей переливающейся хренью в нитяном узоре. Я ведь вижу ее кожу между топорщащимся верхом голенища замшевого сапожка и подолом вязаного платья, который, чего греха таить, сильно будоражит меня. Нарядец очень плотно облегает тело и представляет тонкую фигуру Нии в выгодном свете… А кому выгодном? Да ей, конечно!

«Помни, „Велихов“, это чертова игра! Смирнова ищет жертву на заклание, а я ей, по-видимому, удачно подвернулся? Ну-ну! Уже себе изображает в красках, как с легкостью победу над Петруччио взяла?» — рисую перспективу, изучая имеющиеся пока немногочисленные входные данные.

Но она стопудово изменилась. В этом я уверен! Вот только не вкурю, что нового или что же с ней не так?

По крайней мере, если бы мерзавка не была отменной тварью, я мог бы поухаживать или приударить за ней, как за потенциальной девой для непродолжительных интимных встреч. В том ли причина, что с Антонией я с очень юных лет, почти с загаженных подгузников, знаком, потому как частенько отлеживал бока вместе с ней в общей прогулочной коляске, когда ленился «ножками по улочке ходить» — так мама часто говорит, вспоминая мое странное и по приключениям и вообще, по общему состоянию, детство? Какая у меня с ней разница? Года два, не больше? Возможно, полтора. Родители, по всей видимости, старались наклепать наследников побольше и скорее. Или суетились и спешили наверстать упущенное, или семьями соревновались — кто кого перещеголяет в плотском деле? Друзья детства почти в одно и то же время собирали материнский капитал, раздаивая сиську радующегося демографическому всплеску государства. По двое ведь у каждого в родительском осадке. Правда, надо бы отдать предкам должное, всех бездельников до ума и самостоятельности талантливо довели, и самое время добавить на финал:

«Вот только на свою седую голову и сморщенную жопу чирей и огромный геморрой приобрели!».

— Велихов? — Тузик толкает меня в плечо. — Заснул, Петруччио?

— Нет. Просто… — опускаю взгляд, пытаясь мысль толковую поймать, да только ни хрена, по-видимому, не выходит. — Что тебя интересует, Тоник? Цены, магазины, рента или… Заграничные кобели? — прыскаю и горжусь собою — как ловко стрелки перевел!

— Боже упаси! — шипит и обрывает.

— А что так? — подмигиваю и готовлюсь слушать ее ответ. Упираюсь локтем в стол, ладонью обхватив свой подбородок, выпучиваюсь и таращусь полным идиотом на нее. Глупо хлопаю ресницами и на каждой гласной букве почти порнографически, ну очень вызывающе, раскрываю рот. — Сплошное разочарование? Имеющийся контингент не радует глаз заказчика в твоем лице? У мальчиков в штанах чуть больше горохового стручка, а яйца, как две фасолинки, прижались и не будоражат женский взгляд? Пустые, глупые? Бедные, что ли? Ты меркантильна, Ния? Откачу последнее назад. Ты просто не такая! Или лучше — такого, который бы удовлетворил твои потребности и соответствовал тебе, страна на свет еще не произвела? Увы, но…

— Не мой стиль. И да, ты прав! Выбрать не из кого. Стручками будешь меряться, половой герой? Фасолинки щипками собирать? Все сводите к штанам и сексу?

— Возраст, Ния. Интересует секс, секс, секс, — хмыкаю и с нескрываемой гордостью в голосе еще раз произношу. — И только секс! А чем еще заниматься в тридцатник?

— Конкуренты, делегаты, резиденты? Планируешь меня под себя подмять? Карьеру строить, Велихов, как вариант для молодого человека. М? Не предполагал такой ответ? Хотя… Ну да, конечно. Ты ведь у нас успешный, грамотный, образованный, профессионально подкованный. Умом не с кем соревноваться? Будешь баб своим хозяйством в городе считать?

Ух, как это больно было. Меряться я не смогу месяцев пять или шесть, по-видимому. Радоваться и гордиться нечем. Запущенный, похоже, случай, моя добровольная оттяжка или детский страх положительного ответа еще не в хронь, но уже в трудное дело погрузил меня мой нехороший венерологический статус. А из уст Смирновой звучит довольно странный и очень неожиданный ответ. Пожалуй, уточню и подчеркну:

«Чрезвычайно странный и в такой же степени неожиданный ответ!».

Для привлекательной и обеспеченной девушки возраста, подходящего для перемены ее гражданского состояния, такой неинтерес к представителям противоположного пола вызывает дополнительные вопросы и возгласы удивления и недоумения. Лично у меня, как у одного из потенциальных, но определенно невозможных, претендентов, на роже определенно транслируется дикий страх и ощутимый трепет:

«У Нии что-то не в порядке с мочеполовой системой?»;

и просится жалкая добавка:

«Как у меня?».

— А точнее можно? Разверни и обоснуй, если не бравируешь и не набиваешь цену.

— Больно надо. А ты, родимый, обойдешься! — Смирнова запрокидывает голову и куда-то в потолок смеется. — В духовники напрашиваешься? Я ведь репутацию на своей страничке быстро настрочу и обновлю твой имидж:

«Мой друг и исповедник — юный Петр Велихов. Берет недорого — всего лишь чашка кофе, булочка с корицей и плитка шоколада в качестве премиальной части, если Ваш грех также плотояден, как и мой».

— И номер телефона не забудь представить, — даю любезную подсказку стерве.

— Сомневаешься, что ли? — похоже, тянется за своим смартфоном.

— Наоборот, я уверен в том, что ты такое с легкостью, шутя, играя, завернешь, но, чтобы лучше выглядеть в глазах потенциальных будущих клиентов, я сразу, не отходя, почти дословно, от этой кассы, вношу необходимые поправки в новый слоган.

— Слоган?

Да, твою мать, херня-вопрос! Цепляется к моим словам, словно подбирает чудо-ключик, но на мои поставленные задачи дает весьма уклончивые и хитрые ответы, о себе не дает подходящей информации, строит глазки, облизывает или закусывает губы… Она флиртует и кокетничает со мной? Тоник неумело заигрывает, подкатывает, пытаясь насадить меня, как червяка-наживку, проткнув своим крюком? Соблазняет, тренирует шарм, симпатию изображает, строит душечку и свою покладистость выкладывает на импровизированный кон?

— Смирнова, выполняя общественное поручение своей конторы, я провожу обычный соцопрос, — строю дурачка и хлопаю глазами, как ярмарочный Петрушка. Похоже, я стараюсь имя оправдать. — Почему привлекательные и успешные малышки остаются в девках, пока им не стукнет сто двадцать лет?

— Считаю, что для успешной женщины брак — лишнее событие в ее жизни хоть в двадцать, хоть в сто двадцать лет. Моя позиция!

— Путаешь понятия, Смирнова. Событие — свадьба, а брак…

— Решил со мной в юриста поиграть? — крутится на высоком барном стуле позади прилавка, за которым мы сидим, как за столом в каком-нибудь французском ресторане. — Или набиваешься в ухажеры? Намеками разведываешь обстановку, спрашиваешь, не замужем ли я? Теперь вот неуклюже интересуешься моими мыслями по поводу «тили-тили тесто — жених и невеста». Давай варианты ответа, горе-социолог. Здесь надо бы подумать…

Боже упаси! Я так больше не рискую. Постоянная девица, потом жена, потом «мамочка» и двуручная пила — определенно не мой стиль. Я выступаю за свободные отношения. Я был женат — на этом все, довольно. Хлебнул и получил урок…

— Я и есть юрист.

— Извини, забыла.

«Не верю!» — но, конечно, про себя.

— Так что по мальчикам? Скажи «да» или «нет».

— Нет, Велихов.

— Феминистка, закоренелая холостячка? — ухмыляюсь и почти зеркально повторяю ее вращения. Только на своем, конечно, стуле. — Мужененавистница?

Твою мать! А на хрена последнее сказал? Сейчас зацепится за определение и продемонстрирует дежурный эквилибр в этом направлении.

— Я очень мудрая женщина, Велихов. Здраво рассуждающая! — вверх отставляет указательный палец, словно истину вещает. — Не упоротая, но разумная. Держу пари, такие тебе не встречались. Ты по слащавым цыпочкам ходок. Любишь куколок и безмозглых куриц…

Ей бы с этим словом аккуратнее обращаться. «Пари», «слабо», «а ты попробуй» или «спорим» следует вычеркнуть из нашего словаря со Смирновой. Я ведь могу ненароком спор принять.

Определенно странный тон и загадочная тема нашей, казалось бы, простой и типа дружеской беседы. Если бы не знал, кто сейчас тут передо мной вращается и лихо чешет языком, то мог бы подумать, что вернулся к бывшей, которая меня словами понукает начать сначала, поскольку она любезно мне в кои-то веки энный шанс на «заново» дала.

— Ты обожглась на личном фронте, Тоник? Получила ранение в область сердца? Был глупый юноша с фасолинами между ног, который бросил эту дикую штучку? Помню-помню, как устраивали двойные свидания и совместные вечера. Как его там по имени? Последний, кажется, был… — подкатываю глаза, припоминая достойного этого экземпляра мужественного героя. — Влад? Я вспомнил или угадал?

— Сменим тему! — резко останавливается, тормозя себя двумя руками, вцепившись пальцами в край стола.

— Согласен, Тузик! — замираю точно так же, напротив нее. — Я слушаю тебя!

Мягко, аккуратно и вызывающе неторопливо Смирнова укладывает руки на гладкую поверхность прилавка, а затем уткнувшись острым подбородком в самое плотное и удобное место в ручной подушке где-то в районе соприкосновения двух кистей, устраивается, по-видимому, с небольшим удобством, прямо передо мной.

— Мне очень жаль, что твоя женщина ушла. Напомни, пожалуйста, как ее имя. Петь…

— Назад-назад, Антония. Слыхала про непересекаемые линии. Сейчас ты дергаешь одну из «этих». Поэтому — «стоп, земля», об этом говорить не будем.

А с ней — вообще! И никогда!

— Прими мои соболезнования, — двигая губами, добавляет жалостливое «пожалуйста» как будто шепотом или про себя.

— Принимаю! — грубо отрезаю.

Переживаю ли я за то, что остался типа «сиротой», когда жены лишился? Определенно — да. Вернее, я перестрадал и перешел на новый уровень, но это совершенно не означает, что об этом можно спокойно разговаривать, тем более с Антонией. К тому же Эля довольно странно успела «наградить» собой…

— Какие здесь местные новости, Тузик? В целом, да и в частности, конечно, — растягиваю рот в улыбке.

— Куры выполняют план по бракам и деторождению. Дашка вышла замуж за безрукого Ярослава, родила ему мальчишку и удочерила какую-то взрослую девчонку, — перехватив, мой удивленный взгляд, уточняет тут же. — Не спрашивай ни о чем, Велихов. Там, как в детском садике — гам, крик, ор и сплошная босота. Юла, кстати, недалеко от рыбки ушла. Она, прикинь, от Свята родила, но с огромной оговоркой — замуж цыпочка, увы, не вышла. Моя курочка — красавица, но не умница. Дала и не спросила сдачи. Он то ли бросил, то ли изменил, то ли навсегда исчез… Короче!

— Что это значит?

— Если бы я знала. В настоящий момент моя Юленька одна, тренирует выдержку и держит осаду, которую ей Котик Красов организовывает. Я уверена, что он ее получит в качестве своего утешительного приза и в благодарность за проявленное терпение и потраченные деньги. Уж больно систа несамостоятельна и ни к чему не приспособлена…

Чересчур надменное и очень субъективное мнение иногда жестокой к близким людям Нии! Рад, что младшая Смирнова себе не изменяет, когда людей смешивает с каким-нибудь дерьмом, возможно, эксклюзивным или крайне дорогим, но все же довольно ходовым товаром, когда дело касается кого-то «обласкать», «понежить» или на ручках «покачать». Даже родственная составляющая эту шавку от злословия не избавляет. Стерва она и есть стерва, хоть с улыбкой, хоть с бешеным оскалом или с посмертной маской на своем лице. Она, что ли, ненавидит свою старшую сестру? Уж больно рьяно поливает Юлю почти отборным, но своим собственным, неподражаемым матом. И ждет, по всей видимости, что я ее в этом поддержу?

— … Она не выживет на пособие по уходу за ребенком и минимальную зарплату, по ее запросам — если откровенно, которую я ей здесь плачу. А зная ее тяжелый характер и хронические болячки «Я сама» и «Все смогу», а также — «В чьей-либо помощи не нуждаюсь», вопрос с ее замужеством восстанет быстро и довольно скоро. К тому же новый или старый ухажер сейчас весьма хорош. Петь…

Увы, она не успевает свою мысль закончить. В стеклянную уже закрытую на ключ дверь кто-то мягко барабанит, словно вор в ларек крадется или строитель прощупывает тонкое место в материале, чтобы насквозь полотно пробить, устроив не полноценный вход, а идеально круглую мышиную дыру.

Антония подскакивает на своем месте и всплескивает руками:

— Черт!

Это вряд ли! Хмыкаю и, закатив глаза, мол:

«Господи, Смирнова! Ты как всегда, в своем репертуаре!»,

не спеша поворачиваюсь в сторону выхода из торгового помещения. Не черт, не дьявол, не демон и не привидение, а всего лишь:

— Мама? — пялюсь на знакомую фигуру, сейчас ладонями упирающуюся в немного запотевшее стекло.

Пока я с открытым ртом и изумлением во взгляде и на своем лице рассматриваю высокую и ярко улыбающуюся женщину, по-детски корчащую мне смешные рожицы, к этой поздней посетительнице с той внешней стороны, в зеркальном отражении по правую все еще стучащую в дверь руку, подходит представительный мужчина:

— И отец? Вот это встреча! — проворачиваюсь на стуле и возвращаюсь своим фасом к насмерть перепуганной Смирновой, спрятавшей себя в ладонях и разлеживающейся, почти слившись с гладкой и чересчур блестящей поверхностью, на столе. — Откроем или прогоним любителей зефира и мороженого?

— Что? — бухтит куда-то в стол.

— Там мои родители, Смирнова. Увы или слава богу? Они не вооружены — зуб даю, но судя по стекающей слюне моей мамы очень голодны. Отец не сможет долго сдерживать свою «милую Наташу», которая, по-моему, подсела на твою продукцию. Ты что тут в яства подсыпаешь? Признавайся, мелкая чертовка. Наркоту? Эй, — осторожно дергаю ее за ухо, — ты там жива? Способна здраво мыслить? Тонь, все нормально? Ты в порядке или вызвать скорую? Полицию на всякий случай и какой-нибудь по назначению госкомитет?

— Как меня достали шутки из разряда «угадай кто» и «подкрадусь и напугаю до усрачки». Что ты там про наркоту ввернул?

— Что это и нехорошая статья, и хороший срок! Тобой определенно заинтересуются, если Велиховы скопом на тебя маляву подадут.

Похоже, мои таинственные визиты нанесли пусть небольшой, но все же ощутимый, ущерб неустойчивой женской психике. Ния вздрагивает от каждого шороха, словно нападения ожидает. Мои подколы ей совсем не помогают. Кажется, я нащупал болевую точку: темнота и одиночество, или уголовная ответственность и колония строгого режима. Тут — одно из двух!

— Боишься? — злобно ухмыляюсь. — Ты со сторожем сидишь. Забыла?

— Господи! — она рассматривает меня с нескрываемым пренебрежением во взгляде и даже в позе, которую слегка переменила после того, как я сказал, что там родные старики желают разбавить наш дуэт собой. — Защитник нашелся…

— Я про собаку говорю, Тузик. ТибО! Неужели про пса забыла? — при этом трогаю пластиковую башку отключенного игрушечного аппарата.

— Недоразвитый придурок! — шипит и шустро прыгает со стула на пол.

Чего-чего? Час назад я был «Велихо-о-о-овчик» и «Как ты меня нашел?»-парниша, еще «холодный», но «такой хороший» и почти «любимый». А сейчас тупой придурок и как будто конченое чмо! У Нии настроение меняется, словно погода в межсезонье: то жара и откровенный зной, то похолодание и дождь с огромным градом. Как там Мантуров упомянул недавно:

«Как будто баба в ПМС!».

Вполне возможно, что Егорыч с определением не ошибся, все четко обозначил, но просто не тому сказал. Вот уж у кого эмоциональная лабильность и непостоянство. Или это не ко всем двуногим, а лишь по отношению ко мне?

— Зато стальные нервы, твердый характер и стабильность, глупенький щенок! — произношу ей в спину, пока она идет по направлению к двери, чтобы открыть свой магазин для поздних посетителей.

— Их просто еще никто искусно не мотал, не ломал и не расшатывал, — не поворачиваясь, отвечает.

Возможно! Но проверять предположение особого желания нет, поэтому:

— Тебе виднее.

— Еще бы! — бормочет, открывая дверь. — Добрый вечер, Наталья Юрьевна!

— Тонечка, привет, — щебечет мать и протискивается в помещение. — Сыно-о-о-ок! — пищит и переходит на жуткий, почти животный ультразвук. Я сильно морщусь и опускаю голову. Была бы у меня возможность, я бы плечами ушные раковины закрыл. Да только возраст так скрутиться мне уже не позволяет. Хотя при некотором желании я еще и не то смогу. — Какая встреча! На улице противно и очень холодно. Бр-р-р! А мы думали, тут уже закрыто. Проезжали и увидели свет и тебя, Тонечка, за прилавком, а тут еще… Гриш, смотри, здесь Петя!

Мама действительно замерзла, потому что слова выстреливает с огромной скоростью, а взглядом бегает по обстановке, словно пытается на чем-то нехорошем подловить нас с Тузиком.

— Добрый вечер! — отец спокойно говорит и сразу направляется ко мне. — Решил погостевать? — протягивает свою руку.

— Захотелось попробовать продукцию, которую ты так расхваливал, — пожимаю папе руку, а ногой подтаскиваю стул. — Вот…

— Не поздновато для дегустации, Петр Григорьевич? — как будто обреченно выдыхает, затем расстегивает свое короткое пальто, садится на мною предложенный барный стул и, отметив мамино местоположение вместе с Нией, лицом спокойно возвращается ко мне. — Ты говорил о важной встрече и неотложных, судя по твоей сверхторопливости, делах. У тебя как будто бы свидание намечалось, да и таинственная девушка уже заждалась. Так спешил от меня отделаться, что аж на стуле в моем кабинете потешно подскакивал. Вспомнил? — играючи толкает меня своим плечом. — Здесь, что ли, рандеву назначил? Сюда спешил? Боялся не успеть до закрытия?

— Решил попробовать пастилу, — ухмыляясь, отвечаю. — «Шоколадница» была по дороге, вот я и завернул. К тому же здесь давний знакомый продавец, а значит…

— На скидку рассчитывал?

— Именно! — хлопаю ладонью по столу. — Я, пожалуй, уже поеду.

— А свидание?

— Отменилось.

— Мне очень жаль, сынок.

— Обойдется, па. Всего хорошего, — порываюсь даже встать, но, по-видимому, у отца другие планы, потому что…

— Придется с этим подождать, тем более что спешки больше нет. Твое свидание сорвалось, уже забыл?

Пиздец! Вот старший Велихов, не прикладывая особых усилий, в угол и загнал меня. Мой отец — страшный человек и офигительный профессионал. Не устану для себя повторять, что с ним такого рода шутки плохи и, как правило, заканчиваются довольно быстро, иногда так и не успев начаться.

— Она, — отец кивком указывает назад, по всей видимости, предполагая, что этим жестом четко попадет не мать, — подумает, что ты специально избегаешь ее. Со мной-то каждый день встречаешься, а тут такой внезапный шанс, а ты решил слинять. Не выйдет, Петр…

Прокручиваюсь на стуле и, зацепившись согнутыми локтями за столешницу прилавка, занимаю весьма удобную позицию для полноценного зрительного контроля за тем, как миролюбиво и довольно щепетильно Антония обслуживает мою мать. Она укладывает в торговую корзинку все, за что одним лишь взглядом способна зацепиться родительница-сладкоежка: пряники, конфеты, мармелад, зефир и тонкие полоски какой-то безобразно тянущейся хрени, одну из которых мама тут же разворачивает и, как ребенок, скучающий за вкусняшкой, быстренько засовывает себе в рот. Видимо, это умственный непрекращающийся днем и ночью труд сказывается на пищевых предпочтениях Велиховой Наташи.

— Это что-то медицинское? — киваю на них, но обращаюсь к отцу.

— Не знаю, но мама отдыхает в этом месте. Я не могу ей отказать и делаю простое одолжение.

Ну да! Сначала он ей, а потом…

— А что взамен?

— Ничего, — отец точно так же, как и я, располагается на своем месте. — Так, как твои дела, сынок?

— Мы виделись сегодня и обсуждали несколько часов назад именно этот момент, — рассматривая носки своих ботинок, говорю. — С того времени ничего существенного не произошло, а стало быть, ответ не изменился: «Со мной и у меня все хорошо!», — сильно скалюсь. — А у тебя, отец?

— Опять что-то затеваете? — мельком замечаю, как он кивает на смеющуюся Смирнову. — Нам стоит укрепить жилье на случай урагана, землетрясения, цунами или извержения вулкана, которые вы с ней обрушите на нас? Стоит Сержа с Женей предупредить или это тайный план, а ты только, как сапер на минном поле при первой и единственной успешной попытке, прощупываешь местность, м? Что с Тоськой запланировали?

— Все без тайн и ничего. Здесь нечем хвастать, как, впрочем, и нечего скрывать. Мы с ней знакомы с детства, но глупости уже переросли. Сейчас общаемся, — усмехаюсь и краем глаза посматриваю на парочку, дефилирующую мимо одного и того же прилавка уже в десятый, если я не ошибаюсь, раз, — вот делились впечатлениями, вспоминали детство и старые курьезы, перемывали кости родственникам и родителям, между прочим, пока вы с мамой не приперлись.

— Помешали, да?

— Скажем так, вы прибыли не вовремя. Но…

— Все понятно! — отец поднимает руки. — Сейчас заплатим и уедем. Продолжите обмен впечатлениями, только…

— Петенька! — тараном мама вклинивается в мой разговор с отцом. — Как дела, сынок?

Пожалуй, на лоб мне стоит присобачить стикер с огромной надписью о том, что:

— Ма, все очень хорошо.

— Я рада, — она растирает и сжимает мои плечи через ткань рабочего пиджака, наклоняется и, обхватив, раскачивается, баюкая меня вместе с собой. — Хорошо питаешься?

По-моему, это лишнее, а я ловлю заинтересованный взгляд и сильно оттопыренное ухо Нии. Прищурившись и не сводя с нас глаз, Смирнова заходит за прилавок и протягивает руку за карточкой, любезно предоставленной моим отцом.

— Отлично, — отвечаю, словно что-то констатирую.

— Заезжай к нам почаще. Саша вот…

— Ты живешь один? — вдруг Тонька задает вопрос и перебивает маму.

— Да, — отвечаю и замечаю значительное и точно неподдельное стервозное участие к простому, как по мне, вполне обыденному факту. Мне кажется, Смирнова шепчет, четко проговаривая:

«Везет же дураку!».

«Что-что?» — на автомате двигаю губами и полосую шавку нехорошим взглядом. По-моему, Антония, не выдержав давления, опять становится собой.

Если Петя Велихов, то обязательно дурак, если Саша, его младший брат, то не стоит даже разговор об этом начинать, а если господа Смирновы, то это сила и определенный фарт. Причем во всем и по любому пустяку и долбаному поводу.

— Тосик, как родители? — отец встает и, поскрипывая, расправляет ноги.

— Как всегда! — она смешно закатывает глаза, цокает и даже дергает головой. — Дом хоть и большой, но жутко неудобный. Места мало. Теперь еще Игорь в наш легион добавился. Нет там спокойствия, а я с большим трудом и очень тяжело человеческую кагалу переношу. Негде уединиться, чтобы не напороться на какого-нибудь Смирнова или очередную резиновую игрушку, которых с появлением Игорька в разы на обжитой площади стало больше. Я, например, не припомню, чтобы меня, как маленькую девочку, баловали таким вниманием. Все было по-спартански и довольно просто, даже жестко, а временами и жестоко, а тут, пожалуйста…

— Игорь? — перебиваю и вместе с этим уточняю. — Это еще кто такой?

— «Слово о полку Игореве» читал? Не помню, класс какой, наверное, седьмой? Григорий Александрович, — с не пойми каких делов обращается к моему отцу, — Вы мне не поможете? Главный герой — князь Игорь — по-моему, сын в нашей жизни сгинувшего Святослава и внук Олега… Наверное, вещий, тот который странным образом погиб… — отец улыбается и пожимает плечами. Не знает папик, что на эту эскападу мелочи толкового сказать. Гриша не привык к такой атаке. Здесь трудно выкатить протест или добиться переноса слушания, здесь нужно слету отбивать. — Это мой племянник, Петя, — прыскает и снисходительно, с оттенком небольшого нежелания, мне, как недоразвитому объясняет. — Помнишь, я говорила, что Юла живую головную боль приобрела…

Могла бы просто объяснить. Зачем душить противника и заниматься интеллектуальным абьюзом? К тому же вероятное побоище было сколько лет назад? Я тогда еще ведь не родился и, возможно, даже облик призрачного проекта у папы с мамой не приобрел.

Она сказала, что в отчем доме ей, как чересчур «большой и крупной» как будто не хватает места. Хм? Насколько помню, у Смирновых просто огромадный загородный дом. Там есть все! Все, конечно, кроме, например, бассейна, зоопарка или комнаты ужасов. Последнее, откровенно говоря, и не нужно. Там есть Тузик и этого вполне достаточно, чтобы сильно в жизни испугаться. Кому не страшно на Ивана Купала, например, тот запросто подхватит оторопь, зайдя в комнату к Смирновой младшей. Ради хохмы или без предупреждения. Она ведь отомстит за это, а ты, как ее обидчик, получишь порцию страшилок и хорошо еще, если не в трусы или в свою кровать. А что касается бассейна, то я не помню, чтобы детвора плескалась в надувном чане с кипяченной водой, который, не прикладывая особых усилий, можно было палочкой проткнуть. Возможно, между прочим, именно поэтому Сергей и Женя не устраивали детский лагерь с резиновой калошей. Зная свою младшую дочь и ее выдающиеся способности, Смирновы младшие не рисковали репутацией и не тратили впустую деньги на то, что эта стерва запросто могла ногтем порвать.

Так что, да! Определенно, с местом расположения тощей жопы Тони проблем как будто нет. Там просторные жилые помещения, есть небольшие, как посмотреть, конечно, летние кабинеты для уединения, бильярдная и столовая под открытым небом, но под тканевым навесом на случай, например, дождя. Лес, река и полное уединение. Тогда о каком неудобстве говорит эта мелюзга?

— Ты уже закончила? — пока я строю догадки, фильтруя проскакивающие версии, спрашивает у нее мой отец.

— На сегодня все, — вскидывает руку и сверяет время. — Пора домой.

— Сегодня на машине? — папа продолжает.

— Нет. Погода не летная…

— Я подвезу ее, — внезапно предлагаю, оставляя право за собой.

Успел как будто. Отец хоть и тертый калач, но такого выпада не ожидал.

— Я вызову такси, Петруччио, — щебечет Ния. Изображает нежность, но тут же кличку называет, демонстрируя внезапно появившийся разлом. По-моему, она со мной играет: подпустит на расстояние удара, а затем сильно ножкой пнет.

— Я подвезу, Тузик. Не рычи и собирайся. Потом «спасибо» скажешь, если посчитаешь нужным. Припудри носик, щетину расчеши и накинь что-нибудь сверху. Сумочка, расческа, телефон и кошелек… Что там у тебе еще?

Отец громко хмыкает и, взяв под локоть странно упирающуюся мать, тянет ее, да и себя на выход.

— Ждать вас не стоит, я правильно понимаю? Милая, ты все взяла, чтобы этот вечер скоротать?

— А? — мама отмирает и, машинально передвигая ногами, оглядывается на меня. — Ния, передай родителям привет.

— Спасибо, Наталья Юрьевна. Обязательно передам. Хорошего вечера.

Сама любезность и общительность! Нет! С этой мелкой бдительность нельзя терять.

— Я на улице подожду, — спешу убраться, чтобы еще чего второпях не наобещать.

— Не утруждайся, — шепчет, посматривая на выходящих из ее магазина моих родителей. — Езжай домой.

— Мне не трудно, Тузик, а тебе дешевле выйдет. Денег за услуги кучера я не возьму…

Успеваю выкурить две сигареты, а вот Смирнова, по всей видимости, пока что не торопится домой. Провожаю взглядом и поднятой то ли в приветствии, то ли в прощании рукой машину своих родителей. Отец сигналит, соблюдая правила приличия, и моргает ближним светом своих фар. Благословляет, что ли? Или предостерегает? Или просто издевается? Его пассажир проверен временем и у него к нему вопросов нет, а вот у меня…

— Куда идти? — словно из-под земли материализуется жуткое видение по правую руку от меня.

— Бл, напугала! — давлюсь дымом, перхаю и отворачиваюсь от нее, чтобы, не дай бог, слюной не заплевать.

— Такой большой и сильный, а такой пугливый! — хихикает карга. — Где твоя машина, Буратино? Я сообщила, что через сорок минуту буду дома. Так что…

Сорок минут? Прикажет стерва своему сегодняшнему холопу лошадку гнать?

— Плохо рассчитала?

— Велихов! — вскрикивает.

— М? — вставляю в зубы сигарету, прикрываю глаза и медленно ядок цежу. — Чего? — сиплю через зубы.

— Ку-да ид-ти? — подавшись вперед, осматривается по сторонам.

— Туда, — обхватываю затянутую в кожаную перчатку маленькую руку и веду ее за собой.

Высоковато, что ли, для Смирновой? Не пойму. Смотрю, как она смешно и по-медвежьи забирается в салон.

— Уселась? — слежу за тем, как Тонька возится, умащиваясь на пассажирском месте, как тянется за своим ремнем, как скашивает взгляд, в попытке изучить обстановку, как смотрит на пока еще пустующее мое место и как что-то шепчет, словно заговор на благополучие дает. — Ния?

— А? — поворачивается и почти стеклянным взглядом окатывает меня.

— Все нормально?

— Да.

Не думаю, что она чего-то автомобильного боится, скорее, здесь что-то человеческое или персональное, личное и связанное со мной.

— К родителям? — забираюсь на свое место.

— Да. Но…

— М? — вслепую щелкаю ремнем, рассматривая чем-то обеспокоенную пассажирку. — Что?

— Ты серьезно насчет подработки предлагал себя? Помнишь?

Все-таки заинтриговал!

— Безусловно, — мягко вдавливаю кнопку запуска двигателя. — Есть другие претенденты? Я кому-то дорогу своим желанием и, я так понимаю, почти родственной составляющей, перешел?

— Этот спор реальный, Петя? Подтверди, пожалуйста. Сегодняшнее пари, которое ты предложил, а потом… Ты помнишь?

Ах, вот оно что! Так и знал, что тот поцелуй не будет лишним. Правда, я чересчур рискую ее здоровьем и собой, конечно. У меня в наличии есть нехорошая проблема, а у девочки почти санированный рот. Но… Что уже произошло, того назад не повернуть. Вся наша жизнь рулетка и смертельно опасная игра. Но рисковать ее здоровьем больше не намерен, а ей не стоит об этом беспокоиться. Не знаю, что в тот момент заставило меня поцеловать Смирнову. Наверное, мое долгое воздержание и наша близость в тот момент сподвигли на такое правонарушение и заставили весьма специфично разбить шутливое пари.

— Вполне, — не показываю заинтересованности и долбаного азарта, который лезет из меня, как дрожжевое тесто в теплом месте из-под кастрюльной крышки.

— Тогда обговорим условия? — Смирнова почти заглядывает мне в глаза. Я чувствую слабое заискивание и знакомый миленький девичий взгляд.

Видит Бог, я очень долго ждал этого «звонка».

— Я весь внимание, — и вместе с этим прислушиваюсь к урчащему голосу автомобильного движка.

— Я хотела бы жить одна…

— Не вижу связи с нашим общим делом, — перебиваю и плотоядно ухмыляюсь. — Но пока! Если объяснишь точнее, то, вероятно, я резко поумнею. Так что ты конкретно предлагаешь?

Сейчас… Вот, кажется, сейчас… Надо подсекать? Или подождать и леску натянуть потуже, чтобы Тонечка не сорвалась?

— Или с тобой, — шепчет предложение, — если ты не возражаешь и это возможно.

— Жить со мной? — поворачиваюсь к ней лицом. — Ничего не перепутала, Антония Сергеевна?

— Надоело. Понимаешь?

— Хорошо. Проехали. И что?

— Если я проиграю, и ты окажешься хорошим учеником и денежным кассиром, консультантом или продавцом, то…

— В качестве награды я получу тебя? — заканчиваю предложение за Смирнову. — Как соседку?

— Да… Или…

«Или»? А когда она успела так повысить ставки? А впрочем…

— Ты мне не нужна, — отрицательно мотаю головой. — Что еще предложишь?

— Мы разрываем спор, Петруччио? Один из нас не согласен с выдвинутым условием, поэтому…

Блядь! Вот так я и попал в расставленные самолично сети. Если я хорош, то Тонечка живет со мной, демонстрируя сепарацию от родителей и теша самолюбие козы, показывая самостоятельность и состоятельность, как взрослого и весьма серьезного игрока. Возможно, даже спит со мной и ублажает? Ни хрена себе игра!

— А если я ужасен, глуп и не талантлив в шоколадном деле?

— Сгинешь из моей жизни навсегда! — оскалившись, шипит, и четвертует взглядом. — Понятно? Все устраивает?

Сколько она дает мне на раздумья? Мне кажется, Смирнова пытается из машины выскочить и в темноту сбежать. Блокирую на всякий случай двери, а после принимаю вызов:

— Да!