Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 13 Петр

Быстро только кошки родятся… Да Мантуров делает взбалмошным девицам щедрое предложение руки и сердца. Откровенно говоря, не ожидал такой подставы от Егора, не предполагал, что он шустро подсуетится и практически в тот же вечер после того, как я обозначил Тузику количество вольных суток на обдумывание и до судного мероприятия по разделу «совместно нажитого» сладкого имущества, предложит выйти деве замуж. Уму непостижимо! Через жалкий месяц с небольшим знакомства:

«Я объявляю вас законными мужем и женой»?

Егор или полудурок — ну, не совсем дурак, конечно, что только хуже, гаже, отвратительнее; или Смирнова — гребаная ведьма, какая-нибудь потомственная панночка с услужливыми вурдалаками и упырями в арсенале, не хватает мелкой разноглазой суке только мифического подслеповатого гигантского урода, который не может даже самостоятельно раскрыть глаза, чтобы окинуть жутким взглядом жертву, избранную каргой в качестве агнца на чтение отходной по ней; или у них великое, высокое, божественное чувство, или это то, что называется красивым словом мезальянс, или это брак по договору, чтобы надурить меня. Рассчитала Тонечка, что за спиной Егора она будет, как за каменной стеной. Сбежала и покинула сферу моего влияния, вот так решила свою самостоятельность мне показать. Или…

Уже дала! Дала себя? Вручила в пользование Мантурову, как это сделала со мной в короткий срок и на спор с наглыми девицами. Судя по ее поведению, которое Ния демонстрировала, когда квартировала в моем доме, протирая простыни и продавливая задницей мою любимую кровать, она довольно-таки легко могла разомлеть всего лишь от осознания своей безоговорочной победы над слабым мужиком, у которого глаза застланы херней от выдающейся, но обманчивой красоты своей избранницы. Все думаю:

«Что или кого мерзавка мне напоминает?».

Сейчас готов ответить:

«Венерина мухоловка с раззявленным беззубым алым ртом».

В точности! Тот же стиль охоты: подпустим их поближе, пощекочем усиками, бюстгальтером и дойками, как женский вариант растения, затем немного потечем, захлопнем пасть и, наконец, начнем не слишком длительный процесс пищеварения. Прожует попавшегося дурачка Венера, растворив его своей отравой, а кости выплюнет наружу, раскрыв ярко-розовые створки для нового урода, который, что вполне естественно, не заставит себя долго ждать.

Она дала ему! Дала! Переспала, сексом занималась, трахалась крольчихой с этим… С этим? Не могу такое уложить в башке. Не может быть! Не может быть совсем… Тогда почему родимый благородного мудилу на полную катушку подключил и вывел весомый контраргумент на свое табло в виде долбаного предложения? Все очень очевидно: решил покрыть позор той дамы сердца, с которой ночью неосторожно был:

«Раз я в ней хозяйничал, то должен поступить, как настоящий джентльмен».

А вот по мне, такая спешка свидетельствует исключительно об одном, что:

«Наш Егорыч — идиот! И только!»…

По второму кругу гоняю перед собой неутешительные результаты очередных анализов. Или я в чем-то и, возможно, где-то нарушаю предписания врачей, или с выводами налицо какая-то блядская подстава. Я ведь дисциплинированно выполняю все, что мне говорят, выписывают, советуют и настоятельно рекомендуют, да только показатели представителей враждебной микрофлоры не спешат сползти по стенке вниз.

«Есть определенные подвижки, Петр Григорьевич» — громко выдыхая, произносит врач при каждой нашей встрече. — «Иммунная система отвечает на лечение, медленно, уверенно, качественно и надежно, но…».

«С сексом нужно подождать!» — я про себя, поникнув и душой, и телом, молчаливо, добавляю.

Вращаюсь в кресле вытянутого зала заседаний и не спешу вернуться в свой кабинет. Здесь довольно тихо, а после заключительного совещания — к тому же и весьма комфортно. В кои-то веки я ни хрена противозаконного, что бы могло вызвать бурю негодования у отца, не совершил. Достойно разрулил поставленные задачи практически на следующий день после двухнедельного причитающегося мне отпуска. Гриша слово-то сдержал и выделил на законное валяние в пустой кровати до трех часов дня на протяжении четырнадцати полных суток оплачиваемое соцпакетом время. План я выполнил и здесь, не стал вилять и строить козни — свои бока солидно отлежал, почитывая классиков, заправляясь кофе с мороженым и шоколадом, которые спер там, где намерен в скором времени полноправным хозяином стать.

— Что это? — за моей спиной раздается голос новоиспеченного жениха. — Ты болен? Велихов? Твою ж мать…

«Пошел на хер, сволочь!» — скриплю зубами и мысленно другими эпитетами чересчур любопытного вознаграждаю.

Откидываюсь на спинку и кручусь из стороны в сторону на кресле, перебирая носками своих туфель по блестящему полу в конференц-зале.

— Что еще тебя интересует, старик? — прикрыв глаза, шепчу. — Что мне показать, чтобы, наконец-таки, удовлетворить твое неуемное любопытство? Штаны уже, по-видимому, могу снять? Считаешь, что мне стоит обнажиться нижней половиной туловища? Или на слово поверишь, но все-таки пощупаешь через трусы? Знаешь, что у одного великого человека, увы, уже не нашей современности, было сказано про чтение писем через плечо? Ты грамотный, а это значит, что Семёныча читал.

— Петь…

— Я все сказал! — рявкаю, обрывая его попытки оправдаться.

Сука! Хоть бы извинился. А я не буду строить из себя стеснительную барышню и все, что он увидел на экране моего ультрабука, в присланном любезной клиникой файле с очередным неутешительным вердиктом на осуществление сексуальных отношений с лицами противоположного пола, не стану кокетливо скрывать.

— Так рассказать подробности или ты, паскуда, сдрейфил от переизбытка информации? Ну?

— Мне жаль. Могу только…

— Я еще не умер, Мантуров. От сочувствий и жалости, пожалуй, откажусь. Ты безбожно дорого берешь. А я еще планирую на твоей свадьбе погулять. Когда, кстати, мероприятие?

— Ния пока думает. Она не ответила.

Ну, надо же!

— Смирнова просто тянет время! — хмыкаю и, подкатив глаза, всезнающим тоном утверждаю.

— Она попросила об отсрочке, а я с этим согласился.

Не только идиот, но и слизняк! Жалкий подкаблучник, идущий на поводу у мелкой бабы. Мог бы ее скрутить, заломить ей руки, заставить скулить шавку о милости, нежности и ласке, требовать решительности и заставить поторопиться со своим ответом.

— «Попросила» — «согласился». Короче, она тебя не любит! Да? — заключаю.

Егор медленно обходит мою спину и, отодвинув кресло рядом, садится за тот же круглый стол.

— Я не считаю, что в этом заключается любовь, Петь. В скорости принятия решений, например. Простая просьба на раздумья делает ей честь и лично у меня вызывает иные чувства и другое мнение.

Изменю формулировку и скрашу новое определение.

— Наш общий Тузик — тугодум?

— Нет, — отвечает Мантуров.

— Уволь, браток. Я сильно истощился. Медикаменты физически изматывают, а побочка стремительно размягчает мозг.

— Тоня — умная девушка.

— Такая мелкая расчётливая стерва? — сощурившись, даю дешевую подсказку. — Предприимчивая крошка, когда вопрос ставится ребром?

— Скорее, уверенная и знающая себе цену. Давай без грубостей?

Ну да, ну да! Без грубостей и только с одами и пиететом. Ее ведь красная цена, например, со мной:

«Под душем постоять и полизать маленькую киску!».

Поделиться «своим мнением» с этим любопытным другом и все в красках рассказать?

— Она выгадывает что-то для себя? Ты не находишь, что твоя зазноба динамо крутит?

— Тоня даст ответ. Я, кажется, попросил.

— Стоп-стоп. Услышал! А положительный ответ, надеюсь? — язвительность транслирую, абсолютно не скрываясь, но с колкостями все же мне следует в его присутствии завязать.

— Думаю, что…

— Как долго, Егорыч? — теперь изображаю полную незаинтересованность в его ответе, рассматриваю логотип лаборатории, в которою свою кровь сдаю, словно консервирую избыток для потомков, вожу указательным пальцем по кнопкам с буквами на клавиатуре, вздыхаю и слушаю пространный немного глупый треп.

— Я не тороплю. Она ответит…

Тут без сомнений — истинно глаголет черт! Но все же взять до хренища дней на обдумывание согласия или несогласия на долгую совместную жизнь — это, по его мнению, полный порядок. Мантуров — дурак, а я не стану в чем-либо ином кретина переубеждать.

— Проехали! Вернемся к этому моменту немного позже. Егор, сейчас хочу кое-что другое у тебя спросить, если ты позволишь, конечно, — прищурившись, откланяюсь от экрана, смотрю издалека на то, что и вблизи было яснее ясного. Я все еще физически опасен, так как дружу с чрезвычайно нехорошими «ребятами». — Мне просто интересно, а в чем, по твоему мнению, заключается…

— Любовь? — перебивает и заканчивает мой вопрос.

— Именно! — не свожу взгляда от напечатанного в таблице с цифрами напротив каждой позиции, по которой я поставлен на учет в соответствующей клинике.

— Ты недоволен? Если да, то чем? — выставив согнутые локти на деревянную поверхность, Егор подпирает себе подбородок и скашивает взор туда же, куда смотрю и я. — То, о чем ты сейчас спросил…

— Ну-ну?

— Я не готов ответить. Считай, что ты меня подловил.

— Тоже подумать хочешь? У вас с Антонией много общего. В петлю лезете, но не знаете из-за чего. Хочешь знать, чем я недоволен? — указываю пальцем в соответствующие строки из старательно расчерченной в процессоре таблице. — Вот этим, например. Тут указаны границы допустимого. Не нужно быть семи пядей во лбу или строить из себя профессионала, чтобы понимать, как далеко я от нужного безопасного предела. Видишь, тут алеет круглый ноль, а у меня солидное отклонение вправо, а это, в свою очередь, означает, что гадость здравствует и жрет меня. М-м-м! А вот здесь, по-моему, — опускаю кончик ниже, — получше картина, но все еще неидеальна. Так мне дальше продолжать?

Стараюсь сохранять хладнокровие и не поддаваться на все жалостливые жесты и наигранное сочувствие, которые исходят от мужика, которому на самом деле все равно, сколько у меня там этих — монад, — нерелл или — идий, или на какие реакции у меня в наличии положительный ответ. Он даже объяснить не может, что его так тянет к этой бестии и что заставило, в конце концов, выдать вслух до чертиков банальную фразу:

«Ты выйдешь за меня?»,

зато его интересует, чем недоволен я и что так сильно меня гложет.

Я не здоров, а Элька от такой херни в качестве сопутствующего заболевания год с небольшим назад в заморской клинике умерла. Уверен, что радоваться особо нечему, впрочем, как и горевать.

Помалкиваем, размеренно и тихо дышим, сопим, вздыхаем, и оба смотрим в одном и том же направлении, в котором пятнадцатидюймовый навороченный экран транслирует мою внутреннюю жизнь и ее нездоровые проблемы.

— Ни в чем себе не отказывай, старина, — спокойно отворачиваюсь и начинаю изучение стены с левой стороны. — Пролистни вперед-назад. Там есть предыдущие результаты, вот ты заодно динамику посмотришь. Потом авторитетно вывод произведешь. Может еще чего мне посоветуешь, только учти…

— Тебе нужна помощь, Петр?

Сально ухмыляюсь и закрываю слезящиеся глаза:

— Я ведь пока не умираю, дружочек, просто не в подходящей форме, не та кондиция и временное воздержание, но…

— Не объясняй. Я хочу помочь, — он подается на меня, почти заглядывая в мой нос, щеку и крепко-накрепко закрытый рот. — Петь, вернись…

— Если хочешь, то можешь половину этих тварей взять себе. Жена тебя поблагодарит, когда получит мой свадебный подарок на ваше торжество, — шиплю через зубы и раскачиваю желваки. — Чего ты приперся сюда? На хрена уселся? Какого черта нагло пялишься в личную переписку? Что тебе вообще от меня надо? Ты же видишь, что я хотел бы побыть с собой наедине. Поэтому, если тебя не затруднит…

— У меня ведь день рождения…

Черт! А я совсем забыл. Весомый аргумент, чтобы навестить меня в конференц-зале. Не мог, что ли, дождаться более подходящего момента. Например, подгадать свою новость аккурат в наш законный перерыв.

— … сегодня! Ты же…

Сегодня? Да чтоб меня! Моя башка совсем не варит, зато всякой ерундой под самый поясок забита. Погряз по маковку в живучих микроорганизмах, а про торжество забыл.

— Естественно! — с щелкающим хрустом разминаю шею и медленно возвращаюсь своим лицом к нему. — Какие планы? Угощаешь? Я хоть приглашен?

— Конечно. Я заказал столик в одном отличном месте. Ничего сверхъестественного.

— Кого еще зовешь? — и снова взглядом погружаюсь в информацию, которую лаборатория мне прислала.

— Тебя и Нию. И все.

Да уж! И этого достаточно.

— Могу быть плюс один? — зачем-то уточняю.

— Естественно.

Кого бы взять с собой? Выбор небольшой, откровенно говоря, с таким-то списком злостных «соучастников», не предполагающих дальнейшего совместного времяпрепровождения.

— Место назовешь? — захлопываю наконец-таки крышку бука, опускаю занавес и заново скрываю свою жизнь. — Дресс-код? Что взять с собой?

Кроме подарка, разумеется. Это, как принято, — само собой!

— В этот раз обойдемся без костюма Адама, а в остальном ограничений нет. Спокойный вечер в ночном клубе на углу Вяземской и Комсомольского проспекта.

— Принято. Знаю, где это. И все? Мой девственный наряд с прошлого раза, я так понимаю, по такому случаю сегодня не подойдет? — подмигиваю. — А если я предусмотрительно подцеплю на причинное место фиговый листок, то пройду модерацию и плюну на все строгие правила заведения, в котором планируем надраться? Заверь меня, пожалуйста, что мы пошло наберемся там? Утешь меня, дружочек, скажи, что пойла на порядок больше, чем твердого продукта. Меня немножечко тошнит, но это только по утрам, — строю глазки, поскуливаю и надменно искривляю рот. — Потравим шустрых гнид отечественным спиртом?

Как я, вашу мать, предусмотрительно забыл, что алкоголь, особенно в больших масштабах, при том лекарственном многообразии, которое я употребляю, мне напрочь противопоказан.

— Я буду с Тоней, Велихов. В планах «вдрабадан» отсутствует по умолчанию.

Вообще не вижу связи! И что тут такого? Другое дело, врач не разрешает, а Тузик в этом благородном деле свободному, не окольцованному мужику, как будто не указ.

— А ты знаешь, — укладываю ему на плечо свою ладонь и губами приближаюсь к уху, — как крошка-Тузик пьет? М?

— Сомневаюсь. Ты наглым образом наговариваешь на мою жену? — выкатывает шутливое возмущение.

— Жену?

— Она моя невеста, а в скором времени — законная жена. Держи пошлости при себе, когда говоришь о ней.

О как! Но:

«Тут поживем-увидим, чувачок!» — хотелось бы ему сказать, да обидеть боязно бродягу.

— А ты не сомневайся, Мантуров. Смирнова — сильно взрослый человек, поэтому закон о «двадцать один плюс» на нее уже не распространяется. Старушка не трезвенная дама. Нальем ей парочку бокалов красного винца, и девочка станцует джигу, ерзая на твоем члене. Глядишь, елозя задницей на коленях в моем присутствии тебе ответит заветное и очень долгожданное «да».

— Я не приму ее согласие тогда.

Пиздец! Какой он душный, тошнотворный, правильный, токсичный! Все четко, точно, ровно, прямо и по графику, согласно регламенту и установленным правилам. Ему не надоело так пресно жить? С каких пор Мантуров Егор Михайлович превратился в неизвестно что?

Как есть кретин!

— Так сколько до события осталось? — вскидываю руку, чтобы сверить время.

— Четыре часа, — не глядя на циферблат, мне отвечает.

Считает минуты, следит за временем, назубок выучил распорядок дня, подстраивается под даму, которая в скором времени прокатит этого чудака. И жалко Егорыча, и смешно, и до чертиков… Обидно!

Я так противен, надоедлив, смешон или скучен, что Тоник решила одним махом — выйдя замуж за него — избавиться от меня.

— Какой от меня подарок? — стопорюсь глазами на логотипе ультрабука. — Чего желает твоя неспокойная душа?

— У меня все есть, Велихов. Просто приходи.

Первый раз вижу человека, у которого все типа есть. Ничего не нужно, он абсолютно счастлив, тешится каждым наступившим днем, трахает малышку, планирует мероприятие и третьим лишним приглашает злобного козла на свое ежегодное торжественное мероприятие.

— Я с пустыми руками не приду, Егор. День рождения только раз в году…

— И слава Богу. Но твоя настойчивость — твое право.

«Вот и не обижайся на то, что в своем клювике, в качестве сюрприза по случаю великого события, принесу» — скалюсь и, зажмурившись, через сомкнутые зубы избыток воздуха в грудной клетке свистом выдаю.

— Давай только без денежных растрат. Петь, договорились?

Обижает гад!

«Господь с тобой, какие траты!» — ухмыляюсь, рассматривая его доверчивую харю.

Но мой недорогой, но, безусловно, качественный и сертифицированный подарок не столько Егорыч, сколько маленькая Тонечка, запомнит навсегда…

Рассматриваю женскую портупею, уложенную в длинную прямоугольную красно-черную коробку из большой по содержанию посылки с дорогостоящими товарами для взрослых, которые предусмотрительно приобрел в том магазине Нии, перед тем, как слить ее, отправить в утиль мелкую предпринимательницу без соответствующей лицензии, прикрыть стабильное и увесистое финансовое пополнение ее кармашка на кружевном переднике и анонимно, но с помощью своего отца и Сашки, отправить ее папуле жирное и нехорошее досье на маленькую дочечку, у которой какой-то странный пунктик на извращениях и чудаковатая двойная жизнь:

«С утра — я шоколадница и сладкая волшебница, а ночами — повелительница тьмы, животного секса и откровенного разврата исключительно под настроение».

Кожаные ремешки и нержавеющие кольца, посредством которых даму можно жестко зафиксировать, стабилизировать и строго обездвижить, раскорячив под себя и прицепив наручниками ее кисти и лодыжки, например, к резному изголовью кровати, сияют и блестят, играя бликами на моем лице и пальцах, которыми я прикасаюсь к тому, что другу через несколько мгновений с пожеланиями передам.

— И-го-го, — тихо ржу, изображая лошадь. — Тебе пойдет, крошечка-картошечка, малышка Ния, — пошептываю, играя с тонкими хлястиками, расположенными по всей видимости в районе бедренного сочленения у неосторожно примерявшей эту сбрую дамы.

Я знатно потрудился в отпуске и совместил приятное с полезным. Отдыхал, меняя сферы своей деятельности: когда томик очередного воздыхателя за истинным, прекрасным, вечным не читал, то шерстил подходящие статьи, штудировал огромные параграфы и восполнял пробелы в том, с чем встретился в своей юридической практике в первый раз, естественно, обращался к профессионалам и плел густые сети, которыми Смирнову и ее «Перчинку» опутал и в которые затем поймал, сдавив ей горло и перекрыв доступ к озабоченным клиентам, заинтересованным не столько в ее продукции, сколько в ней самой. Надоело быть безмолвным свидетелем ее бесед в чате ушлепнутых не сложившейся личной жизнью дураков. Задели, если честно, ее неподдельная заинтересованность в человеческих судьбах и половых проблемах, излишняя открытость с посторонними, нежные шепотки и долбаные эмодзи с круглыми ребятами, выдувающими сердечки из ротешников, как жвачные пузыри. Все эти «жеребцы», «холостяки», «развращенные», «духи прерий», «девственники в 40» и «18–25» виртуально терлись возле Тоньки, словно озабоченные самцы, обнюхивающие набухшую кровоточащую петлю у готовой к спариванию суки. Она не столь искусна в этом деле, чтобы давать советы космического масштаба и такой же по объему глупости. Ее маленькое дело — варить шоколад, размешивать деревянной палочкой карамель, разливать и формировать нугу, тянуть зефир и вату, и выдувать попкорн, затем играть со мной, шутить и быть покладистой и мягкой, любя подкалывать меня и даже побеждать. На последнее я с некоторых пор согласен… Но только в исключительных случаях, когда сам не заинтересован в победе, а слежу лишь за своим участием.

Но сам бы я такое дело провернуть не смог — здесь младший братец мне помог, подключив соответствующие службы, а потом уже вступил в игру спокойный, умудренный жизненным и профессиональным опытом папец. Гриша ласково и мило улыбался, когда читал то, что я на младшую Смирнову успел собрать, роя носом землю. Затем вздохнул и прошептал:

«Что ты хочешь от меня, любезный?».

Велихов с довеском «старший» спросил, а я же в красках все обрисовал, ссылаясь на соответствующие статьи законов, которые Антония нарушает, как будто специально провоцируя меня.

Так все и закрутилось, а на финал:

«Конец тебе, Смирнова!» — я через собранные в ровную и чересчур прямую линию своих губ ворчал.

Интим-товары ушли в небытие, а Тонечка осталась на бобах. Убил двух зайцев: во-первых, уберег ее — так в несколько иной трактовке мои действия звучат — от неминуемого наступления ответственности перед законом, а во-вторых, толкнул в лапы идиота, которому она в ближайшем будущем произнесет свое вынужденное «да».

Мой план, естественно, работает, а сам я занял выжидательную позицию, вот только что-то мерзкое кислотное разъедает изнутри, когда я вижу, как она кокетничает с ним или щерится Егору, словно издеваясь и заставляя… Ревновать того, у кого для этого нет никаких причин?

Смирнова… Это же та чокнутая Смирнова, бешеная визжащая ультразвуком выдра, мелкая девка с шилом в заднице и отбитыми мозгами от бесконечных падений с не слишком высоких — тут, слава Богу — плодовых деревьев наземь в глубоком детстве, когда мы обжирались зеленью, продуцируя на следующий день просто-таки неконтролируемую диарею и адскую рвоту, выворачивающую нашу сущность наизнанку. Она кто угодно, но не та, из-за которой можно тронуться башкой и основательно поехать крышей, подхватывая пятками подскакивающий на черепице, составленной из частых-частых извилин резной конёк.

Закрываю крафтовый пакет с логотипом магазина, уже покинувшего касту конкурентоспособных торговых заведений интернет-пространства в целом и нашего города в частности, и двигаю подарок по барной стойке, у которой несколько минут подвисаю, пока жду прибытия будущей четы Мантуровых. Что-то не торопятся ребята? Наверное, Тузик долго, но плотно и довольно жирно красит свои губки или выбирает праздничный декор.

— Петр? — наклоняется ко мне незнакомое и знакомое одновременно улыбающееся мужское лицо. — Добрый вечер, — мужчина тянет руку.

Где я видел этого болвана? Прищуриваюсь, немного отстраняюсь, пытаюсь потерянную резкость навести, и с этой целью закусываю нижнюю губу, как будто что-то давно забытое припоминаю. Тонкие и правильные черты лица, волнистые растрепанные, длинные, как для мужчины, русые волосы, располагающая к себе улыбка, умные серые глаза и слегка заросшая щека, засиженная огромным роем черных мелких мух — чертова уйма родинок, словно парень загорал под дуршлагом. Ему бы простоквашу на харю следовало нанести, а он, по-видимому, собой гордится:

«Роковых тайн на скуле до хрена — работает симпатия на пацана».

— Яр! — сопоставив все признаки, наконец-то вспоминаю человека, стоящего передо мной, дружелюбно улыбаюсь и сразу же протягиваю Горовому свою руку. — А ты что здесь забыл?

— Привет, Велихов! — женский голос доходчиво все отвечает.

О! Теперь, чувак, ты можешь ни хрена не говорить. Выразить братку сочувствие, он ведь вынужденно водит на цепи свою домашнюю пилу.

— Выгуливаешь жену? — киваю на Дашку, стоящую рядом с Ярославом.

— Решили развеяться немного, — отвечает.

— Спиногрызов пристроили? С ними твой старшой сидит? — рукой указываю на свободный барный стул. — Посидите со мной?

— А ты кого-то ждешь? — сначала подсаживает задницу Смирновой бывшей и самой старшей, а затем, предварительно поинтересовавшись у своей мадам удобно ли ей и все ли хорошо, садится сам.

— Тоньку с Егором! — отпиваю из стакана то, что в ожидании заказал.

— Рано начал, — шипит рыбка-Дашка.

Не того пилить решила! Посоветовать несчастной переключить свое внимание или унизительное мороженое заказать?

— Все принял к сведению, Дари, — нагнувшись над барной стойкой, повернув к ней голову и встретившись с глазами абсолютно не милой кудрявой женщины, грубо отрезаю. — Яр… — рычу спокойному соседу, — будь добр…

— Считаю, что кумпарсита права. Пока они прибудут, ты будешь в не в том состоянии. Что за повод?

— День рождения Мантурова, — отвечаю и замечаю у входа Егора вместе с Нией.

А вот и сам виновник торжества!

— О! Уже пришли, а я абсолютно трезв и даже огурцом.

Как будто бы!

Горовые синхронно, как по команде, одновременно направляют взгляды в том направлении, которое я задаю им, кивнув подбородком на выход из полутемного помещения.

— Присоединитесь к нашему столу? Егорыч — очень щедрая и гостеприимная душа.

— Мы не приглашены, — шипит Горовая. — Товарищ, — дергает за локоть мужа, — пойдем.

— Я приглашен с друзьями. Смирнова, успокойся, в самом деле, — теперь слегка откланяюсь назад и полосую злобным взглядом ее вздыбленный горб и дергающуюся копну волос.

Брак — тяжелое бремя! Попробуй такую шуструю укомплектуй. Хочу выразить сочувствие брату по несчастью, да, похоже, Ярослав не возражает быть у этой нервной под тонким и высоким каблуком.

— Мы не будем вам мешать, — говорит мне.

— Подключитесь и будете с тоской взирать на двух юристов и младшую двоюродную сестру. Прости, Яр, я путаюсь в определениях, кем приходится Антония тебе, а ты ей. Короче, — прыскаю, — здесь все свои, а я пришел с компанией, о которой говорил виновнику заранее.

Правда, изначально речь шла всего лишь о «плюс один». А мы сделаем скидку и поблажку на мой гуманитарный склад ума и неспособность сосредоточиться на техническом задании от заказчика. Скажем так, я очень грубо просчитался и захватил в чем-то выгодную, например, в количестве поглощаемой еды, ворчащую о порядочности и неудобстве Дашку.

Егор поднимает руку в знак того, что заметил нас, затем обращается к испуганно разглядывающей обстановку Тоньке и мягко осторожно тянет ее к нам, держа за руку позади себя.

— Будет весело, ребята, — отставляю свой стакан и прокручиваюсь на барном стуле, располагаясь передом к приближающейся паре. — С подарком не заморачивайтесь. Егор сказал, что у него уже все есть, — кивком указываю на почти подпрыгивающую за его фигурой Нию, — а вот и доказательство, друзья. Сегодня великий день…

Четырнадцатый! Но не от Рождества Христова, а от даты, в которую я огласил последнее условие пари. Ей стоит согласиться на предложение о браке или разделить со мной шоколадный бизнес в случае своего провала.

— Добрый вечер! — Мантуров пожимает руку Ярославу. — Рад видеть.

— Мы случайно встретились, если что, — бормочу себе под нос, не спуская глаз с Антонии.

Тонкая фигура, затянутая в короткое слишком узкое темно-синее платье с глубоким декольте, с полным отсутствием украшений и каких-нибудь вычурных предметов типа цепных ремней или брошей времен ее прапрабабки, которая кляла всех встречающихся на ее пути неспокойных кобелей. Ничего особенного, но мужской фантазии разгуляться определенно есть где! По ощущениям и в силу жизненного опыта предполагаю, что тыл там тоже оголен, а сама Смирнова стопроцентно без белья: ни швов, ни странных выпуклостей, идеальная гладкость и ни единой складки. Красивый и торжественный наряд, который подчеркивает ее достоинства, имитирует вторую кожу и будоражит не только разум, но и бессознательное состояние недремлющего «малыша».

«Давно не ныл? Чужой товар, парень, не под твой карман. Ложись-ка и не скули о том, что ты не можешь получить» — сильно сглатываю и тут же отвожу свои глаза.

— Поздравляем, Егор! — стрекочет Горовая. — Извини, пожалуйста, что мы не вовремя, считай, что вклинились и сами напросились…

— Даша-Даша, перестань. Спасибо, ребята, за поздравления и за ваш, пусть и неожиданный, визит. Идемте за стол? Петь? Ты с нами? Заснул, что ли?

Вручить сейчас? Или до третьего тоста подождать? За что, как правило, пьют, поднимая третью рюмку, одергивая задранные на коленях брюки? Если память мне не изменяет, то за любовь и прекрасных дам, которые всего достойны.

— Поздравляю! — резво спрыгиваю со стула и братаюсь с Егорычем, встречаясь жестким взглядом с глазами насмерть перепуганной Смирновой. — С днем рождения, старина.

Подмигиваю ей и шепчу губами, не произнося ни звука:

«Все будет хорошо! Скажи ему „да“!».

Тонька странно округляет рот, словно видит что-то адское перед собой, мельтешит глазами, дергается и пытается вытянуть зажатую Мантуровым свою ладонь. Она шипит и резво крутится.

— Его-о-о-р, — скулит, изображая почти вселенского масштаба скорбь на своем сегодня очень кукольном лице.

Спокойное, как для ночного заведения, место, услужливые официанты и достойный стол, шутки, тосты, непрерывно и без остановки сыплющиеся на виновника торжества; перемигивание сестриц, их частые отлучки в то место, в которое они ходят только группками; наши вдохи-выдохи и вздохи, грубый мат и язвительное хихикание, но лишь когда девицы покидают нас; громкий смех, легкое толкание и пожелания «здоровья и всех благ» — мы очень четко соблюдаем протокол и ведем себя, как подобает, закусываем, общаемся и выпиваем, да только спокойный Ярослав держит горло на суше и в тепле, потому что непредусмотрительно прибыл в это заведение на своей машине, как карга на дорогой метле. А вот на третьем тосте, как себе и обещал, я наконец-таки передаю через весь праздничный стол пакет с мигающей радиоактивной опасностью для особо посвященных в это дело эмблемой, которая, как и было задумано, не скрывается от въедливых и пытливых глаз маленького злобного зверька. Антония сверкает не разглядел, увы, какого цвета глазом, скрипит зубами и очень сильно сжимает ручки в кулачки, а я, естественно, замечаю побелевшие костяшки и дрожащие тонкие фаланги, перебирающие внутреннюю часть ее кисти.

Что так девочку задело? Память, видимо, еще жива, а сама «маман» тоскует за погибшим детищем, за своим прибыльным интимным делом? Или ей невыносимо осознавать то, что сей подарок был приобретен в ее, увы, теперь закрытом магазине, а возможно то, что подношение в некоторой степени касается ее.

«Не забыть расспросить Мантурова об ощущениях после жесткого перепихона, который будет после того, как он облачит кобылку в кожаную упряжь» — мысленно зафиксировав простое напоминание, повиливая бедрами и бубня какую-то херню себе под нос, я неохотно удаляюсь на долгожданный перекур.

Ну, слава Богу, я один! Уперевшись задницей в подоконник в мужском туалете, потягиваю ядовитый никотин и наслаждаюсь дымом, который через ноздри выпускаю. Причмокиваю громко, пощелкиваю языком и, зажав сигарету между средним и указательным пальцами, вытаскиваю ее из своего рта, чтобы скинуть пепел в банку, подпрыгивающую рядом от моего задушенного смеха, который я транслирую, словно затянулся чем-то нехорошим, что вызвало чересчур нездоровую эйфорию у потребителя запрещенного товара. Щурюсь, нахально ухмыляюсь, плотоядно облизываюсь, снимаю с губ осыпавшийся и прилипший к слизистой табак, пьяно передергиваю плечами и тут же прыскаю от смеха, вспоминая, как Тузик тявкала, что:

«Мой подарок слишком пошлый, к тому же никому не нужный, очень грубый и совсем не современный».

Она так истово нудела, наигранно почти рыдала и всячески пыталась оскорбить меня: то я ни черта не догоняю — «деревянный мальчик и трам-пам-пам» — что это вообще такое; то я бестактный и грубый друг, который решил поиздеваться над ее Егором, то я чертов балагур, который принял декорированную шлейку для большой собаки, типа какой-нибудь овчарки из французских Альп, за товар для постельных игр взрослых теть и дядь. Она отчаянно хотела выставить меня чокнутым придурком, а в результате сама смешно смотрелась, а после неосторожных слов сестрицы о том, что в ее интимном магазине наверняка такие штучки тоже есть, когда вся доблестная ватага количеством не больше двух уродов — Мантурова и Горового — одномоментно повернула свои лица к ней в надежде послушать умные рассуждения или жалкое подобие отмазки от того, что ей предписала подруга по семейному гнезду, Смирнова сникла и лицом и речью, и в кои-то веки, надеюсь, что навечно, проглотив язык, заткнулась. Курю и выражаю слабую надежду, что сникла навсегда или до нашей новой встречи.

Дверь в накуренное мною помещение вдруг открывается и пропускает «ого-го воинственную как» Смирнову.

— Ты… — шипит Антония, направляясь очень четким шагом ко мне. — Ты… — выставляет указательный палец и тычет им мне в грудь. — Черт…

— Это мужской туалет, Ния, — через зубы, сжимая сигарету, говорю.

— Выйдем? — оглядывается по сторонам, тут же замечает свое отражение в зеркале, одергивает слегка задравшееся на бедрах платье и поправляет колечки красиво — чего уж тут о чем-то говорить — уложенных коротких волос.

— Мне и здесь неплохо, — ухмыляюсь. — Чего тебе?

— Что ты себе позволяешь? — через зубы произносит.

— Ничего такого. Разве что сигаретой девочку не угостил. Желаешь присоединиться? — одной рукой протягиваю ей пачку, а ладонью второй похлопываю по подоконнику, разыскивая зажигалку.

— Я не курю, — бросает беглый взгляд еще раз в зеркало и тут же перекрещивает руки на своей груди. — Велихов!

— Угу? — вынимаю сигарету изо рта и снова убираю пепел. — Что, злобный Тузик? Я весь внимание. Так сосредоточен, что даже страшно. Чего тебе, маленький щенок?

— Что это за… — вижу, как смущается, как отчаянно подбирает подходящие слова, как следит за тем, как в общем смотрится, как держится неоперившимся молодцом. Она старается, да только все без толку. Смирнова повержена своим же оружием. Ее разрекламированный ею же, как это ни странно, ходовой товар попал в те или, увы, не в те большие руки. О последнем узнаю позже, когда мой деловой партнер поделится со мною впечатлениями о ночи, в которую он с Тонечкой опробует все эти кожаные поворозки и колечки. И все же маленькое уточнение: если Мантуров осмелится или Антония подставит тельце под собачью, исключительно по ее мнению, шлейку.

— Зачем пришла? — смотрю на усыпанное пеплом дном банки и пальцами давлю недокуренную сигарету.

— Что ты еще хочешь? Я ведь все сказала.

А вот об этом могла бы и не напоминать…

После моего неоднозначного и вызвавшего бурю наигранного и очень лживого негодования подарка, Ния решила преподнести свой и выдала при всей честной компании, что принимает любезное предложение Егора и окажет ему свою честь, став его законной женой. Дашка взвизгнула и захлопала в ладоши, Ярослав сдержанно поздравил будущего молодожена, перегнувшись через весь стол, здоровой рукой он шлепнул по плечу сосредоточенного и в то же время умиротворенного известием Егора, а я, надувшись и состроив буку, отвернулся, разыскивая официанта, чтобы попросить горячительной добавки для празднования того события, к которому кому-то предстоит еще готовится, чтобы не ударить в грязь лицом. Чего я, собственно говоря, и добивался, то и получил сегодня вечером сполна. Но что-то непредсказуемо проснулось и странным шепотком напомнило о себе, словно я на этом празднике не наелся и требую добавки в виде сладкого стола. Не знаю, что меня так сильно завело, разозлило и заело, как будто хрень какая-то в душе скребет…

— Я выйду замуж за Егора, Петя.

— Причина? — сформировав из своих пальцев когти, цепляюсь ими за край окна. Раскачиваюсь вперед-назад и полосую стерву взглядом.

— Причина? — подходит слишком близко и по-змеиному вытягивается ко мне лицом. — Ты, что ли, издеваешься?

— Ну да, — усмехаюсь. — Давай, Антония, наверное, сделаем так. Я начну, а ты закончишь предложение…

— Пошел ты! Придурок деревянный!

— Я выхожу замуж за Мантурова, потому что… — взмахиваю рукой, понукая ее озвучить свое обоснование. — Ну же? Теперь твои слова.

— Он хороший и порядочный мужчина, — спокойно отвечает.

Это я и без нее прекрасно знал. Правда, у этого задрота есть проблема с несоблюдением личных границ другого человека, но, вероятно, в последнем виноват тот человек, а стало быть, я сам. Дать бы ему по роже, когда он без тени всяческого стеснения сует свой нос в МОИ дела, перегибаясь через МОЕ тело, установив острый подбородок на МОЕМ плече.

— Таких полно, Смирнова. Ты всех намерена собой одарить, выйдя за каждого, кто позовет тебя, замуж?

— Чего тебе еще?

— Еще разочек, Ния, — отталкиваюсь от того, на чем сижу, пошатываясь от выпитого алкоголя, плавно выпрямляюсь и встряхиваю ноги, вальяжно, мягко и неторопливо, подхожу вплотную к Тузику и с высоты своего роста смотрю на заглядывающую снизу на меня девчонку.

У нее красивые и очень умные разноцветные глаза…

Я таких не встречал, ни разу в жизни. И кто бы что ни говорил о том, что это генетическая шутка, природная насмешка, сбой в цепочке ДНК, несмертельный, но довольно странный дефект, особенность, крутая фишка, как по мне, это очень мило и совсем не страшно.

— Не смотри, пожалуйста, так, — Тоня смаргивает несколько раз, а на последнем действии закрывает веки и прячет свои глазки, но странным образом зачем-то приоткрывает рот. — Мне тяжело… Что ты делаешь, Петя?

Второй раз за неполные десять минут Смирнова называет меня по имени. Это ведь тоже что-то значит или я придумываю, накручиваю и ошибаюсь, выдавая простое имя собственное за что-то многозначительное, существенное и очень важное.

— Я выхожу замуж за Егора, потому что… — еще раз почти шепотом, выдыхая ей в лицо, произношу.

— Он сделал предложение, — мягко отвечает и всхлипывает.

Все обаяние и красота Смирновой на хрен испарились. Дура она и есть дура! Недалекая и очень приземленная девица. Такой неутешительный для меня ответ и вывод не скрасят даже ее прекрасные глаза.

— Выходи за меня! — наклонившись к ее уху, говорю. — Я предлагаю!

— Петя-я-я-я… — пищит и немного откланяется назад.

Укладываю руки ей на талию и прижимаю податливым, но упругим телом к себе, на корню срезая жалкую и читаемую мной попытку скрыться и задом уползти в кусты.

— Я сказал то же, что и твой Егор! Что скажешь? Не расслышала? Мне еще раз повторить? С этим нет проблем. Итак, выходи за меня, Антония. Я предлагаю тебе стать моей женой.

— Ты… — злобно шикает и пробует на крепость своими кулаками мою грудь.

— Непорядочный? — перебиваю ее и дергаю, принуждая прекратить членовредительство, которым она тут занимается.

— Да, — мотает в подтверждении головой и тяжело вздыхает, убирая руки и вытягивая их вдоль своего тела.

— Ты ни хрена обо мне не знаешь, а делаешь дурацкий, абсолютно ложный вывод. Я ведь не такой…

— Велихов, отпусти меня, пожалуйста. Я хочу уйти. Это же…

Мужской туалет, в который запросто могут зайти невольные и неудобные свидетели, например, Ярослав и тот же Мантуров — новоиспеченный жених, который шустро сделал предложение и любезно предоставил прекрасную возможность, словно одарил собой, Антонии доказать свою существенность и значимость — или кто-нибудь еще. Сегодня в этом заведении не аншлаг, конечно, но все-таки не без посетителей мужского пола. Так что, да! Сейчас возможно все.

— Выходи за меня, Смирнова, — осторожно дую ей в лицо, выдыхая пары того, чем основательно заправился, когда выслушивал все тосты во славу везунчика Егора и его будущего счастливого брака с миниатюрной Нией.

— Ты…

— Нехороший? А какой я? Тоня? — аккуратно встряхиваю тело и перемещаю одну руку ей под лопатки, тем самым теснее прислоняя Тузика к себе.

Прижимаю подбородком ее макушку, вожу туда-сюда, поглощаю носом тонкий аромат ее парфюма и трогаю губами слегка завитые темные волосы, сегодня чересчур послушные и уложенные стриженным коротким кандибобером.

— Расскажи, пожалуйста, — прошу и прикусываю локоны, когда они встречаются на моем пути.

— Я выйду за Егора.

— Я не уеду, Тоня. Ты не выгонишь меня из родного города.

— Ты ведь обещал. Такое было условие. Это чертово пари, — Смирнова жалко ноет и начинает подгонять слезу. — Пусти! — опять подключает руки и пальцами впивается мне в лицо. — Не трогай меня, козел…

Плохое место, неподходящее для душевных излияний время и случайный свидетель, который видит то, что мы делаем, обнимаясь перед зеркалом в мужском отхожем месте.

Горовой заходит туда, где мы сражаемся с Антонией и в охренеть каком огромном изумлении широко раскрывает рот. Яр тут же опускает голову, выказывая свою мужскую солидарность, затем быстро поворачивает ее в сторону, но вдруг возвращается своим лицом и смотрит прямо на меня, сверкая жестким и почти бесцветным взглядом.

И ты, похоже, тоже Брут! Однорукий правильный осел…

— Тонь… — шепчу в мельтешащую передо мной темную пахучую макушку. — Тонечка… — к ней обращаюсь, а Горовому через зубы говорю. — Это не то, что ты подумал… ВЫЙДИ!

Он поворачивается и закрывает дверь… Да! Я долбаный везунчик.