Готланд Эрманариха: остроготы в Восточной Европе на рубеже Древности и Средневековья

§ 4. Погребальные памятники

Информация нарративных источников о социальном устройстве готов IV в. весьма фрагментарна и скудна. Античные авторы (Аmm. Marc., XXXI. 12-14; Zos.,V.36; lord., Get., 40) различали в готском обществе простой народ (“plebs”, “humiles”, “mediocres") и знатных людей (“nobiles”, “optimate”, “primates”). Гораздо более дифференцированным в социальном и профессиональном плане готское общество выглядит в свете анализа лексики Библии Вульфилы и «Страстей св. Саввы Готского». Эти сведения неоднократно анализировались специалистами[1068].

Мы попытаемся привлечь для разработки этого вопроса материалы Черняховских могильников, которые иногда образовывали целые «поля погребений». Вероятно, готы называли их словом “*nawisr” — место, где собраны “*naweis” («покойники»)[1069]. Они отличались разнообразием типов погребений при высокой степени стандартизации наборов погребального инвентаря. В них не только тип погребения, но даже состав инвентаря зависел от представлений той или иной группы о «мире мертвых». Например, установлено, что в ингумациях он каким-то образом был связан с ориентировкой погребенного: захоронения с северной ориентацией в целом отличались более богатыми наборами вещей, тогда как погребения, где покойник лежал головой на запад, часто были малоинвентарными или вообще безинвентарными[1070]. К тому же, значительная часть северо-ориентированных погребений подвергалась намеренному разрушению, что еще более затрудняет выявление социального статуса каждого из них[1071]. Видимо, эта особенность находит объяснение в древнегерманской традиции обезвреживания «оживших покойников» с целью обезопасить от них живых людей[1072].

Ниже суммируются основные результаты изучения социальны аспектов Черняховских погребальных памятников, проливающие свет на структуру и иерархию оставившего их социума[1073].

К началу XXI в. известно свыше 300 Черняховских могильников из них 120 изучено раскопками[1074]. В результате в них открыто свыше 7000 погребений. Некоторые некрополи содержали сотни могил, на пример, эпонимный памятник Черняхов на Среднем Днепре — 251 исследованное захоронение, могильник Чернилив-Русский — 310. Сам по себе, это свидетельствует о наличии в III—IV вв. на юге Восточной Европы довольно крупных социальных организмов, включавших сотни, а может быть и тысячи общинников, а также лиц иного социального статуса. Но, к сожалению, ни один из больших черняховских некрополей не исследован полностью, что объективно снижает достоверность данных о социумах, их оставивших. К тому же для большинства Черняховских могильников характерен биритуализм — сочетание обрядов ингумации и кремации. По этой причине они содержат мало общих признаков, что затрудняет их социальный анализ.

Для некрополей Черняховской культуры с широко исследованными площадями характерна полицентрическая планиграфическая структура с отдельными гнездами, организованными не только по хронологическому, но и по социальному принципу[1075]. На некоторых могильниках отмечено порядное расположение погребений (Черняхов, Лохвиц Гавриловка)[1076]. При этом оказалось, что в одних и тех же рядах совершались погребения с соблюдением различных ритуалов[1077]. Их планиграфический анализ показал, что социальной основой общества, оставившей эти памятники, скорее всего, была малая индивидуальная семья[1078]. На территории могильников имелись участки, закрепленные за отдельными семейно-родовыми группами. Возможно, они как-то отражали внутреннюю структуру той или иной общины.

К числу археологических признаков, в которых можно искать проявление существенных социальных различий, следует, прежде всего, отнести устройство погребальных сооружений. По степени сложности их конструкций Н.М. Кравченко выделила три типа: 1) простые в неглубоких грунтовых ямах без дополнительных устройств, 2) погребальные сооружения усложненной конструкции (ямы с заплечиками, подбои и др.), 3) сложные конструкции (склепы, каменные ящики, курганы)[1079]. По способу захоронения все Черняховские погребения распределились на четыре основные обрядовые группы: 1) ингумации с северной ориентацией, 2) ингумации с западной ориентацией, 3) кремации на стороне с захоронением останков в урне, 4) кремации на стороне с захоронением останков в яме. При социологическом анализе обрядовых групп следует также учитывать погребальный инвентарь, в первую очередь его качественный и количественный состав.

Опираясь на вышеописанные критерии, Н.М. Кравченко удалось выделить три основных археолого-социологических типа Черняховских погребений[1080]. При этом для погребений первого типа не только характерно малое количество приношений (инвентаря), но и случайный их подбор. Наоборот, для третьего типа состав приношений строго регламентирован. Картографирование погребений на площади могильника показало, что отдельные их «гнезда» включали захоронения разных типов. Это свидетельствует о том, что такое «гнездо» составляли представители разных по достатку и статусу семей, объединенных в нечто подобное патронимии (гот. “sibja”). Археологические материалы некрополей указывают на то, что между семьями существовало не только выраженное имущественное, но и социальное неравенство.

Помимо трех основных групп погребений, иногда встречались захоронения, заметно выделявшиеся размерами и сложностью погребальных сооружений. Некоторые из них совершались в погребальных камерах с деревянными конструкциями, большинство представляли кремации[1081]. От основной массы погребений они отличались большими размерами ям (2х2,5 м и более) и их глубиной (от 2 до 4 м)[1082]. Два таких погребения были открыты В.В. Хвойко в Черняховском могильнике. Он попытался интерпретировать их как захоронения местной знати[1083]. Позже подобные сооружения были раскопаны в других могильниках. При этом некоторые из таких неординарных могил были перекрыты курганными насыпями (Башмачка, Войсковое).

Подобные погребальные сооружения считаются диагностическим признаком захоронений верхнего слоя Черняховского общества. Погребения такого ранга появляются на территории Украины не ранее рубежа III—IV вв. Они являются показателем важных социальных сдвигов в Черняховском обществе. По аналогии с центральноевропейскими Э.А. Сымонович предложил называть их «княжескими»[1084]. Помимо сложных погребальных сооружений, выделяющихся размерами, их отличает количество и богатство инвентаря. Среди последнего встречаются импортные предметы, стеклянные жетоны для римской игры “calculi”, но чаще кубки для вина (рис. 13, 1-6; 14, 1). Эпическая традиция сохранила память о значимости этого типа пиршественной посуды в престижной культуре готов. Так, сын Хейдрека/Эрманариха Ангантюр III обещает своему сводному брату Хлёду:

Следует напомнить, что в вельбарской культуре известно более двух десятков погребений, обладающих признаками захоронений «княжеского» ранга[1085]. В Восточной Европе их открыто значительно меньше, к тому же они не составляют такой устойчивой серии, как на территории Свободной Германии[1086].

У германских племен подобные сооружения, иногда в виде «домика» (“Hausgrab”) использовались для захоронений знати[1087].

Возможно, готы называли такие подземные гробницы словом “hlaiw” (“hlaiwasno”)[1088]. В научной литературе за ними давно закрепился термин «княжеские» погребения (“Fürstengräber”)[1089]. В различных районах Свободной Германии они составляли от 10 до 20% от числа всех захоронений.

Помимо обширной погребальной камеры они отличались богатым составом сопровождающего инвентаря, включавшим наборы пиршественной серебряной посуды («сервизы»), остатки игральных досок, стеклянные жетоны[1090]. Специалисты считают, что появление у германцев «княжеских» погребений было связано с процессом выделения элитной, аристократической прослойки[1091].

В свое время, открытие таких «княжеских» погребений дало аргумент для обоснования концепции о господстве знати (“Adelsherrschaft”) как конститутивном признаке древнегерманского общества[1092]. Более осторожные исследователи предпочитали говорить о ведущей роли знати, отмечая непринудительный характер связи между ней и остальными свободными[1093]. К настоящему времени большинство специалистов отказались от точки зрения на древнегерманскую знать, как на замкнутое сословие, отделенное от массы свободных[1094]. Так, уже Р. Венскус полагал, что уже в древнегерманский период существовала социальная мобильность, выражавшаяся в возвышении одних родов и упадке других[1095]. При этом знатные роды и семьи находились с королем в противоречивых отношениях: знатные люди объединялись в возглавляемые вождями дружины, служили им, искали у них наград и добычи, вступали с ними в отношения личной службы и покровительства (Тас., Germ., 13— 15). Однако в определённых ситуациях представители нобилитета могли вступать с королями в борьбу[1096]. Пересказанная Иорданом история заговора росомонов (Get.,429) позволяет заключить, что подобные отношения складывались и в Остроготском королевстве Эрманариха.

В то же время материалы некрополей указывают на несколько иной статус представителей остроготских знатных родов, нежели в Свободной Германии. Речь идёт о некоторых существенных отличиях престижных Черняховских захоронений от германских «княжеских» погребений Центральной Европы. И дело не только в том, что их открыто значительно меньше, чем в Германии. Гораздо интереснее другое — дорогие сервизы для вина претерпели в Черняховской культуре заметные качественные изменения в сторону сокращения и упрощения. Здесь вместо дорогих серебряных в могилы клали стеклянные (рис. 20), а чаще простые глиняные кубки (рис. 14, 1), являвшиеся местным подражанием металлическим и стеклянным сосудам[1097]. Таким образом, в Черняховском обществе налицо существование некоего общественного слоя более высокого социального статуса, нежели основная масса рядового населения. Но по археологическим материалам, очевидно, что его представители не располагали такими значительными богатствами и престижными сокровищами как знать Свободной Германии.

Недавно М.Б. Щукин дал весьма оригинальное объяснение отсутствию в Черняховских могильниках «княжеских» погребений с богатыми наборами серебряной римской посуды, хорошо известными в других областях Центральной и Северной Европы. По его мнению, там римляне имели дело с разными германскими племенами, вождей которых они старались привлечь на свою сторону подарками, в первую очередь, престижными сервизами. В ареале же Черняховской культуры римляне, по-видимому, столкнулись с обществом, организованном иначе, чем у других германцев — с масштабным, по его терминологии, протогосударственным образованием, где разнородные племена были объединены под властью одного, или временами, двух королей[1098]. На юге Восточной Европы подчиненная королю знать не имела прямых выходов к римским властям, поэтому не получала от них дорогих подарков, что и нашло отражение в более скромном наборе инвентаря Черняховских погребений «княжеского» ранга. К тому же, как заметил Б.В. Магомедов, большинство нерядовых Черняховских погребений оказались женскими кремациями. Они могли принадлежать семьям готской знати, которую Иордан и другие латинские авторы называли “generosi” — «урожденные» и “primates” — «первейшие» (Get., 134). Но при этом для социальной характеристики Черняховского общества весьма показательно, что погребения местной знати, как правило, располагались среди захоронений остальных членов социума, а не на отдельном участке могильника.

Черняховские погребения экстраординарного ранга, соответствующие статусу королей, до сих пор не известны. Это, разумеется, не означает, что на деле их не было. Возможно, остатки такого захоронения представлял клад, случайно обнаруженный между с. Грушевица и Нагоряны в Винницкой обл.[1099] В него входили золотые кубки с красными камнями, браслеты, серьги, украшения, золотая ведерковидная подвеска, монеты, оружие. Не исключено, что память о подобных королевских сокровищах сохранилась в эпической традиции готов (Hamðismal, 20). Она же сохранила воспоминание о могиле короля Эрманариха/Хейдрека, которая называлась Архейм (“Arheimr”), где справлял тризну его сын Ангантюр (Hlödskvida, 3). Этот топоним точно соответствует названию могилы (или надмогильного памятника) у готов — “aurahjom” (Dat., PL), что означает «дом души». В Библии Вульфилы ему соответствует греч. “μνημεία” — надгробный памятник, могила[1100]. Возможно, она располагалась на Днепре, там, где «на готской земле могилы священные, камень чудесный в излучинах Данпа» (Hlödskvida, 7-8).

В археологии важным показателем социального статуса являются находки в погребениях предметов вооружения. Однако в Черняховских могильниках открыто всего 44 погребения с предметами вооружения и снаряжения всадника[1101]. На первый взгляд, этот факт находится в вопиющем противоречии с многочисленными свидетельствами античных авторов об исключительной воинственности готов. Да и военная сфера их жизни представлена большим количеством готских имен собственных. Сейчас эта коллизия находит убедительное объяснение в особенности готской религии, которая по какой-то причине запрещала хоронить воинов при оружии[1102]. Отголосок этой древней традиции, возможно, сохранился в германском героическом эпосе. Так, Эрманарих/Ёрмунрекк приказывает убить своих противников не железным оружием, а камнями:

Любопытно, что в некоторых Черняховских погребениях с кремациями обнаружены камни, явно положенные специально (Соснова, Компанийцы, Оселивка и др.). По мнению Г.Ф. Никтиной, камень попадал в могилу не случайно, в большинстве случаев «использование тяжелых камней можно связать с негативным отношением к погребенным (не дать им вырваться)»[1103].

Для выяснения истоков этой необычной для германских культур погребальной традиции весьма показательно то, что такая же картина наблюдается в вельбарских могильниках Польши, где отсутствует не только оружие, но даже изделия из железа. До V в. воинов-готов с оружием обычно не хоронили. Безусловно, это сильно затрудняет изучение военной и социальной организации Черняховского общества по данным археологии. К тому же немало находок предметов вооружения встречено в Черняховских погребениях, совершенных по обряду кремации в урнах. Поэтому их не без основания связывают с проявлением пшеворской (вандальской) традиции в черняхове, для которой как раз были характерны воинские захоронения с оружием[1104]. В частности, в этом убеждает известное погребение 86 по обряду кремации могильника Компанийцы содержащее полный набор наступательного и защитного вооружения длинный железный меч, боевой топор, наконечник копья, железный умбон и рукоять щита[1105] (рис. 14, 1,3, 6-8). В могильнике Оселивка на Днестре в погребении 70 по обряду кремации найдены: согнутый в несколько оборотов меч, наконечник копья, рукоять щита типа Цилинг-Х[1106]. Эти и другие памятники свидетельствуют о существовании в черняховском обществе воинов-профессионалов иной этнической принадлежности, нежели основная масса населения. Но судя по всему, их было немного.

Защитное вооружение у черняховцев представлено исключительно находками щитов, от которых сохраняются только металлические детали: умбоны, оковки, рукояти (рис. 15, 7-8). Как известно, в европейском Барбарикуме щит был почти обязательным атрибутом воина. Для Тацита он являлся отличительным этнографическим признаком германцев и венетов от всадников-сарматов (Germ., 46). На погребении конных воинов, указывают немногочисленные находки шпор (рис. 15 10-11), встреченные в Рудке, Оселивке, Гавриловке, Одае, Переяславе Хмельницком, Великой Бугаевке[1107]. Это характерный элемент снаряжения римских всадников и германской знати, никогда не встречающийся в кочевнических погребениях сарматов и алан.

К сугубо германской традиции относится и редкий обычай оставлять вместе с погребенным бронзовые и серебряные наконечники стрел, служившие указанием на его высокий воинский статус[1108].

Типологический анализ большинства находок вооружения, найденных на Черняховских памятниках (рис. 16), вполне определенно указывает на центральноевропейские и провинциально-римские его истоки.

Присутствие в некоторых погребениях оружия, характерного для восточноевропейских номадов (кинжалов с вырезами у пяты клинка, луков «гуннского» типа), свидетельствует о том, что в состав остроготской дружины могли входить не только германцы, но и ираноязычные воины — выходцы из сармато-аланского мира. Принято считать, что на организацию военного дела у готов IV в. значительное влияние оказала римская военная система. Как отметил в свое время А.Р. Корсунский, среди слов, заимствованных ими из латыни, оказалось много терминов, связанных с военным делом и лагерной жизнью[1109]. Но в лексике Библии Вульфилы уже имелось немало собственно готских слов для обозначения различных видов вооружения: оружие (“wepna”); доспехи (“sarwa”) шлем (“hilms”); щит (“skildus”); меч (“hairus”); длинный меч спата (“meki”); стрела (“arhiazna”)[1110].

Как видно, они во многом соответствуют рассмотренному выше набору вооружения Черняховской культуры. И последнее — большинство Черняховских погребений с оружием и снаряжением всадника датируется не ранее второй трети IV в., т.е. эпохой Эрманариха[1111].

Кроме погребений знати и воинов, на материалах могильников исследователи пытались выделить захоронения жрецов-пиллеатов (Get., 71), ремесленников, в частности гончаров и кузнецов, а также представителей др. профессиональных групп, правда, далеко не всегда достаточно аргументировано[1112]. Почти во всех некрополях имеются ямные безынвентарные кремации, отличающиеся бедностью или полным отсутствием сопровождающего инвентаря[1113]. Открыты грунтовые погребения без т.н. «приношений». Возможно, они принадлежали зависимой части населения, например, тем, кто в Библии Вульфилы назвался термином “skalks”. В Войтенковском могильнике выделяется ряд погребений в неглубоких могилах, совершенных в скорченном положении[1114]. Но были ли это рабы или иные лица из низов Черняховского общества, пока сказать трудно.

В связи с этим следует хотя бы кратко остановиться на вопросе о статусе погребенных в Черняховских могилах с западной ориентировкой. По сравнению с преобладающими «северными» ингумациями, их примерно в три раза меньше[1115]. Их могилы в массе своей отличаются бедностью сопровождающего инвентаря[1116]. Недавно О.В. Петраускас провел детальную ревизию «западных» погребений и пришел к заключению, что они датируются не ранее начала ступени СЗ, т.е. примерно с 330 г.[1117] Эта обрядовая особенность появляется уже внутри вполне сформировавшегося Черняховского социума. Западную ориентацию имели потомки лиц, предки которых ранее ничем особо не отличались от остальной массы Черняховского населения. Исследователи обратили также внимание на возрастание числа западноориентированных захоронений на поздней ступени развития Черняховской культуры. При этом планиграфический анализ могильников показал, что на этой стадии группы населения, практиковавшие северную и западную ориентацию умерших хоронили своих мертвых на разных участках кладбища[1118].

Исходя из довольно позднего времени распространения указания особенностей и известных христианских обрядовых аналогий, Э.А. Сымонович в свое время предположил, что появление безынвентарных захоронений с западной ориентировкой могло быть связано с принятием этими носителями Черняховской культуры христианства[1119]. Главный исторический аргумент он видел в результативности проповеди Вульфилы среди везиготов около середины IV в. и «христианской» ориентировке головой на запад, лицом на восток. Дополнительным свидетельством в пользу принадлежности погребений с западной ориентировкой христианам служит наличие в них почти исключительно вещей, связанных с костюмом, а также сосудов для вина как символов причащения при почти полном отсутствии сосудов-приставок. Эту гипотезу с определенными оговорками поддержали другие исследователи[1120]. В частности, М.Б. Щукин обратил внимание на христианские символы — кресты типа мальтийских и пальмовые ветви, пролощенные на днищах некоторых Черняховских мисок из Лепесовки[1121]. Г.Ф. Никитина попыталась суммировать признаки христианизации черняховцев, добавив сюда «обол» Харона[1122]. Правда, с последним аргументом трудно согласиться, т.к. в античном мире обычай класть в рот или руку погребенного медную монету для перевозчика в Аид Харона появился за много веков до начала христианства и был связан с языческими верованиями. Он известен в дохристианских германских «княжеских» погребениях, в частности в могильниках Лейна и Хаслебен[1123]. Да и сама по себе западная ориентировка погребенных не может считаться надежным маркером исключительно раннехристианских могил, т.к. она появляется у германцев гораздо раньше принятия ими христианства[1124].

Против идеи Э.А. Сымоновича выступил Б.В. Магомедов[1125]. Он обратил внимание на то, что могил с западной ориентировкой мало на Нижнем Дунае, т.е. там, где начиналась христианизация готов, и наоборот, концентрация памятников с таким показателем наблюдается в причерноморском регионе. На этом основании киевский исследователь попытался связать эту группу погребений с местной позднескифской традицией. Однако против этой гипотезы свидетельствует большой хронологический разрыв между нижнеднепровскими могильниками поздних скифов (они совершены до конца II в.)[1126] и Черняховскими погребениями с западной ориентировкой, которые появляются не ранее ступени СЗ (330—380 гг.).

Весьма существенно то, что антропологом Т.А. Рудич было установлено, что скелеты из погребений с западной и северной ориентацией по материалам могильника Лисови Грынивци (г. Хмельницкий) морфологически не различаются[1127]. Это означает, что оставившие этот могильник люди принадлежали к одной и той же популяции.

О.В. Петраускас считает, что появление в Черняховской культуре населения, практиковавшего погребальный обряд с западной ориентировкой, было вызвано внутренними причинами развития Черняховского общества. На его взгляд, скорее всего, это могли быть неравноправные, зависимые группы людей, проживавшие внутри Черняховских общин, где господствующее положение занимали потомки восточногерманских переселенцев, практиковавшие обряд кремации в урнах и «северные» ингумации[1128]. Социальными причинами объясняет появление в Черняховских могильниках ингумаций с западной ориентировкой польская исследовательница М. Мачинска[1129].

Как бы сейчас не решался вопрос о принадлежности западноориентированных Черняховских погребений, не вызывает сомнений тот факт, что они были оставлены какой-то обособленной социальной группой. В Черняховских общинах они проживали вместе с остальным населением, но, очевидно, имели иной, более низкий статус, с чем, видимо, и был связан обычай их погребения на особом участке кладбища с относительно бедным сопровождающим инвентарем. Остается надеяться, что дальнейшие исследования рано или поздно позволят уточнить их реальное социальное положение. Но само наличие такой весьма многочисленной группы еще раз свидетельствует о сложном социальном составе Черняховского населения.

Основную массу Черняховских захоронений составляли погребения, судя по обряду и составу инвентаря, принадлежавшие рядовым свободным общинникам — тем, кто в «Готской Библии» назывался термином “freis”, а Иордан именует “mediocres” (Get., 71). Внешним отличительным признаком свободных готов были длинные волосы. Современник описал их как «трясущих волосами племенных воинов» (Eunap., 37). Позже Кассиодор (Variae, IV. 49) и Иордан (Get., 71) именуют свободных готов латинским термином “capillati” — «волосатые». «Это имя и приняли готы в большинстве своем, и до сего дня они поминают его в своих песнопениях» (Get., 72). Весьма показательно, чтоб эпоху Теодориха Великого этот изначально социальный термин нередко употреблялся в этническом смысле, чтобы показать отличие варваров от римлян и провинциалов[1130].

По археологическим материалам некрополей захоронения свободных различаются не столько качеством, сколько количеством весьма однотипного погребального инвентаря. О наличии среди готов людей богатых и обедневших свидетельствует лексикон «Готской Библии»: богатство (“gabei”); быть богатым (“gabignan”); нищета, бедность (“unledi”); нищенствовать, попрошайничать (“aihtron”, греч, “προσαιτεΐυ”). При этом обедневшие свободные иногда становились зависимыми людьми, наемными работниками и батраками[1131]. Но в большинстве своем Черняховские могильники принадлежали лицам близкого социального статуса. Основным их занятием было сельское хозяйство. В этом смысле, показательно, что в готском, как и в других германских языках, отсутствовали термины для людей, занятых сельским трудом типа русского «крестьянин». Перефразируя слова А.Я. Гуревича о германцах, можно сказать, что свободный гот был занят сельскохозяйственным, а временами и ремесленным трудом, но в его хозяйстве или на участках, выделенных из его владения, вполне могли трудиться несвободные или зависимые люди; вместе с тем он был воином и участвовал в военных действиях и, нужно полагать, именно поэтому выступал в качестве члена народного собрании (Таc, Germ., 11—12)[1132]. Здесь он уже представлял «лицо», что нашло отражение в гот. “ludja” = греч. “πρόςωπον”[1133].

В целом крупные Черняховские некрополи во многом еще демонстрируют тенденцию к сохранению традиций социального равенства у большинства членов Черняховского социума, в какой-то мере отразившихся в представлениях об их посмертном существовании. На наш взгляд, Черняховские погребальные памятники обладали признаками более простой и архаической социальной организации, нежели та, которую можно было бы ожидать при высоком уровне развития экономики, наличии денежного обращения, различиях в домостроительных традициях. По погребальным памятникам складывается впечатление, что процессы социального развития у готов в IV в. заметно отставали от их культурной и политической интеграции. Возможно, в этом нашло проявление некое нивелирующее начало, связанное с появлением сильной королевской власти.

В археологической литературе уровень социальной стратификации часто рассматривается как показатель меры сложности общественной системы[1134]. Однако в истории известны случаи, когда общество с более развитой экономической базой демонстрирует качественно более низкий уровень социальной стратификации. В марксистской науке этот казус объясняли появлением механизма эксплуатации, концентрации и перераспределения прибавочного продукта, а также способов его преобразования в престижно значимые ценности[1135]. Иначе говоря, объяснение искали в возросшей эксплуатации основной массы населения со стороны обособляющейся знати.

Однако вряд ли эта схема подходит для интерпретации интересующего нас социального феномена. В массе своей большинство Черняховских погребений (за исключением ингумаций с западной ориентировкой и безурновых кремаций) по составу инвентаря никак не производят впечатления «бедных», «обездоленных». Но главное другое — в Черняховских могильниках весьма слабо представлены погребения, содержащие особо престижные ценности, источником которых мог стать преобразованный прибавочный продукт. По-видимому, в IV в. у готов не было обычая помещать в могилу богатства умершего, как это делали их современники, — сарматы или аланы, и как будут поступать готы с V в. Видимо, в Черняховском обществе концентрация богатства проявлялась, прежде всего, в появлении многочисленных монетных кладов, содержащих сотни и тысячи денариев.

Из нарративных источников известно, что важной частью имущества свободных готов были рабы. Как уже указывалось в «Готской Библии» имелся специальный термин для обозначения домашнего раба (“*þius”)[1136]. Рабы составляли особый слой общества, ими обычно становились военнопленные. В экстремальных условиях в рабство могли продать и свободного общинника, и даже «сыновей старейшин» (Amm. Marc., XXXI.4.11; Get., 134-135). Но, судя по имеющимся единичным свидетельствам, в IV в. рабов у готов было еще немного, да и рабство, скорее всего, носило патриархальный характер[1137].

Итак, анализ погребальных памятников свидетельствует о значительной социальной и имущественной дифференциации Черняховского общества. В IV в. по этому показателю оно заметно превосходило не только население киевской культуры, но и более поздние образования ранних славян Восточной Европы. Судя по материалам многочисленных Черняховских некрополей, оставившие их общины переживали социально-экономический подъем. Ярким свидетельством стабильной жизни и демографического взрыва являются детские захоронения, особенно на самой поздней стадии развития Черняховской культуры[1138]. При этом встречаются погребения детей, сопровождаемые богатым и разнообразным инвентарем. По-видимому, последние могут рассматриваться как свидетельство наследования социального статуса, который у готов передавался даже малолетним детям[1139].