Gelato… Со вкусом шоколада

Глава 22 Петр

Аккуратные пальчики… Гуттаперчевые, мягкие, как будто детские… Сахарные, очень аппетитные…

Я массировал и разминал их, словно живой эспандер терзал. Ния попискивала, прикрыв глазенки, охала и пыталась забрать сначала демонстративно выставленные ножки обратно к себе. Намеревалась освободить конечности, подтянуть их к подбородку и прекратить то, что я с ней делал.

Идеально гладкая, немного смуглая кожа, сильно пульсирующие упругие сосуды, оплетающие ее стопу, как коронарные артерии, стягивающие беспокойное сердце. Высокий подъем, очень маленький размер и сверхподвижные суставы каждого из десяти стойких бойцов, ерзающих в моих ладонях, словно детские тонкие сосисочки, шкворчащие на раскаленной сковороде. Вот и все, что я помню, и что хотел бы навсегда оставить в быстром доступе, не откладывая в ящик ярких, но не актуальных больше, воспоминаний, или в так называемый мозговой архив.

Я вытирал ей подошвы влажными салфетками с освежающим ментоловым ароматом, осторожно гладил женскую кожу, сморщенную то ли от смущения, то ли от прохлады; щекотал и улыбался, наблюдая за ее реакцией; затем бережно прищипывал и неторопливо рисовал вихлястые узоры на том, чем Тосик плотно соприкасается с травой, асфальтом, деревянным полом или шерстяным покрытием, когда прокладывает собственную тропу, вышагивая по жизни миниатюрными ножками и втаптывая каблуками в грязь таких героев, как я…

«Как мне одеться?» — пока томлюсь — а по-другому и не скажешь — в ожидании, терзая задницу и дребезжащие от постоянного напряга яйца седлом своего байка, широко расставив ноги и уперевшись стопами в землю, получаю сообщение от Смирновой. Недовольство, недоумение, неуверенность, как возможный вариант, наигранный инфантилизм сквозят из каждой буквы, которую я глазами пробегаю, пока вникаю в содержание этого короткого послания.

Присматриваюсь к каждому слову, изучаю машинописный шрифт, придумываю эмодзи, которых здесь как будто не хватает. Она ведь задала простой вопрос, а я завис с ответом. Не выспался или есть другое, более конкретное объяснение?

«Что ей надеть?» — озираюсь, сильно скашиваю взгляд сначала в одну сторону, затем по-волчьи перевожу глаза в противоположном направлении и, наконец-то, застываю на рогатке руля.

«Я не знаю» — автоматически набиваю, отправляю, затем негромко чертыхнувшись, вдогонку строчу кое-что еще. — «Джинсы будут в самый раз, Тосик. Транспорт не располагает к воздушным юбкам. И еще…».

Не успеваю достучаться, как тут же ловлю телефонную трель входящего звонка Туза, по-видимому, растерявшейся от бескультурного многообразия собственного гардероба.

— Куда мы едем, Петруччио? — сразу нападает Ния, не удосужившись пискнуть вежливый «привет».

Быстро! Четко! Резко! Непредумышленно и наповал. Как выстрел! Как под пытками и на допросе! С места в карьер. В этом вся Смирнова. Ей не терпится и моя таинственность совершенно не по ней.

— Сейчас, щеночек, имеет значение не место нашей встречи, а транспорт, который нас туда доставит, — усмехаясь, отвечаю. — Тише-тише. Как спалось?

«Как тебе спалось после всего, что между нами было на той барже с удобствами и в моей машине после ужина, который растянулся на долгих три часа?» — молча разворачиваю свой ответ-вопрос в башке…

Мы пробыли наедине гораздо дольше по времени, чем запланировано было изначально. Сначала нас сопровождали ни к чему не обязывающие, смешные, даже глупые подколы-разговоры, потом подтянулись искренние восхищения «этим вечером, местом, меню» и большой услужливостью официанта, который не давал скучать своим клиентам, меняя блюда и наполняя розовым вином бокал Антонии, содержимое которого она старательно фиксировала, отмечая пальчиком границу дозволенного; затем мы просто наслаждались тишиной, спокойствием и небольшим отшельничеством, раскачиваясь в гамаке, после того, как паренек отчалил с нашей «яхты», пожелав «Спокойной ночи», «Всего хорошего» и получив свои чаевые за «сказочный, словно зачарованный, Велиховчик, вечер».

Я не вернул Антонию к назначенному времени. Не по собственному желанию, а… По ее просьбе, приказанию или шантажу вкупе с рациональным объяснением!

Размахивая телефоном перед моим носом, она шустро строчила сообщение семье, что, вероятно, задержится или вовсе не вернется, потому как то, что я для нее организовал, по ее собственной мерке, было из ряда вон и прекращение сказки было бы чересчур жестоким, почти кощунственным событием. Смирнова — не враг себе и не мазохистка, отрезающая хвост с улыбкой и огромным наслаждением. Она желала бы продлить приятное и не хотела бы выяснять отношения со мной или отцом.

«Я взрослый человек, Петя. Свободная женщина, не ребенок, за которым необходимо приглядывать и напоминать о чертовых дедлайнах. Школа закончилась давным-давно. В конце концов, это же свидание?» — вопила Тонька, шуруя пальцами по сенсорным кнопкам мобильного экрана.

«Без секса, Тузик» — я лишь тихо добавлял, словно подтверждал серьезность своих намерений или просто предупреждал, что на провокации, которые она мне продемонстрировала несколькими часами ранее, трогая мою грудь и шепча куда-то в основание шеи, какой я интересный собеседник, привлекательный мужчина, ценящий чувство юмора, откровенность и естественность женщины, с которой вечер провожу, не поддаюсь, какие бы при этом звуки не издавал ее манящий на грешок слишком чувственный рот. — «А-а-а, м-м-м, у-у-у — не все, чтобы оказаться с этим телом в постели, Ния» — двумя большими пальцами указывал на себя и ловил мгновенный взгляд очевидного пренебрежения и слабой похоти.

«А я и не напрашиваюсь, Велиховчик. Мы ведь можем всю ночь просто общаться, смеяться, лежать, рассказывать анекдоты и травить байки. Ты, между прочим, так и не поведал мне, как получаешь женщин в полное пользование. Просто намекнул, что на первых встречах укладываешь девочек к себе в кровать, а потом, набрав в рот воды, заглох. Не боишься срам на член свой получить от каждой цыпы?» — шипела Тоня, отпрашиваясь у своего отца очередным телефонным сообщением.

Я молча наблюдал за этим, перебирая пальцами по выступающим позвонкам открытой спины.

«Что скажешь?» — спросила у меня после того, как несколько раз нажала клавишу «отправить абоненту» с очередным доходчивым объяснением.

«Ты красивая, Тосик!» — всего лишь ухмыльнулся и, подтянувшись в тряпочном мешке, губами тронул плечико, за что неосторожно получил по носу.

«Извини-извини» — залепетала Ния, обхватывая мое странно сморщившееся от небольшой, но резкой боли, лицо.

Я принял извинения в несколько иной форме, чем она могла предоставить мне. Ничего как будто не было и было все. Одновременно…

— То есть? — я слышу, как она стучит выдвижными ящиками, что-то в комнате как будто переворачивает, вероятно, выполняет давно запланированную перестановку, расхламляет склад бездумно приобретенной одежды.

— Как настроение и как твои дела?

— Куда мы едем, Велихов? — настаивает на своем Смирнова.

Обращение по фамилии меня вообще не раздражает. Вернее, по сравнению с тем, как Тузик раньше называла меня, громкий оклик «Велихов» — сродни шепоту ее томления «мой малыш».

— К родителям. Я обещал, что навещу их. Давно собирался, и вот сегодня случайно выкроил время. Отец пожарит мясо, а на маме сладкий стол. К тому же…

— Ты не сказал, — заикаясь, шепчет Ния, — заранее. Не предупредил меня, что…Пожалуй…

— Отказов я не принимаю, Смирнова, тем более что я уже подъехал. Стою перед вашими воротами. Если через пятнадцать минут ты не вылезешь, я зайду.

— Через балкон? — теперь хохочет.

— Зачем же? — задираю голову, разыскивая взглядом дом и в нем ее окно. — С недавних пор, если быть более точным, то со вчера, я вхож в ваш ковен, словно недавно инициированный ведьмак. Полагаю, отец, мать или Юлька с радостью распахнут перед новообращенным стеклянную дверь вашего заколдованного дворца и снимут заклятие, запечатавшее дверь в твою комнату. Вылезай уже, я устал стоять!

— Что мне захватить?

Лифчик — в приоритете, а трусики — по умолчанию.

Наш первый вечер продемонстрировал мне, как непосредственному участнику, огромную зависимость, почти фетишизм, маниакальность и легкую степень извращения, помешанности на отсутствующем полностью или выступающем в некомплекте кружевном белье. Не хотел бы рисковать в отчем доме, выпуская бульбы изо рта и страдая от предположений, есть ли там, под ее футболкой, блузкой, майкой хоть что-нибудь, или Антония в принципе или из принципа не надевает то, что могло бы придавить ее сосочную эрекцию и скрытое возбуждение от еще одной «восхитительной встречи» с моими безумными глазами и заточенным в боксеры уже почти анорексичным «малышом». Я чересчур изголодался, а член не видит никаких поводов стараться и реагировать на кого-нибудь, кроме нее. Парень сник и потерял надежду, но стал покладистым, послушным, немного скромным и даже скучным. Он ждет разрешения, почти отчаявшись и ни на что не претендуя. Проснулся утром, немного дернулся, приподнял головку, оглянулся, затем взлохматил яйца, проверяя полную готовность. Отклик есть, а это значит, что жизнь идет и все как будто бы пучком. Слабая надежда где-то вдалеке маячит и незримо рядышком присутствует, поэтому он дальше скромно терпит, не теребя мою ширинку и не натираясь крайней плотью о жесткие нитяные швы.

— Ветровку. Если есть такое. Надень удобную обувь, не каблуки или гигантскую платформу. Кроссовки, например.

— Верхом, что ли? — похоже, на том конце провода мой собеседник сильно недоумевает.

— Почти, — смеюсь. — Быстрее, Ния. Я жрать хочу!

— Господи! — я так и вижу, как она подкатывает глазки. — У тебя жаргон, как у хулигана.

— Я и есть хулиган, Тосечка. Ты разве этого еще не поняла?

— Я думала, что ты знаком с этикетом, чтишь вежливость, преклоняешься перед правилами приличия, а ты грубыми словами спекулируешь.

— Спекулирую?

— Неважно! Все, пока, — отключает вызов резко и без предупреждения.

Я хулиган и дурень невоспитанный. Замечательно! Я, стало быть, невыдержанный, резкий и слишком грубый, а она, по всей видимости, маленький желтый одуванчик, который корчит из себя святое существо, не знающее, что такое жесткость и грубость в принципе. Вот это самомнение и изворотливость! Смирнова вывернет любую ситуацию в свою собственную пользу, наплевав на окружающих ее. Зато бесплатно сделает разбор поведения своего визави, выставив его каким-то чертом в человеческом обличии без козьих копыт на конечностях и рогов на темечке.

Но как она целуется, ребята… Отвал башки!

С языком и без! В щеки, нос, лоб и губы. Тоник способна на многое и ко всему такому имеет ого-го какой талант. Она играла с моими губами после того, как получила карт-бланш на суперночь в плавающем доме. Теперь мне, откровенно говоря, слабо верится в то, что Смирнова не дает на первых свиданиях. Или это я такой везунчик? Последнее предположение в приоритете, от него и буду отталкиваться последующие две недели, когда мы попл…

— Привет! — дергает меня за рукав куртки внезапно материализовавшаяся Ния. — Это что? — глазами подкрепляет уточняющий вопрос.

— Это мотоцикл, — осматриваю сегодняшний боекомплект, в который облачилась Антония по случаю свидания номер два.

Широкие джинсы, белоснежная футболка или майка, кожаная куртка и… Кроссовки с розовыми шнурками. Кукла-рокер, ни дать ни взять!

— Классный прикид! — подмигиваю.

— Я на этом не поеду, — начинает неспешно отходить, я пресекаю все ее поползновения и намерения, шустренько подтягиваю, обхватив за талию одной рукой, к себе.

— Это не страшно, щенок! — убедить пытаюсь. — Ты обнимешь меня и прижмешься щекой к спине. Так домчим без проблем и пробок. Ния…

— Мотоциклисты — одноразовые разведчики с кладбища, Петруччио. Даже не саперы, у которых одна ошибка — и кирдык. Это самоубийцы, гоняющие по дорогам, подвергающие и себя, и других, участвующих в транспортном спектакле, смертельной опасности. Так их отец называет. Он терпеть не может, когда подобное, — кивает на моего резвого коня, — встречается на дороге. Я, между прочим, тоже не в восторге, когда рев двигателя разрывает мои слуховые перепонки. Это… Господи! Ты что, испорченный ребенок? — Тонька закрывает уши, не желая, видимо, услышать мой ответ и приведенные доводы.

Как же я тогда смогу опротестовать ее утверждения, если она настроена на категоричный:

«Нет, нет, нет, и нет!».

— Я не буду гнать, Тосик. Только попробуй. Уверен, что тебе понравится. Считай, что это новая поза! Как в сексе…

— Сравнил! — шипит, полосуя меня взглядом, но руки от ушей отнимает. — Я без шлема…

Все предусмотрел внимательный «Петруччио»!

— Держи, — протягиваю защиту, которую захватил специально для Антонии.

— Испорчу прическу, — причитает, но шлем надевает, а после, похоже, просит одобрения или жаждет комплимента. — Нормально?

— Тебе идет! — ухмыляюсь и берусь за руль. — Садись за мной, — киваю назад и замираю в ожидании, пока пассажирка примет соответствующее положение.

«Отец меня прибьет!» — ворчит Ния, но лезет в седло.

— А ты? Где твой шлем? — сжимая пальцами бока и заглядывая мне через плечо, задает вопрос.

— Все есть! — дергаю рулем, показывая свою защиту, прицепленную к одному рожку.

— Господи-Господи, — начитывает странную молитву Туз. — Ты угробишь меня… Если ты угробишь меня, я буду являться к тебе после смерти. Не жди пощады, Велихов! Я изведу тебя, я буду терроризировать тебя, как неупокоенная душа, выпотрошу твою нервную систему, высосу…

— Не надо, Ния, — прыскаю от смеха.

— Нет уж! — сильнее впившись пальцами, дергает меня, пытаясь вытряхнуть, наверное, из седла. — Дослушай до конца. Вот, что я сделаю, если ты покалечишь это тело.

— Каким образом, Смирнова?

— Бешеной ездой на этом, на этом… Господи-Господи!

— Про «высосу» есть, что еще добавить или дальше я имею право додумать самостоятельно.

— Поехали уже!

Тосик вжимается мне в спину, при этом прикладываясь к скрытому под одеждой позвоночнику щекой. Я чувствую, как она возится позади меня, умащивается, подстраивается под мою фигуру, якорится на своем месте.

— Как привидение? — вполоборота со смешком внезапно уточняю.

— Что?

— Ты будешь бестелесной субстанцией или я смогу тебя обнять, потрогать, помять твои сисечки, — на лукавом предложении пассажирка замирает, а я, не подав виду, продолжаю дальше говорить, — погладить тепленькие складочки, например. Как вчера… А?

— Поехали! — верещит Ния, а я от охерительно высокого сопрано жмурюсь и поджимаю плечо к тому уху, в которое она звонит, как в огромный колокол. Больно же! Неприятно и совсем не романтично…

Зато жаркий петтинг с Тосиком всегда проходит на «отлично» с огромным жирным плюсом. Такой, знаете, высший пилотаж, дорогие ласки, медленный, немного жаркий, секс, без проникновения. Мы познаем с ней тантру каждый раз, когда по воле случая оказываемся в одной постели. Тосик чересчур эмоциональна и весьма отзывчива на мои прикосновения, а я настойчив и целеустремлен, пока Смирнова с бухты-барахты не раскрывает рот и не начинает вдруг «командовать», забирая в свои руки инициативу, переключаться на ответные действия и стремительно спускаться вниз… Рукой или всем телом!

Твою мать! С каждым разом — количеством уже больше одного на минуточку — мне труднее контролировать свои напор и желание. Не могу, не могу… Нет стопроцентных положительных результатов! Я свой электронный ящик вот только несколько часов назад, почти под утро, специально просмотрел на предмет спасительного сообщения из лаборатории, в которой последний раз сдавал кровь. Сделал еще один, повторный запрос в надежде на любезную отмашку на телесное сближение без одежд и в удобной для двоих позиции. Пока медитировал под воротами Смирновых еще пару-тройку раз потрусил свой личный кабинет и имейл:

«Пиздец, „Велиховчик“, но нужных писем среди спам-рассылок нет!»…

«Очень теплая земля, а травушка щекочет мои ножки. Смотри-смотри!» — стрекотала Ния и бегала вокруг меня после того, как намиловавшись в гамаке, мы выдвинулись на парковку, чтобы наконец-таки покинуть это райское место.

Она высоко задирала платье, отсвечивала гладкими бедрами, кружилась и показывала мне язык.

«Догони меня, Велиховчик» — уткой ковыляла, хромая на обе ноги и повиливая задом, немощную строила, юродивую с жутким косоглазием изображала. Все специально и с вполне конкретной целью! Тузик фору мне давала. А после того, как я передержанный и перегретый внезапно срывался, пугая ее низким стартом, в который становился, когда уставал от ее провокационных действий, Антония «взлетала» испуганным воробушком и драпала куда глаза глядят.

«Нет-нет, что ты делаешь?» — визжала, виснув на мне и обняв ногами, ручонками сновала перед моим носом, оглаживая щеки, длинными ресницами щекотала кожу. — «Я влюбилась. Уже влюбилась, Велихов! Слышишь?» — шептала мне на ухо, выдыхая внутрь теплый слабоалкогольный воздух. — «Не знала, что такое возможно! У-у-у-х, как я ненавижу тебя, Петруччио!» — вцеплялась пальцами в мою шевелюру, ерошила волосы, распушивала, формировала модный чуб, затем все поправляла и жалобно скулила. — «Не хочу спорить, не хочу! Задрала эта детская игра. Ты меня так достал. Достал, неугомонный придурок! Чертов козел!»

«Пьяный бред, щенок! Перестань, пожалуйста. Что я скажу твоему отцу, когда буду передавать из рук в руки? Ты маленькая пьяница? Может тебя зашить?» — прикусывая подбородок и облизывая рельефные скулы, тихо отвечал.

«Не отдавай меня, Петя. Никому не отдавай»…

— Как ты? — снимаю шлем, слежу за неуверенно стоящей на ногах Смирновой, стряхивающей морок, накативший на нее после довольно быстрой езды на байке.

— Это… Это… Это… М-м-м, черт! — она передает мне свой шлем и бегает глазами по пейзажу, нарисованному возле дома моих родителей на набережной. — Круто! — Тонька наклоняется вперед, отставляя задницу и выгибая по-кошачьи спину, упирается ладонями в сильно напряженные колени. — Вау-вау-вау! — трижды произносит в землю.

— Рад! — устанавливаю транспорт и, перекинув ногу через седло, вынимаю ключи из замка зажигания. — Идем?

— Пять минут, Петь. Дай мне, — она распрямляется, громко выдыхает и игриво щурит взгляд, — пожалуй, две минутки.

— Как пожелаешь? — приближаюсь к ней. — Раскраснелась сильно, — костяшками прикасаюсь к жарким щечкам, не торопясь, разгибаю пальцы, одним, двумя, тремя притрагиваюсь к розовым губам и застываю взглядом на том, как Тосик всем этим управляет.

Она, закусывая, поджимает нижнюю, при этом дергая верхней и раздувая четко вырванные ноздри носа. Затем вдруг отпускает свою слизистую, выставляя мне на обозрение белоснежный ряд ровных, словно под копирку сделанных, зубов.

— Я волнуюсь, — быстро оглянувшись на калитку, произносит.

— С чего бы? — подхватываю ее под локоть и укладываю Тоника к себе на бок. — Там все свои и все к тебе благожелательно настроены.

Но совсем не так, как я к ней…

«Что ты делаешь?» — Тосик тогда пристроилась спиной на два сидения сразу — на пассажирское и на кресло водителя, при этом смешно квохтала, прикладываясь затылком, лопатками и поясницей о консоль.

«Вытираю грязные ножки замарашке. Вымываю лапки щенку, который…» — я быстренько заткнулся, словив своей башкой хлесткий шлепок ее ладошки.

«Я тебе не щенок!» — наигранно ныла Ния и упиралась стопами в мои плечи. Подол платья прикрывал ее трусы и интимное местечко, зато почти полностью оголял стройные, хоть и не очень длинные ножки.

Грешен я, ребята, потому как не смог отказать себе в простом действии шаловливых пальцев, разгуливающих по внутренней стороне натянутого мышечной судорогой женского бедра. Смирнова звонко ойкнула, прохихикала о том, что «не такая» и тут же улеглась на спину, поддавшись на меня вперед.

«Я не пьяная, не пьяная, Велихов. Мне просто хорошо… Хорошо с тобой, Петя! Понима…» — она мурлыкала, с трудом водила языком, засыпала на ходу, но все-таки боролась с глубоким сном, оставаясь в слабом подобии сознания. Ния выгибалась, подставлялась и просила ласки, которую я не мог ей не дать, пусть и не так, как она того хотела. Зато пару раз Антония простонала, что ей:

«Очень хорошо! Повтори-и-и-и-ка, Велихов!».

Очевидно, что свидание без секса так и не состоялось. Но то, что было, было сделано эксклюзивно для Смирновой от меня, который совсем не так соблазняет женщин.

Увы, но нет, не так! Нет у меня, между нами говоря, универсального рецепта, секретного способа или запатентованного, хорошо обкатанного метода. А каждый раз, как первый, как девственный поход. Без скрытого смысла и подводного течения, конечно. Но «наеденным» и «полностью удовлетворенным» я уходил всегда, когда блуждал в активном поиске. Не слишком долго, правда. Пока «удачно» не женился на Эле, с которой познакомился благодаря Смирновой. Из-за Нии…

— Святые угодники и великий Боже! — рычит Халва, исподлобья рассматривая Тоню. — Враг на двенадцать часов! Полная боевая готовность, ма. Проверить координаты наведения, цель живая, без брони, не модернизирована, но неподвижна и не предпринимает попыток атаковать. Но ракета уже пошла. Это просто сообщаю, довожу до сведения, — он выставляет указательный палец ей под нос, грозит, шипит, посматривая искоса на мою реакцию. — Цель будет поражена через пять, четыре, три, две. Убирайся с нашей территории, Ния! Петр, Смирнова принята за честную цель, поэтому не обессудь, если тебя вдруг ее ошметками заденет. Лучше отойди, а то…

— Отвали! — шутя, кулаком толкаю братца в грудь. — Пропусти нас, чертяка юморной.

— Тебя — пожалуйста, а ее… — Сашка ставит руки на пояс и, насупившись, бормочет. — Пароль! Пароль! Пароль, мелкий кровосос!

— Я, пожалуй, пойду. Спасибо за приглашение, — Тосик поворачивается и бьется телом в мой перед. — С дороги, Буратино! — жужжит мне в грудь.

«Спешу и падаю! Отваливаю и схожу с проторенной тропы» — где-то хохочет мой внутренний неугомонный голос.

Обняв Смирнову и повернув нас так, чтобы своей спиной пробить проход, заваливаю внутрь, тараня брата, как «Наутилус» капитана Немо корвет британцев.

— А-а-а! — орет Халва. — Оборона не выдерживает. Оте-е-е-ц! Батальоны просят огня!

— Идиот! — шипит щенок и дергается. — Разверни меня, — комкая мою рубашку, предлагает. — Я сейчас ему…

Втащу, по всей видимости?

— Сашка! — кричит отец. — Иди сюда.

Вот так! Прижми его, падре, заставь уважать меня и девушку, которую я в дом к нам, на семейные посиделки, привез.

— Тосик! — подлетает мама, царапает меня, выдирая гостью. — Петя! — безуспешно пытается растянуть мои клешни, скребет ногтями по рукам, отгибает пальцы и при этом без конца интересуется у мелкой «жертвы», которую система Велиховского наведения приняла за «чужой» объект, допустив навигационную и опознавательную ошибку, как ей там.

— Здравствуйте, тетя Наташа, — выкручивается и выползает из моих объятий. — Я так рада! — обнимает маму и вешается ей на шею.

— Идем-идем.

Похоже, осада пала, а шнырь без потерь пробрался в нашу скромную обитель. Все действо отдает слегка научно-фантастическим душком, а участники противоборства, то есть мы, выглядим, как низко оплачиваемые актеры соответствующего жанра.

— Какого хрена? — схватив меня за шею, рычит на ухо брат. — Чего ей здесь надо? Что это за ласки? Она наш враг, Велихов! А ты… Ты что?

— Тебе, вероятно, только десять? — отстраняюсь от родственных тисков младшего брата. — Что за представление?

— Петр! — отец укладывает свою ладонь мне на плечо и командует на отворот меньшему засранцу. — Сашка, отвали! Ты иногда чертовски переигрываешь, бесеныш.

— Да прям, — хохочет брат и выставляет руку, согнутую в локте, чтобы я ее по-братски хлопнул и пожал.

Сохраняя добрую традицию, все выполняю.

— Отлично, что приехали вдвоем. Это правильно! — отец разворачивает меня к себе лицом и, вцепившись пальцами в мои плечи, рассматривает как будто бы издалека, сверяя родственную схожесть. — Все нормально?..

«Все хорошо? Как ты, Тоник?» — я спрашивал, перебирая короткие волосы притихшей и расслабившейся после небольшого забега между все еще подрагивающих ног Смирнову, чья голова покоилась на моей груди.

«Хнык-хнык» — играя, жалился щенок. — «Не хочу прощаться, Петя».

«Нет проблем. Можем повторить, например, завтра, вернее, уже сегодня» — я по задумке предложил, посматривая на свои часы. — «Погуляем, Ния?».

«Гуляем, развлекаемся, а когда работать, Велихов? Ты сильно завалил нас новыми контрактами с рестораном твоего дяди, а мы, наверное, в скором времени потеряем собственное лицо, потому что не справимся с возложенными на нас обязательствами. Я не тяну, буксую, теряюсь, тревожусь, волнуюсь, предчувствую что-то нехорошее. Ничего не выходит, а ты чересчур задрал планку, не посоветовавшись, и до конца не просчитав все риски. Господи-Господи, меня ждет позор и долговая яма» — несвязно бормотала, расстегивая-застегивая пуговицы моей рубашки.

«Мы больше не будем каторжно работать, Смирнова. Ручное управление для слабеньких и дураков. Машинка набрала солидный ход, значит, нам остается только грамотно рулить. Рынок сам себя отрегулирует и уравновесит, не стоит вмешиваться в его систему. Это, как живой организм, понимаешь?» — прихватывая зубами ее жаркую макушку, баюкал и успокаивал ту, с который несколько мгновений до орально переспал.

Тосик обожает «это дело»… На «этом» определенно можно выезжать! В ближайшие две недели, если я не сподоблюсь на полноценное «иное», мне придется стать ее сексуальным рабом и отрабатывать потребности, изображая пассивного героя или пресмыкающегося, заботящегося исключительно о наслаждении судьбой назначенного доминанта. Тоник любит закидывать на плечи ножки и направлять меня, запуская пальцы в волосы. Ей бы плетку, наручники и лубрикант, но только для тисков, которые будут связывать и зажимать ее запястья, обездвиживать клиентку, когда я начну «играть». Не забыть бы, кстати, все вышеперечисленное в долгую дорогу взять…

— Все получилось? — отец переворачивает мясные стейки, бросает быстрый взгляд на меня, развалившегося на скамье возле мангала и семейного костровища.

— Да, — рассматриваю Тоньку, виляющую хвостом за мамой. Шныряют по огородику, который разбила Наталья Велихова, чтобы за столом всегда иметь свежую петрушку и многопрофильный салат.

— Один?

— Нет.

Только она об этом еще не знает. Планирую сегодня, когда буду подвозить ее домой, все рассказать.

— С ней? — отец кивком указывает на Смирнову.

— Да.

— Согласна?

— Не предлагал.

— Петька, Петька, — отец качает головой. — Она, конечно, самостоятельная единица, но…

— Тоня согласится, папа, — смотрю в его лицо.

— Ты заставишь? — подмигивает мне, еще раз поворачивая наш обед.

— Нет.

— Предложишь ей ваше любимое «слабо»? Не отвечай на это. Я и так все знаю. Шутки шутишь? Зачем? Вернее, на хрена?

— Гарантия! — поднимаюсь и подхожу к мангалу. — Вкусно пахнет, — рассматриваю решетку, над которой отец колдует, обжаривая овощной гарнир и основное блюдо.

— Слабенькая, если честно, — передает щипцы и предлагает. — Продолжи вместо меня.

Отнюдь!

— Я так не считаю.

— Тебе лучше знать, — он хмыкает и хлопает по карманам джинсов. — Сигареты есть?

— В куртке, — киваю на свою косуху.

— Я возьму? — не дожидаясь моего ответа, запускает руку поочередно то в один, то в другой, то в третий карман. — О! — он натыкается на проспект, который я хотел бы Смирновой показать, чтобы косноязычно не описывать суть двухнедельного мероприятия, в котором ей, при удачном стечении обстоятельств и ее согласии, отведена почти что главная роль. — Не возражаешь?

— Как пожелаешь! — размахиваю щипцами, как опахалом. — Тем более что ты его уже взял.

Отец садится на скамейку, не спеша прикуривает и, прищурив один глаз, прячась от никотинового выхлопа, рассматривает оплаченное либретто на четырнадцать полных суток.

— Замечательно! — причмокивая, убирает изо рта сигарету. — Мне нравится.

— Я рад!

— Там есть, что посмотреть?

— По маршруту будут остановки, — скупо, но информативно сообщаю, как диктор новостной программы.

— Понятно, — отец громко выдыхает и возвращает буклет туда, где его неосторожно взял.

Я переворачиваю мясо, а отец внимательно присматривается ко мне, Сашка недовольно и по-стариковски кряхтит, почти конвейером вынося мелкие салатники, многочисленные напитки, фарфоровые тарелки и колюще-режущие, натертые до блеска, столовые приборы, а мама с Тузом подкрадываются сзади, усиленно стараясь остаться незамеченными, но нежное прикосновение к шее и скуле я не почувствовать не могу.

— Как дела, ма? — через плечо ей говорю.

— Отлично! День восхитительный…

— Чего ты скромничаешь, мамочка? У тебя ведь чатиковский аншлаг, — хмыкает отец. — Бук с утра не затыкается, засыпав нас звуковыми уведомлениями и теплыми благодарностями счастливых почитателей. Там какой-то «ужасный ужас» обсуждают. Я не вникаю в самую суть, боюсь неосторожно в диспут встрять.

— Что так? — поворачиваюсь к ней.

— Не слушай. Все нормально, как всегда, в обычном рабочем режиме, штатно и как полагается. Девочки мне дружно помогают…

«Девочки»? Вероятно, старшие Смирновы — тетя Женя и тетя Оля — взяли на себя обязанности модераторов и регулируют доступ к «телу» самой великой «Тусечки» Велиховой, какой ее называют подписчики на литературном самиздат-портале.

— История понравилась, читательницы делятся впечатлениями, а я отвечаю.

— А-а-а! — поднимаю подбородок, корча волка, которого достал и лес, и зайцы, и лисы жутко напрягают, а медведь, пиздец, как обнаглел.

— Я могу тебе помочь, — предлагает Сашке Ния.

Да уж! Между этим двумя — холодная и очень давняя война! Младший сверкает взглядом, испепеляя Тоника, а она окатывает Халву безразличием и издевательской улыбкой. Крупный слон и крохотная, изобретательная Моська. Я так и вижу, как Смирнова посылает брата, безмолвно проговаривая маршрут и способы доставки к пункту назначения, а он с понурой головой туда идет, потому как дал себе строго-настрого зарок не трогать мелочь при живых свидетелях, чтобы не влететь, не перегнуть, не превысить силу и волной гнева случайно меньшего по габаритам не задеть.

— Ты гостья, кровосос. Мой руки и не возникай. Справимся без тебя, — бухтит младший.

— За стол, малышня! — отец, засунув сигарету в губы, громко хлопает в ладоши. — Черепашка! — сквозь стиснутые зубы произносит. — Рассаживай молодежь, пока они не устроили аутодафе. Петр! — орет мне. — Следи за мясом, черт тебя возьми.

Чуть не сделал «вэл дан» вместо «медиум», но отцовский окрик вовремя отвратил беду и спас приближающуюся обедню.

Зря я вилял, отказываясь от этой встречи в кругу семьи. Юморно, шутливо и прикольно, а главное, на поглощаемые продукты очень плодотворно. Хлебосольное семейство Велиховых от всей души раскормило Тузика и ненавязчиво заставило раскинуться Смирнову на разложенной подстилке, задрав чуть ли не под шею маечку, направив сморщенный пупочек к солнышку, чтобы вытопить из закромов случайно накопившийся жирок.

— Красивое пузико, — провожу зеленым колоском по пульсирующему прессу. — Дырочка маленькая, словно ты Святым Духом питалась, а не тем, что тетя Женя предлагала, пока носила тебя.

— На лирику потянуло? — из-под руки, закинутой себе на лоб, язвительность транслирует объевшаяся мясом Ния.

— Немного, — плюхаюсь на живот рядом с ней, упираясь локтями в землю, вставляю жесткую травинку в зубы. — Поласкать? — цежу сквозь плотно сомкнутые губы.

— Не откажусь, — поглядывает на меня через темные ресницы, прищурив один глаз.

— Не заласкай только! — ехидничает проходящий мимо Сашка. — Развалилась, бесстыжая. Хоть бы…

— Халва, пошел на х… — не успеваю до конца озвучить маршрут для брата.

Смирнова несильно, но все же неожиданно хлопает по моим губам и грозно шикает:

— А ну-ка, перестань! — прижимая подбородок к груди, указывает мне. — Начинай ласкать, Петя. Ей-богу, я устала ждать. Только языком чешешь, пугаешь, грозишься, а ничего не начинаешь. Где твое соблазнение? Где твой скрытый шарм? А? М? Где «этот мужчина добивается внимания этой женщины»? Вот она я, а где же «он»? Тот, кто эту курочку возьмет?

— Ты похотливая, что ли? — посмеиваясь, шепчу ей в пуп.

— Возможно, — с придыханием отвечает. — Только не губами, а тем колоском, Петруччио.

— Кто ж тебя так развратил, Смирнова?

— Хм!

И это я, по ее мнению, должен принять за все объясняющий ответ или это только для затравки, а обоснование еще в пути, где-то забурилось.

— И все же! Я был женат, к тому же парень. Мой опыт…

— Ты мизогинист, Велиховчик?

— Э-э-э?

— Женоненавистник?

— Э-э-э! — щекочу ей перевязанную акушером «впадину». — Я девочек люблю. Люблю-люблю!

— Считаешь, что половой опыт имеет только мужчина?

— Чего ты выступаешь? — подползаю ближе и утыкаюсь носом в обнаженное плечо. — Мне интересно…

— Сколько у меня было мужчин? Не боишься потеряться в количестве, которое я назову?

— Только не привирай, Тосечка. Я все вижу и понимаю.

— Интересно-интересно, — она приподнимается и утыкается локтями в подстилку, приблизив нос к моему лицу, которое сейчас я вынужденно держу на расстоянии.

— Ты бравируешь, строишь из себя опытную даму. Такую, — подаюсь вперед и языком притрагиваюсь к ушку, запуская кончик в маленькую раковинку, — профурсетку, маленькую потаскушку, всезнайку, многостаночницу, почти интердевочку, хотя…

— Ничего не буду доказывать, — перебивает, словно отрезает.

— Не надо, — скрещиваю наши взгляды. — Это глупость, когда советуют открыто рассказать новую партнеру о своем сексуальном прошлом. Я не хочу…

— Сменим тему, — грубо обрывает и бегает глазами по моему лицу.

— Я не хочу знать о тебе ничего. Ничего, что было без меня, до меня. Ты понимаешь?

— Сменим тему, Велихов, — Смирнова внезапно снова падает на спинку. — Итак! Как же ты намерен покорять меня?

— Покорять? — удивленно изгибаю бровь.

— Я лишь повторяю твои слова, дружок, когда ты предложил собственное пари без дополнительных условий на две короткие недели. Сказал, что я будто поплыву от твоей галантности, внимательности и природного шарма. Вот твой отец… — она неспешно поворачивает голову туда, где он сидит в обнимку с мамой. Старшие нас, конечно же, не замечают, зато Антония подвисает на моем папуле, словно имеет на старикана виды и далеко идущие плотские планы.

— Ему семьдесят лет. Побойся Бога! Он счастливо женат, имеет двух сыновей, к тому же он ссыкло, который никогда не изменял моей маме. Женатые не изменяют, Туз…

— Чего-чего?

— Они развлекаются и вносят в свою жизнь разнообразие, за которым скучают, потягивая семейную лямку.

— Ты грубиян! — заключает с небольшим толчком в мое плечо.

— Я ревную!

— Чего-чего?

— Отец в возрасте, но он хорош, а ты…

— Петруччио хлебнул пивка и парня понесло? — задушенно хохочет.

— Я приготовил кое-что, — меняю резко тему разговора.

Довольно об отце! А я действительно ревную. Черт меня и его возьми! Страшит не факт или наличие события, как такового, а то, что по отношению к кому и как. К собственному отцу! Ревность — это низкая самооценка и неуверенность в партнере, еще это тихий абьюз и тонкая манипуляция. По-моему, все, что я привел, свидетельствует о психическом нездоровье того, кто этой ревностью сейчас живет.

— Что?

— Вот, — вытягиваю из заднего кармана сложенный в три или четыре раза глянцевый листок.

Тоня разворачивает то, что я ей предлагаю, шурует глазками по строчкам, переворачивает, внимательно рассматривает картинки, сощурив взгляд, еще разок прочитывает содержание, а потом спокойно возвращает мне.

— И что?

— Это уже завтра, Тосик! Четырнадцать дней вдвоем. На реке, собственная комфортная каюта, питательный завтрак, полноценный обед, легкий ужин, познавательные экскурсии, наши шлюзы количеством три штуки и…

— Золотое кольцо? — пытается знанием поразить меня.

— Нет, конечно, но маршрут тоже закольцован, а двигаться мы будем по реке, на которой выросли. Я…

— Ты интересовался, не страдаю ли я морской болезнью?

— Да. И ты, — запускаю кончик пальца ей в пупочек, Тоник дергается и кожицей зажимает мой импровизированный щуп, — сказала, что проблем с этим нет.

— Ты устроил свидание в том доме на воде, чтобы…

— Это пробный заплыв, Ния. Мне показалось, что с тобой было все в порядке. Я ошибся?

— Нет.

Кроме, выпитого вина, от которого ее вело! Или я придумываю и Тосик просто по умолчанию такая. Она переволновалась, перенервничала и изображала женщину-вамп, хотя, на самом деле, маленький, очаровательный… Щенок, требующий нежных почесушек!

— Я согласна, Велиховчик, — откинув листок, обнимает мое лицо и притягивает его к себе. — Пари есть пари! Попробуй покорить меня, дружок.

— Вчера ты говорила, что уже влюбилась, — подмигиваю ей, — что без ума от меня, что уже моя, что…

— Одна жена и больше никого? Я права? — Смирнова ерзает губами по моим губам, сильно прыская, издевается.

Она смеется надо мной?

— Что это значит? — прикрываю веки.

— Я у тебя вторая, половой герой?

— Что ты лепишь?

— Ты очень доверчивый, Петруччио. Как оструганная доска, жутко прямой и простодырый. Как ты сволочей от ответственности отмазываешь, если…

— Я занимаюсь разводами, Смирнова. Не передергивай, пожалуйста.

— Сам себя развел?

— Я овдовел. А ты забываешься, Ния! — рявкаю с закрытыми глазами, потому как не хочу смотреть в ее смеющееся лицо. Она ведь провоцирует меня, заставляет грубить и выставлять себя в не очень выгодном свете. Вот хрен тебе и шишечка в придачу, стерва!

— Я флиртовала и порола чушь, которую ухажеры обожают слышать. Фр-фр-фр! — фыркает, шумно выдыхая. — Я никогда в тебя не влюблюсь, Велихов. Устанешь покорять! Я не поддамся. Н-и-к-о-г-д-а! Услышал?

— Опять игра, да? — трепеща ресницами, задаю вопрос. — А как же «люблю свидания», «спасибо, что пригласил» и тэ дэ, и тэ пэ? «Не обижай меня, Петенька, я не выдержу издевательств»? Ты…

— Именно! Игра и все! Я не влюбляюсь в мужиков, с которыми встречаюсь. Мне скучно, а с тобой нормально, потому что…

— Ты со мной играешь?

— В круиз поеду, Велихов. Это очень интересно и потом…

Ну и стерва ты такая! Не желаю слышать больше ничего…