Голубая Аргунь

ГЛАВА XII

В первое же после комсомольского собрания воскресенье с самого утра по улицам Раздольной ходил комсомолец Прокопий Коротков. В одной руке он держал баночку с клейстером, в другой — сверток старых газет, на которых поперек текста жирными буквами были написаны объявления. На перекрестках улиц и видных местах Коротков останавливался, намазывал клейстером объявление, приклеивал его к забору и, полюбовавшись своей работой, шагал дальше.

В объявлении сообщалось, что сего числа в школе состоится вечер молодежи, в программе которого будут доклад о культурно-массовой работе, игры и танцы. Вход свободный.

Вскоре около одной из этих афиш остановилась кучка по-праздничному принаряженных девушек. Вслух, перебивая друг друга, они прочитали объявление.

— Так что, девоньки, пойдем на вечер-то?

— Да ну их и с вечером… Лучше на вечорку пойдем к Контролихе. Там уж хоть попляшешь досыта.

— Так ведь и тут танцы будут.

— Тут их пока дождешься, так два раза выспишься. Степан опять разведет на всю ночь турусы на колесах, как оног-дась. Я тогда сплю, сплю, разбужусь, опять усну, а он все еще говорит. Так тогда всю ночь и просидели, как дуры, и ни разу не сплясали. Да я теперь ни за что не пойду на вечера на эти, гори они ярким пламенем!..

— Вот только вечорку-то разве разгонят?..

— Не разгонят. Они все в школе будут. А если придут разгонять, так их ребята прогонят. Вон бугринские-то давно на них злятся. Пошли на Аргунь, туда с гармошкой отправились ребята.

— Пошли, — и девушки с песнями направились к реке.

А в это время в школе кипела работа. Комсомольцы выносили из класса в школьную ограду парты, а в школу вносили доски. К вечеру обширный класс превратился в зрительный зал. Вместо парт стояли скамьи, большая половина которых была сделана из досок, положенных на табуретки. Из этих же досок соорудили подмостки и сцену, обставив ее ширмами из ситца. Сцену закрывал раздвижной занавес из синей дрели. В углу около сцены стояла огромная бочка. Бочка эта предназначалась для игры в удочку. Игра заключалась в следующем. Рыбак закидывает в бочку — озеро удочку, а сидящий там паренек нацепляет на удочку пакетик с вопросами — рыбку. Рыбак имеет право задать этот вопрос любому из присутствующих. Удачно ответивший сам становится рыбаком. Не сумевший ответить немедленно наказывается по определению судьи, то есть должен сплясать, спеть и т. п.

Как только стемнело, школа осветилась двумя лампами, одна из которых висела в зале, а другая на сцене.

Все было готово. На сцене, за маленьким, накрытым красным сукном столом, сидели три комсомольца и чернилами на обрывках старых газет писали вопросы для предполагаемой «удочки». Кучка таких вопросов, свернутых в пакетики наподобие аптечных порошков, уже лежала на средине стола. Маленького роста веснущатый комсомолец Прокопий Коротков важно расхаживал около дверей. На левом рукаве у него была красная повязка с белыми буквами «ответдежурный».

Степан в защитной гимнастерке, синих галифе и до блеска начищенных сапогах то заходил на сцену, помогал писать и заделывать в пакетики вопросы, то выходил в зал и, садясь на скамью, с довольным видом оглядывал свой театр. Удостоверившись, что все в порядке, он снова шел на сцену, или передвигал зачем-то на другое место бочку, или шел на улицу послушать, не идут ли. Но время шло, а публика все еще не появлялась.

— Ну, что? — с явным нетерпением в голосе спрашивали его комсомольцы.

— Не видать?

— Нет, не видать еще. Ну да ведь, — успокаивал он себя и комсомольцев, — время-то еще раннее, недавно с Аргуни разошлись. Теперь уж пока поужинают, а там, гляди, то коней надо поить, то еще что-нибудь, мало ли работы… Придут, — и он снова шел на улицу.

При свете луны он видел, как по большой улице валила густая толпа парней. Чуть слышно тренькала балалайка, ей кто-то мастерски лихо подсвистывал, а парни хором подпевали «бубриху» и шли… в противоположную сторону.

«На вечорку пошли, ясно, — тоскливо глядя вслед толпе, думал Степан. — Вот тебе и вовлекли молодежь…» — И, плюнув с досады, он побрел в школу.

Походив взад и вперед по залу, Степан хотел уже предложить закрывать школу, как услышал на крыльце говор и топот ног. Опередив дежурного, он широко распахнул двери, стараясь как можно приветливее встретить гостей.

— Проходите, товарищи, пожалуйста, — сказал он и тут только увидел, что вошедшие были старики, и среди них Павел Филиппович, Семен Горченов и школьный сторож дед Филимон.

Высокий, с окладистой бородой старик перекрестился на портрет Тургенева, приняв его, вероятно, за Николу-чудотворца, поздоровался и, как бы извиняясь, сказал:

— А мы засиделись тут на бревнах, пошли домой, смотрим, — в школе-то огонь. Дай-ка, мол, зайдем. А что у вас будет-то?

— Вечер молодежи, дедушка, — пояснил Степан, — доклад будет, ну да игры там всякие, танцы.

— И нам можно послушать?

— Можно. Пожалуйста, садитесь.

— А что же это, народу-то никого нету?

— Да рановато еще. Мы и открыли-то недавно. Подойдут.

— А надо было вам уж пораньше открыть-то. Мы вот сидели на бревнах, так людно проходило мимо ребят й девок. А у вас, значит, еще закрыто было, они, видно, и прошли на вечорку.

— Может быть, — согласился Степан и поспешил на сцену, где покатывались со смеху комсомольцы.

— Ну, друг, — задыхаясь от смеха, чуть слышно говорил Размахнин, — повалила молодежь… лет под восемьдесят.

— Тише вы, черти! — шикал на них Степан, сам едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — На безрыбье и рак — рыба, а на безлюдье и Хома — человек.

Но в это время на крыльце снова затопали, и в услужливо открытые Коротковым двери стали входить парни и подростки. Всего их было человек десять, а впереди всех здоровенный молодой парень Иван Поляков, прозванный почему-то Чижиком. Вековечный батрак, круглый сирота, был он отчаянный драчун и хулиган.

— Проходите, товарищи, — приглашали вошедших, спрыгнув со сцены, Степан и Федор, — проходите, садитесь. Вот еще немного подождем, подойдут и будем начинать.

— Ладно, — угрюмо проворчал за всех Чижик, — чего проходить-то, постоим…

— Плохо дело, товарищи, — говорил Степан комсомольцам, возвращаясь на сцену. — Не придет больше никто, да и эти вот-вот удерут.

— Вечорка где-то, так и знай.

— Говорят, у Контролихи.

Вскоре отправились домой деды, остался лишь по долгу службы дед Филимон. Постояв еще немного и пошушукавшись между собой, следом за дедами двинулась к выходу и молодежь. Но тут Коротков вообразил почему-то, что их нужно во что бы то ни стало задержать.

— Куда вы поперли? — прикрикнул он, загораживая собой дверь. — Не пущу и все! Раз пришли, так должны сидеть до конца! Кто я такой? А ты что, ослеп? Ответдежурный! Вот кто!

— Ого, какой начальник! — подошел к Короткову Чижик.

— Ты что, силой хочешь нас удержать? А ну-ка, брысь! А то вот как ахну тебя промеж глаз, так своих не вспомнишь!.. — И с этими словами Чижик поднес к самому носу Короткова увесистый кулак.

Выскочившие из-за кулис комсомольцы видели только, что Коротков, дернувшись головой, сильно ударился о косяк двери.

— Степан! — заорал он во всю глотку.

В ту же минуту перепуганные парни, вообразив, что Степан и комсомольцы будут их бить, бросились бежать на улицу.

— Тише ты, вражина! — набросился на Короткова Размахнин. — Чего орешь-то, как под ножом?

— Так ведь он меня чуть не избил!

— Кто?

— Да Ванька Чижик.

— Ну?

— Я задержать их хотел, чтобы не уходили. Он на меня и напустился. Для них же, дураков, старался.

— Ну и дубина ты, Пронька, ничего тебе нельзя поручить! Вот они теперь придут на вечорку и наболтают, что мы хотели их бить. Видел, как стреканули с крыльца?

— Вот тебе и вечер… — сокрушался Афоня Макаров. — Сколько трудов положили, и ни за нюх табаку…

— Ничего, товарищи, не унывайте, — утешал Степан. — Первый блин иногда выходит комом. Давайте обсудим, как быть. Я думаю, нам сейчас нужно пойти на вечорку и там агитировать молодежь пойти на вечер, если уж не сегодня, то договоримся и назначим в какой день. И труды наши не пропадут даром.

Посовещавшись, комсомольцы согласились с доводами Степана. Погасив лампы и попросив деда Филимона закрыть школу, они всей ячейкой отправились на вечорку.