Сны. Корнет

Глава 15

— Ваш-бродь… Я тут письмишко получил из имения батюшки вашего, — в очередной раз начал ныть и канючить денщик Некрас, — Управляющий, значит, ваш… Григорий Михалыч отписал. Батюшке вы своему так ведь и не пишите! Жалуется, стал-быть, господин полковник. Вы бы хоть строчку когда чиркнули. Иль вам так уж недосуг?

— М-да? А что пишет Григорий Михалыч? — потянулся корнет со сладким зевком.

— Пишет? А что пишет… Батюшка ваш прибаливать стал куда как чаще. Ногами мается, огрузнел. Охотой уж не балуется! Все больше дома сидит… Когда соседи приезжают, в картишки перекинутся, по маленькой. Выпивают, вестимо…

Плехов, он же Плещеев, задумался. Получается, что с момента попадания сюда, в это тело, он до сих пор толком не разобрался с «носителем», его происхождением, родственными связями и прочим немаловажным багажом памяти и знаний.

«Да все как-то — дела, дела. А ведь действительно — нет-нет в разговоре с окружающими да промелькнут какие-то вопросы. Как тогда, с Грымовым. Да и с Некрасом тоже порой случаются ошибки и накладки. Денщик — что? Некрас-то понимает, что в имении Юрий бывал всего несколько раз, набегами и подолгу не задерживался. А потому и незнание реалий жизни там — вполне объяснимо. Но вот по поводу родословной, ближайших родственников… Не поймут люди, если корнет начнет путаться и ошибаться в самом простом. Уж родных-то своих — знать надо. Здесь так принято!».

Что вообще знал Плещеев о своих предках? Знал, что род Плещеевых уходил в далекую древность. Упоминания о боярине Плещееве, как служилом человеке одного из удельных князей Рюриковичей, — встречалось как бы еще не с тринадцатого века. Род впоследствии был довольно разветвлен и многолюден. Однако по причине неведомых напастей, постепенно весьма сократился. Плещеевых в разное время было до пяти или семи веток. Как смутно вспоминалось, дед, а потом батюшка говорили на данный момент о трех ветвях. Остальные угасли со временем. Плещеевы жили в Тульской, а также в Псковской губерниях. Ну — и непосредственно род Юрия. Вот об этом корнет знал уже более или менее сносно, со своего прадеда — вполне уверено.

Прадед его, Плещеев Дмитрий Васильевич, уже проживал в Нижегородской губернии, куда его предки были испомещены со времен Ивана Грозного как служилые бояре. Родился прадед в год воцарения государыни Анны Иоанновны и, как водится в роду — служил. Дослужился он до звания полковника, был как бы не первым, ну или вторым-третьим, полковым командиром, не позднее — тех же нижегородских драгун.

«Х-м-м… может, это судьба такая — вернутся к службе в этом полку, которым командовал еще прадед?».

Дед Юрия, Василий Дмитриевич, уже служил в гвардии. Правда, в Новой гвардии. В синих, гатчинских, кирасирах. Дослужился до чина товарища полкового командира. Поучаствовал в русско-турецкой войне, «собрал в кучу» все наполеоновские войны. Даже в Заграничном походе Суворова участвовал. Ушел в отставку в 1815 году, после окончания Великой войны. Награжден дед был неплохо. В активе старого кирасира были Станислав и Анна вторых степеней, Владимир с мечами — третьей степени. И даже Георгий — тоже третьей степени. Но и ранен был аж шесть раз!

Про бабушку Екатерину, урожденную Абашидзе, речь уже шла.

Плещеев знал, что у отца был еще старший брат, погибший где-то в Пруссии. Сестра отца, вдовая и бездетная тетушка Юрия, в настоящее время проживала в Москве.

Непосредственно батюшка его, гродненский гусар, участвовал в Отечественной войне и в Заграничном освободительном походе. Вторые же степени того же Станислава и Анны, Георгий — четвертой степени. Последним его участием стало подавление польского восстания 1831 года. Вышел он в отставку и вернулся в имение после смерти деда, в 1833 году. Юрий к тому времени уже учился во Втором кадетском корпусе, в Санкт-Петербурге.

Таким образом, будущий корнет Плещеев и виделся-то с этим человеком, с отцом то есть, всего несколько раз, когда приезжал в отпуск во время учебы. Знали они друг друга откровенно плохо. Плещееву запомнился отец как шумный, веселый и хлебосольный хозяин. В имении их в гостях вечно пребывало немало народа: какие-то соседи, сослуживцы отца и прочие малознакомые подростку люди.

Мать Юрия, Анна Павловна, в девичестве — Рязанцева, умерла родами, когда Юрию было всего три года. Ее он не помнил совсем.

Новые его родственники, а именно: мачеха, заносчивая и красивая полячка Мария Иосифовна (по первому мужу — Томашевич, а в девичестве — Микульская) и ее дочь от первого брака, Плещеева-Томашевич Анна Игнатьевна, что была на два года старше Юрия, не понравились кадету сразу же. Были они высокомерны, малообщительны, а по отношению к нему… Да, впрочем, — к большинству людей! Настроены «очень не очень»! Больше общались между собой, как правило, на польском.

У Аньки, «пшечки», как прозывал он про себя сводную сестру, вроде бы была приятельница из дочерей соседского помещика. Но в то время он девицами еще не интересовался. Точнее, слабо интересовался! А уж тем более — когда к нему так демонстративно пренебрежительно относятся.

Веселость отца была, насколько понял корнет, чаще напускная. Отношения его со второй женой, похоже, не сложились.

«Чем уж думал отец, когда решил сочетаться браком со вдовой бунтовщика — бог весть! Приданное, что выделили родственники «молодой», было не таким уж богатым, насколько понимаю. Красива? Тут — да, без сомнения. Вдова была красива!».

В памяти тогда еще тринадцатилетнего кадета отложилось, насколько он был поражен красотой мачехи. Высока, стройна. Полячки вообще славятся своей внешностью…

«Так что думал тогда еще бравый гусар-подполковник… известным местом!».

Но ведь… Просчитался батюшка Юрия. Красавица была холодна и высокомерна. Под стать была и ее дочь. К красоте юной девушки прилагалось своенравие, вздорность характера и заносчивость. А потому к неурядицам семейной жизни нижегородского помещика добавилась изрядная доля позора, когда… В семьях дворян-помещиков порой случались такие казусы. Скандалы, проще! Да и в любых семьях бывают разные скелеты в шкафах.

Когда юный Плещеев уже служил в полку юнкером, у Плещеевых и вышел такой скандал: юная, семнадцатилетняя падчерица помещика — взбрыкнула и сбежала из дома с одним гвардейским поручиком.

«Х-м-м… что характерно — тоже поляком! На побывку к дальней родне тот «прибыли-с!», к соседу, проживающему неподалеку!».

Скандал? Еще какой! Тем более, что, несмотря на предпринимаемые меры, на все увещевания матери, строптивица домой так и не вернулась! Более того… Но здесь уж — Бог шельму метит!

На стыд и отца, и самого Юрия, Анна проживала в сожительстве с оным поручиком около двух лет. Но жениться на ней развратитель и не подумал. Там, похоже… Та еще сволочь был гвардеец-поручик!

«Как говорится, «поматросил, да и бросил!».

Злые языки, а как без них? Злые языки шипели по-змеиному, что поляк то ли проиграл паненку в карты, то ли пропил ее собутыльнику! Здесь Плещеев мог руководствоваться только сплетнями, которые иногда доходили до него и что изрядно портили репутацию всей семьи.

В сердцах Плещеев-старший демонстративно отказался от падчерицы, что не внесло успокоение в его отношения с женой. Но… Что есть, то есть.

Как нашептывали «доброжелатели» корнету, следующим содержателем его родственницы стал известный в гвардии полковник, граф Н.

«Надо сказать, этот «махатель» красивой полячки оказался человеком с большим пониманием чести: пользуясь своим положением, богатством рода, наличием «младших партнеров», выдал паненку замуж за одного старого барона, из остзейцев. Поэтому формально сводная сестра Плещеева обрела более или менее приличный статус, хотя и не вернула себе доброго имени.

«В имении отца вспоминать про дуру-Аньку считается дурным тоном и влечет за собой порчу отношений с батюшкой!».

Еще в памяти корнета, что касается «неназываемой», содержались смутные воспоминания о том, как, будучи в гостях у тетушки в Москве, он вроде бы встречал «сестрицу», и вышел некрасивый скандал, ибо был тогда юнкер весьма нетрезв.

«Так… ладно уж об этом! Ну дура вздорная, что уж тут поделать? Так… а что там у нас с имением?».

С имением выходило следующее: батюшка обладал таковым в тридцати верстах от уездного города Балахна, что в Нижегородской губернии. Имение сие состояло из села Плещеево, а также трех деревень поменьше и трех хуторов-выселок. Всего же в них проживало около трехсот крепостных душ «мужескаго пола». Всего же населения — около тысячи человек.

Много это или мало? На середину девятнадцатого века для помещиков — немало! Но и немного, если сравнивать с какими-нибудь Салтыковыми или Юсуповыми, которые обладали по ста тысяч душ крепостных. Даже — сравнивать смешно! Однако дохода имение приносило в год около пятнадцати тысяч, что — вполне себе сумма.

По землям — более полутора тысяч десятин, но вот посевных было всего около восьми сотен. Остальное же — лесные дачи да неудобья.

«Х-м-м… если сравнить с Грымовым — так куда как хорошо!».

Поразмыслив, Плещеев был вынужден согласиться с денщиком: свинство это, не порадовать отца, пусть нечастым, но — письмишком. Потому…

— Некрас! Ты прав, старина. Впредь обещаю не менее раза в месяц отписывать батюшке. А ты при случае — напоминай мне. Сам знаешь — закрутишься, бывает, да и позабудешь…

Не откладывая дела в долгий ящик, Юрий написал отцу. Не забыл упомянуть и «случившееся дельце, когда на него и четверых казаков налетели восемь абреков». Поблагодарил батюшку за подаренное тем оружие, дескать, «ежели не ваш подарок, вряд ли получилось бы выйти победителями в той схватке!».

И все-таки Плещеев не оставлял мысли о чем-нибудь приличном, что поможет его сослуживцам в противостоянии с горцами. О прогрессорстве речи не шло, ибо память Плехова в этом направлении почему-то не работала. Либо работала, но — впустую! Не изобретать же, право слово, командирскую башенку. Ее и лепить-то некуда! И промежуточный патрон как-то без надобности. Здесь и сейчас — перейти бы на капсульные ружья, и уже куда лучше бы получилось, но ведь это новинка, и новинка очень недешевая. Тягаться в возможностях с военным министерством? Пусть оно пока и не понимает необходимости оного.

Но некие мысли корнета все же посещали!

Так, он попросил Рузанова, как адъютанта командующего, помочь ему в выборке рапортов за… хотя бы — три года, по нападениям на колонны, посты и пикеты. Таковых оказалось весьма немало. Сезонность была видна невооруженным глазом.

«Это-то и понятно — «затихариться» в кустах, когда они покрыты листьями, — куда интереснее. Да и погода больше способствует!».

В общем, начал Плещеев набрасывать по вечерам некую аналитическую записку по мерам, предотвращающим внезапные нападения. Хотя бы — на стационарные посты армии. Добавил и раздел по войскам в движении. Тем более что изобретать велосипед здесь было без необходимости — все было известно со времен Ермолова: очистка местности вдоль дорог от деревьев, кустов, каменистых осыпей.

«А то покатался я тут в окрестностях, да и по дорогам в средней части Кавказа. Позарастало же все напрочь! Обновить эти вырубки — уже хрен подберутся абреки на расстояние прицельного огня. А мастеров, которые могут стрелять на двести-триста метров и здесь немного!».

А вот по стационарам… В этом он полагал получить помощь у своего соседа.

— Максим! Ты, как артиллерист, знаешь устройство шутихи? — спросил он подпоручика, когда тот пришел вечером клянчить новую песню.

«Охмуреж» купчихи у подпоручика продолжался вполне успешно, но вот напасть — под «жалистные» песни о несчастной любви проходило это не в пример действеннее!

Сосед задумался ненадолго:

— Там немало составов. Все зависит от того, что необходимо добиться — какой цвет огня шутихи нужен, с дымом или без, с хлопком опять же, или со свистом… Но там уже больше влияет само устройство! И еще… На какую высоту должен возноситься горючий состав!

— Х-м-м… а если нужен максимально заметный эффект? — почесал затылок корнет.

— Подумать нужно! А для чего тебе шутиха?

— Не мне! А всем нам, — Юрий рассказал подпоручику о своем замысле.

Задумал он сигнальную ракету. Или в просторечье реальности — «сигналку». Вообще-то, что такое ракеты — знали уже давно. И «копенгагирование» ракетами Конгрива в прошлом; и здесь, на Кавказе, уже применяли эти самые ракеты. Другое дело, что дальность их стрельбы существенно уступала простой ствольной артиллерии, а уж про точность — вообще говорить не приходится! Поэтому высокие военные чины корчили физиономии при упоминании ракет.

Знали тут и про развлекательные ракеты. Еще со времен Петра Первого фейерверки использовались широко и массово. Даже должности наиболее подготовленных и опытных нижних чинов так и назывались — фейерверкеры.

Но ведь он задумал несколько другое — не оружие и не развлекательные шутихи, а средство оповещения и предупреждения.

— Поставить такие ракеты вокруг пикетов и блокгаузов, и ни одна морда скрытно не подберется! — пояснял задумку Плещеев.

Подпоручик, хмыкнув, задумался:

— Зверье снимет случайно!

— Вокруг пикетов даже зайцы не бегают — солдатики всех глупых уже прибрали. Рацион разнообразят. Да и можно же так закреплять сии мины, чтобы… К примеру, на высоте пояса человека.

— А как ты их укроешь? — продолжал проверять Юрия «на вшивость» Гордеев.

— Это-то нетрудно! Можно оклеивать патроны корой деревьев. В шаге не отличишь!

— Х-м-м… а зачем это тебе лично?

— Ну понятно же? Куда это годно, если местные морды неумытые подбираются к посту на выстрел, и — убитый часовой! В лучшем случае — раненый. А нужно ли лично? А ты сам подумай — повлияет ли на твою карьеру вот такое изобретение? Если придумать, продумать получше да подать начальству в соответствующем виде?

Гордеев явно задумался. Ибо артиллерию задействуют против горцев реже, чем тех же пехотинцев или казаков. То есть проявить себя возможности куда как меньше. А карьеру подпоручику сделать хочется!

— А как и чем поджигать заряд? — продолжал сомневаться подпоручик.

Юрий почесал нос:

— Мне представляется возможным два способа…

Он достал из газыря патрон к своему пистолету:

— Вот, смотри! Сделать подобное возможно. Только диаметр и длину — побольше, чтобы и заряд пороха был помощнее, и смесь все-таки объемом должна быть больше пули. Снизу — что-то вроде совсем короткого ствола или трубки. Пружинка, кусок гвоздя, шпилька, чтобы фиксировать эту пружину, и наш боек — на взводе. Один конец шпильки — кольцо, за которое и привязывает тонкий шнур. Разматываем, крепим к дереву…

«Растяжка элементарная!».

— Проходит супостат там, где ему ходить не нужно, цепляет бечеву ногой. Шпилька из трубки — долой, пружина толкает гвоздь, который и накалывает капсюль. Выстрел!

Гордеев внимательно осмотрел рисунок корнета, покачал головой:

— Это же сколько нужно таких патронов изготовить?! А капсюли где брать? Это же — новинка, и редкость пока немалая. И сам патрон — из чего делать?

— Да чего ты, Максим? Сам патрон — картон. Снаружи пропитываем лаком, изнутри — вощина. «Жопку» только эту из латуни мастерить придется… Ну, ладно… капсюли — редкость. Согласен! Тогда второй вариант — терочный запал…

Плещеев продемонстрировал подпоручику другой рисунок.

— Это спички, что ли? Так, белый фосфор — такая гадость, я тебе скажу! — выразил скепсис Гордеев, — Мало того, что ядовитый. Так ведь и загорается порой очень произвольно — от трения или от удара.

— Если крепить эту спичку вот в такой тонкой медной трубке? Ведь ракета стоит на месте, никто ее не трогает! То есть — ни тряски, ни трения. Потом — та же пружинка толкает закрепленную в трубке спичку, и происходит зажигание. Кстати… Вот тебе идея — можно сделать спички безопаснее: ингредиенты заменить, белый фосфор на красный.

Подпоручик удивился:

— А ты что — еще и в химии разбираешься?

Плещеев отмахнулся:

— Да куда там… В столице, пока учился, знакомых было довольно много. Вот и познакомился с несколькими студентами-химиками. От них слышал разные споры обо всем. Ни хрена не понял, но вот это почему-то в голове осталось.

Гордеев почесал затылок:

— Как же это ты со студентами сошелся?

— Видишь ли, мой друг! В большом городе водятся такие нежные создания как барышни. И некоторые из них — очень недурны собой! А у барышень этих случаются братья, которые являются студентами университетов и прочих технических училищ.

Сосед хмыкнул — такое объяснение, выдуманное корнетом, его устраивало. В свою очередь подпоручик рассказал:

— У меня здесь знакомец есть… Учитель из гимназии. Очень уж он любит возиться со всякими химическими штуками. Можно с ним поговорить.

— Только имей в виду, Максим… Если эти спички получатся и будут и впрямь безопаснее, чем нынешние, то…, - добавил интриги корнет.

— То — что? — не понял собеседник.

— Так это же — золотое дно! Ну, или как минимум — хорошие деньги сразу. Подобрать состав, изготовить опытную партию, опробовать. Найти человека из купцов, кто побогаче, продать ему изобретение для изготовления. Уж эти-то жучки — они наживу сразу чуют! Там же — миллионы можно заработать! Спички-то — товар очень недешевый, только вот пока спрос ограничен по причинам, которые ты только что назвал. А если они будут безопасными?

Гордеев ушел в себя. Оно и понятно: бедному артиллеристу и сто рублей — деньги, а тут…

— Только выгоднее не идею продавать сразу, а договориться о проценте с продаж! — кивнул Плещеев.

— А это ты откуда знаешь? И… а сам, почему все это не затеял? — было видно, что Гордеев заглотил наживку.

— Ну-у-у… я тут никого не знаю. А у самого голова не настолько светлая, чтобы самому все это просчитать и проверить. Химик нужен! Вот если что получится… можно что-то вроде договора составить: купцу — идею и технологию, нам — процент: тебе, мне и химику!

Гордеев покачался на стуле в задумчивости, вызвав неудовольствие корнета: «Мебель портит!».

— Я бы еще… Грымова привлек! — выдал предложение подпоручик, — Во-первых, у него знакомств куда больше нашего! И здесь, и в Ставрополе. Во-вторых, по сигнальной мине этой… предстоит куча расчетов, проб, опытов. Один я все это не осилю, да и от службы придется не раз отлучатся. А он мой командир: и поддержит, и подскажет. И артиллерист он куда как более знающий, чем я.

Плещеев согласился:

— Грымов мне показался дельным офицером и хорошим человеком. Только сразу предупрежу… сам я ни хрена во всем этом не понимаю. Чем помочь — всегда пожалуйста, а вот умственная деятельность — это не ко мне!

Но, видимо, мысль о деньгах запала Гордееву глубоко в душу, если уже через пару дней у них во флигеле появился штабс-капитан Грымов. Они плотно посидели, «штабса» все предложенное Плещеевым также заинтересовало. Грымов тоже хотел стать капитаном, без этой самой приставки — «штабс». А пуще того — Грымова заинтересовала идея со спичками! Две дочери подрастают — не фунт изюма!

— Можно вот еще что сделать…, - вошел во вкус изобретательства корнет, — Этот сигнальный патрон… его же можно использовать и по-другому.

Выждав время на повышение интереса, продолжил:

— Вот смотрите… мой пистолет! — положил на стол оружие Юрий, — Если сделать подобный, но… Увеличить калибр!

— И что получится? — пожал плечами Грымов, — Карманная пушка? Так ведь при выстреле его не удержать будет. Так и руку повредить можно.

— Уважаемый Василий Степанович! Я же не предлагаю увеличивать калибр до размера шуваловских единорогов. Примерно в два раза всего. Возможно будет удержать такой пистолет при выстреле? Ага… Дальше. И заряжаем его вот такой вот сигнальной миной… Вот скажите, господа, как сейчас передаются сигналы между отдельными частями в колоннах?

Грымов пожал плечами, дескать, это и понятно, но Гордеев, оправдывая ожидания Плещеева, пустился в объяснения:

— Вестовыми и курьерами.

— Правильно! А кто мешает врагу выслать лазутчика, который и снимет такового курьера метким выстрелом? Что происходит далее? Разобщенные действия подразделений, неудача в выполнении замысла командования, потеря управления войсками. А вот… берет ординарец в руки такой пистолет и по команде лица начальствующего, по заранее расписанным таблицам с сигналами выстреливает в небо одну, две, три мины. С разными цветами огня. А? Как вам?

«Штабс», чуть подумав, кивнул:

— Годно! Не всегда так можно будет полностью донести замысел и команды, но… в простых случаях — вполне возможно.

— Кроме того! Можно же придумать состав, который светится максимально ярко. А значит, выдав таковой пистолет на пост с неким количеством осветительных ракет, мы получаем возможность периодически освещать вокруг постов местность, а не гадать — послышалось нам в темноте что-либо, или и правда абреки подбираются ближе для нападения! — продолжил извергать идеи корнет.

Грымов засмеялся:

— И это принимается! Только вот… не начнут ли солдатики пулять минами в небо без разбора, устраивая праздничный фейерверк?

— Так, патроны… или пусть будут — сигнальные мины, можно выдавать и унтерам, те-то уж более серьезные люди.

Порешили так, что Грымов займется прикидками потребного: обдумыванием, что может понадобиться, где все это изготавливать, кого возможно привлечь. Подпоручик Гордеев — ему в помощь. Плещеев же должен будет продумать и набросать черновик пояснительной записки, которую после успеха — а как же иначе — доработают сообща и подготовят начисто. Грымов же взял на себя и общение с учителем гимназии, химиком. Как оказалось, они вполне дружны и частенько бывают друг у друга в гостях.

«Не все офицеры проводят свободное время в выпивках, картах и волочении за женским полом. У некоторых семьи, а значит, они ведут более пристойный образ жизни. И круг общения у них несколько иной!».

— Юрий Александрович! Необходимо вот что еще обсудить…, - начал Грымов, — Все наши затеи повлекут некоторые издержки. Деньги потребуются! Вы как?

Гордеев густо покраснел. Денег у подпоручика явно не сундуки в подполье соблюдаемые!

— Определенную сумму смогу вложить, Василий Степанович. Да и нашему другу… ссужу сколько-то! — заверил Плещеев, а вскинувшемуся было Гордееву сказал, — Давайте без этих… мерехлюндий, господин подпоручик! Выгорит дело, разбогатеете — отдадите!