Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 35 Петр

Ее тонкие пальцы живо расправляются с пуговицами моей рубашки: она скребет ногтями перламутровую пластину, поворачивает тонкий диск и проталкивает его в узкую петлицу, которую перед этим немного расширяет. Розовые губы шевелятся, склеиваются и липнут друг к другу, затем как будто бы замедленно размыкаются, обрывая тоненькую шкурку, а Ния, кажется, при этом суфлирует себе, беззвучно проговаривая:

«Раз-два, раз-два, раз-два-три!».

— Пе-е-т-я-я-я, — глухо стонет, слегка отстраняясь, в то время как я нагло подаюсь вперед и вниз в безуспешной попытке поцеловать ее, целиком и полностью сосредоточенную на процессе моего одевания. — Стой, пожалуйста, ровно! Ребенок, что ли? — гнет в ответ на мою назойливость, ладонью упирается мне в грудь и с хлипеньким нажимом пытается оттолкнуть. — О! Господи! Ты, как монолит, глыба каменная! Тебя не сдвинешь…

— М? — пожалуй, еще один настойчивый разок. Щекой укладываюсь себе на плечо, намереваясь ухватить Туза, целюсь прямо в шею, а получаю маленькой ладошкой по губам.

— Ты успокоишься? — она, похоже, начинает заводиться.

— Нет, — звонко крякнув, тут же затыкаюсь.

— Все! — несильно хлопает по планке, старательно разглаживает складки и как бы издалека рассматривает свою работу. — Красивый, черт подери! — и тут же удовлетворенно хмыкает. — Жених, одетый по последней моде! Ты денди? Наглый франт?

— А по-русски, девушка? — парирую, по-идиотски мерзко скалясь.

— Иди туда. Быстренько! — вытянув ручонку, суетящимися пальцами указывает на какой-то уголок, в который мне, как молочному теленку, надо забежать, а там, конечно же, изобразить покорность и чего-то подождать. Надеюсь, что не человека с топором и в грязном фартуке!

— Это приказ? — быстро оглядываюсь, обозревая выбранное место, и не впечатленный тем, что там увидел, незамедлительно возвращаюсь к ней лицом. — Туда я точно не пойду. По доброй воле, разумеется. Однако, если ты настоятельно рекомендуешь удалиться, то я, пожалуй, откинувшись, на диване посижу.

— Мне нужно одеться, — выставив на пояс руки, недовольно бормочет.

— И что? Кто тебе мешает? Одевайся, сколько тебе влезет, сколько душе будет угодно. Стесняешься? Так я смотровую камеру прикрою. Луч света не просочится через плотный занавес. Вот так, — одну ладонь укладываю на глаза, попадая пальцами на брови и чуть-чуть на лоб, а для пущей убедительности второй рукой зачем-то прикрываю рот. — М-м-м, — мычу, мотая то ли в горячке, то ли в судорожном припадке головой. — М-у-а!

— Что с тобой? — хохочет Ния.

— Я никуда не денусь, не уйду, Туз. На это не надейся. Мне помнится, что ты сама предложила не разделяться и не заниматься — как ты там изволила выразиться — «забубенными делами». Еще на каких-то бабулек ссылалась. Мол, так старые люди говорят, но ты, естественно, обновлена, модернизирована и, само собой, несуеверна. Что ты громогласно заявила, когда я предложил всего лишь на один денек разъехаться, чтобы соблюсти обычаи и ненароком кого-нибудь не сглазить?

— Я сказала, что не верю в приметы! — почти молниеносно отвечает.

— В точности! Так вот, и я не верю…

Но кое-что на всякий случай в сумочке держу, пополнив закрома по наказаниям. Так сказать, предусмотрительно подстраховался. А то, сами понимаете, мало ли что может произойти! С этой женщиной были случаи непостоянства, неуверенности и спонтанного забега. Хоть и не на длинные и по времени непродолжительные дистанции, однако прецедентом полнится моя памятная казна. Могу в мельчайших подробностях восстановить события совсем не глубокой давности о том, как я, высунув язык, носился по лесам, стараясь воззвать к ее благоразумию и призвать мелкую к порядку. Или к его подобию. Неважно… Черт!

— Ну, хорошо! — кривляется. — Тогда я там оденусь, — на ванную показывает, кивая через мое плечо.

— Твое право, женушка. Изволь! — играю барина, рукой размахиваю, что, мол, совсем не возражаю.

— Женушка? — подмигивает, закусывая нижнюю губу, зубами полосует кожу.

— Не надо, — пытаюсь пальцами освободить мягкую заложницу.

— Хорошо-хорошо, — с причмокиванием отпускает. — Жди тогда здесь! — командует, рисуя возле.

— Слушаюсь, мой генерал! — отдаю игриво честь, а затем шлепаю ее по заду.

— Велихов, блин! — огрызается Смирнова и бьет по воздуху, безуспешно пытаясь засандалить по моей руке. — Невыносимый!

— Это только начало, Туз, — подмигнув, вальяжно и неповоротливо отваливаю. — Не задерживай наспех склепанный коллектив, но помни о том, что в казенном доме большие очереди из желающих покинуть холостое стадо, а наш с тобой талончик отсвечивает строго забронированное время. Хочу сегодня спать с законной женщиной, а то…

— А то? — Тоня останавливается и вполоборота разговаривает со мной. — Боишься не осилить? Как ты, вероятно, успел заметить, я чрезвычайно требовательна в постели.

— Чего? Вот требовательности, цыпа, я абсолютно не заметил. Не знаю, к сожалению или к счастью. Ты, — посмеиваясь, плотоядно облизываю губы, — спешненько кончаешь первая, а потом…

— Что?

— Потом, раскинувшись медузой, отдыхаешь, пока…

— Пока ты пашешь надо мной? — пищит и резво семенит ногами.

— Пашу?

— Ну-у-у… Вкалываешь!

— Пожалуй, инициативу, как горячий уголек — через запад на восток, перекину в твой туесок.

— Тяжело, да? Износился случайными связями?

— Иди уже, роковая, много повидавшая на своем веку, требовательная по «этой» части женщина. Уверен, что придется взять с кое-кого отечественными купюрами за многодневное проживание в этом месте. Сколько можно, в самом деле? Коммунальные расходы — чтоб их так и так — никто не отменял, а ты, увы, не слишком бережлива, хотя утверждаешь обратное. Плескаться в душе, включив весь верхний свет…

— Как все вовремя-то вскрылось. А ты, оказывается, жмот, жадоба, жалкий скупердяй? — пырскает и, наконец-то, поворачивается ко мне лицом.

— Я предприимчивый молодой человек и рачительный хозяин.

— Какой-какой?

— Настоящий, бережливый, аккуратный, старательный, заботливый.

— Повезет же кому-то.

— А то! — задом отхожу, двигаюсь спиной, а уперевшись коленями в край сидения, плюхаюсь, разложив руки по диванной спинке. — Иди, малыш! Хочу окинуть взором полную картину…

А то заждался сильно! Диковинные, странные дела… А вот родители все же оказались правы. Правы, как всегда. Четырнадцать дней стремительно прошли, как одно секундное мгновение, но мы все успели и все, конечно же, превозмогли. Давно готовились или оказались не чересчур взыскательны к тому, что вышло. Но лично мне все нравится. План простой, оттого, по-видимому, быстро выполнимый. Уверен, что все пройдет, как по написанному, без сучьего сучка и чертовой задоринки.

Итак! Жених, невеста… Выходной костюм и свадебное платье, которое Антония до сегодняшнего дня слишком тщательно от меня скрывала. Сейчас таинственность, как говорят, уже не к месту. Ведь через два часа государственный регистратор наконец-таки объявит нас законными супругами, затем, конечно же, душевно пожелает счастья, любви покрепче и побольше, душевного благополучия, финансового достатка, а потом корректно разрешит поцеловать мою официальную жену.

— Ну как?

А я, по-видимому, сидя на диване, и заснул…

Слепящий белый цвет и тонкая, почти прозрачная, фигура маленького человека, заточенного в элегантный свадебный наряд, терзают воспаленную сетчатку глаза.

— Ну как? — женский голос еще раз спрашивает. — Петя?

Моя Антония прекрасна! Знаю, знаю, знаю… Все так говорят. Все, кто женится в заранее назначенный день и час, под гром аплодисментов прилично выпивших гостей и плач счастливых матерей. Но она действительно необыкновенна. Здесь без прикрас и лишних, спешно выдуманных комплиментов.

— Прости, пожалуйста, — прищурившись, словно страдаю от снежной слепоты, неспешно распрямляюсь и, не поднимая головы, к ней направляюсь.

— Скажи хоть что-нибудь, — дергает гладкую, блестящую, как будто отполированную юбку, к низу расходящуюся крупными воланами.

— Сейчас, сейчас, — по-стариковски кашляя, хриплю.

Необыкновенный утонченный вкус и четкость выбора. Ее наряд неординарен и совершенно не копирует массовку. Во-первых, вероятно, дело в ткани. Никаких пошлых кружев и просвечивающихся бантов. Все строго, точно и даже слишком уникально. Толстые бретели впиваются в хрупкие женские плечи, а как будто металлический лиф выглядит так, что мне чудится, будто бы она заточена в броню или королевские парадные латы.

— Ты хоть дышишь? — провожу пальцем по ровным белым швам на верхней части ее платья. — Корсет?

— Да, — она укладывает руки на живот. — Все нормально, мне не тяжело. Размеры соблюдены, к тому же я немного похудела.

— Похудела? — поднимаю бровь.

— Не специально. Так вышло. Перенервничала, наверное, — последнее бухтит под нос.

— Перенервничала? — а бровь таранит лоб и, твою мать, не опадает.

— Проехали! — сжимает талию, скрещивая на животе перебирающие воздух пальцы.

— Тростина! За праздничным столом намерена поесть или истощение по-прежнему на первом месте?

— Да, — жалостливо квохчет.

— Да — да или «Петенька, отстань»?

— Да — да!

— Порядок. Можно? — заглядываю ей в лицо.

— Конечно, — глубоко вздохнув, Тоня убирает руки, свободно располагая их вдоль тела.

Ее тонкая талия, небольшая грудь, рельефно подчеркнутая декоративным швом по верху свадебного туалета, неоднократно будут приходить ко мне во снах.

— Ты похожа…

— М? — прислушивается, приглядывается, сильно настораживается, приподнимая подбородок.

— На цветок, — прохожусь глазами по ее обнаженным рукам, торможу на границе раздела лифа и скромно пышной юбки, и зависаю на открытых для всеобщего обзора стройных ножках. — Тос? — округляю глаза и, сделав шаг, заторможенно отхожу назад. — Это…

Нет больше слов, зато остались выражения.

— Что скажешь? — выставив на носок одну ногу, она прокручивает смуглую конечность, обутую в совершенно немодельный «каблучок».

Это же… Это же… Кроссовки? Мать ее!

— Смирнова! — грозно рявкаю.

— А? — смеясь, подкатывает глазки.

— Можно матом?

Я просто по-другому не смогу.

— Нет, конечно, — гундосит, сильно выставляя губы. — Не нравится?

— Тебе удобно? — рассматриваю со всех сторон, осмеливаюсь задрать повыше чудаковатого кроя с неровным краем шелковую юбку. — Задники не жмут, не давят? Как подъем?

— Мне нравится, — заливисто хохочет.

— Еще вопрос могу задать? — поправив брюки, сажусь на корточки. Оторвав ее ногу от земли, устанавливаю стопу себе на колено, провожу руками по бокам, придавливаю носок и поправляю с люрексом шнурки.

— Конечно, — лепечет где-то рядом возле уха.

— Ты намерена от меня сбежать? — теперь, похоже, мой черед несдержанно поржать.

— Считаешь, что должна? — Смирнова запускает руки в мои волосы. — Могу? Обязана? Ты это заслужил, Петруччио?

— Тихо-тихо, бестия. А каблуки, а узенький носок, а ремешки, а бантики?

— А что тебе не нравится, дружок?

Дружок? Это что-то новенькое. А мне все очень нравится! И платье, и спокойная, без буклей и похрустывающего лака, прическа, и неброский макияж, и образ в целом, но спортивная обувь, хоть и новая, да с небольшими украшениями, совсем не раздражает, но, откровенно говоря, чрезвычайно настораживает. Хотя и на этот случай я тоже кое-что припас.

— Готова? — беру ее за кисть. — Идем?

— Да…

Свадебный экипаж уже подан к дверям подъезда. Ярослав, пристроив свой тыл на капоте крутого жеребца, держит перед собой размахивающую большим букетом Дашку.

— О, не-е-е-е-т, — пищит Антония.

— Чего ты? — сжимаю тоненькие пальчики.

— Он меня ненавидит, — шипит и крутит головой.

— Горовой — случайное пришествие Господа на землю, Тонечка. Ярослав любит всех. Идем-идем, — тяну упирающуюся в сторону неброско украшенной машины. — Тачка нравится?

— Я в них все равно не разбираюсь, — бормочет. — Думаю, что Дари тоже не особо шарит. А вообще…

— Привет, цыпа! — визжит ее двоюродная сестра, подскакивая на ровном месте. — Красавица! Велихов, ты хитрый гад.

— Я в курсе. Зачем же всех посвящать в наши отношения. О том, что ты ко мне неровно дышишь, знаем только ты и я.

— Успокойся и передай мне курочку сюда. Тонечка, — она вдруг широко распахивает руки и почти летит в объятиях мужа, повторяя образ божества на капоте не менее навороченного автомобиля.

— М-м-м-м-м, — задушенно скулит моя.

Моя? Нет-нет, все верно, и я, конечно, с притяжательностью не ошибся.

— Она испортит платье, — упираясь пятками в землю, тормозит и вместе с этим тянет меня назад. — Я, пожалуй, там подожду, пока она в себя придет.

Недолго думая, подхватываю Тоню на руки, размахивая женским телом, забрасываю и с небольшим комфортом располагаю на себе:

— Ничего тут не поделать, да и не время поворачивать назад.

— Не отпустишь? — проводит пальцем по щеке. — Га-а-а-д, — ругательство ласково и вкрадчиво бормочет.

— Мне очень жаль. Но нет, увы…

— А мне, пожалуй, это все подходит, Велихов. Не отпускай, — укладывает голову мне на плечо и посматривает на Горовых из-под опущенных ресниц. — Только пусть эта жизнерадостная цыпа всю дорогу держит рот на замке.

— Проблематично, Ния. Задачка с небольшим утяжелением. Необходимо обеспечить беспрекословное выполнение беззвучного режима? Но она такая же…

— Как и я? — вдруг встрепенувшись, восклицает.

— Да-да. Привет, — плечом притрагиваюсь к Ярославу. — Как дела?

— Поздравляю. Тонечка, ты как? — заглядывает ей в лицо, пытаясь в мелком бублике найти какой-нибудь дрожжевой изъян. — Спишь?

— Ага, — глубоко вздыхает, а затем с благожелательной улыбкой продолжает. — Ярослав, не гони, пожалуйста. Ладно?

— В нашей группе старостой назначен я, если ты забыла, поэтому сиди и не возникай, — пальцами прощупываю женский бок. — Куда ее? — обращаюсь к «добровольцу» на Камаро.

— На заднее, конечно.

Он открывает дверь, бережно убрав с дороги совсем не округлившуюся Дашку, придерживает полотно, пока я аккуратно на кожаной обивке кресла располагаю размахивающую ногами неугомонную Смирнову.

— А мне куда? — пританцовывает Горовая.

— На свое место, а Петр поедет со своей женой. Что за вопросы, кумпарсита?

— Э-э-э, — похоже дама не совсем довольна.

— Прошу, — живой рукой он открывает дверь, а бионической указывает направление. — Время еще есть? — обращается ко мне, краем глаза наблюдая за усаживающейся в салон женой.

— Есть, конечно. Мы торопимся, но не опаздываем, — опираясь на его плечо, в ухо шепотом произношу. — Наш потолок — стабильные и уверенные шестьдесят, усек?

— С чего вы все решили, что я устрою скоростной заезд? Помилуй, что ты, в самом деле, Петя.

Вот и хорошо! Расслабил и утешил…

А внутри его машины, под «стук» колес и солирующий щебет Дашки я все-таки осмелился на одно весьма сомнительное действие по отношению к Антонии. Пока та внимательно изучала городскую застройку через свое окно, я неторопливо и крайне осторожно перевязывал наши руки самолично изобретенным почти морским узлом. Вынув из брючного кармана шелковую красную веревку, неторопливо пропускал концы в большие петли, формируя репсовые бриды на наших с ней предплечьях. Я плел супружеское макраме на двух различных по размеру спицах. Наученный опытом менее удачливого товарища одной бессонной ночью я принял для себя нелегкое решение:

«Чем черт не шутит, однако я стреножу Нию, привязав к себе!». Свое желание реализовал почти буквально. И чтобы не растереть ей до мозолей кожу, средство для экзекуции подобрал из тех же миленьких товаров, которыми приторговывала Смирнова до той поры, пока мы не прикрыли с ее папой налогом не обложенную лавку…

— Что это? — она рассматривает паутину, которую я за полчаса поездки изобрел.

Тоня поднимает наши руки и подтягивает их к себе. Крутит связку, заглядывает под, затем просовывает нос внутрь, второй рукой царапает узор.

— Не больно? — спокойно у нее интересуюсь.

— Нет, но… Ты не находишь это очень странным? Как на нас посмотрят государственные чины, уполномоченные властью?

— Нормально, — плечами пожимаю. — Что не так? Это образ и предмет декора.

— Да-а-а-а, — обернувшись, Дашка тоже смотрит на то, что я, страхуясь, сотворил. — Знаешь, Петруччио, ты открываешься с каждым разом все больше и больше. Какие-то выдумки, изощрения на грани извращений, нездоровые — да чего уж там — больные отношения… Это, видимо, обряд бракосочетания в каком-то неизученным демографами племени? Тоник, береги пальцы и запястья. Помнится, я где-то видела или читала, как жрецы острым ножом рассекают кожу и сливают почти два литра крови в золотую чашу, пока не наполнят до краев.

— Это, видимо, гормоны, — Ния крутит пальцем у виска. — Ярослав, прими свою жену. Петь, а если серьезно, то…

— Тебе, Смирнова, не сбежать! — парирую, сильно задирая нос.

— Боишься? — подмигивает и тянется лицом ко мне. — Боишься потерять? А может, лучше поцелуешь, Велихов?

— Не боюсь, не потеряю и, конечно, поцелую. Горовая, отвернись! — искоса поглядываю на любопытствующую Дашку.

— Дари, давай-ка быстренько на выход, — предлагает Ярослав. — Пусть ребята побудут вдвоем, им, по-видимому, — он скашивает на нас свой взгляд, — есть что обсудить сейчас.

Вот именно! Идите…

— Я не сбегу, — талдычит Ния, урывая жалкие секунды между поцелуями, которыми я покрываю ее губы, щеки, лоб, и все лицо.

Я знаю, понимаю, но все равно страшусь.

— Я не отпущу! — целую мягко и тут же отстраняюсь. — Не отпущу тебя, Смирнова. Не проси, потому что этого не будет. Ни-ког-да!

Заверил четко и лучше времени и места для этого я, как оказалось, не нашел. От этого признания у Тони слишком сильно распахивается рот и задираются вверх руки, а так как мы с ней с недавних пор одно целое, то и моя конечность естественным образом задевает пальцами ее лицо.

— Я знаю, — шепчет в собранные лодочкой ладошки, при этом обдает теплым воздухом мои пальцы. — Господи! Не могу поверить, что выхожу за тебя замуж, Петя.

— Почему? — сильно изумляюсь.

— Не могу, — мотает головой, — и все тут. Хоть убей меня.

— Что не так? Что беспокоит? Скажи об этом сразу, чтобы потом в какой-то странно выбранный момент о том, что сделаем, никому из нас не пришлось жалеть.

— Нет-нет, — все сильно отрицает. — Не беспокоит и все так, но ты и я…

— Блядь! — вякаю и тут же получаю тройную порцию шлепков по губам. — Вырвалось и не заметил как! Прости, да?

— Еще две недели назад все было совсем не так. Вспомни, пожалуйста.

— Зачем?

— Хочу убедиться, что это не сон, что я не сплю, что по-настоящему сегодня замуж выхожу.

— Реальнее просто не бывает, — подтверждаю. — Там, — киваю за свое плечо, указывая на Дворец бракосочетаний, — нас заждались, Ния. Нужно выходить.

— Мы, как воришки, Велихов.

— Почему?

— Здесь ведь никого.

— Никого, кроме нас.

— Ну да! Горовые, ты, да я. Мне кажется, я преступница и безобразным образом нарушаю закон.

— Увы, но я совсем не вижу правонарушений, зато свобода волеизъявления налицо.

— Как на выборах? — почесывает привязанную руку.

— Почти.

Действительно! На семейном совете, не ругаясь и не отстаивая с пеной у рта свою особую позицию, коллегиально, так сказать, пришли к заключению, что официальная часть пройдет без зрителей, но в присутствии двух свидетелей, в качестве которых я предложил взять Горовых. Родители не стали возражать и поддержали наш план, на том и порешили. Пока все в рамках озвученного предписания. А нам осталось выйти из машины и пройти в комнату для важных и торжественных событий. Что мы и делаем сейчас…

— Тосик? — насупившись, шепчу стоящей по левую от меня руку, Смирновой. — Ответь, пожалуйста, — скулю, прошу.

Она заглохла, словно сожравшая на виражах бензин машина. Помалкивает и странно бегает глазами. По-видимому, Ния вспоминает трудную строфу стихотворения, пока уполномоченная тетя с лентой ждет ее уверенного, четкого согласия и мелкого кивка.

— Ту-у-у-з, — дергаю наши руки, выкручиваюсь, пальцами массирую ее хрупкие суставы, прищипываю кожу и как будто бы подпрыгиваю, стоя на своем порядком определенном месте. — Не надо, не надо, не надо… — мотаю головой и слушаю спокойный женский голос дамы, повторяющий сухой вопрос: «Согласна, нет или да?». — Не отпущу тебя!

— Антония Сергеевна, Вы согласны взять в…

«Я люблю тебя» — беззвучно двигаю губами и поглядываю на застывшую в словах и действиях невесту.

— Да, — вдруг дважды смаргивает, растягивает рот таинственной улыбкой и обращается лицом ко мне. — Да, да, конечно, я согласна! — для убедительности еще раз повторяет.

«Спасибо» — по-прежнему не произнося ни звука, вхолостую раскатываю кириллицу между губами.

— Я тебя люблю, — посматривая на представительницу власти, говорит мне. — Люблю, Велихов. Я! — внезапно замолкает, останавливается, переводит сбившееся дыхание, настраивается на продолжение и выносит на конец. — Тебя! — еще одна короткая пауза и исковерканная фраза. — Люблю!

Люблю…

«И я» — простым движением ресниц о своем чувстве говорю.

Потом нас просят обменяться кольцами, поставить подписи, послушать затертую до дыр скупую речь о важности любви, уважения, взаимопонимания в паре, о непростом умении выслушать и услышать вторую половину, еще немного об обязательной семейственности и вполне естественном продолжении рода. Смирнова, затаив дыхание, всему внимает и медленно проглаживает мне пальцы, а я, как зачарованный, смотрю лишь на нее. Ее спокойный профиль, невысоко вздымающаяся грудь, когда Антония захватывает носом воздух, раскачивающаяся юбка и маленькие стопы, обутые в белоснежные кроссовки с серебристой лентой. Меленькая нежная невеста, которой я с детства странно одержим. Моя жена, которую я люблю…

— Велихова! — прижав ее к себе, в висок шепчу.

— Да-а-а, — Тоня возится, выкручивается и вместе с этим натирается щекой.

— Поехали домой, — внезапно предлагаю, губами задевая мочку маленького уха.

— Нас ведь ждут у твоих, — пытается протестовать. — Будет некрасиво, если мы…

— Нет-нет. Все исполним, все посетим, со всеми потанцуем, а потом…

— Туда? — смотрит исподлобья на меня. — По-быстрому, да?

— Да, жена…

Всего на одну неделю я арендовал для нас тот плавающий дом. Это было ее единственное желание. Она просила только об одном. Настаивала на таком своеобразном свадебном подарке. Реализовать ее мечту оказалось чересчур простым щелчком. Погода к прогулкам на реке благоволит-располагает, да и повод чрезвычайно подходящий — послесвадебное торжество. Мы предусмотрительно перенесли туда необходимые обоим вещи, заготовили продуктовую корзину, предметы личных увлечений, и в последнюю очередь я отогнал туда свою машину. Так что, прогулочное гнездышко нас на приколе ждет.

— Я очень счастлива, — выпаливает Ния.

— И я, — киваю в знак поддержки и согласия.

— Не хочу ни с кем делиться настроением.

— Все-таки боишься порчи?

— Не в этом дело, — опустив глаза, мне говорит.

— А в чем?

— Не могу сформулировать, это нужно чувствовать. Понимаешь?

Возможно! Вполне! На все чертовы сто процентов!

Я точно так же не хочу делить ее ни с кем. Она мое счастье, мое спокойствие и порядок. Она мой верный друг, соратник, иногда противник, а временами несгибаемый сильный враг. Это все Антония, всегда была она, всегда есть — здесь, рядом, возле, тут, со мной, и всегда, уверен, будет.

— Ребята ждут, — ослабляю руки. — Поедем?

— Да, конечно. Только! — под нос мне выставляет указательный левый пальчик. Это-то и понятно, ведь правый на той руке, которая теперь навечно связана со мной.

— Только? — предупреждаю и невежливо перебиваю, добавляя свой вопрос в формате уточнения. — Что только, Тос?

— Не хочу визгливых поздравлений, причитаний, слез, рукоплесканий. Да и еще, — тянет меня, а я послушным увальнем иду за ней, — никакого риса, конфет, денег, надкусанных краюшек хлеба, полотенец под ногами и воровства. Что там с тамадой?

Уволен, если честно! Юмор Тонечка совсем не оценила, а забавы будущей Велиховой пришлись не по душе. Пришлось от «аниматора» избавиться.

— Его не будет, — хмыкнув, сообщаю.

— Отлично. Теперь я окончательно спокойна и полностью удовлетворена, — шагает, немного выступая вперед.

— Антония! — вдруг резко торможу, веревка, конечно же, натягивается, а маленькая жена почти заваливается на спину, но падает на меня.

— А? — прыснув, задушенно хохочет.

— Не высовывайся. Всегда помни о том, кто в доме хозяин. Иди, пожалуйста, рядом со мной.

— Хозяин, да? — сильно округляет лучистые глаза.

Да! Это я!

Один обычай я все-таки хотел бы отстоять. Невесту, а теперь уже законную жену, из такого места принято выносить на руках. А посему:

«Нет, нет, и еще раз нет! Веревочку до выбранного пункта назначения ни за какие денежки не развяжу».

Вальсирую с ней в пустом просторном холле, а она, выставив мне на обозрение шелковое декольте, и сильно выгнув шею, глазеет в потолочную лепнину; при этом созерцая хрустальную безвкусную люстру, смешным, как будто детским, голосом поет:

— Gelato al cioccolato dolce e un po' salato. Tu, gelato al cioccolato*, Петруччио! Ай лав ю!

— Итальянский, что ли?

— Не знаю. Свой собственный, наверное, — возвращается ко мне, укладывает одну ладошку мне на щеку, большим пальцем массируя кожу. — Едем уже, Велихов! Веди меня, мой сильный муж!

Какой тяжелый вечер… Боже-Боже! Антония практически не стоит на своих ногах. Она заваливается мне на плечо, потом зевает, раскрывая рот, потом блаженно улыбается и, еле-еле ворочая языком, что-то отвечает еще оставшимся, но основательно уставшим родственникам — гостям в одном лице.

— Мне кажется, Тонечке пора в кровать, — Ярослав подходит со спины ко мне, одной рукой он опирается на спинку моего стула, а второй о чем-то сигнализирует Дашке. — Транспорт подан, если что.

— Воспользуемся твоей любезностью, — ловлю Нию и сразу же тяну за хвостик, распутывая узы счастья. — Щенок? — прикасаюсь к теплой щечке.

— А? — ноет мне в лицо.

— Поедем-ка. Там нас Яр зовет.

— Наконец-то, — бухтит и довольно быстро принимает вертикальное положение. — Я думала, что ты никогда не предложишь. Всех утешили и ублажили? Я устала танцевать.

— Устала?

— Да. Но…

— Скучно?

— Нет. Но…

— Хочется побыть со мной?

— О, Господи! — подкатывает глазки. — Сомневаюсь, что от меня сейчас будет какой-то толк, Петя. Успокойся. Хорошо?

— Уже заигрываешь?

— Просто говорю.

— Предупреждаешь?

— Ставлю перед фактом, сообщаю по селектору. Ау?

— Тихо-тихо. Надо снять твои путы.

— Сделай одолжение. Тем более что я никуда не убегу. Но…

— Но?

— Мне чертовски приятно было твое рвение и нервное состояние, в котором ты находился там, а потом и здесь.

— Ну что ж, я очень рад, что доставил тебе удовольствие.

— Еще не доставил… — шепчет мне на ухо, а пальцами свободной руки проводит по ширинке.

— Ты… — сжав резко бедра, как пойманный на чем-то нехорошем, оглядываюсь вокруг себя.

Сдернув веревку, освобождаю наши руки. Теперь смотрю за тем, как сильно Тоня растирает и расчесывает запястье, при этом выпученно смотрит на странно красный цвет, в который окрасила веревка ее кожу.

— Некачественный товар? — подмигиваю.

— Хочешь, видимо, оформить возврат? — быстро огрызается.

— Если возможно.

— Магазин давно закрыт, а двухнедельный срок, естественно, истек.

— Да вы, сударыня, подкованы.

— А то! У меня муж — юрист, парниша, — вскидывает подбородок и встает со своего места. — Идем? — протягивает мне руку.

Идем… Конечно…

Прощаемся с родителями, немного утешаем мам, смеемся с выпивших отцов, обнимаемся с сестричками и братьями, друг друга хлопаем по плечам, по-стариковски гладим поясницы, талантливо раздаем советы, а после, помахав всем на прощание, загружаемся в карету Ярослава.

— Домой, — шумно выдыхаю и откидываюсь на сидении. — Иди ко мне, — подтягиваю жену к себе и принудительно укладываю себе на плечо. — Поспи, малыш.

— Не называй меня так, — прикладывает кулачок в живот.

— М-м-м, — вздрагиваю, но моментально затыкаюсь.

Ярослав, перегнувшись через свое кресло, показывает мне знак на соблюдение громкоговорящего молчания. Оказывается, Дари, обняв беременный живот и уткнувшись лбом в свое стекло, прикорнула сладенько на пассажирском кресле. С нескрываемым облегчением улыбаюсь и, приложившись подбородком о макушку Нии, прикрываю наконец-таки глаза, но моментально оживаю, по ощущениям, где-то через час от легкого толчка в плечо.

— Помочь? — почти забравшись в салон и склонившись надо мной, предлагает Горовой.

— Спасибо.

Он и так мне чересчур помог.

— Порядок! Всё на месте, — кивает на парковку, на которой я замечаю свою машину, а немного дальше — освещенные окна поджидающего молодых хозяев дома. — Тихо здесь, — осматривается на местности, глазея по сторонам.

— Поэтому и выбрали такой формат, — освободившись от Антонии, быстро выбираюсь из машины, протягиваю руки к ней и вытаскиваю на свежий воздух основательно уснувшую молодую.

— Замордовали Нию? — Яр посмеивается в свой кулак.

— Спать сегодня будет аки ангел, — направляю Тосика к нему, предлагая рассмотреть товар лицом. — Что вы с ней не поделили, м? — киваю на нее.

— То есть?

— Были непростые моменты?

— Не помню такого.

— Мне можешь открыться, Ярослав. Попробую повлиять на свою жену, чтобы вызвать у нее по отношению к тебе только теплые и дружеские чувства.

— Иди спать, Петр, — он хлопает по плечу. — Все хорошо, а это ни к чему.

— Спокойной ночи, — тихо говорю и замечаю, как возится на своем месте Горовая-кумпарсита. — Танцуешь с Дори?

— Каждый божий день, — подкатив глаза, смеется.

А мне, по-видимому, отныне светит яркий праздник все тот же «каждый божий день» в году.

Вот сегодня, например, мне выпала большая честь полностью раздеть совсем не сопротивляющуюся жену, найти ее пижаму, расправить крылышки, растянуть тугие резинки, аккуратно отвернуть воротник и по-отечески погладить ягодицы, которые на финал подставила Антония, заняв позицию на животе в обнимку со своей подушкой.

Приведя себя в порядок, покурив на веранде и проверив зорким взглядом периметр окружающего нас раздолья, на цыпочках я пробираюсь в супружескую комнату и мягкой поступью влезаю на кровать.

— Спокойной ночи, Тосечка, — в спину ей шепчу.

Иду немного дальше… Практически наглею и хамлю… Имею право, если честно. Меня любезно государство этим наградило. Обнимаю худенькое тельце и, опустив вниз руку, запускаю пальцы ей в короткие воздушные штаны. Там гладкий лобок и жаркое интимное местечко. На прикосновение Тоник отзывается, немного расслабляется, тяжело вздыхает и негромко ахает. Казалось бы, да что тут, в сущности, такого…

— Я хочу тебе кое-что сказать, Ния. Послушай, пожалуйста, и не перебивай, — внезапно начинаю говорить. — Ты сделала мне предложение. Помнишь? — сразу замираю в ожидании ответа. Она лишь ровно дышит и тихонечко сопит. — Я ведь был согласен! Не сомневайся, пожалуйста. Тосик, я был на все согласен. Спасибо, цыпочка, что выбрала меня. Потом… — жена возится, подкладывает ладошки под щеку, а задом стыкуется с моим пахом. — Тоня? Тоня? — зову и осторожно встряхиваю ее. — Прости, прости, прости… — добавляю жалкое. — Пожалуйста. Я… — закрываю глаза и утыкаюсь лбом в основание ее шеи. — Я так тебя люблю… — произношу и, подавившись, замолкаю.

— И я тебя люблю, — фонит жена, которая, как я наивно полагал, не слышала мои слова.

*Gelato al cioccolato dolce e un po' salato. Tu, gelato al cioccolato… (итал.) — «Сладкое и немного соленое шоколадное мороженое, Ты словно шоколадное мороженое» — вероятно, вольный перевод с итальянского. Песня Pupo «Gelato al cioccolato».