Сны. Корнет

Глава 8

Но беспрепятственно покинуть расположение штаба Плещееву не удалось.

«… На ту беду лиса бежала!».

«Лисой» в данном случае стал ротмистр Ростовцев, поднимавшийся по крыльцу в компании двух малознакомых Юрию офицеров.

— Ба! Господа, посмотрите-ка, кого мы видим! Корнет Плещеев! Юрий Александрович, как же со словами той славной песни? Вы обещали!

«Похоже, что Ростовцев снова подшофе. А еще и обеденное время не наступило. Или же он еще со вчерашнего не отошел? М-да… у кого-то служба — синекура, только вот как тут не спиться?».

— Господин ротмистр! Честное слово, про обещание свое не забыл. Только вот в квартире у себя бумаги не обнаружил вовсе, не на чем писать было! — с повинным видом, пожал плечами корнет.

— Ну, это дело такое, пара пустяков! Решим его сей момент! Господа, не попросите ли у Рузанова бумаги, листов с десяток? Да не нужна чернильница, и перо — тоже без необходимости. Свинцовый карандаш прихватите у меня в кабинете. И гитару еще, она в шкафу стоит. А мы с вами, корнет, пройдем в беседку, там и стол имеется. И господам свои песни продемонстрируете, и слова запишем! — Ростовцев увлек Юрия во внутренний двор штаба.

Через некоторое время в беседке появились напарники ротмистра и адъютант Рузанов.

— Николя! — обратился ротмистр к адъютанту, — А вы что же — решили манкировать службой?

Адъютант чуть смутился, но тут же воспрял:

— Ну что вы, Сергей Вадимович? Командующий уехал в полк Тульцева, сегодня уже на службе не будет. А меня на месте оставил. Так что… Особых хлопот у меня не предвидится. А вот бутылочка настоящего «Мартеля» — имеется! Разрешите присутствовать? — и каблуками пристукнул звонко.

— «Мартель», — протянул ротмистр, — Это такое дело… Его немедленно нужно спасти от порчи!

— Путем выпивания! — кивнул Плещеев.

— Х-м-м… корнет дело говорит! — подкрутил ус Ростовцев.

«Блин! Не больше трех рюмок!».

Дело у них сладилось. Коньяк был хорош, но Юрий ограничился определенной заранее для себя дозой. Правда, петь пришлось каждую песню не по разу: не успевали господа офицеры записывать!

— Недурно, корнет! Недурно! — одобрило общество.

— А я вам что говорил?! — Ростовцев был горд, как будто сам и сочинил сии вирши.

Даже напыжился слегка.

— Господа! Мне пора ехать, но вот вам еще одна, как приз! — Юрий разомлел от доброго алкоголя и решил, что «кашу маслом не испортишь!».

— И правда — пиит изрядный! — с некоторой долей зависти протянул один из офицеров, — А я уж было подумал, что вы, ротмистр, по причине выпитого все приукрасили!

— Да прямо там! — фыркнул Ростовцев, — Попомните мои слова: сей корнет еще и Мишкину славу переплюнет!

«Это какого же Мишки?».

— Ну уж… Ротмистр! Мы понимаем, что с Лермонтовым у вас спор идет еще со времен службы в столице, но признайтесь: равных ему в стихосложении на Руси сейчас нет.

— Да что там… Эпиграммки злые кропать да приличных людей высмеивать! — цыкнул Ростовцев.

— Это в вас, Ростовцев, сейчас досада говорит, что Лермонтов у вас тогда ту фемину увел! — засмеялись вокруг.

Ростовцев решил было ответить резкостью, но вмешался адъютант:

— А про какие двадцать граммов вы пели, Юрий Александрович? Ну, те, что сердцу пока не звать? — спросил Рузанов.

— Да про пулю это! — пожал плечами корнет.

— Ну-с, пуля, допустим, несколько тяжелее! — хмыкнул Ростовцев, переключившись на другую тему.

— Так, господа… Дело тут вот в чем: придумай я тридцать граммов или там… сорок, и кто-то мог бы подумать, что речь идет…, - тут Плещеев нашел, как выкрутиться, щелкнув ногтем по пустой бутылке от коньяка, — О выпивке! И опять же! Более опытные товарищи могут меня поправить — насколько снизился вес пули пистолета за… пусть будет — последние сто лет? Чуть не вполовину, да?

Офицеры, подумав, согласились — почти вполовину! Примерно.

— Так вот… пройдет еще сто лет, и вес пули станет еще вдвое меньше! — кивнул корнет.

— Да полноте, батенька! Что с тем снарядом воевать-то? Это уж совсем какая-то пушинка будет! — засмеялся кто-то.

— Пушинка? А если скорость полета этой пули будет вдвое больше теперешней? Из курса помню: сила равна массе, помноженной на ускорение.

Чуть подвыпивший Рузанов кивнул:

— Второй закон сэра Исаака Ньютона!

— Тогда получается, чтобы убить человека, довольно снаряда даже менее десяти граммов. Стоит только увеличить скорость полета пули! — продолжил умствовать Плещеев.

Ростовцев хмыкнул:

— Как же вы ее увеличите, корнет? Порох — он и есть порох.

— Не согласен, господин ротмистр! — покачал пальцем Плещеев, — Тут мне видится два пути решения задачи: либо увеличивать навеску пороха… Либо — выдумать другой порох, который будет сильнее нынешнего вдвое! И то и другое — вполне под силу пытливому человеческому разуму, я уверен.

Офицеры согласились, что, дескать, — да! Эти умники — инженеры, механики да химики — еще и не то придумают!

Ростовцев снова взял слово:

— Корнет! Есть гораздо более интересные задачки, чем та, о которой вы говорите! Господа! Как считаете: салон мадам Жози или же — бани Оганесяна?

Ответом ему стал общий хохот господ офицеров.

Как ни хотелось поинтересоваться Плещееву упомянутыми заведениями, но он отдавал себе отчет, что выпивка наверняка вновь превратится в попойку, в которой участвовать ему не хотелось! Поэтому он счел правильным найти аргументы, что… как-нибудь потом, когда начнет чувствовать себя получше.

Некрас снова принялся ворчать на благодушно настроенного Плещеева:

— Да что же это такое-то, Юрий Александрович! Я понимаю… офицерское общество, товарищество. Но не пить же каждый день!

— Не ворчи, старина! Все же хорошо, я трезв. Почти. Так что… Начинаем оздоравливаться. Прогулки там, водные процедуры, примочки разные. Да и сам видишь — я вполне себе здоров. Рука только не совсем поднимается, но то дело такое — постепенно восстановится!

Когда подъехали к дому, Плещеев, вспомнив о некоторых необходимых вещах, зашел в лавку Белозеровой, где и сторговал у приказчика Петьки пучок гусиных перьев, должным образов подготовленных, пачку писчей бумаги, интересный бювар с обложкой тисненой кожи. Потом заинтересовался, покрутил в руках и купил блокнот, похожий на толстую и большую общую тетрадь, тоже в кожаной обложке, с затейливым тиснением, изображавшим сценку охоты. Бумага была плотной, гладкой, хоть и несколько желтоватой.

«Будет куда плагиат записывать!».

— Некрас! Поставь самовар и еще — воды мне нагрей! Обмыться хочу! — вернувшись в квартиру, потребовал корнет.

С помывкой здесь было довольно сложно. Коммерческие бани были, и не одна. Вот, к примеру, уже известные бани Оганесяна. По слухам, и в других банях могли оказать интересующие Плещеева услуги, но названный армянин смог сочетать в своем заведении качество хорошей бани, с отдельными номерами, с бассейнами — одним большим, общим, и несколькими малыми, для небольших компаний или же — для… к-х-м-м… Несколько видов парных, массажные комнаты и прочие атрибуты хорошего салона. И все это в достойных для приличного общества интерьерах. Но! Стоимость была немалой: от трех до пяти рублей за один сеанс. Стоит признать, что при этом по времени клиентов никто не ограничивал.

Были и общественные бани, которые содержались за счет городской управы. Но это уже — для публики попроще.

Имелись бани и у многих частных домовладельцев. К примеру, у Белозеровой баня точно была. Но… квартиросъемщиков туда не приглашали, а проситься самим? Невместно!

Вот и приходилось пользоваться тазиком и кувшином нагретой на печи воды.

— Куда ты, старый? Чего мы тут будем грязь и мокрядь разводить? — заругался на денщика Юрий.

— Так как же, батюшка? Всегда же так и мылись! — опешил Некрас.

— Всегда? Значит, будем привыкать жить по-новому. Пошли во двор! Там сольешь мне, вот и обмоюсь.

— Штой-та… никак голышом купаться будете? — впал в прострацию старый.

— А чего? Сейчас еще вовсе не холодно. Искупаюсь да в дом зайду. А там — чаек горячий, булки свежие. Не простужусь!

— Так это… А ну как зайдет кто?

— Да кто зайдет-то? Гордеев разве? Ну так поверни вертушку на калитке — никто и не зайдет. Да и не будет его до вечера. Сам знаешь — служба!

Некрас подергал себя за ус:

— Так ежели… Дунька там, или Парашка? Вдруг приспичит до ледника бежать? Да вон же — с веранды на втором этаже весь двор просматривается! А ну как сама купчиха выглянет?

— Да? Однако… Да и хрен с ними, как говорится! Стыдно — кому видно! Нечего подглядывать. Приличия — это величина обоюдная. Подсматривать за купальщиком — тоже неприлично.

Некрас, качая головой, пробормотал:

— Ну, барин… Дело ваше, конечно. Но как-то…

— Так ты идешь ли? Или мне самому на себя поливать? — возмутился Плещеев.

— Да иду я, иду…, - шлепая старыми войлочными опорками, Некрас поплелся вслед за Юрием.

Разомлев после помывки, пусть и такой… в усеченном виде, напившись крепкого ароматного чая с медом, Плещеев задумался.

«А мне здесь становится интересно! Вот правда — интересно! И люди пока вроде бы вокруг все больше хорошие. Ладно, пусть будут — нормальные, пока не узнал их получше. Да и прочее…

Окружающая обстановка? Вполне. Чай вот — замечательный! Интересно, откуда они такой чай возят? В реальности такой я и не припомню.

Статус этого оболтуса я, надеюсь, подниму. Адреналина не хватает? Х-м-м… да вон — стоит только пару верст за пикеты выехать, столько адреналина можно «хапнуть», что просто — ой!

«Секаса» не хватает? Ну-у-у… дело наживное! Чуть врасту в действительность, там видно будет!

Что еще? Карьеру делать? Вот уж точно — нет желания.

Лермонтова переплюнуть путем якобы своих песен? Это — возможно. Но не цель, к этому я точно стремиться не буду. Да и какой он здесь, тот Лермонтов? Плещеев-то книги не особо жаловал, то есть стихов не читал. А ведь образование у парня по этим временам — куда как неплохое!

Живем? А как же!».

Пока не забылось за суетой, Юрий записал в блокнот все песни, которые он успел здесь исполнить. Было их еще мало, но — лиха беда начало! Чувствовал ли он угрызения за украденное творчество? Да вот еще! Что это вокруг него? Прошлое? Параллельный мир? Или просто — сон, который в голове самого сновидца?

«Это пусть у Зацепиной и у Владимира Семеновича голова болит! А мы — люди простые. Сновидцы мы!».

Почерк у Плещеева был красивый — ровный, разборчивый. Но и каллиграфическим его было не назвать — финтифлюшек разных украшательских хватало с избытком. Задумавшись, Юрий начал выводить всяческие «почеркушки» на листе блокнота. Потом очнулся, пригляделся с улыбкой — выходило неплохо. Рисовать Плещеев явно умел! Да и сам Плехов был неплохим рисовальщиком. Узнаваем был Некрас. Даже, казалось бы, характер ворчуна на небрежном рисунке чернилами проглядывал.

Вроде бы и задумался на пару минут, а несколько эскизов набросал.

«Это у меня, как у Пушкина — черновики во множестве содержат разнообразные рисунки!».

Спохватившись, Юрий расхохотался:

«Нашел с кем себя сравнивать! М-да… мания величия накрыла? Проще надо быть, проще!».

— Ваш-бродь! — отвлек его от дум Некрас, — Там эти… Казаки снова приехали. Вы сами выйдете, или мне их сюда пустить?

— Выйду…

Во дворе его дожидался Ефим с незнакомым молодым казачком.

— Здрав-жлам, ваш-бродь! — Ефим чуть обозначил строевую стойку, а казачок кинул руку к папахе.

— Спаси бог! И вам поздорову, казаки! С чем пожаловал, Ефим?

— Так это… как и говорено было, надо бы встренуться, по трофеям все обрешить. Старики, стал-быть, наши все сочли, поделили по обычаю. Деньгами… Это за горцев тех побитых… Родичи их выкупили, для погребения, знач… По обычаям ихним! За них — деньгами. А за прочее… Там вы сами должны смотреть, мож себе что возьмете.

Плещеев задумался на секунду:

— А где это все можно проделать?

— Так, вестимо, где — к нам приезжайте, в Кабардинку. Спросите, где Подшивалов двор — вам любой укажет! Встретим как положено. Да и старики наши хотят с вами поздоровкаться: вы ж… если посудить — всех нас от смерти спасли. Кабы не вы со своими пистолями, нас бы там распластали.

Плещеев немного смутился:

— Ладно, будет тебе! Нашли спасителя. Когда?

— Да завтрева к обеду и приезжайте. Вы как — верхами уже можете или, мабуть, коляску за вами отправить?

Юрий снова задумался, потом тряхнул головой:

— Сам доеду, не помираю же. Со мной денщик будет.

Ефим кивнул:

— То — понятно!

После отъезда казаков Плещеев задумался:

«Странно! Говор у них — практически чистый русский. Есть вкрапления диалекта, но совсем небольшие. А у нас же на Кубани — балачка, которую иногда понять сложно. На Дону — тоже свои «прихваты». Надо будет поспрошать, как так?

С одеждой вот тоже… Блин горелый! Надо что-то придумывать — в «парадке» везде и всюду не погарцуешь. В вицмундире — тоже. Гусарский мундир, по словам Некраса, здесь построить негде. Да и по цене это выйдет… как бы рубликов не сотня, а то и полторы! Там же все эти серебряные шнуры, позументы, «расшива» с «подшивой»! Поеду-ка я — по-партизански!».

Так для себя Плещеев определил привычку большинства «кавказцев» носить форму: кто во что горазд! Большая половина — попросту в горских нарядах. Остальные… Прибывших на Кавказ поперву оторопь брала: такого смешения разных предметов разных видов формы, пожалуй, нигде больше и не было!

«Форма номер восемь! Что украли, то и носим!».

На офицерах сплошь и рядом можно было увидеть куртки от вицмундиров или же сюртуки, которые только цветом напоминали цвета полков.

«А вот как — вицмундир, а на голове — папаха до того лохматая, что и глаз-то носителя не видно! Или же — белые парадные панталоны, куртка от вицмундира, а на голове — фуражка, а то и вовсе — башлык черкесский!».

Представить подобное на улицах столицы или же Москвы было дико! А здесь… «как за здрасти!». Понятно, что в случае приезда какой-либо персоны из царствующей династии или представителя военного министерства, да хоть бы и главнокомандующего всей кавказской линией — все это пряталось до лучших времен. На службу выходили офицеры, максимально укомплектованные уставными мундирами. Или — сборными, когда — «с миру по нитке!». Прочих же… Прочих — временно направляли на усиление руководства пикетов, шверпунктов, застав. С глаз — долой! В горы, в лес, в разъезды и патрули!

«На волю, в пампасы!».

Ситуация это была давнишняя. По рассказам старожилов, еще Ермолову военным министром Паскевичем ставилось в вину разгильдяйство в ношении форменного обмундирования как у офицеров, так и у нижних чинов.

Ну, у офицеров-то… Сложно воспринять, когда представители разных полков смотрелись как… пленные румыны.

«Попандопуло в Малиновке!».

Но у нижних чинов подчас и того не было. Лапти на ногах, опорки, а то и вовсе — босиком! Сапоги-то по здешним камням за сезон сгорали, а носить их полагалось — два года! Сносил, не уберег — покупай за свои! Ага, а где солдату взять пять рублей? Это — самый минимум самых замурзанных сапог из паршивой кожи!

Не просто так, выходя в поход на злобных горцев, солдаты шли в колоннах босиком и в нижних белых рубахах.

«Это вроде подавалось, как «командиры спасают людей от перегрева южным солнцем»! Да-да… верим! На рынках порой солдата можно узнать только по бритой наголо морде лица и бритому же затылку! И то — если это старослужащий или кто из унтеров, кто с усами, да с волосами подлиньше — уже хрен отличишь от хуторянина. У того и другого — лапти-опорки на ногах, рваный армяк или зипун на плечах, а картуз и вовсе неизвестной породы!».

Россия. Похоже, что во все времена, при любой власти, ситуация со снабжением армии не претерпевала изменений.

Потому Плещеев надел форменные рейтузы в ботики, венгерку с бранденбурами, на голову — фуражку. Хорошо, что хоть венгерка была в масть — черного цвета, с серебряными шнурами, а не какая-нибудь бордовая!

«Вид опереточного офицера! Никогда не мог понять, глядя советские оперетты, — что за форма у военных? Или лишь бы ярко и красиво? Цыгане, блин!».

В отличии от Плещеева, его денщик, старый гродненский гусар, был более тщателен. Мундир был хоть и потерт изрядно, но от уставного не отличался вовсе! Только вот высокой мохнатой шапки у Некраса не было — «моль сжевала!» — как пояснил денщик. Потому — фуражка-бескозырка на голове!

Приехали чинно, немного загодя, отвечая на приветствия всех встретившихся на улице бывшей станицы, а ныне пригорода Пятигорска. Встретил их у ворот все тот же Ефим, поклонился и пригласил во двор. Коня Плещеева и кобылу Некраса забрал и увел подскочивший казачонок.

«Племяш, Гаврюшкой звать!» — шепнул Ефим.

Двор был просторен. Справа сбоку виднелись постройки, уходящие за дом, слева от дома располагался небольшой садик с плодовыми деревьями и вкопанными лавками под ними. Сам дом был высок и изряден по размерам. Высокий, сложенный из камня, фундамент, саманные беленые стены, кровля из все того же камыша. По передней стороне дома шла широкая, открытая веранда.

«Х-м-м… изрядно живут казачки! В достатке!».

На веранде стояло несколько старых казаков. Все как положено: черкески с газырями, кинжалы на наборных поясах, небольшие ладные папахи, седые бороды и усы. У угла дома кучковалось трое-четверо казаков помладше. Тоже — приодетые!

«М-да… как тут себя вести? Поздороваться-то как? Драсти? Или хэллоу?».

Но в голове всплыло то ли виденное где-то в фильме, то ли читанное в какой-то книге…

Сняв фуражку, Плещеев чуть поклонился… все-таки он офицер, низко кланяться невместно!

— Здорово дневали, казаки! — вышло солидно, но и с уважением.

Вразнобой ответили старики, корнет искоса заметил, как облегченно выдохнул Ефим.

«Значит, не был он уверен, что молодой гусар с вежеством поздоровается!».

Один из стариков чуть спустился по ступеням, повел рукой в сторону веранды:

— Поздорову, ваше благородие! Прошу… Гостем будьте!

— Дед! — чуть слышно шепнул Юрию Ефим, — Еремеем звать. По батюшке — Лукич!

Расселись за столом на веранде. Старики — по одну сторону стола, дед Ефима — в торце, по-хозяйски. Плещеев обратил внимание, что Некраса посадили подле него. Корнет молчал — нельзя поперек старших с разговорами влезать!

К его удивлению, речи вести начал не дед Ефима, а маленького роста, щуплый дедок. Как после узнал от Ефима — что-то вроде станичного казначея. Поблагодарив корнета за умения и храбрость, помогшую казакам отбиться с минимальными потерями, дед завел поначалу «шарманку» об укладах и традициях казачьего племени по отношению к трофеям.

Возможно, Плещеев был неправ, что прервал выступающего, но, поведя рукой, сказал:

— Как решили — так и будет! Не мне идти поперек старины.

Дедки переглянулись. Казначей поставил на стол небольшую торбу и, вытащив оттуда изрядный пучок ассигнаций, свернутых в трубку, сказал:

— То — за абрегов! Родичи тела выкупили. Здеся двести пятьдесят рубликов. Трох, то ись, по пятьдесят забрали. А прочих — по двадцати рублев. Ваших, значит, сто девяноста.

Плещеев кивнул, наклонил голову к Некрасу: забери, дескать. Потом на стол вынести и уложили оружие, добытое в бою. Плещеев, с интересом осмотрев его, от доли в натуре отказался. Его огнестрел был пусть и проще, без каких-либо украшений, но — лучше!

— Шашку одну я уже забрал, что приглянулась…

Подал голос дед Ефима:

— За ту шашку, ваш-бродь, позднее разговор будет.

«Х-м-м… Что еще? И тогда ротмистр с капитаном тоже про шашку речь вели. Продай, дескать, не множь врагов!».

Корнет кивнул, дав понять, что готов ждать разговора.

После этого, по мнению Плещеева, началось самое интересное. Что характерно — по поведению и оживлению казаков, для них — тоже. Вывели добытых трофеями коней. Тут корнет полностью доверился Некрасу — опыта у гусара было куда больше.

Кони были хороши, на взгляд Плехова. Очень хороши! Особенно три жеребца. Один так и вообще — огонь!

«Это того джигита, который меня попятнал!».

Некрас, осмотрев коней, что заняло довольно долгое время, доложил Юрию:

— Жеребец вороной — очень хорош! Как бы и не получше вашего Черта, ваш-бродь. Но! Не нужен он вам. Не уживутся они с Чертом, никак не уживутся. Да и другие жеребцы… тож не нужны. А вот кобылку эту, гнедую, нужно брать. Хороша кобылка! Остальное… Как общество решит.

Казаки были согласны выкупить коней и дать за них хорошую цену. Такие кони — всегда в цене! Только просили подождать, пока соберут деньги. Плещеев согласился.

Когда дуван дуванить закончили, старики предложили отойти под деревья, пока, дескать, хозяйки-казачки стол собирают. На скамьях под хороший турецкий табачок дедки ненавязчиво стали выпытывать у корнета его родословную — откуда, кто родители да кто деды. Покачивая головами, согласились — хороший род, воины во всех поколениях. И даже род бабки-грузинки одобрили — Абашидзе известные и не последние на Кавказе джигиты были.

— Правда, в последнее время сильно поредела та ветвь. С турками часто ратиться приходится, большой кровью каждый раз оборачивается! — пояснил дед Подшивалов.

Плещеев вспомнил про погибшего Панкрата.

— Да некому там помогать, ваш-бродь. Один он был, как бирюк. Батька его погиб давно уже. Матка — в мор померла. Вот такая судьбина у казака, стал быть, была.

— Да он и сам с детства непутевый был! — высказал мнение дед-казначей, — Все проказил да неслухом бегал. Дядька его замучился хворостиной пороть. А как подрос, так другая напасть — блудлив стал, что твой кот. Ему уж и морду били, и ребра не раз пересчитывали, ан — нет! Только отлежится — и опять за старое! Непутевый, в общем…