Голубая Аргунь

ГЛАВА XVIII

Издавна Иван Кузьмич занимался между делами рыбной ловлей и охотой. Летом он все свободное время проводил то на Аргуни с удочкой и переметами, то охотился со старинным дробовиком-кремневкой за гусями и утками. Зимой капканом ловил волков и лисиц, травил их стрихнином.

Мало-помалу охотничий задор передавался и Степану. В эту зиму он не раз уже ездил осматривать расставленные отцом ловушки. Вот и сегодня, верхом на лошади, с карабином за плечами, он чуть свет отправился на охоту.

Выехав за поскотину, Степан повернул вправо, поехал по узенькой, ведущей в гору тропинке.

Как всегда перед восходом солнца, мороз крепчал, и уже от поскотины Раздольную не было видно из-за лежащей на ней пелены морозного тумана. Но здесь, в поле, тумана не было. Мертвая тишина царила вокруг, и перед глазами Степана во всю свою ширину раскинулись покрытые снегом пади и сопки, застывшие в безмолвном величии.

Помня наказ отца, Степан ехал, соблюдая все меры охотничьей предосторожности. Он видел, как хитро действовал Иван Кузьмич, устанавливая ловушки. Приманки начинял стрихнином обязательно в сыромятных рукавицах около печки с открытой трубой, причем нос и рот себе завязывал на это время шарфом. Готовые начинки складывал в берестяный, выветренный на морозе чуман. Раскидывая приманки в поле, он брал их из чумана при помощи расщепленной на конце палки и закидывал их подальше от дороги в нетронутый снег.

Поэтому Степан ехал, строго придерживаясь тропинки, сворачивать с нее не было и надобности. Запорошенные снегом ловушки лежали нетронутыми, нигде не было видно ни одного свежего следа.

Проехав всю елань, Степан повернул в сторону небольшой падушки, где три дня тому назад Иван Кузьмич положил начиненное отравой стегно издохшей соседской лошади. Сердце у него радостно заколотилось, когда еще издали заметил он утоптанный вокруг приманки снег. Подъехав поближе, Степан увидел, что от стегна осталась только одна обглоданная кость.

Обрадованный Степан спрыгнул с коня и, ведя его в поводу, бегом кинулся вниз косогором по волчьему следу. Под горой след начал путаться. Шаги стали короче, вместо двух отпечатков лап стало появляться три, четыре и даже больше, словно у волка появились лишние ноги. Стали попадаться лежбища. Волк катался по снегу, хватал его ртом и снова бежал дальше, иногда делая большие прыжки.

Боясь упустить добычу, охваченный охотничьим азартом, Степан сбежал в падь, вскочил в седло и с места в карьер помчался вперед по следу.

Волка он догнал посреди елани, сорвал с плеча карабин и на бегу добил его вторым выстрелом в голову. Положить волка на коня оказалось делом далеко не легким. Почуяв волчий запах, конь шарахался в сторону, хрипел и вставал на дыбы. Степан хотел стреножить его своим кушаком, но в этот момент увидел едущую падью по направлению к Раздольной санную подводу.

— Вот кстати, — обрадовался Степан нежданному попутчику. — Попрошу этого дяденьку, он и подвезет мне волка до дому.

Через минуту Степан уже галопом скакал наперерез к усердно погонявшему свою лошадь мужику, в котором по пестрой иманьей дохе и сивому коню признал он Якова Беляева из села Васильевского.

— Яков Михайлович! Обожди, обожди минутку.

Догнав мужика, Степан на бегу склонился с седла, ухватившись за вожжи.

— Куда спешишь так, на пожар, что ли? Помоги-ка вот лучше мне добычу увезтидомой.

— Ну, брат, не задерживай, пожалуйста, тут не до тебя, — замахал руками Беляев, — нарочным к вам еду, с пакетом, известье такое везу, что не приведи бог и слушать.

— Что такое?

— Ленин-то ведь умер!

— Умер? — выпустив из рук вожжи, испуганно переспросил Степан. — Ты что это брешешь?

— Умер вчёра еще, — Беляев передернул вожжами, хлестнул по коню бичом. Обернувшись, крикнул еще что-то, но Степан уже ничего не слышал. Опустив поводья и машинально ухватившись обеими руками за луку седла, сидел он странно согнувшись, бессмысленно глядя вслед уезжающему Беляеву.

Он не заметил, что конь, почуяв полную свободу, во всю рысь направился по дороге к дому.

Ошеломленный суровой вестью, Степан разом забыл про охоту, про волка, про все. Мысли его были только об одном — о преждевременной смерти великого человека, с именем которого он связывал все свои лучшие помыслы и надежды.

Очнулся Степан уже около поскотины, шумно вдохнув морозный воздух, он как-то беспомощно оглянулся вокруг, медленно подобрал поводья и вдруг, словно проснувшись, выпрямился, привстал на стременах и, огрев коня нагайкой, галопом помчался в поселок.

Бросив у ворот нерасседланного коня, Степан прошел в избу.

Дома были бабушка и Иван Кузьмич, сидевший за починкой хомута.

Поставив карабин в угол, Степан, не раздеваясь, прошел вперед, молча, потупив голову, сел к столу.

Заметив подавленное состояние сына, Иван Кузьмич недоумевающе посмотрел на него поверх очков.

— Ты чего это, али занемог?

— Умер… наш… Ленин… — чуть слышно выговорил Степан и, отвернувшись к окну, концом кушака вытер глаза.

— Кто умер? — не расслышав, переспросил Иван Кузьмич.

— Ленин!

— Ленин! — хомут выпал из рук старика. — Как же это так. Может, врут еще? Что же теперь будет? А? Ну чего же ты молчишь-то, — напустился он на Степана. — Надо что-то делать, к Миколаю Иванычу беги, что ли!

Степан тупо посмотрел на отца, сам не зная для чего, расстегнул полушубок, потом снова застегнул его и, не сказав ни слова, вышел из избы.

— Что случилось, Ваня? — сообразив по всему, что в доме что-то произошло, подошла к сыну бабушка.

— Ленин умер! — крикнул ей Иван Кузьмич.

— Ленин? Это который же?

— Ох и беда с тобой, мамаша, памяти ничего нету, а любопытства хоть отбавляй.

— Как ты оказал? Не слышу.

— Я говорю, вот который на портрете-то! Самый большой человек у нас был!..

— Бедный, царство ему небесное, с чего же это он?

Абрам-батареец только что прибил к воротам своей ограды топкую жердь с прикрепленным к ней траурным флагом, когда к нему подошел Иван Малый.

Некоторое время оба стояли молча, потом заговорил Иван:

— Не то, так другое. Только будто жизнь наладилась, и вот тебе на.

— Худо дело, — покачал головой Абрам. — Я прямо-таки места себе не найду, и дома не сидится, и работа на ум не идет.

— Тут уж не до работы, горе вон какое, — махнул рукой Иван и, помолчав, продолжал: — Я Ильича-то лично видал в 18 году, слушал, как он говорил на митинге. Много нас там набралось казаков, шум, конечно, гам, ничего не слышно, а как заговорил Ленин, сразу стало тихо, муха пролетит — слышно, вот как его слушали.

— Одно слово, вождь, — вздохнул Абрам, — не зря же весь народ за ним пошел.

Поговорив еще немного, оба пошли в сельсовет, надеясь там встретить Степана.

Подтвердив Степану сообщение о смерти Ленина, взволнованный не менее Степана Лебедев сурово сдвинул брови и, заложив руки за спину, несколько раз молча прошелся по кабинету.

— Да… — глубоко вздохнув, он остановился против Степана. — Смерть Владимира Ильича для всех нас тяжелая утрата. Но предаваться унынию; паниковать мы, большевики, не должны, не имеем права. Сегодня весь трудовой народ, в том числе граждане Раздольной, в большой печали. Люди волнуются, они пойдут в красный уголок, в сельсовет, поэтому нам надо идти туда же, в народ, предостеречь от паники, разъяснить истинное положение и политическую обстановку. Вот наша задача на сегодня, а к вечеру подготовить надо школу. Организуем траурный митинг. Завтра, я думаю, неплохо бы созвать расширенное собрание комсомольцев с докладом о заветах Ленина молодежи.

— Правильно, — согласился Степан, — а вторым вопросом будет прием в Союз новых комсомольцев, у нас есть уже десять заявлений. Среди них четыре девушки во главе с Фросей Тарасовой.

— Это очень хорошо!

В дверь постучали и, получив разрешение, в кабинет вошел дежурный красноармеец.

— Пришел посыльный из сельсовета. — доложил он, приложив руку к козырьку шлема, — говорит, что в сельсовете собралось много народу, просят вас прийти туда.

— Хорошо, — кивнул головой Лебедев, — скажите, что мы с товарищем Бекетовым будем там сейчас же.

В переполненном народом помещении сельсовета, когда пришли туда Лебедев и Степан, уж начался стихийно возникший митинг. Среди собравшихся Степан увидел своего отца, Семена Христофоровича, Павла Филипповича, Абрама, братьев Размахниных и комсомольцев. Ему сразу бросилось в глаза, что, несмотря на многолюдство, в сельсовете было по-необычному тихо. Тревогу и уныние выражали лица собравшихся, никто даже не курил. Все внимательно слушали Ивана Малого. Высказаться его упросили они сами, как человека бывалого и красного партизана.

Польщенный такой просьбой, Иван согласился, и хотя ораторскими способностями он не обладал и говорил весьма нескладно, слушали его с большим вниманием.

— Большое у нас сегодня горе, товарищи, граждане, — сняв папаху и вытирая ею вспотевший лоб, говорил Иван. — Не стало нашего дорогого товарища Ленина. Да. И что я должен сказать? А то, дорогие мои граждане станичники, что все мы, конечно, печалимся, а есть у нас люди, что и радуются нашей беде, и войну уже пророчат, что Япония на нас теперь обрушится, и Англия, и всякая там прочая мировая контра. Да. И я уже сегодня из-за этого самого поспорил с Митрием Еремеичем и теперь хочу сказать, что пугать нас японцами да Семеновыми нечего. В девятнадцатом году с берданами, с дробовиками, без патрон били мы это вражье, а теперь нам и вовсе не страшно. Теперь у нас не только пулеметы и пушки, но и танки и самолеты есть. Пусть попробуют сунуться, так из них только клочья полетят. Вот… А что касаемо власти нашей Советской, то она, конечно, и дальше будет жить и руководствовать, потому как мы ее, значит, завоевали и так и далее. Да вот Николай Иванович лучше вам расскажет, — закончил свою речь оратор, увидев в толпе начальника заставы.

Громко поздоровавшись с собравшимися, Лебедев прошел к столу, снял шлем и, повернувшись лицом к собранию, попросил слова.

— Митинг мы намечали провести вечером, — пригладил седеющие на висках волосы, негромко начал свою речь Лебедев, — но раз уж он теперь начался, будем продолжать.

В своей речи Лебедев рассказал о жизни и деятельности великого вождя партии, организатора Советского государства. Призывал граждан теснее сплотиться вокруг партии, ее ЦК и включиться в борьбу за выполнение заветов Ленина.

— Конечно, смерть Владимира Ильича для нас большое горе, — сказал он в заключение, — но это не значит, что теперь мы должны опускать руки, допустить в своих рядах уныние, панику. Этого у нас нет и не будет. Мы знаем, что Ленин умер, но партия живет и жить будет, живет и жить будет большевистский ЦК, во главе которого стоит верный ученик и соратник Ленина товарищ Сталин. Он и поведет теперь нас под знаменем Ленина вперед, к социализму.

После Лебедева говорил учитель Телятьев, затем Степан, Абрам и Федор Размахнин.

В конце митинга стоящий в толпе комсомольцев пограничник Харченко запел любимую песню Ильича:

Песню подхватили сначала комсомольцы, но чем дальше пели, тем больше вливалось в хор голосов пожилых крестьян. Старая изба сельсовета гудела от мощного хора.