Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 31 Петр

Трудно… Тяжело… Сурово… Ах, как сложно-то! И почти невыносимо… Хоть плачь, ей-богу!

Ее персональный запах. Трепет маленького, гибкого и очень худосочного тела. Неуверенные, как будто робкие, несмелые, движения. Рваные поцелуи. Жалящие укусы, щипки, причмокивающие звуки и клацанье зубов, лишь когда неосторожность проявляем. Горячий шепот, протыкающий насквозь барабанные перепонки. Страстные объятия и странные, почти бредовые слова:

— Я не могу… Не могу больше… Слышишь, Велихов? Ты понимаешь, что я говорю?

С большим трудом, если честно, но все равно утвердительно, как животное, мычу:

— М-м-м, — губами терзаю предложенную мне для ласки шею.

— Не могу… Без теб-я-я-я-я, — хрипит, сильнее запрокидывая голову назад.

Тоня расслабляется, обмякает, заваливается на меня и повисает, зацепившись подмышками за мои руки, согнутые в локтях.

— Если ты вдруг… — хватается за плечи, подтягивается, карабкается, вонзается ногтями в шею, запускает тонкие и вытянутые пальцы мне в волосы, раздирает кожу и почти вгрызается в мои щеки, подбородок, щетинистые скулы. — Не отталкивай меня! — рычит мегерой, забираясь голосом мне в ухо. — Я этого не хочу!

И в мыслях не было! С чего она взяла, что я способен остановиться и сказать:

«Довольно! Иди на место, Туз. На сегодня хватит. Давай-ка, маленькая, спать».

— Не отпущу, — заверяю, утыкаясь носом в основание ее шеи. — Как ты сюда вошла? Как? Как? — на каждый вопрос поцелуем оставляю печать на нежной коже. — А-а-а? Тосик, ты жива?

— У меня есть ключ, Петруччио, — тихо стонет и задушенно хохочет. — Щекотно, ай-ай-ай!

Точно! Как я мог о таком забыть! Совсем башкой поплыл и растерял логическое мышление, которым кичусь по долгу службы и под соответствующее настроение.

— Ты голоден? Будешь ужинать?

— Очень… Буду!

Тоня упирается ладонями и оттаскивает себя от меня.

— Я могу приготовить. Что ты хочешь? — расфокусированным взглядом пытается установить с моими пьяными от страсти и переизбытка чувств глазами необходимый нам обоим зрительный контакт.

— Нет-нет, — мотаю головой, наклоняюсь к ее губам и, широко раскрыв свой рот, захватываю Тонькины уже хорошо истерзанные мной губы.

Смирнова ноет, прогибается в пояснице и таранит меня нижней половиной своего тела, сильно упакованного в жуткую резину.

— Сними это с меня, — раскинув руки, свесив их плетями, просит. — Очень душно. Мне в этом тяжело дышать. Грудь сильно сдавливает. Все болит.

Видимо, придется переиначить первый отзыв или настрочить второй, прикинувшись «покупателем номер 2».

— Тебе идет такой прикид, — с издевкой пырскаю, цепляю пальцами язычок на «качественной и рабочей» молнии ее сильно приоткрытого декольте, тяну замок, раскрывая половинки верхней части костюма женщины, способной впаять мне нехороший срок за неоднократное и грубое нарушение закона. Однако есть одна загвоздка:

«А по какой статье мне предстоит впоследствии на зоне срок мотать?».

Сопротивление представительнице закона? Обман, подлог, скрытая нажива или намеренное и неоднократное уклонение от налогов? Я бы предпочел иную формулировку, но сейчас совсем не соответствующее настроение.

Поддерживаю Тоню под спину, сдираю платье с одного плеча и тут же приникаю к обнаженной груди, упакованной в какой-то просвечивающийся… Пеньюар?

— Господи… — сипит Антония. — Сними же это, — водит верхней половиной тела, выгибается, словно судорогу ловит, буравит животом перевозбужденный пах. Почувствовав, по-видимому, мое желание, ойкает, дергается и приподнимается. Желает сверить все чувства и приметы, которым подтверждения не нужны. Все читается без слов и весьма красноречивых взглядов наших глаз, обезумевших от того, чему сейчас становятся случайными свидетелями.

Растаскиваю лиф форменного платья, грубо дергаю, прикладывая внушительную силу; запустив большие пальцы ей за пояс, скатываю почти презерватив, но никак не предмет женского ролевого туалета; как полагается, внезапно стопорюсь на круто обозначенных тазовых косточках, еложу латекс по выступающим бедрам — там, естественно, приходится почти с мясом рвать, — а после Тоня, семеня ногами, наконец-таки, скидывает все сама.

Сказать, что:

«Слава Богу, полегчало», означает, ничего дельного и важного, на самом деле, не сказать.

Второй, значительно повышенный, уровень эросложности, ребята! Ее воздушное нижнее белье. Прозрачная ткань лифчика телесного цвета, кофейно-черное кружево, атласная тесьма, бесконечные рюши, строго выделанные банты, крохотные сердечки, редкие цветочки и низкая посадка почти отсутствующих трусиков отключают мою мыслительную деятельность и запускают распахивание ротовой дыры и почти неконтролируемое слюноотделение, которое я на подбородке языком ловлю.

— Господи, — развожу руки, блаженно улыбаюсь, прикрыв от удовольствия глаза, — Ния, ты крохотное божество. Кто ты? Я ведь прав, да? Ты идеальна, космически волшебна! Откуда ты взялась такая? — прищурившись, рассматриваю гибкое тело из-под опущенных ресниц.

Твою мать! Мне мешает полумрак и нервное движение пламени огромного количества свечей. Все мелькает перед глазами и не дает сосредоточиться на той, с которой я сегодня и все последующие ночи проведу. Кто бы что ни говорил про сложные незарегистрированные отношения, я готов поспорить с каждым о том, что такое брак и что такое:

«Я тебя люблю!».

Безмолвно двигаю губами, признаваясь в чувстве к той, с которой целую вечность был знаком. Как это произошло, что я смотрю на полуобнаженное тело женщины, плыву мозгами, плавлюсь от желания и не осмеливаюсь без вот этой долгой подготовки то, что мне предложено, взять. Хочу, чтобы ей было очень хорошо, чтобы она стонала подо мной, чтобы просила добавки, чтобы сама все предлагала, чтобы всегда была, чтобы не кончалась, чтобы… Чтобы вместе, чтобы только с ней, чтобы навсегда!

— Тебе нравится? — сводит вместе бедра, скрещивает ноги, выставляя носок, предлагает на обозрение одну острую коленку, а я таращусь на ее лобок, который на меня выпучивается через просвечивающиеся кружева.

— Да, — сглатываю и поднимаю на нее глаза. — Извини, — ничего тактичнее не придумал, — у меня закончились слова. Иди сюда, — прихватываю ее локоть и подвожу к себе. — Ты моя! — шепчу ей в губы.

— Хорошо, — улыбается, показывая идеальный белый ряд. — Я ведь не возражаю.

— Моя! — еще раз подтверждаю.

Наверное, слишком резво двигаюсь, потому как Смирнова взвизгивает, когда я забрасываю ее себе на плечо и шлепком по заднице приказываю лежать покорно и дожидаться своей участи, от которой ей сегодня не спетлять.

— Ай-ай! — размахивает ногами, задевает мой живот и бедра, а потом я определенно чувствую, как Тонькин большой палец на ноге прокладывает дорожку по моей ширинке, отпуская и придавливая «малыша».

— Напрашиваешься? — сжимаю ягодицу, сдвинув нижний край воздушной тряпки, прищипываю половые складки и нажимаю на кнопочку женского «звонка».

— Ай! — Смирнова приподнимается, изображая ласточку на моем плече. — Господи-и-и, помилуй, помилуй, — с присвистом шепчет, вспоминая подходящие молитвы для благосклонности сегодняшнего палача.

Возле изножья торможу, кручусь вокруг себя, словно выбираю подходящее место для казни непослушного щенка, который заливисто хохочет на моем плече и лупит кулачками по спине, задевая зад.

— По-хорошему совсем не понимаешь, да? — ставлю Нию на пол и сразу же впечатываю в себя, далеко не отпуская, осторожно заправляю волосы ей за уши, песочу локоны через сведенные тисками подушечки своих пальцев. — Мягкие и длинные. Быстро выросли. Не обрезай их больше.

— Тебе нравится? — немного влажными глазами заглядывает мне в глаза.

— Да…

Смирнова извивается, двигает ногами, упирается пятками в матрас, вытягивает носочки, сильно выгибая и без того высокий подъем. Сжимает в кулачках простынь, формирует симметричные складки, имитируя крылья маленького ангела, упавшего на землю. Упавшего к моим ногам, а потом — и под меня. Я покрываю это тело собой, придавливаю, обездвиживаю, взяв все в свои руки. Фиксирую ее предплечья, возвышаюсь над ерзающей Нией, представляя в ярких красках, как медленно в нее войду.

— Раздень меня, — внезапно ослабляю хватку, отстраняюсь и сажусь на согнутых коленях в ее ногах.

— С удовольствием, — подмигивая, приподнимается на локтях.

Ей-богу, это сучья пытка! Кто из нас двоих больший искуситель, соблазнитель, кровожадный людоед, которому на животную изюминку терзаемого ожиданием партнера наплевать, трудно сейчас сказать, потому как Туз абсолютно не торопится с одеждой, заставляя меня от нетерпения изнывать. Она смакует каждое свое намерение и приближенное к замедленной съемке действие, внимательно следит за моей реакцией, которую я выдаю при каждом неторопливом движении, которым она меня терзает, воспитывая полностью отсутствующее или все же несколько ослабленное терпение.

У нее прохладные руки, сильно заинтересованный взгляд, ярко-алые припухшие от поцелуев губы и… Разноцветные глаза! Тоня гладит мою грудь, ногтями проходится по соскам, царапая и обрисовывая контур, а затем к каждому теплыми губами прикасается. Она решила испытать меня на стойкость, прочность, продолжительность и скорость? Не уверен, что в первый раз смогу долго продержаться. А если учесть, как методично и целенаправленно она меня заводит, то не кончить бы за три не слишком погружных толчка. Подумаю об этом после, а пока…

Смирнова — известный манипулятор и очень непосредственная цыпа. Вот и сейчас Ния измывается, терзая лаской мое тело и напрочь игнорируя желания, когда я намереваюсь перехватить ее и все в свои руки взять. Она оглаживает мои бока, опускается ниже, шустро расправляется с ремнем, вытягивает его, щелкает мягкой кожей и подмигивает, предупреждая меня. Не сдохнуть бы от огромного количества нежности, за которой я соскучился и которую Антония готова подарить за «просто так».

— Закончила? — затаскиваю ее к себе на обнаженный пах.

— Э-э-э… — опустив голову, рассматривает единственную точку соприкосновения, ерзает, пытаясь припарковаться на звенящее от напряжения возвышение. — Что-то не так? — она просовывает между нашими телами руку, обхватывает член, направляет и пытается меня в себя впихнуть.

— Тихо-тихо, — словами останавливаю ее намерение, губами прикасаюсь к скуле, прокладываю дорожку поцелуев, заваливаюсь на спину, увлекая ее за собой. — Не торопись, — еще раз повторяю, лаская шею.

Она расслабляется на мне, вытягивает ноги, полностью копируя собой мое тело, укладывается на моей груди, а пальцами настойчиво играет с крохотным соском. Сдавливает, потирает, оттягивает и ставит мелкий крест в вершине, как на покоренном пике.

— Петя?

— А?

— Прости меня, — лепечет очевидную херню. По крайней мере я совсем не догоняю, за что Антония извиняется.

— За что? — пытаюсь заглянуть в прячущееся на мне лицо и скрытые под ресничным занавесом игривые глаза.

— Я сильно разукрасила тебя, — оставив сосок в покое, проводит невесомо пальцем по моим щекам и скулам.

— Неважно. Переживу.

— Больно? — поднимает голову и кисло смотрит на меня.

— Нет.

— Мне очень жаль, — выдыхает прямо в губы.

— Тяжело сдержаться, да? — прыскаю.

— Ты такой… — почти молниеносно вытягивается мелкой коброй и несильно прикладывает кулачком мое плечо. — Бесишь, деревянный мальчик!

— М? — киваю, подзуживая ее.

— Такой, — похоже, кому-то тяжело подобрать подходящие слова, — такой, такой… Ты очень вредный и просто-таки невыносимый.

— Вредный? Невыносимый? — опускаю руку ниже, щекочу поясничный прогиб, пальпирую дырочки, обвожу по контуру хрупкий копчик, раздвигаю ребром половинки и массирую промежность, протолкнувшись пальцем на одну фалангу.

— М-м-м, — лбом утыкается в мою грудину.

— Я очень удивлен, — медленно растягиваю, заставляя Туза обильно продуцировать вязко-липкий секрет.

Тоня влажнеет, и сама насаживается на мой палец.

— Чему?

— Что ты не потеряла ключ.

— А? — с обидой изумляется.

— Молодец, конечно. Я не ожидал, — убираю палец и тут же двумя руками крепко обнимаю как будто бы стекающее с меня маленькое тело.

Перевернув нас, оказываюсь снова сверху, в обычном выигрышном положении настроившегося на продолжение мужика.

— Как ты хочешь? Что нравится? — прикусываю подбородок, пока жду хоть какой-нибудь ответ, посасываю кожу, пробую на зуб, натираю языком, вылизываю и запоминаю вкус, запах, стопорюсь, фиксируя только-только зарождающийся кайф.

— С тобой хочу, — слишком просто отвечает. — Как ты предпочитаешь…

А я с тобой! Похоже, наши шутки подошли к логичному концу. С первым взрослым поцелуем игра, наконец-таки, пошла на спад.

— Смирнова?

— Не тяни с этим! — раздвигает ноги, возится, потираясь о меня и поскуливая, произносит. — Пожалуйста…

Не помню, когда впервые встретил Нию. Когда мне было сколько лет? Два года? Два с половиной? Три, а может, пять? Кажется, она всегда была. Рядом, возле, позади, но всегда довольно близко. Странно, что сейчас мы с ней в одной постели, а я не чувствую, что собираюсь пересечь черту и с лучшим другом переспать.

Наверное, потому, что я с ней не дружил. По крайней мере этого не помню, а мы с Антонией кто угодно, но однозначно не друзья. Я, откровенно говоря, не верю в теплые и задушевные отношения с лицами противоположного пола. Всегда найдется повод, чтобы исправить то, что как будто даже слишком противоестественно или противоречиво.

Теплая кожа, бликующая от света разноперых свечей, сосредоточенный и вместе с тем расслабленный, спокойный взгляд, которым она меня вознаграждает, когда мы с ней встречаемся глазами. Я не могу перестать целовать ее. Каждый участок маленького тела, каждый уголок, фрагмент, частица — все доступно не только взору, но и моим губам. Она отзывчиво тянется за мной, отдается и собой сполна благодарит за ласку, которой я ее кормлю. Антония просит продолжения. Сегодня я его ей дам. Затягивать не стану…

Наигравшись с ее телом, смочив ладонь своей слюной, провожу между нешироко раскинутых женских ног. Там горячо и слишком влажно. Не пожадничала Тонечка на смазку. Беру с тумбочки фольгированную квадратную плоскую упаковку, о края которой совсем недавно оцарапался, разрываю, вынимаю необходимую для нас защиту, раскатываю и, стиснув зубы, удовлетворенный результатом со свистом выдыхаю.

— Пожалуйста, — Ния водит плечами, подползает ближе, приподнимает таз, предлагая мне себя.

Обхватываю ствол одной рукой, передергиваю, а второй легко похлопываю по блестящим половым губам, круговыми движениями растираю выступившую влагу, нажимаю на припухший клитор и вместе с этим приставляю член к ее входу.

Тоня замирает и не отводит от меня глаза. Это ступор, обратная реакция или предвкушение? Сейчас, по-видимому, все узнаем. Улыбаюсь, подмигиваю и подаюсь вперед, внутрь проталкивая себя.

— А-а-а-х, — Ния громко выдыхает.

Проникаю, прохожу еще, как будто бы осматриваюсь, обживаюсь, все-все в мельчайших подробностях запоминая. Разрушена последняя преграда, а миниатюрный бастион достойно пал. Мне бы радоваться и праздновать победу, а я… Застыл, как каменное изваяние, и истуканом замер!

Кровь стучит, пульсирует, пробивает дырку в черепушке. Перед глазами пелена, а в ушах шумит набегающая на берег шустрая волна. Оглох, ослеп, потерялся и основательно завис. Я падаю, придавливая девочку собой. И тотчас до моих ушей доносится внезапный окрик, а следом летит душераздирающий писк:

— Петя, что с тобой? — Смирнова шустрит и ерзает. — Ты… — повернув голову, утыкается в мою шею, обхватывает одной рукой и сильнее прижимает к себе. — Господи, Петя-я-я…

Хлопаю глазами, знакомлюсь с нашей ретроспективой, которую так некстати мозг решил мне ретранслировать, пока я Тоньку не покрыл и не распахал.

— Все хорошо, — на ухо ей шепчу.

— Ты…

— М? — приподнимаюсь и встречаюсь с ней глазами.

— Ты забыл? — краснеет и смущается. — Не помнишь, да?

— Забыл? — ни черта не догоняю из того, что она стрекочет. — Что не помню?

Речь сейчас, вообще, о чем?

— Забыл, как это… Ну… Как надо. Да? Ты понимаешь?

Если честно, то ни хрена не понимаю. Но обидеть не хочу, поэтому:

— Тосик, дай-ка мне одну минутку.

За шестьдесят секунд, вполне возможно, я в себя приду!

— Угу, — водит пальчиком по плечу и вместе с этим по-детски кривит губы.

Похоже, она считает, что этой близости я не хочу. Сильно ошибается. А я, как только отойду от фантасмагории, которую несколько секунд назад в ускоренном порядке просмотрел, докажу, что хочу, могу и буду… Я буду с ней всегда!

Опираюсь на предплечья, смещаюсь, даю свободу, выхожу и снова проникаю. Смирнова улыбается, заключая в ладони мое лицо.

— Вот так, — шепчет, подстраиваясь под меня.

Ей-богу, словно в первый раз! Неспешно двигаюсь, единением наслаждаюсь, запоминаю каждую черту, ужимку и подмигивание, которые она мне демонстрирует, налаживая взаимно обратную связь, пока я медленно раскачиваю нас.

— Не отпущу, — рычу, оскалившись и не сбиваясь с ритма движений, перфорирующих ее нутро.

Антония смеется, передергивает плечами и, оторвавшись от подушки, приближается губами к уху, в которое со сбившимся дыханием произносит:

— Петя, я не уйду.

— Не отпущу, — не слушаю и как будто бы в горячке мотаю головой, выпрямляю руки, уперевшись ладонями по обеим сторонам от ее плечей, наращивая темп и увеличивая глубину проникновения.

Ния закусывает нижнюю губу, зажмуривается и выгибает шею, упираясь лбом в матрас.

— М-м-м, — забрасывает ноги мне на поясницу, подстегивая пятками.

— Давай вместе? — резко замедляюсь, перемещаюсь, ловлю ее ответное желание глазами. — Тос, ты со мной?

— Да-а-а…

Бархатная кожа, к которой хочется прикасаться. Мягкие послушные волосы, накручиваемые мной на палец. Сбившееся дыхание, непроизвольные движения губ, словно женщина читает заговор на обретение личного счастья, трепещущие ресницы и зажмуренные глаза.

— Петя? — шелестит Антония, водя затылком по моему животу.

— … — не отзываясь, перебираю пальцами по сильно выпирающему плечу, подставленному, видимо, специально для того, чтобы я его посткоитально приласкал.

— Велиховчик? — выкручивает шею, обращаясь ко мне, поворачивается лицом. Изгибает брови, морщит лоб и поджимает губы, формируя на подбородке сумбурный кожаный рисунок.

Еще чуть-чуть и Смирнова пустит крупную слезу.

— Что? — подмигиваю, удобнее устраиваясь на подушке, наклоняю голову к плечу и не отвожу от Нии глаз.

— Как твои дела? — спрашивает у меня.

— Нормально.

— Нормально — нормально? — уточняет мой ответ.

— Отлично, — авторитетно заявляю, подтверждая свой манифест, с ленцой прикрываю глаза.

— Отлично — отлично? Или…

— Иди сюда, — цепляю пальцами женское плечо и тяну Смирнову на себя.

— Ай-ай-ай, — вопит и не дается, расслабляется и тяжелеет, почти полностью заползая на меня.

— Иди сюда. Кому сказал? Ния!

Тузик переворачивается и, вцепившись пальцами мне в плечи, скользит змеей, подбираясь выше, почти вплотную к моему лицу.

— Что угодно, мой господин? — как будто кланяется, демонстрирует почтение, но в то же время издевательски хохочет.

— Рассказывай, — прокашлявшись, хриплю.

— Что рассказывать?

— Как ты жила? — двумя пальцами обхватываю острый подбородок и вынуждаю ее смотреть прямиком в мои глаза.

— Нормально, — себе под нос бормочет.

— Нормально — нормально? — повторяю ее издевательский ответ.

— Великолепно! — пытается освободиться от моей руки.

— Нужны подробности. Этого недостаточно.

— Тебе в душ не пора?

— Пора, но после того, как прослушаю твой отчет. Итак? — дирижирую ей начало.

— Спешу и падаю. Ага-ага. Смотри туда, Петруччио, не я ли там к трибуне подошла, чтобы огласить регламент и уже неактуальную повестку дня? Спотыкаюсь, распластываюсь, но упорно встаю и двигаюсь дальше. Съел?

— Все? — дергаю носом и с некоторым шумом втягиваю воздух.

— Все! — отрезает, почти показывая мне язык.

— Чем была занята? — настаиваю на подробностях.

— Ничем, — пожимает плечами.

— Это ведь скучно! Не поверю, что ты ничем не увлекалась. Туз, напрягись! Сделай одолжение.

— Я скучала, Петя. Скучала. Слышно? — освобождается от захвата. — А ты строил обиженку, да?

— Нет, — заторможенно ей отвечаю потому, как тяжело представить и понять, что она только вот сказала. — Тонь, с чего ты взяла, что я на что-то был обижен?

— А? — щипает угол моих губ, отстраняется и рассматривает то, что натворила. — Чувственный рот, Велихов? Умные глаза? Независимый нрав и чертовски непоседливый характер?

— Опять реклама? Ния, ты услышала меня?

— С характеристикой согласен?

— Как ты жила, Тонечка? — фиксирую ее лицо в своих ладонях, надавливаю на щеки, по-утиному вытягивая губы.

— Отпусти!

— Как?

— Я, черт возьми, скучала без тебя. Везде искала тебя, ждала, что заявишься. Перемахнешь через балкон, например. Припрешься без приглашения, начнешь качать права, — с визгом отзывается на мои слова. — Скучала, скучала, скучала! Доволен? Между прочим…

— Почему не звонила, не писала, не искала встречи? — перебиваю, не даю договорить то, что она хотела бы еще с нескрываемой обидой в голосе мне сказать.

— Я злилась на тебя. Между прочим…

— Тонь…

— Да! Я очень сильно злилась, Велихов. Дай же мне, в конце концов, сказать.

— Прости, — почти неслышно произношу.

— Что? — прищуривается и еще несколько раз переспрашивает. — Что-что? Что ты там себе под нос сказал?

— Тонь…

— Проехали, Буратино!

— Меня зовут, — от чертового прозвища начинаю заводиться, уменьшаю громкость звука, насупливаюсь и шиплю, — Петр! Черт возьми, Ния…

— А ну-ка, не кричи на меня, — хлопает ладошкой по моей груди. — Не смей на меня голос повышать. Запомни, Велихов!

Да ни черта я не хочу запоминать! Подскакиваю, подкинув на себе крохотное тело, провернув его в воздухе, подстраиваю самым лучшим образом, и быстренько впиваюсь в губы.

— Лежать, — в промежутках между поцелуями, отдаю приказ.

Смирнова крутится, брыкается, пытается избавиться от меня. Тоня сводит в тонкую прямую линию свои губы, стискивает зубы и задушенно мычит. Не собирается выбрасывать белый флаг!

— Я скучала… — шепчет, когда я все же прекращаю ее целовать.

Обвожу пальцем тонкий контур ее губ, прикасаюсь к носу, продвигаюсь по идеально ровной площадке, подбираюсь к переносице, останавливаюсь на перепутье — не знаю, к какой из двух бровей скорее подобраться, рисую незримые картинки на идеальной, гладкой коже, запускаю пятерню в Тонькины волосы и поднимаю их, оголяя красивое лицо.

— Я тоже, — склонившись, трогаю губами ее лоб, а Тонька жмурится и как будто бы с неприязнью морщит нос.

— Взбодримся? — подмигивая, предлагает.

— Что это значит?

— Ты настойчиво просил новостей. Пожалуй, об одном событии мне стоит упомянуть, раз уж мы с тобой достигли апогея. Сама не понимаю, как могла запамятовать. Это все ты виноват…

И снова, видимо, придется каяться!

— Я встретила другого мужчину, Петр, — голосом специально делает упор на моем имени, — пока ты губы дул, — прыскает и прикрывает рот рукой. — Так внезапно, так неожиданно. Как в сказке! У меня, по-видимому, где-то рядом ходит фея-крестная.

— Что ты городишь?

— Правду говорю, — сквозь руку произносит. — Это было как бы между прочим. Практически за чашечкой кофе я развлечение себе нашла. Съел? — на последнем слове высовывает язык.

— Кого? — прикрыв глаза, со свистом выдыхаю.

— Красивый парень. Голубые глаза и хорошо подвешенный язык. Речь не мальчика, но мужа. И ты знаешь, а он так — вроде ничего! В общих чертах, конечно, не красавец, но не без способностей. И потом, мужчина не должен быть внешне слишком привлекательным. Красивый муж — чужой муж.

— Муж?

— Угу. Когда говорят о мужской красоте, то, как правило, употребляют эпитет…

— Слащавый, вероятно?

— Вот видишь, ты сам все прекрасно понимаешь. Вот ты, например…

— Что по твоему новому знакомому, Антония?

О себе я и так все прекрасно знаю.

— А я уже все сказала. Он точно ничего! — сформировав из пальцев кольцо, показывает очень убедительный знак. Мол, все хорошо!

«Да ничего хорошего!» — про себя шиплю, делая ударения на всех буквах «о», которые про себя жужжу.

— Кто он?

— Высокий рост, волевой подбородок. Он юрист, Петруччио.

На последнем слове сжимаю клешни на ее боках. Смирнова ойкает и устраивает вращение веретена, которому на хвост с большим трудом цепляют пряжу.

— Я слушаю! Продолжай!

— Мы с ним танцевали в ночном клубе. Он был слишком галантен, от себя весь вечер не отпускал. И ты знаешь, он мне понравился. Его настойчивость и необидчивость свалили наповал.

— Валялась в ногах у мужика?

— В таких ногах, Велиховчик, не грех и поваляться.

Про это, если честно, не желаю знать.

— Предложение уже сделал? — обрываю абсолютно не содержательный рассказ.

— До этого еще не дошло, конечно, — она подкатывает глаза, а я принимаю сидячее положение, удобнее располагая Смирнову на себе, — но все к тому идет.

— Как его зовут? — обхватив Тоньку под коленями, покидаю вместе с ней кровать.

— Неважно! — забрасывает руки мне за шею, притягивает к себе и в губы произносит. — Какая тебе разница, Петруччио, если я его уже люблю. Хоть горшком пусть мальчика зовут, а сердцу не прикажешь. Вот ты, например…

— Что я?

— А-а-а, забудь! — отмахивается, как от назойливой мухи.

— Быстро как-то, — несу Смирнову в сторону ванной комнаты. — Не находишь? Потанцевали и уже несетесь в ЗАГС?

— Э! Помедленнее и спокойнее, — озирается в попытках направление нашего движения понять. — Э, любезный, чики-рики! Куда это мы идем?

— Любезный? — ухмыляюсь, вздергивая угол губ.

Любимое, почти запатентованное выражение моего отца звучит из уст Смирновой чересчур развязно.

— Куда идем? — качает ногами, подпрыгивая у меня на руках.

— Тебе нужно освежиться, цыпа? Уж больно ты горяча.

— Я в душ не хочу.

— Достаточно того, что туда хочу я, — ногой толкаю дверь, а задницей придавливаю выключатель.

— Петя — нет! — Тонька полосует меня, окатывая блеском своих глаз. — Немедленно поставь меня, — пытается подвести гипноз и неслабое психологическое вливание.

«Только ни черта здесь не сработает, малыш!» — прищуриваюсь как будто глохну от ее пронзительного голоса и, зайдя в кабину, локтем быстро задвигаю стеклянную дверь, гарантированно отрезая нас от мира.

— Ты скоро об этом пожалеешь, — выставляет мне под нос указательный палец, кончик которого я незамедлительно прикладываю на зуб. — Я предупреждаю! — раздает угрозы. — Тебе не поздоровится. Спорим?

— Нет, — быстро отвечаю. — Спорить больше не будем.

— Серьезно, что ли? — жмется ко мне, теперь скрестив руки на груди. — Нет?

— И ты с первого раза прекрасно все расслышала. Нет! — опускаю ее и подталкиваю к стене под лейку. — Сейчас будет горячо! Зажмурься, что ли, цыпа.

— Еще раз скажешь «цыпа», — выставляет пальцы, формируя из них звериные когти, — я тебя до крови раздеру.

— Приму к сведению, но ничего не обещаю.

— А ты все же, — прищуривается, подбирая сочное определение, — красивый гад!

— За красоту не стану благодарить.

— Не стоит, — задирает голову, подставляясь под крупные капли. — Погорячее, если можно.

— Шкурку не опалишь?

— А ты меня полечишь, — гладит грудь, размазывая капли по смуглой коже, заводит ладони в подмышечные впадины, сжимает полушария, приподнимая и выставляя их вперед, на обозрение, фактически насилуя мои глаза.

— Еще чего-то хочешь? — касаюсь взглядом выставленных прелестей.

— Угу…

Совместное купание под душем после премьерного секса с Нией превратилось во второй заход и бесконечный петтинг между третьим и долгожданным отходом ко сну. Устала девочка за долгий вечер и половину бессонной ночи — опять моя вина.

Ее голова сейчас покоится на моей руке, а сама Тоня располагается на боку, спиной ко мне, уперевшись голым задом в пах. Перебрасываю вторую руку через ее тело, притягиваю к себе и утыкаюсь носом в немного влажные отросшие темные волосы.

Забытый или невозвращенный специально ключ от моей квартиры… Испорченный, по всей видимости, десерт, так и оставшийся стоять на журнальном столике… И суетящийся пес, который никак не может отыскать свое место, чтобы там устроиться на ночлег, свернувшись пластиковым калачом. Для полноты картины не хватает только чьего-нибудь неподходящего звонка.

Перегибаюсь через спокойно сопящую Тоську, фиксирую темный экран моего смартфона, валяющегося на полу возле перебирающего лапами электронного щенка.

«Пусть в этом доме сегодня будет гробовая тишина» — мысленно заклинаю высшие силы сохранить наш покой и не провоцировать только-только вот заснувшую роковую тьму, у которой женихов, что мусора из семечковой скорлупы.