После гибели Остроготской державы и короля Эрманариха его образ не канул в Лету, а продолжал жить в эпической традиции германских народов Раннего Средневековья. Еще Тацит упоминал «древние песнопения» германцев об их мифических предках и вождях (Тас., Germ., 2), которые заменяли варварам историю. Ранее обращалось внимание на интереснейшие свидетельства Иордана о древних готских песнях с припевами и в сопровождении кифар, в которых воспевались славные деяния предков “pene storicu ritu” — «как бы наподобие истории» (Get., 28,43). И здесь мы сталкиваемся с проблемой исторического в эпическом — степени достоверности эпической традиции как исторического источника. Она имеет уже более чем вековую историю. К концу XX в. исследователи эпической традиции различных народов пришли к выводу, что эпос — это не несовершенная фиксация исторических событий и не фантастическое описание исторических лиц, а конструирование из исторических воспоминаний своего, эпического мира, так сказать «эпической модели истории»[196].
Героический эпос действительно являлся одной из форм исторической памяти народа[197]. Но он весьма избирательно «впитывал» исторический материал, часто преобразуя его по непредсказуемым канонам устного народного творчества. Хорошо известно, что отделить в эпическом произведении «факты» от «вымысла» исключительно сложно[198]. Поэтому уже с начала прошлого века дебатируется вопрос об историческом элементе, содержащемся в эпических произведениях[199]. Специалисты по германскому эпосу высказывают весьма полярные оценки степени «историчности» эпических произведений от признания сохранности в них конкретно-исторического содержания[200] до полного отрицания в древних германских сказаниях моментов как политического, так и исторического характера[201]. Временная глубина исторической памяти, как правило, оценивается исследователями примерно в три поколения[202]. Однако для германской устной традиции характерна значительно большая длительность исторической памяти — ее древнейший общегерманский пласт восходит к временам Великого переселения народов[203]. Попытаемся рассмотреть этот вопрос на материалах раннесредневековых героических сказаний, героем которых являлся король Эрманарих.
Уже ко времени Иордана повествование о гибели последнего остроготского короля превратилось в героическую сагу, которую условно можно назвать «Песнь о смерти Эрманариха». По существу именно эта готская сага, а точнее ее различные варианты легли в основу раннесредневековых эпических произведений, с меньшей или большей достоверностью сохранявших память об Эрманарихе и его королевстве[204].
Не вызывает сомнений, что в пересказанной Иорданом «Песни о смерти Эрманариха» ключевую роль играл эпический мотив кровной мести, в конечном итоге погубившей великую Готскую державу (Get., 129-130). Исследователи склоняются к мысли, что рассказ Иордана содержит минимум исторической обработки и сохраняет оригинальный сюжет готского исторического воспоминания, которой облекается больше в форму исторической песни, чем поздние героические сказания, которые со временем все дальше отступают oт исторической темы[205]. Е. Вамерс допускал, что, возможно, уже во время Кассиодора история о заговоре росомонов передавалась у готов в Песенной форме[206]. Но, несмотря на явно эпическую оболочку, в рассказе о гибели остроготского короля еще узнаваемы некоторые исторические факты (гуннское нашествие, недовольство окружения короля его самоуправством, сам образ одряхлевшего правителя и др.). Однако в повествовании Иордана они уже прочно спаялись с эпическим вымыслом[207].
На наш взгляд, в иордановом рассказе мы наблюдаем весьма важную переходную стадию в развитии образа Эрманариха, позволяющую проследить как реальная история гибели короля и королевства остроготов начинает перерастать в популярный сюжет германского героического эпоса.
По мнению Е. Вамерса, Иордан знал записи Аммиана Марцеллина и использовал готское предание Кассиодора для того, чтобы объяснить темные и бесславные обстоятельства смерти Эрманариха. При этом он допускал, что восстание росомонов и покушение на короля, а также имена героев Аммия, Сара и Сунильды могут быть историческими. Он считал исходный материал саги очень древним и отмечал его живучесть, т.к. имена росомонов IV в. передавались в эпосе весьма точно вплоть до XIII в. Дальнейшее развитие образ могущественного, жестокого, но несчастного правителя остроготов получает в раннесредневековых сагах о короле Эорманарике/Хейдреке/Ёрмунрекке/Ярмерике/ Арментрикен, в именах которого сохранилась историческая память об Эрманарихе[208]. Прежде всего, это скандинавские «саги о древних временах»: «Сага о Хервер», «Речи Хамдира», «Сага о Сванхильд», «Сага о Дитрихе Бернском», а также немецкое «Сказание о Нифлунгах» («Песнь о Нибелунгах»). При этом мы придерживаемся наиболее распространенного понимания слова «сага» как понятия, которое обозначает рассказ о событиях или же сам процесс развития событий. Сагой из реальной историй всегда заимствуются лишь отдельные факты, но никогда не сохраняется вся цепь событий[209].
«Сага о Хервер и конунге Хейдреке» (“Hervarar saga ok Heiðreks konungs”) — древнеисландское прозаическое произведение, сформировавшееся как единое целое к концу XII в., но сохранившее фрагменты готского эпоса IV—V вв.[210] В саге выделяют четыре части, которые связаны между собой мотивом знаменитого меча “Tyrfing” (в его названии видят отголосок исторической памяти о готах-тервингах), передаваемого по наследству на протяжении пяти поколений одной семьи. Для нас историческая ценность «Саги о Хервер» заключается в том, что в основе каждой части лежат весьма древние песни времени Эрманариха и его ближайших потомков, боровшихся с гуннами. Только в германских героических сказаниях он чаще всего носит эпическое имя Хейдрек, которое позже понималось как «Степной Король».
В первой части саги о Хервер и Хейдреке речь идет о том, как главная героиня после смерти ее отца Ангантюра выросла у своего деда. От своего отца она унаследовала мрачный, суровый, воинственный характер и даже пыталась получить положенный в его могилу меч Тюрвинг, приносящий смерть. Ее даже не останавливало грозное предостережение отца, что это оружие уничтожит ее потомство. Овладев при помощи колдовства заветным мечом, Хервер вышла замуж за сына короля, в результате этого брака родился сын Хейдрек (Эрманарих). Он стал одним из главных персонажей саги. В ней утверждается, что «Хейдреком будет звать его народ и станет он самым сильным на Земле» (Hervarar saga, 6-7). Но еще в юности он нечаянно убил своего брата и за это был отправлен отцом в изгнание. Хейдрек ушел на восток, вначале в Гардарику, далее в Хуналанд («Страну гуннов»), пока, наконец, в результате измены и переворота не стал королем Рейдготланда (“Reiðgotaland” — название эпической прародины готов)[211].
В одной из песен саги, носящей название «Загадка Хейдрека» (“Heiðreks gatur”) Хейдрек вначале воспевается как король страны «блестящих готов» (эпических хрейдготов = гревтунгов)[212]. Здесь он ведет мирную жизнь и славится как мудрый правитель. Всякий провинившийся человек может получить прощение, если загадает королю загадку, которую тот не сможет отгадать. Но в немилость к Хейдреку попадает его приближенный Гестумблинди. Не желая рисковать своей жизнью из-за загадки, он обращается к богу Одину за помощью, принеся жертвоприношение и пообещав богатые дары. Один перевоплощается в облик Гестумблинди и задает загадки Хейдреку[213]:
«Скажи последнее,
если ты мудрее всех конунгов:
что сказал Один на ухо Бальдру,
прежде чем его положили на костёр?
Тогда узнал Хейдрек чужака и ответил:
Стыд и срам и все плохое!
Никто не знает твоих слов, кроме тебя самого,
Злой негодяй, нищий!»
(Hervarar saga, 10)
В гневе из-за последнего неразрешимого вопроса король обнажает против Одина меч Тюрвинг. Но бог обернулся в сокола и улетел, так что клинок коснулся лишь перьев его хвоста. В следующей песне речь идет о том, как вскоре после этого неверные слуги (“þrælа”) убивают короля Хейдрека[214]: «Говорят, что у конунга Хейдрека были какие-то слуги, которых он захватил в походе на западе. Их было всего девять. Они были из высоких родов и ненавидели свою неволю. Одной ночью, когда конунг Хейдрек лежал в своей спальне и рядом с ним было несколько людей, слуги взяли себе оружие, пошли к комнате конунга и убили сперва наружную стражу. Затем они подошли, взломали комнату конунга и убили там конунга Хейдрека и всех тех, что были внутри»[215]. Песнь завершается описанием мести убийцам Хейдрека — их нашел и казнил его сын Ангантюр III[216]. Кажется, именно этот раннесредневековый эпический рассказ может пролить свет на вопрос, откуда в более раннем повествовании Иордана взялись загадочные росомоны.
В состав «Саги о Хервер» входит «Песнь о Хлёде» (“Hlödskvida”), которую иногда называют «Песней о битве готов с гуннами» или просто «Песней о гуннской битве»[217]. Она основана на готском сказании о распре между сводными братьями Хлёдом и Ангантюром, которая привела к войне между готами и гуннами[218]. После смерти короля Хейдрека в наследство вступает его законный сын Ангантюр III. Но Хейдрек имел от Сифки, похищенной им дочери гуннского короля Хумли, еще сына по имени Хлёд, который вырос бастардом при дворе своего деда в «Стране гуннов». Повзрослев, Хлёд скачет ко двору Ангантюра III:
«Хлёд с востока,
наследник Хейдрека,
в Архейм, к жилищу
готов приехал, —
наследье свое
собирался он требовать.
Тризну там Ангантюр
правил по Хейдреку».
(Hlödskvida, З)[219]
Во время поминального пира в Архейме на берегу Днепра Хлёд требует свою долю наследства:
«Я хочу половину
наследия Хейдрека;
доспехов, мечей,
скота и приплода,
сокровищ казны,
жерновов скрипящих -
рабов и рабынь
с их ребятами вместе,
и лес знаменитый,
что Мюрквид зовется,
на готской земле
могилы священные,
камень чудесный
в излучинах Данпа,
кольчуг половину,
у Хейдрека бывших,
земель и людей,
и блестящих колец».
(Hlödskvida, 7-8)
Ангантюр отказывается от раздела «Страны готов» и предлагает взамен Хлёду несметные богатства, в том числе треть «готской земли». Но старый дружинник Хейдрека Гицур Грютингалиди (в его имени находят отголосок этнонима готов-гревтунгов), услышав, что Ангантюр предлагает слишком много, возражает:
«Щедро сулишь ты рабыни отродью,
сыну рабыни, от князя рожденному.
Этот ублюдок сидел на кургане,
в то время как конунг наследство делил».
(Hlödskvida, 13)
Братья не пришли к согласию, и следующей весной Хлёд с полчищами гуннов подступил к владениям готов, которые начинались у «Темного Леса» (“Myrkviðr”). Границу готов защищала воительница Хервер — дочь Хейдрека, сестра Ангантюра и Хлёда. Решающую битву гуннам решено дать в Донской степи (“Dunheiðr”), у аланских (“Jassarfjöll” — Ясских?) гор:
«К Дюльгье зови их,
на Дунхейд зови,
зови их в пределы
Ессурских гор;
там готов дружины
в битвах нередко
победу и славу
себе добывали».
(Hlödskvida 24)
После ожесточенной восьмидневной битвы Ангантюр побеждает гуннов и убивает своего сводного брата Хлёда мечом Тюрвинг, доставшимся ему в наследство. Он становится правителем Рейдготаланда.
Специалисты не без основания полагают, что «Песнь о гуннской битве» восходит к подлинной готской эпической традиции, запечатленной в героической саге эпохи Великого переселения народов (IV— V вв.)[220]. Эта эпоха отражается не только в названиях владения готов как “Gotaland”, а гуннов как “Húnaland”. Обращает на себя внимание то, что в «Песне о гуннской битве» звучит историческая тональность, не присущая более поздним сагам: «Готы защищали от гуннов свою свободу и свою отчизну»[221]. Известно, что одним из признаков древности песни считается то, что в ней еще сохранилась историческая основа сказания: действуют не только отдельные герои, но и большие массы воинов, в событиях затрагиваются судьбы целых народов (готов и гуннов). Тем не менее, до сих пор не удалось однозначно установить, какие именно исторические факты отражены в этой песне.
Ряд исследователей, прежде всего филологи, считали, что в обсуждаемой саге нашла отражение знаменитая битва 451 г. на Каталаунских полях на севере Франции, в которой объединенные силы римлян, вестготов, бургундов и франков под командованием римского полководца Аэция нанесли поражение гуннским полчищам Аттилы[222]. Однако это крайне маловероятно, т.к. в этой саге ни римляне, ни союзные им германские племена в песне вовсе не упоминаются, а сражаются только готы и гунны. По мнению X. Розенфельда, в ней отражена ситуация того времени, когда остготы обосновались в Паннонии в качестве федератов Римской империи, а гуннские войска со стороны устья Дуная предприняли попытку привести обратно готов как своих беглых рабов[223]. Примерно такое же толкование мы встречаем позже у Е. Вамерса[224]. Он полагает, что такие названия, как “Dun”, “Danpar”, “Tyrfing”, “Gizur Grytingalidi”, “Myrkviðr” и “Harvaðafjöll” позволяют получить географические сведения о событиях в Паннонии сер. V в. Однако укажем, что за исключением последнего топонима “Harvaðafjöll” (Карпатские горы) остальные к Паннонии явно не имеют какого-либо отношения.
По мнению X. Хумбаха, в «Песне о гуннской битве» следует различать три историко-географические пласта, которые в эпосе проецируются в одну плоскость: 1) предгуннско-северопричерноморско-готский; 2) паннонско-готско-немецкий; 3) скандинавский[225]. К первому он относит только Danparstaðir — в его переводе «берег Днепра»[226]. Наоборот, Е. Райфегерсте считает, что такие названия, как “Greutungi”, “Tervingi”, “Danparstaðir”, “Dunheiðr”, “Harvaðafjöll”, ясно свидетельствуют о происхождении и возрасте «Песни о гуннской битве». На его взгляд, эти географические названия указывают на области расселения готов еще на Черном море до вторжения гуннов[227]. Близкой точки зрения придерживался и О. Прицак[228]. По мнению исследователя скандинавских и исландских саг М.И. Стеблин-Каменского, географические названия этой песни также скорее указывают на Восточную Европу[229]. Поэтому рассмотрим их подробнее, опираясь на исследования специалистов по германским сагам.
Эпическая топонимия «Песни о Хледе» включает девять наименований[230]. Ангантюр справляет поминальный пир по своему отцу Хейдреку в Архейме (“Arheimr”). Этот топоним, по-видимому, представляет собой слегка искаженное готское слово “aurahjom” (в Dat. PL) — могила, надмогильный памятник, земляная насыпь над могилой[231]. Таким образом, получается, что в готской песне сын Хейдрека/Эрманариха справлял поминальный пир вместе со своим окружением на могиле отца. В более позднее время в Скандинавии и Исландии гот. “aurahjom” («на могиле»), видимо, стало восприниматься как географическое название Архейм — букв. «Речное селение». Поэтому в саге Хлёд скачет в Архейм ко двору готского правителя и требует свою долю наследства, а именно: «громадный лес», «священный надгробный памятник», «сияющий камень на берегу Днепра», «половину замков, которыми владел Хейдрек». В саге говорится о том, что «священный надгробный памятник», он же, по-видимому, «сияющий камень», стоит на берегу Днепра. Им могла быть сама могила Эрманариха, на которой справлял тризну его сын Ангантюр и которую как святыню требует Хлёд.
Итак, из «Песни о гуннской битве» следует лишь то, что, по представлениям потомков, могила великого остроготского короля могла находиться на берегу реки “Danpar” — Днепра. Какие-либо другие географические сведения, позволяющие локализовать центр его державы, в песне отсутствуют. Другой известный эпический топоним — “Danparstaðir”, в котором часто видят некое особое центральное, королевское поселение готов на Днепре, скорее всего, обозначал область, земли, которые в готской традиции осмысливалась как исконно готские (он часто упоминается в форме мн. числа)[232]. В свое время А.Н. Веселовский предложил искать его на месте современного г. Киева[233]. О. Прицак высказал мысль о возможности идентификации “Danparstaðir” с известным Каменским городищем[234], но сколь-нибудь выразительных Черняховских материалов на нем не обнаружено. В последнее время археологи неоднократно пытались локализовать “Danparstaðir” на одном из Черняховских поселений. Так, Б.А. Рыбаков[235], а за ним и Б.В. Магомедов[236] считали возможным искать его в районе Днепровских порогов, учитывая концентрацию здесь Черняховских древностей IV в., таких как городище Башмачка с подкурганными кремациями готской знати. Ту же идею недавно высказал и М.Б. Щукин[237]. Однако эта археологическая идентификация вызывает обоснованные возражение других специалистов[238]. Возможно, дело заключается в том, что топоним “Danparstaðir” является мнимой «географической реальностью». По мнению Г.В. Глазыриной, ни один из вариантов написания “Danparstaðir” в рукописях не дает основания для его отождествления с «Днепровским градом»[239].
Топоним “Myrkviðr” (темный, мрачный лес), который в анализируемой песне отделяет землю готов от владений гуннов, скорее всего, также является ни чем иным, как художественным образом, весьма распространенным в эпических произведениях[240]. Это темный, пограничный лес, лежащий на краю «Земли готов» или обитаемой земли вообще. Поэтому вряд ли его стоит идентифицировать с киевскими лесными чащами, или «лесом на Висле» из «Видсида» (см. далее), и тем более с мрачным Герцинским лесом античной традиции[241].
Современные исследователи, хотя и с некоторыми оговорками, признают, что весьма соблазнительно было бы сопоставить персонажи и события эпической «Песни о гуннской битве» с историческими сведениями и историко-географическими реалиями[242]. По мнению ряда ученых, в ней уцелели подлинные фрагменты древнейшего слоя готского предания[243]. Такие названия и имена собственные, как “Dun” — Дон, “Dunheiðr” — Донская степь, “Danpar” — Днепр, “Danparstaðir” — Днепровский град (?), “Tyrfing” — тервинги, “Grytingalidi” — гревтунги, “Harvaðafjöll” — Карпаты и др., сохраняют память об области расселения готов к северу от Черного моря еще до времени вторжения гуннов[244]. Во всяком случае, в совокупности они довольно точно очерчивают то обширное географическое пространство, где произошло решающее событие истории готов на юге Восточной Европы, надолго лишившее их земли и по существу превратившее их в скитающийся народ-войско.
В этой саге древние наименования готов (“Gotar”, “Goththiod”, “gotneskr”) и гуннов (“hunar”, “hunskr”) еще имеют живое и дифференцирующее этническое значение[245]. Хорошо известно, что в других образцах эддической поэзии готы — это уже синоним героев, богатырей[246]. Напротив, наиболее древние географические названия (“Harvaðafjöll”, “Jassarfjöll”, “Danparstaðir”) выступают в ней как бессвязные и явно непонятные исполнителям реликты, что, на наш взгляд, является дополнительным свидетельством их подлинности.
«Речи Хамдира». В эддическую сагу «Речи Хамдира» (“Hamðismal”) вошла «Песнь о Сванхильд». Она считается одним из древнейших героических сказаний, представленных в «Старшей Эдде». Известно, что его историческая основа та же, что и в рассказе Иордана о заговоре росомонов против короля Эрманариха (Get., 129). Рассказ Иордана, скорее всего, является письменной фиксацией зачаточной формы сказания о Сванхильд, как оно позднее изложено в «Речах Хамдира» в «Эдде»[247]. Другой вариант сказания о Сванхильд сохранился в песне «Подстрекательство Гудрун», которая считается еще более поздней[248]. Однако возможно, что обе они восходят к одному и тому же источнику, но сохранились в разных устных традициях[249]. В «Речах Хамдира» Сунильда — дочь Гудрун и Сигурда — уже становится женой короля Ёрмунрекка/Эрманариха, которую он приказал из-за супружеской измены растоптать конями.
«Гудрун сказала:
«Сванхильд — имя
вашей сестры,
что Ёрмунрекк бросил
коням под копыта,
вороным и белым,
на дороге войны,
серым, объезженным
готским коням!»
(Hamðismal, 3)
Скальд Браги поет, что за это Ёрмунрекк во время пира подвергся нападению и был изувечен его приближенными Хамдиром и Сёрли (соответственно “Ammius” и “Sarus” Иордана), братьями Сванхильд, отрубившими ему руки и ноги за казнь их сестры.
«Вымолвил Хамдир,
духом отважный:
«Ждал ты нас, Ёрмунрекк,
видеть желал нас,
братьев принять
в высоких палатах:
вот ноги твои и руки твои,
Ёрмунрекк, брошены
в жаркий огонь!»
(Hamðismal, 24)
Однако Хамдиру и Сёрли не удается завершить месть до конца, им не хватило помощи третьего брата Эрпа, убитого ими по пути[250]. Смертельно раненый король Ёрмунрекк успевает призвать слуг убить братьев. Но т.к. они неуязвимы для железного оружия, он приказывает забросать их камнями[251]:
«Рычаньем ответил
богами рожденный
конунг в кольчуге,
как ярый медведь:
«Бросайте в них камни, —
ни копья, ни лезвия
их не разят —
отпрысков Ионакра!»
(Hamðismal, 25)
Сага заканчивается словами:
«Сёрли погиб
у торцовой стены,
у задней стены
был Хамдир сражен».
(Hamðismal, 31)
Людвиг Бюиссон считает, что именно эта ключевая сцена убийства Эрманариха/Ёрмунрекка высечена в верхней части надгробной стелы из Ардре VIII (рис. 3). Здесь изображены фигура мужчины с поднятым мечом, рядом фигура мужчины, лежащего на полу, и над ним возвышающиеся фигуры двух мужчин и одной женщины (Хамдир, Сёрли и Сванхильд)[252]. На наш взгляд, этот сюжет дает ключ к иной интерпретации изображения на камне из Ардре VIII, нежели у Л. Бюиссона. Дело в том, что фигура мужчины, поднимающего к небу меч, находится в некотором отдалении от остальных. Она буквально отгорожена от основной сцены убийства короля. Поэтому можно предположить, что мужская фигура с мечом — это сам Ёрмунрекк, посмевший поднять оружие на Одина, лежащая мужская фигура — Ёрмунрекк, уже сраженный заговорщиками. Если эта интерпретация верна, то изображение, высеченное на камне Ардре VIII, независимо от записанной позже эддической традиции позволяет утверждать, что обсуждаемый сюжет был весьма популярен в Восточной Скандинавии еще в VIII в.[253]
По мнению А. Хойслера, сага о Сванхильд является примером перемещения сюжета древнего сказания из политической атмосферы (у Иордана) в индивидуальную (в эпосе). В ней присутствует много архаизмов, таких как искалечение Ёрмунрекка/Эрманариха или закидывание братьев камнями[254].
В центре песни находится кровная месть, но вопреки мнению Е. Вамерса в ней нет мифологических элементов, как, например, в «Загадке Хейдрека»[255].
Отталкиваясь от рассказа Иордана, А. Хойслер восстанавливает следующий ход событий: некий вассал, вероятно, из числа благородных, принадлежащих к королевской дружине, отпал от Эрманариха, за что жена восставшего была подвергнута жестокой казни. На его взгляд, подобная завязка трагической фабулы сама по себе выделяется своим необычным для германских условий политическим характером. Соответственно этому более позднее эпическое изложение звучит совсем по-иному: в саге карается не измена вассала, а нарушение супружеской верности самой королевы с последующей распрей между родичами. У Иордана отливка сказания в героическую форму еще не завершилась[256]. Это произойдет гораздо позже в эпоху Раннего Средневековья, когда готы окончательно сойдут с исторической арены.
В «Саге о Вёльсунгах» появляются некоторые новые детали сказания о Сванхильд. Она изменяет королю уже с его сыном Рандвером. Для казни Сванхильд сажают за городские ворота, но кони ее не топчут, когда она раскрывает глаза. Тогда коварный королевский советник Бикки советует надеть ей на голову мешок, и она погибает. Затем следует месть братьев за сестру[257].
«Сказание о Нифлунгах» («Песнь о Нибелунгах»). Более поздний вариант песни о Сванхильд и Ёрмунрекке сохранился в «Сказании о Нифлунгах», вошедшем в «Младшую Эдду». Оно южно-германского, точнее бургундско-прирейнского происхождения, его историческую канву составляют события IV—V вв., в том числе память о смерти короля Эрманариха. Это же сказание представлено в еще более поздней немецкой «Песне о Нибелунгах»[258].
«У Гудрун и Ионакра было трое сыновей: Сёрли, Хамдир и Эрп. С ними воспитывалась и Сванхильд, дочь Сигурда. Прослышав о ее красоте Ёрмунрекк Могучий послал сына Рандвера просватать ее за себя. Но по дороге домой по наущению коварного ярла Бикки Рандвер и Сванхильд становятся любовниками. По доносу того же Бикки Ёрмунрекк приказал повесить Рандвера, а Сванхильд была растоптана конями. За это ее мать, Гудрун стала подстрекать сыновей отомстить за сестру. Она посоветовала им, чтобы они напали на Ёрмунрекка ночью во время сна Сёрли и Хамдир должны были рубить ему руки и ноги, а Эрп — голову. Однако по дороге братья убили Эрпа. Напав ночью на Ёрмунрекка, они отсекли королю руки и ноги, но не сумели отрубить голову. Тогда Хамдир сказал: «Слетела бы с плеч и голова его, если бы Эрп был жив!». Люди Ёрмунрекка не смогли одолеть братьев оружием, умирающий король приказал побить их камнями. «И пали мертвыми Сёрли с Хамдиром. С ними погиб и весь род Гьюки и все его потомство» [259]. Как мы видим, в «Сказании о Нифлунгах» повторяется сюжет об убийстве короля Эрманариха из «Речей Хамдира», но в отличие от последних в нем появляется коварный советник Бикки и сын короля Рандвер.
«Сага о Харлунгах». Память о последнем остроготском короле сохранила и «Сага о Харлунгах». Во всех версиях этой саги речь идет о племянниках Эрманериха — двух юных братьях-Харлунгах, по имени Эмерка (“Емеrса”, “Embrica”, “Imbrecke”) и Фритла (“Fritla”). Они становятся жертвами клеветы его лживого советника Сифки (“Sibich”, “Sifka”, “Ribestein”). Имя Харлунгов происходит от герм. “Haria-Heer” (гот. “Harijs” — войско)[260], видимо, поэтому в саге они становятся герцогами. По одной из версий саги Харлунгам приглянулась королева, жена Эрманериха. Чтобы не допустить прелюбодеяния Эрманерих «превентивно» отправляет братьев на виселицу. В позднем эпосе этот король считался владельцем «золота Харлунгов», так что и алчность к сокровищам также могла стать причиной вышеназванного злодеяния[261].
«Сага о Дитрихе Бернском» (“Thidhreks saga af Bern”) — норвежское эпическое произведение, записанное в XIII в., но основанное «на рассказах и песнях мужей немецких». Она представляет северонемецкую версию германских эпических сказаний[262]. Одним из персонажей этой саги является старый король Арментрикен (Эрманарих), который в сказании превратился в дядю и соперника Дитриха Бернского. Под этим именем выступает известная историческая личность, остготский король Теодорих Великий (452—526). Древнейшее ядро саги, видимо, сохранилось в «Песне о Гильдебранде» (около 830 г.). Весьма показательно, что она еще не знает вражды Дитриха и Эрманариха, которая в эпосе появится несколько позднее. По одной из версий Дитрих, находясь в изгнании, пытается вновь завоевать свою страну, из которой он был изгнан королем по имени Арментрикен (Эрманарих). Вместе с одиннадцатью героями он проник в замок короля и отрубил ему голову.
По мнению X. Бека историческое развитие этого сказания позволяет увидеть, как в эпической памяти отразилось реальное событие — сильный правитель становится жертвой мести и теряет не только королевство, но и жизнь[263]. При этом в эпосе образ короля Арментрикена заменил здесь реального врага Теодориха — Одоакра, объявившего себя королем Италии после падения Римской империи в 476 г., а позже оказавшего ожесточенное сопротивление Теодориху. В поздней немецкой балладе XVI в. «Смерть Эрманариха» (“Ermenrichs Tod”) речь идет о том, как Дитрих и Гильдебранд с десятью дружинниками врываются во дворец, где пирует Эрманарих, и убивают его. В этой саге Дитрих и его дружинники явно заменили братьев казненной Эрманарихом Сванхильды более древних сказаний[264].
Древнеанглийская эпическая традиция. Готы и их король Эрманарих/Эорманрик оставили заметный след не только в северогерманской, но и в древнеанглийской эпической традиции. Впервые имя Эорманрика встречается в древнейшей англосаксонской эпической поэме «Видсид» VI—VII вв., записанной, правда, лишь в конце X в.[265] При этом он называется Властителем хрейдготов (Widsith, 57). Как известно, под этим эпическим именем скрывались остроготы Эрманариха. В поэме встречается его эпитет «Клятвохранитель» (Widsith, 9), что являлось условным раннесредневековым обозначением государя, хотя оригинальный текст дает основания и для противоположного перевода: «Враждебный нарушитель клятв», «Клятвопреступник» и т.п.[266]. В начале поэмы эпический поэт Видсид (букв. «Многостранствующий») обращается к исторической памяти слушателей и перечисляет тридцать семь знаменитых королей и народов, дворы которых он якобы посетил. Причем сначала певец упоминает имя величайшего из гуннов Этлы/Аттилы, затем имя величайшего из готов Эорманрика/Эрманариха:
По существу эпическая память Видсида сохранила имя интересующего нас героя и народа, которым он правил. Но весьма любопытно, что в этой древнеанглийской поэме в самом начале перечня знаменитых королей варварской Европы непосредственно перед Этлой и Эорманриком вдруг упоминается Александр Великий:
«.. .а самым сильным
был Александр
среди людей
и благоденствовал больше
всех на этом свете...
(Widsith, 15—17)
Напомним, что точно такая же связь Эрманарих—Александр встречается уже у Иордана: «Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим» (Get., 116). Поэтому вряд ли правы исследователи, считающие упоминание имени Александра в «Видсиде» позднейшей вставкой переписчика поэмы[268]. Скорее всего, в обоих раннесредневековых источниках нашел отражение один и тот же фрагмент общегерманской эпической традиции, сложившейся уже к VI в., где Эрманарих по могуществу сопоставлялся с Александром Великим[269].
При чтении «Видсида» складывается впечатление, что все битвы, какие когда-либо происходили между готами и гуннами, сохранившиеся в различных германских сказаниях, слились в картину одной «непрестанной» войны, которую ведет в лесах Вислы (т.е. еще на исторической прародине готов) воинство Эрманариха, обороняя свой древний престол от гуннов — «народа Этлы» (Аттилы).
«Воевало там непрестанно
войско хредов
в лесах у Вистлы,
мечами точеными
часто обороняя
древний трон свой
от народа Этлы».
(Widsith, 120—122)
Другая древнеанглийская поэма «Деор» (по времени она близка «Видсиду») дает весьма нелестную характеристику Эрманариху как сильному и волевому правителю Готской державы, которого ненавидят его подданные[270]. В этой элегической поэме дружинный певец Деор оплакивает свою печальную участь и вспоминает несчастья знаменитых эпических героев[271].
«И эта известна
Эорманрика
волчья повадка:
был вождь всевластен,
вожатый безжалостный,
в державе готов;
часто встречались
в печали многие,
сидели и ждали
мужи, когда же
сгинет невзгодное
его могущество...
(Deor, 21—26) [272].
В англосаксонской поэме «Беовульф» (около 700 г., но записана не ранее X в.) также упоминается имя Эорменрика. У этого знаменитого короля остроготов человек по имени Хама украл некое сокровище — обруч Бросинга (вариант «ожерелье Бросинга» — И.З.), но впоследствии погиб, пытаясь спастись от этого конунга[273].
...Я и не видывал,
и кто из героев
владел, не знаю,
подобным сокровищем,
кроме Хамы,
который в дом свой
принес ларец
с обручем Бросинга,
а сам бежал
от Эорменрика
под руку Предвечного...»
(Беовульф, 1200)[274].
Исследователи уже обращали внимание на то, что «Видсид» и «Деор» по объему и характеру фиксации исторической памяти еще существенно не отличались от рунических надписей, которые нередко называли лишь имя вождя и народ, которым он правил[275]. По мнению Б. Бельцера, рунические надписи об Эрманарихе были сделаны герулами, которые при возвращении на свою родину в Скандинавию прошли земли северных германцев и передали им «неготско-герульскую» сагу об Эрманарихе[276]. Поэтому в древнеанглийской эпической традиции налицо превращение короля Эрманариха в могущественного, но беспощадного и жестокого правителя с «волчьей повадкой», которого ненавидят его подданные. Здесь же впервые встречается сюжет о сокровище, из-за которого король хрейдготов губит людей.