Готланд Эрманариха: остроготы в Восточной Европе на рубеже Древности и Средневековья

§ 1. Поселенческие структуры

Поселенческие структуры служат важным показателем уровня социально-экономического развития того или иного общества. Их пространственный анализ может дать хорошие результаты лишь при условии достаточной археологической изученности микрорайонов памятников разведками и раскопками[978]. Поселения составляют не менее 90% известных Черняховских памятников. Из них раскопками изучено свыше 200[979]. Подавляющее большинство Черняховских поселений имеет характер неукрепленных селищ. Уже одно это свидетельствует о том, что население, как в лесостепи, так и степи вплоть до конца IV в. не испытывало какой-либо серьезной угрозы со стороны[980]. В свою очередь это может служить косвенным указанием на существование надплеменной (над-региональной) военно-политической силы, способной обеспечить относительную безопасность всему социуму на огромных пространствах, занятых Черняховской культурой.

Для Черняховских поселений наиболее характерны равнинно-балочные или равнинно-склоновые ландшафты[981]. Выше уже отмечалась приуроченность Черняховских селищ к черноземным почвам, в первую очередь использовавшимся под пашню. В ряде случаев установлено, что Черняховские поселения располагались более или менее крупными группами на небольшом расстоянии друг от друга. Как правило, селища вытянуты полосой вдоль берега: при небольшой ширине в 100—200 м они имеют протяженность от 500 м до 2 км и более, размеры Черняховских поселений различны: от 2—4 га до 15—20 га. В настоящее время невозможно точно установить количество жилых и хозяйственных построек на Черняховских селищах, т.к. ни одно из них полностью не раскопано. Однако на наиболее исследованных из них открыто от 28 до 44 разнотипных жилищ и это, притом, что большая часть их площади осталась за пределами раскопов. Отталкиваясь от количества исследованных жилищ, а также пятен их развалов на распашке, специалисты определяют численность обитателей таких селищ от нескольких десятков до нескольких сот человек.

Однако в лесостепи известны поселения-гиганты площадью до 40 га и более, где одновременно могло проживать несколько тысяч человек. По этим количественным показателям они не уступали некоторым античным городам, хотя собственно урбанистических структур ни на одном из исследованных Черняховских памятников не выявлено. Да, скорее всего, их и не было, т.к., судя по всему, Черняховская модель расселения исключала концентрацию жителей на ограниченном пространстве. В связи с отсутствием укреплений на подавляющем большинстве Черняховских поселений можно вспомнить сообщение Тацита о том, что «народы Германии не живут в городах и даже не терпят, чтобы их жилища примыкали вплотную друг к другу» (Тас., Germ., 16), а также более позднее интересное свидетельство Прокопия Кесарийского о том, что крымские готы «не терпят быть заключенными в каких бы то ни было стенах, но больше всего любили они жить всегда в полях» (Procop., De Aed. III.7.16). Видимо по этой причине Аммиан Марцеллин, Иордан и другие авторы при описании страны готов ни разу не упоминают городов и даже простых укреплений-оппидумов, за исключением вала Атанариха, сооруженного в чрезвычайных обстоятельствах гуннской опасности. Эту неприязнь к городской жизни большинство готов сохранили до конца своей истории[982].

С другой стороны, тысячи Черняховских поселений, внушительные размеры многих из них, большое число жилищ указывают на весьма многочисленное население, намного превосходящее не только численность предшественников-зарубинцев, но и ранних славян VI—VII вв. Достаточно напомнить, что в некоторых районах плотность Черняховских поселений лишь немногим уступала современным украинским селам[983].

На большинстве Черняховских селищ зафиксированы мощные культурные слои с остатками перекрывающих друг друга построек, свидетельствующие об их весьма длительном существовании. Для ряда черняховских поселений была характерна уличная система застройки, хотя чаще встречалось кучное расположение жилищ[984]. Усадьбы включали несколько построек: погреб, хлев, свинарник, амбар, а также двор и загон. В больших Черняховских поселениях, жили люди, связанные не столько родственными связями, сколько соседством, общими интересам в хозяйстве.

Нельзя не заметить, что Черняховские поселения конца III—IV вв. демонстрируют во многом иной тип расселения, а значит и социальной организации, нежели у германцев. Известно, что в северной части Германии и Скандинавии население предпочитало жить обособленными хуторами, а не крупными поселками. Это весьма характерное для германцев явление А.Я. Гуревич назвал аграрным индивидуализмом[985]. Видимо, для готов с причерноморского этапа их истории, аграрный индивидуализм был уже не характерен. Возможно, в этом отступлении от старых германских «хуторских» традиций свою роль сыграл природный фактор, в первую очередь плодородные украинские земли. Их распашка позволяла прокормиться гораздо более крупным коллективам по сравнению с Германией. На существование у готов таких сельских поселений с элементами сохранившейся общинной организации указывают и письменные источники, в частности, данные о деревне, где жил Савва Готский.

Судя по имеющимся материалам, Черняховские поселения отражают один из ранних видов соседской территориальной общины[986]. Она позволяла членам сообщества заниматься хозяйственной деятельностью, поддерживать обычаи, порядок, защищаться от врагов, исполнять культовые обряды[987]. Человека той эпохи трудно представить вне коллектива родичей, соседей и других близких ему людей. К сожалению, в отличие от территории Свободной Германии, вокруг Черняховских поселений пока не обнаружены древние поля, позволяющие уточнить тип Черняховской общины. Но на ее соседский характер указывают следы искусственных оград вокруг отдельных Черняховских усадеб (гот. “garda” — «плетень»). В связи с этим укажем, что в готском языке IV в. имелся глагол «граничить» (“gamarko þzai”). Для изучения этого вопроса важны находки замков и ключей, причем, последние встречались не только в домах и культурном слое Черняховских поселений, но и в погребениях, в составе сопровождающего инвентаря, иногда на поясе погребенных. Такие находки являются археологическим свидетельством существования у черняховцев института частной собственности или точнее движимости, ценностей, которые должны находиться под замком и запором.

Для разработки поставленной проблемы весьма показательно, что в готском языке IV в. выделяется терминология, связанная с собственностью и с защитой от посягательства на чужое имущество. Это: собственность (“aigin”, “aihts”); кража (“þiubi”); воры (“þiufs”); воровать (“stilan”). Данные «Готской Библии» не оставляют сомнений, что имущественное благосостояние являлось у готов непременным условием высокого социального статуса. При этом неимущие рассматривались как люди, которые не могут играть сколько-нибудь важной роли в общественной жизни. Так, во время преследования христиан, вези-готский вождь Атарид, узнав о том, что в готской деревне проживает христианин Савва, прежде всего, осведомился о его имущественном положении и, узнав, что у Саввы нет ничего кроме одежды, успокоился, т.к. такой человек, по его представлениям, не мог принести «ни вреда, ни пользы» (Passio, III. 14-15).

Но гораздо важнее, что в лексике «Готской Библии» есть готское слово “haimoþli” (греч. “άγρούς”) — «землевладение»[988]. Этот термин особенно важен, т.к. он характеризует отношение готов к земле[989]. Вторая его часть имеет ту же основу, что др.-герм. “ódal”, др.-англ. “ōdel”, “eadele”, двн. “uodal”, “uodil”, др.-фриз. “ethel”, др.-сакс. “odil”. Известно, что в Раннем Средневековье «одаль» — это наследственное семейное владение, земля, неотчуждаемая за пределы коллектива родственников. Это слово означало, прежде всего, землю предков, а также собственность семьи, усадьбу[990]. По определению А.Я. Гуревича, «одаль» — это «вотчина», «отчизна» и в узком, и в широком смысле. Человек видел свое отечество там, где жили его отец и предки, и где проживал и трудился он сам; микромир его усадьбы идентифицировался с обитаемым миром в целом[991].

Как известно, институт одаля свойственен уже не родовой, а соседской общине[992]. На ее существование у готов указывают слова “bisitand” и “garazna”, соответствующие русскому «сосед»[993]. Они также являются показателями развития в готском обществе уже не родо-племенных, а соседских территориальных связей[994]. При этом членами общины могли быть не только люди из разных родственных родов, но и выходцы из неродственных готам народов[995]. Возможно, на то же указывает разнотипность домостроительных традиций, проявляющаяся на одних и тех же Черняховских поселениях, а также сосуществование различных обрядов погребения на одних и тех же некрополях. Социальная организация такой общины способствовала ассимиляции выходцев из различных родо-племеных групп и, как следствие, ее разрастанию и расширению ареала проживания этноса.

Типы Черняховских поселений, отсутствие каких-либо археологических свидетельств их перерастания в городские структуры полностью соответствует традиционному готскому укладу жизни, который на протяжении всей их истории оставался преимущественно сельским[996]. О существовании у готов лишь деревень свидетельствует лексика Библии Вульфилы. Для обозначения таких сельских поселений он обычно использовал слово “weihs”, реже “haims”, известное и по другим текстам[997]. В этом источнике сохранилось готское слово для обозначения жителя такой деревни — “gauja” = греч. “περίχωρος”. В ней свободный гот чувствовал себя “*anahaims” — «дома», вне деревни (“haims”) он был изгоем — “*afhaims”[998]. Некоторые стороны повседневной жизни везиготской деревни начала 370-х гг. нашли отражение в «Страстях св. Саввы Готского». Его деревня располагалась на берегу реки, ее окружали леса и заросли, в соседнее селение вела дорога. В деревне были дома с деревянными кровлями и балками (Passio, V.28-29).

В этом источнике можно найти немало интересной информации о социальном устройстве и организации готской деревни IV в.[999]. По своему социальному статусу Савва был тем, кого можно назвать «простой свободный гот»[1000]. Он был беден (Passio, III.14-15), но жил в своем доме (Passio, V.3). Однако бедный и с точки зрения знати не имевший особого веса Савва был все же свободным человеком, который участвовал в принятии решений односельчанами и даже мог противостоять им. Важно обратить внимание на то, что деревенские жители-язычники требовали от должностных лиц, чтобы они защищали христиан, которые приходились им родственниками (Passio, III.9-10). К ним относился и Савва — он остался бы под защитой деревенской общины, не будь столь целеустремленным к своему «подвигу»[1001]. В деревне Саввы еще сохранялись традиции общинной организации крестьян, видимо, соответствующей готской “haims”. В источнике упоминается «собрание» деревни, известное в «Готской Библии» под названием “garuns”. На таком собрании Савва в первый раз открыто выступил против языческого обычая поедания жертвенного мяса (Passio, III.32). Правда, из текста не совсем ясен его характер (“έπί των διωκτων δημοσία”). В «Страстях» (III.7) встречается упоминание совета общины, который именуется греческим словом «синедрион» (“έν μέσω τω συνεδρίω ελεγεν”). Видимо, именно ему принадлежало право судопроизводства. Скорее всего, в совет входила группа лиц, которая доминировала на деревенской сходке, вносила предложения, руководила принятием решений и исполняла их. В частности, их обязанностью была раздача жертвенного мяса, т.е. они, видимо, были ответственны за отправление культа и ритуала. Позже этот орган упоминается у Гидация (Hydat., Chron., 243) и Иордана (Get., 147), но к тому времени он уже превратится в совет готской знати.

«Страсти св. Саввы Готского» содержат важные свидетельства о становлении властных институтов у готов в IV в. Из текста этого источника становится очевидно, что в готских деревнях появлялись риксы и мегистаны. Риксы-вожди имели свиту, состоящую из слуг и дружинников. Видимо, подобных «риксов» упоминает Евнапий при описании переправы готов через Дунай: «Когда скифский народ (готы — И.З.) был изгнан уннами из своей страны, переправились к римлянам начальники племен, отличавшиеся достоинством и родом» (Eunap., 61). «Meгистан» (“μεγιστάνες”) — заимствованное из Нового Завета греческое слово для обозначения представителя местной готской знати. Таким мегистаном был Атарид, сын Ротестея, происходившего из королевского рода (“του βασιλίσκου”), который «с шайкой беззаконных бандитов» явился в деревню, где жил Савва (Passio, IV.36-37). Он и отдал приказ о его казни. Казнили Савву только после того, как он демонстративно оскорбил этого вождя на глазах всей его свиты (Passio.VII. 3). По существу «Страсти» передают живую зарисовку появления в деревне готского вождя не самого высокого ранга в окружении его дружины. Но для людей из его свиты он, безусловно, является господином, они обращаются к нему: “О δεσρότης Άθάριδος” (Passio, VI. 1). Из слов Саввы и последующих событий становится ясно, что он имел право пытать и даже казнить жителей деревни без суда не только за отступление от традиционной веры в готских богов, но и за личное оскорбление.

«Страсти св. Саввы Готского» демонстрируют неравенство в распределении имущества и, следовательно, во властных отношениях. Владение землей, домом и связанная с ним власть над дружиной были теми столпами, на которых зиждилась аристократия готских риксов[1002]. Скорее всего, именно они располагали “haimoþli” — готским «одалем», о котором речь шла выше.

В готских деревнях IV в. существовал институт старейшин — “sinistans”, хорошо известный как по Библии Вульфилы, так и по другим письменным источникам. Вопросы внутренней жизни решались на деревенской сходке “gaqumþs” или “gamainþs”, которая собиралась в специальном месте “garuns”. Но, судя по «Страстям св. Саввы Готского», на таком сходе тон задавала наиболее влиятельная часть общины. Ее представители вносили предложения, руководили принятием решений и даже исполняли их. Вероятно, это были люди, выделившиеся благодаря своему авторитету и имуществу, но весьма показательно, что они не могли принять решения без участия остальных жителей деревни. Они же отвечали за исполнение языческого культа и ритуала[1003].

Сопоставительный анализ данных «Страстей св. Саввы Готского», Библии Вульфилы и археологии указывает на то, что Черняховские поселения, скорее всего, соответствовали отдельным территориальным соседским общинам, известным как гот. “haims” или “weihs”. Отметим, что по размерам они не уступали, а часто превосходили синхронные поселения других германских народов[1004]. Несколько деревень составляли готскую “kuni” — общность более высокого ранга, восходящую к др.-герм. “*kun-” и сохранявшую в своем названии родоплеменное начало[1005]. В нее входило несколько поколений свободных, объединённых общим или фиктивным предком. Это слово родственно лат. “gens” и скорее всего имело то же значение «род», «племя».

Но античные авторы в отношении готов употребляли и латинский термин gens для обозначения всей группы племен, носивших соответствующее наименование. По отношению же к роду и племени в собственном смысле слова термин “gens” употребляется довольно редко и лишь для обозначения происхождения того или иного короля или вождя[1006]. Скорее всего, племя у готов существовало уже как этническая общность, а не как древний родоплеменной социальный организм. Библейские греческие термины, означающие то род, то племя, Вульфила всегда переводил одним словом — “kuni”. Отсюда готское название «соплеменника» — “inkunja”. Во главе “kuni” стоял “kindins” = греч. “ήγεμών” — «глава рода»[1007]. Полноправные члены “kuni” собирались на «собрание», «высший племенной совет» — “gafaurds”[1008].

К сожалению, пока ничего нельзя сказать определенного о том, какому рангу археологических памятников мог соответствовать “kuni”. Вряд ли это была группа близко расположенных поселений и некрополей, образующих археологический микрорайон памятников. Скорее всего, за последним закрепилось гот. “gawi” — «округа», «окрестность» (греч. “περίχωρος”).

В «Готской Библии» присутствовали лексемы, обозначавшие социальные единицы меньше чем “kuni”, но больше чем семья. Прежде всего, это “sibja” — «родня», «родство», иногда его неточно переводят как «род». Интересна этимология этого слова, восходящего к ин-доевр. “*suebh”, оно близко ст.-слав. “*svojь” и “*svoboda”[1009]. Вероятнее всего, этот термин мог означать совокупность «своих людей», родство на уровне большой семьи. В отличие от “kuni”, “sibja” была построена на принципах товарищества и существовала как определенная правовая общность[1010]. С ней были связаны такие институты как усыновление (гот. “frastisibja”), примирение с братом, кровная месть. Видимо, “sibja” включала несколько родственных семей и входила в состав того или иного “kuni”. Судя по этим функциям, гот. “sibja” была близка к патронимии[1011].