Голубая Аргунь

ГЛАВА XXV

Давно пустовал большой дом богача Солонова. Хозяин дома, бывший белоказак, вместе с семьей бежал в 1920 году за границу, опасаясь возмездия со стороны красных партизан за грабежи и расстрелы красноармейцев.

Амбары, сарай и баню РИК распродал с торгов, а дом почему-то оставили торчать бобылем на самой середине Раздольной. Никем не охраняемый, он все более разрушался. Сначала неведомо кем были растащены ограды, затем из оконных рам повытаскивали стекла, разрушили печи и даже повыворачивали полы.

Этот-то полуразрушенный дом и выпросил в РИКе Степан, чтобы отремонтировать его и устроить в двух комнатах, выпилив среднюю стену, народный дом со сценой и зрительным залом, а в третьей — канцелярию сельсовета.

В воскресенье, с раннего утра, угрюмый, молчаливый солоновский дом ожил. В настежь раскрытые двери и разбитые окна было видно работающих людей. И не только в самом доме, но на крыше и в заросшем лебедой и полынью дворе началась работа. Отовсюду доносились стук топоров и молотков, грохот падающих бревен, веселый говор молодежи.

В пестрой толпе работающих то тут, то там, мелькали защитная, с темным от пота желобком на спине, гимнастерка Степана, краснощекая чубатая физиономия Федора Размахнина и алая косынка Фроси.

Все заняты делом. Одни пилят бревна, тешут и пазят столбы, другие настилают полы, делают двери. Белилами, отливающими синевой, красят ставни и наличники. В ограде несколько парней с лопатами в руках чистят площадку. Мусор тут же сваливают на три телеги и вывозят на свалку. Из бочки около крыльца клубами валит пар, кипит, клокочет известка. Не дожидаясь, пока остынет, ее черпают ковшами, надетыми на палки, и ведрами носят в дом, где девушки по указанию Фроси уже белят стены и потолки. Девчата с корзинами попарно подносят к дому землю. Там, по двум косо поставленным бревнам, веревками поднимают кверху и засыпают ею потолок дома. Рядом с оградой, на высоких козлах, две пары рослых парней пилят бревна на плахи и тес.

Выше всех на крыше в испачканном глиной холщовом фартуке стоит дед Архип. Вчера он закончил кладку печи, а сегодня уже выводит на крышу трубу. Оторвавшись от работы, чтобы закурить, дед с довольным видом посматривает на молодежь.

Народ все прибывает. Стали появляться старики. Сначала пришли со своиминструментом дядя Миша, Иван Малый. Семен Христофорович, Абрам-батареец и Кирилл Размахнин. Переговорив со Степаном, двое стали ремонтировать крышу, остальные взялись строить дровяник, куда сразу же начали сносить обрезки бревен, досок, щепки и даже стружки. «Пригодятся на растопку», — распорядился Федор.

Стариков появлялось все больше и больше. Напротив, у избы Семена Горченова, низенькая, широкая завалинка. Тут привыкли старики собираться вечерами после работы, и в праздники по утрам вести бесконечные рассказы о былых походах и войнах. Но на этот раз все, минуя завалинку, подходили к солоновскому дому, чтобы посмотреть на необычное зрелище.

Работа кипела. Радость еще неизведанного спорого коллективного труда захватывала всех. Азарт состязания передавался и старикам. Один за другим, поплевав на руки, брались они за топоры и фуганки, включались в работу, стараясь доказать молодым на деле многолетний свой опыт и смекалку

Уже не хватало топоров, пил, лопат, и Павел Филиппович в сопровождении Афони Макарова отправился собирать по селу недостающий инструмент.

— Ребята! — кричал Степан, стоя на куче бревен. — Человек шесть подойдите сюда, бревна надо подавать на козла. Живо!

— А ну, братва, раз, два, взяли!

Подхваченное десятками рук бревно, глухо стукнув, покатилось по козлам, за ним второе, третье…

Вокруг Степана толпа.

— Вот эти плахи, — распоряжался он, — надо разложить вдоль всей ограды. Абрам, бери человек восемь и начинай разносить столбы. Там под них уже ямы роют.

— Подожди, подожди, — доносился суровый бас Ивана Кузьмича. — Кто же так делает? Надо по шнуру, ведь не для смеху строим!

— Куда ты прешь? Видишь, люди работают. Места, что ли, нет объехать? Подожди маленько!

— А ну, ребята, давай!

— Куда мой топор потянул? Здорово, паря! Я им с самого утра работаю. Свой надо иметь.

— А ты возьми вон у Игнашки. Из него плотник — что из меня писарь.

— Тетка! — кричал Федор. — Зачем щепки берешь? Нет, нет, нельзя. Тебе маленько, да другой маленько. Нам тоже нужно топить зимой.

— Федор! — звали сверху. — Давай сюда, посмотри, ладно ли засыпаем?

— Фрося!

— Иду!

— Ты давай мне человека четыре из стариков, — требовал у Степана Иван Кузьмич. — Надавал, как на отбор, все молодежь. Я с ними с греха пропал.

Получив нужных ему людей, Иван Кузьмич принялся за устройство ограды. Под умелыми руками ровно, как по линейке, выстроились столбы и по-хозяйски плотный, без щелей, стал расти высокий забор. Нагрузив людей работой, сам Иван Кузьмич с помощью Семена принялся строить ворота и калитку.

К вечеру запущенный, унылый дом словно переродился. Весело смотрел он на улицу новыми стеклами окон с ослепительно белыми ставнями и наличниками. В открытые окна виднелись чисто побеленные стены и свежепокрашенные желтые полы. Пахло краской, олифой и смолой. С наружной стороны ограды было за что привязать лошадей, а по обе стороны ворот на врытых в землю столбах устроены скамейки. На них уже сидели, дымя трубками, старики и делились впечатлениями прошедшего дня.

— Ну как, ребята, вид? — весело спросил Степан, подходя к кучке парней, которые стояли посредине улицы и любовались новыми вывесками Раздольнинского сельсовета и народного дома. Вывески эти только что прибили Федор и Афоня.

— Хорошо, шибко хорошо!

— Лучше, чем раньше в станице!

— Как будто другой дом-то стал, вроде игрушки.

Все было готово, все закончено. Но никому не хотелось уходить. Всем хотелось полюбоваться делом своих рук. А когда Федор к наружной стене народного дома прибил выпущенную сегодня же стенгазету, около нее выросла густая толпа. Каждому хотелось почитать, послушать, что там написано, посмотреть на рисунки, где были изображены и кулаки, сующие палки в колеса большой телеги с надписью «самообложение», и сегодняшний воскресник, и портреты дяди Миши, Ивана Кузьмича, Семена, Архипа-печника и Павла Филипповича — всех, кто хорошо поработал. Но пробраться к стенгазете было делом нелегким.

— Ребята, — кричали задние, — кто посмотрел, так отодвиньтесь в сторонку. Всем же охота узнать.

— Тише вы там! Не дадут послушать. Ну и народ!

— Громче читай, Федьча, ничего не слышно!

— А ведь это, кажись, тебя нарисовали, Петька, вон, в углу-то?..

Ничего подобного, это Мишка Ромахи Вдовина. Вишь, такой же толстомордый.

— Вот уж стариков-то хорошо нарисовали, — восхищался высокий чубатый парень, — особенно дядю Архипа! Смотри, и бородка так же клинышком и трубочка в зубах… Ну, прямо как живой!..

Старики стояли тут же, и тихонько переговариваясь, одобрительно качали головами.

— Товарищи, — обратился к стоящим вокруг Федор, — есть предложение еще устроить воскресник.

Гул одобрения покрыл последние слова Федора.

— Товарищи, — подождав, пока стихнет шум, сказал Степан, — большое вам спасибо за вашу помощь, за вашу дружную работу. Спасибо нашим активистам-старикам. О сегодняшнем воскреснике мы напишем не только в стенгазете, но и в «Забайкальоком рабочем». А если вы еще хотите провести воскресник, пожалуйста, можем устроить. В следующее воскресенье подходите. Сбор здесь. Поможем закончить ремонт школы и наладим мост через речку.

Едва кончил Степан, как раздались крики «ура», десятки рук подхватили его и, высоко подбросив кверху, принялись качать. Никто не заметил, как к ним с гармошкой подошел Федор. Рявкнув на басах, он весело, с переливами заиграл «подгорную». Сразу же образовался широкий круг и, вздымая пыль, затопали, закружились танцующие пары.

Уже закатилось солнце, в воздухе повеяло вечерней прохладой, когда, вдоволь потанцевав и повеселившись, молодежь с топорами, лопатами и пилами в руках расходилась по домам.

Последними покинули ограду нового сельсоветского дома Степан, Фрося и Федор Размахнин. Только теперь, шагая по улице, ничего не евший за целый день Степан почувствовал, что он сильно устал и проголодался.

— Ну, поработали сегодня на славу, — на ходу застегивая гармонь и закидывая ее за плечо, сказал Федор. — До чего ведь разохотились, как с огня рвут. Вот она, коллективная-то работа! Старики и те раззадорились, удержу нет. В следующее воскресенье еще больше придет народу.

— Я думаю, — не слушая Федора, сказал Степан, — организовать бы нам постоянный такой коллектив — коммуну. Я еще не знаю хорошенько, как это сделать, но думаю, что со временем мы это сделаем. Вот такие дни, как сегодняшний, у нас будут все время.

— Оно, конечно, хорошо бы, — в голосе Федора слышалась неуверенность. — Только народ вот у нас к этому несвышный. Самое главное — бабы, не уживутся они вместе-то. Скандалу с ними не оберешься.

— А что, бабы — не люди? — сердито отозвалась Фрося. — На баб сваливаешь, в коммуну, я вижу, не веришь.

— Я не верю? — обиделся Федор. — Здорово! Да я в нее первый войду, только бы организовалась…