Голубая Аргунь

ГЛАВА XIII

Изба тетки Федоры Контролихи была полным-полна. Сквозь густой табачный дым мерцала пятилинейная керосиновая лампа. От мощного топота каблуков сотрясался не только пол, но и стены. Сквозь топот, шум и гам еле слышно пиликала гармошка.

Давно уже привыкшая к этому гвалту хозяйка избы сидела в углу и невозмутимо курила. Нужда толкала ее на этот скудный заработок (за каждую вечорку она брала по рублю), и она привыкла не обращать внимания на весь этот гомон, так же как и трое ее босоногих и всегда оборванных ребятишек, спокойно спавших теперь на голой печке.

Потолкавшись в толпе у порога, Степан увидел среди танцующих Фросю. Он радостно улыбнулся ей и стал пробираться вперед.

Как только они вместе с Федором сели на лавку в переднем углу, к ним, окончив плясать «подгорную», подошла Фрося.

— Здравствуй, Степан, — сказала она и села рядом с ним.

— Здравствуй, — ответил Степан. — Что же это вы на вечер-то к нам не пришли?

— Я звала девок, да не пошли они. Говорят, что на вечорке лучше… А что у вас там было?

— Вечер то мы наметили интересный… — И тут Степан рассказал Фросе о программе вечера, о том, что решили они работать по-новому.

— Давно бы так, — одобрила Фрося. — А то вы в каких- то монахов превратились, поэтому и молодежь к вам не идет.

— А ты поэтому же в комсомол до сих пор не вступила? — укоризненно покачал головой Степан.

— Да я-то что, за мной разве дело станет? Ведь ты же знаешь, что у меня и заявление уже написано. Но не хочется мне одной идти, а уговорила пока только одну Настю Макарову. Вот начнете по-новому работать, и мне легче будет их уговаривать. А на вечер-то сегодня мы бы с Настей все равно пришли… но тут кое-что я подслушала и все время теперь наблюдаю.

— Что такое? — забеспокоился Степан. В голосе Фроси ему послышались тревожные нотки.

— Бить вас собираются, — понизив голос, сообщила Фрося.

— Бить? — удивился Степан. — Вот еще новости! Кто же это выдумывает?

— Главный зачинщик у них Игнашка, сын Платона Васильича, а с ним Мишка Демидов, Елизарка, Митька Гурулев — все сынки богачей, и Ванька Чижик с ними тоже заодно. Прибежал из школы и рассказывает, что вы, комсомольцы, хотели его избить.

— Да врет он, Фрося. Мы, наоборот, были рады, что они пришли, а они с Коротковым что-то поспорили и убежали.

— Я-то этому и не поверила. А Игнашка обрадовался этой выдумке и начал подговаривать ребят. Теперь все бугринские на вас ополчились. Смотри что там творится, — кивнула головой Фрося в сторону передней половины избы.

Взглянув туда, Степан увидел в толпе парней приземистого, скуластого Игнашку. Тут же был и высокий чубастый здоровяк Ванька Чижик. Степан видат, как у них из рук в руки переходила бутылка с водкой. Поочередно прикладываясь к ней, они пили прямо из горлышка и закусывали огурцами, которые держал в фуражке Митька Гурулев.

Степан понял, что опасения Фроси не напрасны. Толкнув локтем Федора, он тихонько рассказал ему об угрожающей им опасности.

— Ты иди и предупреди ребят, — сказал он Федору. — Ильич и Павлик с Коротковым пусть теперь же уходят, толку от них все равно никакого. Ну, а мы как-нибудь отобьемся. Жалко, Семен наш не знает, тот бы один нас выручил.

— Вам тоже надо уходить, их людно, а вас трое… Уходите тихонечко, — посоветовала Фрося.

— Объявить я хотел, что вечер молодежи переносится на следующее воскресенье, — возражал Степан, — и рассказать о программе вечера. Да и с тобой хочу по душам поговорить сегодня.

— О чем же? — и, положив ему на плечи руки, Фрося пристально посмотрела в улыбающиеся глаза Степана.

«Я же люблю тебя, Фрося», — говорил ласковый, устремленный на нее взгляд Степана, а его левая рука крепко обнимала ее за талию.

— Поговорить… — повторила она тихо и, помолчав, глубоко вздохнула. — Приходи завтра вечером к Никуле на завалинку, а сегодня спляшем «коробочку» и уходите от греха подальше. Не связывайтесь с хулиганами. А про вечер мы с Настей объявим.

Как ни хотелось Степану посидеть с Фросей, а потом проводить ее до дому и сказать о своей любви, он понял, что сегодня это невозможно. Сквозь шум вечорки из кути слышался громкий говор подвыпивших драчунов и угрожающие выкрики по адресу комсомольцев.

Опасаясь, что хулиганы могут применить свой обычный метод — потушить лампу и напасть в темноте — и не желая подвергать опасности девушек, Степан решил последовать совету Фроси.

Сплясав с ней «коробочку», он крепко пожал ее руку и нежно посмотрел в тревожные глаза девушки.

— Ничего, Фрося, не бойся, отобьемся… — шепнул он ей на прощанье и смешался с толпой парней, стоявших у порога.

Макаров был уже там. Вскоре к ним присоединился и Федор. Как будто бы ничего не подозревая, они вместе с другими шутили, курили, смеялись, но как только главные драчуны начали плясать кадриль, все трое по знаку Степана подошли к дверям. Не успел Степан перешагнуть порог, как в заднем углу кто-то пронзительно свистнул.

«Сигнал дали…» — подумал Степан, быстро выходя в сени и увлекая за собой товарищей. Темные сени они миновали благополучно, но не успели выйти на улицу, как следом за ними вышла целая толпа. При свете луны было видно, как из толпы отбегали в сторону парни и, наклонясь к земле, искали камни. Один кирпич больно ударил по плечу Федора.

— Держись, ребята! — успокаивал Степан. — Нам бы только до Тихоновой ограды добраться. Там куча жердей лежит, хватайте по жердине и будем отмахиваться, раз уж такое дело…

В это время из-за угла впереди выскочили человек пять и преградили путь комсомольцам. В ту же минуту их окружили. К Федору вплотную подошел Демидов и, дыша ему в лицо винным перегаром, прохрипел:

— Ты, комсомол, за что бить нас собираешься, а?.. Да я тебя!..

Договорить он не успел и, охнув, упал на спину, сбитый с ног кулаком Степана.

— Бей! — крикнул кто-то истошным голосом, и пошла свалка. Все сбились в одну кучу. Кто-то крепко обхватил Степана сзади. На мгновенье он увидел, как окружили и начали бить Федора, как отступивший к забору Афоня колом отбивался от наседавших на него обозленных парней. Степан рванулся в сторону Федора. Но тут же почувствовал, что ударился лбом обо что-то твердое, в голове зазвенело, а земля как будто провалилась.

Очнулся он, когда над ним раз за разом хлопнули два выстрела. Степан, шатаясь, поднялся с земли и увидел, как веером во все стороны кинулись бежать драчуны. Узнав поднимающегося с земли Федора, он быстро шагнул к нему и подхватил под руку.

В голове у Степана шумело, левый глаз залился кровью. Он вытер его рукавом гимнастерки и, взглянув в сторону Макарова, догадался что к ним подходит начальник заставы Лебедев. Степан узнал его по форменной одежде и желтым наплечным ремням.

— Так вот кто нас выручил… — шепнул он Федору, — Николай Иваныч…

— Вы что же это, товарищи, с ума сошли? — подойдя вплотную и узнав комсомольцев, заговорил Лебедев. — Зачем же это вы ввязались с хулиганами в драку?

— Да не ввязывались мы, товарищ начальник. Они сами на нас напали.

— Ну ладно, — перебил Лебедев, — потом расскажете. Возможно, что это нападение не спроста. Вот что, идемте ко мне на квартиру, я живу рядом, там вам сделаем перевязку. Ничего, ничего, не стесняйтесь, жена у меня не кусается. А мае с вами, кстати, и поговорить надо по очень важному делу…

В большой, уютной, по-городскому обставленной комнате, за столом, покрытым белоснежной скатертью, сидели умывшиеся, причесанные (с перевязанными головами) комсомольцы. Хозяин квартиры в соседней комнате помогал хлопотавшей у плиты жене.

Стыдясь за свои испачканные кровью рубашки, комсомольцы робко оглядывали непривычную для них обстановку.

Вот как люди-то живут, — тихонько говорил Макаров. Постеля-то… — и он глубоко вздохнул, вспомнив свой тонкий, как блин, потник-подседельник, на котором спал он под сараем, укрывшись шубой, — вот бы на такой поспать…

В самый раз!.. — чуть не захохотал вдруг Федор. — В нашем белье только на такой и спать…

- Да нет, я это так говорю, к примеру. Мне бы вот на такой медвежине, так лучше и не надо.

— Тише ты! Услышат, нехорошо…

В комнату вошла хозяйка, высокая красивая женщина. На вид ей было не более 35 лет. Ее черные вьющиеся волосы были густо припудрены сединой. Поставив на стол тарелки с закуской, она взглянула на комсомольцев, ласково улыбнулась и вышла.

«Немало же тебе, бедняжке, пришлось пережить, как видно», — глядя на ее седеющие волосы, думал Степан, глубоко благодарный этой женщине за ту сердечную простоту и ласку, с которой она приняла их, обмыла и сделала перевязку.

- Вот это, брат, люди! — как бы отвечая на мысли Степана, восхищался Федор. — Вот какие есть на свете женщины! Лучше родной матери. Как вспомню, когда она меня перевязывала, так аж на сердце радостно. А руки-то, как бархатные… Не жалко, что и побили…

— Ну, товарищи, — весело потирая руки, сказал, входя, Лебедев, — попробуем вашей рыбки, свежих сазанов, или, как говорят ваши верховские, шажанов.

После рыбы пили чай с вареньем и медом. Покончив с чаепитием и поблагодарив хозяев за угощение, перешли к столу, на котором лежали книги.

— Ну, а теперь поговорим. Закуривайте, — Лебедев положил на стол пачку «Сафо», коробку спичек и поставил пепельницу. — Вы ведь курите, наверное? Здесь девушки и то курят, а старики даже табак жуют. Вот уж не понимаю зачем. Ну хорошо, расскажите по порядку, как это у вас получилось?

Лебедев внимательно слушал все, что рассказывал Степан о своей поездке в Нерчинский Завод, о разговоре с Румянцевой, о решении комсомольцев по-новому перестроить работу и, наконец, о неудачной организации вечера молодежи и нападении хулиганов. Во время рассказа Лебедев то прохаживался по комнате, заложив руки за спину, то останавливался у стола, за которым сидели комсомольцы, делал две-три затяжки из папиросы и снова начинал ходить.

— Так… — сказал он, когда Степан кончил, и, помолчав, продолжал: — Хорошее начало, но с плохим концом. Слишком неумело, хотя и горячо взялись вы за дело. Правда, в этом есть и моя вина. Я все не соберусь с вами побеседовать о вашей работе. Так вот, Румянцева дала вам правильные указания, но она упустила еще одно важное обстоятельство. — Комсомольцы, переглянувшись, подвинулись ближе. — Я имею в виду вечорки. Зачем вы их стали разгонять? Конечно, вечорки вообще, а ваши в особенности, безобразны, и со временем они отомрут. Но прекратить их сразу нельзя даже в том случае, если вы взамен вечорок дадите спектакли и вечера молодежи. А у вас что получилось? — Лебедев с усмешкой посмотрел на притихших комсомольцев. — Вы принялись разгонять вечорки и сразу же этим восстановили против себя молодежь. Взамен же ничего не дали. Я как-то слушал доклад Бекетова о международном положении. Какой он был: длинный и скучный! — взглянув на Степана, Лебедев заметил, что тот смущенно опустил голову. — Но это дело поправимое. Надо лучше готовиться, и тогда доклады будут интереснее и короче. Иногда мы можем вам посылать своих докладчиков.

— Вот это хорошо! — одобрительно отозвался Афоня, слушавший внимательно каждое слово Лебедева.

— Но это не все, — продолжал Лебедев, — придется вам помочь и в устройстве спектаклей. У вас, что бы ни происходило на сцене, — всегда одни и те же декорации: ширмы, из когда-то голубого ситца. Артисты тоже не похожи на артистов: на сцене у них отклеиваются бороды, ходят в тех же рубашках, что и дома. Помню, в одном спектакле приводят на: сцену пленного американского солдата, держат его двое парней с винтовками в руках и кричат: «Мериканца пымали!». А на этом «мериканце» сатиновая рубашка, ичиги и шапка наизнанку. Мужики, что рядом со мною сидели, хохочут: «Так пот они какие, мериканцы-то, в шапке на леву сторону!..»

Комсомольцы засмеялись, но Лебедев строго сказал:

- Так нельзя, товарищи. Взамен вечорок вы преподносите чушь. Поэтому молодежь к вам не идет. За это вы сегодня и расплачивались. Вашими промахами воспользовались богачи и через своих сынков натравили на вас даже молодежь из бедноты. Помните, что к вечоркам молодежь приучена веками и их нужно не разгонять, а брать в руки. Чтобы добиться успеха, надо больше работать с молодежью.

И Лебедев подробно стал рассказывать ребятам о том новом, и интересном, что можно было провести на вечорках, о том, как использовать молодежные журналы и газеты, которые помогут ввести в быт новые песни, новые игры, новую советскую культуру.

— А журналы, газеты, — говорил Лебедев на прощанье, — вы можете брать у нас с завтрашнего дня. На партийно-комсомольском собрании мы обсудим вопрос о принятии шефства над вашей ячейкой. Выделим вам часть книг, поможем организовать библиотеку и прикрепим к вам одного из наших комсомольцев.

— Харченку! — попросил Федор.

— Правильно, — поддержал Степан. — К нам тогда из-за одного Харченко все пойдут.

— Ну что же, — согласился Лебедев, — можно будет и Харченко.

Радостные, веселые, довольные таким оборотом дела уходили от Лебедева комсомольцы.

— Видишь, как оно получилось, — торжествовал Степан.

— Я так не жалею, что и побили нас, — говорил Федор. Вот, оказывается, как надо было работать. Ведь просто, а мы не могли догадаться… Да, брат, до чего же хороший человек Лебедев! И все-то он знает, все-то ему известно… Так бы до утра его и слушал.

— Вот, ребята, какие они бывают, настоящие-то коммунисты, — задумчиво сказал Степан. — Он — коммунист с семнадцатого года, из рабочих, старый чекист. Всего испытал. Это не то, что Лопатин, который был у нас в волисполкоме. Я-то повидал коммунистов немало. Вот у нас в Волочаевском полку комиссар Киргизов такой же был, как Лебедев. А как его любили бойцы: скажи он, и в огонь любой пойдет. Знали: раз Киргизов сказал, значит, так надо. Зря он не пошлет куда не следует… Или Васильев, что был у нас в ВИКе, — умер ведь он, бедняга, поехал на курорт, но уже поздно, так на курорте и скончался, — хороший был человек, а большевик-то какой, до последнего дыхания служил партии и родине. Вот у кого учиться надо, — и, помолчав, добавил: — Ну, возьмемся дружнее за работу, раз партия нам поручила это дело.

— Если хорошо поработаем, так и мы коммунистами будем, — вставил Афоня.

— Ну, до этого-то еще далеко, — ответил ему Федор, — поработать надо, поучиться…

Долго еще разговаривали комсомольцы. Разошлись они по домам уже перед утром, сговорившись завтра же собрать всех комсомольцев и рассказать им обо всем, что слышали от Лебедева.