Сны. Корнет

Глава 27

Вслед за проводником Нелюбин, Плещеев и урядник спустились чуть ниже от обнаруженного лагеря, к протекавшему здесь ручью. Берега его, местами пологие, а местами — довольно крутые, подчас до полутора метров высотой, обильно заросли кустами с только-только начавшей проклевываться листвой.

Подошли в промоине, которая отходила от ручья.

— Вон, сами гляньте! — кивнул на промоину охотник.

«Х-м-м… ну и что здесь? Промоина, частично залитая водой. Ветки мелкие сухие, листья прошлогодние, мусор разный лесной. Пакля какая-то еще… На что тут смотреть?».

Однако было видно, как унтер, а за ним и Ефим закаменели лицами.

«Да что они там увидели-то?».

— Ага… Это видно та баба с девчонкой, что бортника прошлогоднего жена и дочка, — кивнул Подшивалов.

Все еще не понимая, подпоручик снова уставился в промоину.

«Блядь такая! Да это же — не пакля вовсе! Это… спутанная русая коса. Вон… и голова чуть виднеется. А этот клочок… выходит вторая коса, что пожиже и поменьше?».

У Плещеева что-то захолодело в груди. Он постарался подышать пореже, отвел взгляд. Но ожидаемой вони не было.

— С прошлого лета лежат… Зверье уже почти все растащило. Вот я и говорю — дикие это. Нормальные черкесы — те хоть прикопали бы. А эти… даже зверей не побоялись привадить к лагерю. Совсем, суки, безголовые…

«Резать! Только резать таких. Никакой, блядь, пощады! Сколько девчонке-то было? Не помню, было ли это в том донесении. Нет… тут расшибиться надо, но этих тварей, что такое совершили… Сука. Сам ломтями бы покрошил!».

— Что делать-то будем? — покосился Ефим на Нелюбина, — Не дело это — так вот их оставлять. Похоронить надо! Свезти в Пятигорск, да родным передать… Чтобы на кладбище, как положено…

Как очнувшись, Плещеев проскрипел вдруг севшим голосом:

— Нет… К-х-а… к-ха… Не сейчас, говорю. Позже! Нам этих сук выловить нужно. А если сейчас поднимем тела… Заметят, всполошатся… Ищи их потом!

Нелюбин помолчал, не отводя взгляда от останков:

— Ваш-бродь правильно говорит. Похоронить — дело, конечно, правильное. И мы это сделаем. Но — позже! Отомстить зверям — еще нужнее! Иначе так и будут…

Они поднялись повыше. Унтер повертел головой в как будто сделавшимся тесным воротнике бешмета:

— И вот ведь суки какие бесшабашные… Ведь пост наш — вон за той горой! Опознал я эти места. По прямой если… версты три, не больше. А по дороге — пять от силы! Думаю, надо здесь троих моих людей оставлять. Чтобы высмотрели, да знак подали, когда курвы эти появятся.

Нелюбин раздумывал дальше:

— Да, точно. Троих. Двое останутся наблюдать, а один тишком через горку и на пост. А там еще пара моих сидеть будет. Гонца отправят, а мы уж от Пятигорска… Тут верст десять-двенадцать, не больше…

Плещеев принялся набивать трубку, но покурить ему не выдалось. События покатились как с горки!

— Ваш-бродь… Макар! По тропе трое верхами сюда…

— Может, не сюда? С чего ты взял? — перебил охотника Юрий.

Тот с чуть видимой усмешкой покосился на офицера и продолжил доклад Нелюбину:

— Тут одна тропа только, и она сюда ведет. Дорога чуть подале будет.

— Далеко они? — спросил унтер.

— С полверсты еще. Там низина, и прогал прямой — далеко видно… Не торопятся, едут шагом.

— Макар! Их живьем брать надо, чтобы поспрошать хорошенько — кто, сколько, откуда, — оживился Плещеев.

Унтер кивнул:

— Такожа думаю!

— И — чтобы тихо, без выстрелов…

— Ну, это уж как получится! — хмыкнул Нелюбин, — Но — хотелось бы…

— Может, я… ножами? — Юрий задрал рукава черкески.

Макар покачал головой:

— Извините, ваш бродь… Не знаю я вашего умения. Да и есть у нас кому…

Потом повернулся к охотнику:

— Есть где сесть тихо рядом с тропой?

Тот на секунду задумался, потом довольно кивнул, улыбнувшись:

— Есть!

— Тогда веди!

На месте, определенным под засаду, Юрия посадили за большой выворотень, что возвышался над тропой метрах в семи справа.

— Бо! — обратился к узкоглазому охотнику Нелюбин, — Глухой стрелой! Чтобы живой был, понял?

Тот ощерился в улыбке, совсем скрыв и без того узкие щелки глаз, вытянул из колчана стрелу, на которой вместо наконечника имелась непонятная бобышка. Вроде бы кожаная.

— Листрат! Ты, как всегда — камнем, — подав команду еще одному охотнику, Нелюбин чуть повернулся к подпоручику, — Камни он мечет так, что и ружья ему бы не давать. Ну а вы уж третьего тогда, ваш-бродь. Значит… Дальний — твой, Бо; передний — Листрата. А вам, значит — второй… Нож мечите не ранее Листрата!

Калмык… или — ногаец, шмыгнул влево вдоль тропы — и только его и видели! Охотник-камнеметчик присел метрах в пяти от Юрия за большой ствол дерева. Остальные тоже рассредоточились, но вот куда — Плещеев посмотреть не успел. Присев на одно колено, он постарался расслабиться, прикрыв глаза, уткнулся лбом в один из корней дерева.

«Нож… вот этот, он — самый ловкий у меня. Да, с зазубринкой небольшой. Не снял зазубрину-то, телепень! Ну ничего… нож острый, точенный Некрасом как надо быть!».

Минуты тянулись как сопля из носа — противно, медленно, тягостно.

Плещеев уж забоялся, что может начать сводить ноги — все ж таки поза была им выбрана не из лучших! Но, чу! Вроде бы брякнула железка какая-то. Потом показалось, что он услышал глухой топот копыт.

«Почему-то здесь многие из абреков не подковывают коней! Странно… Почему?».

В голову, как назло — выбрали же время! Полезли глупые мысли. Плещеев закрыл глаза и… вдох-выдох… вдох-выдох… Показалось, что послышался чуть слышимый шорох справа. Немного повернув голову, Юрий приоткрыл глаз. Сосед с камнем в руке, приподнялся и замер, глядя сквозь какие-то лохмы, повисшие на стволе лесного исполина.

«Пора!».

Юрий чуть напряг левую ногу, а правую — медленно подтянул…

— Ха! — как ни старался подгадать момент, бросок охотника был неожиданным.

Выпрямившись во весь рост, подпоручик поймал взглядом откинувшегося в седле всадника. Следом за ним…

«Вот он — мой!».

Бросок вышел — как на картинке! Загляденье, а не бросок! Нож вошел точно в плечо второму абреку, и тот с гортанным вскриком повалился из седла.

Глухой удар! И третий свалился, успев, правда, перед этим потянуться за ружьем у передней луки седла.

«Есть!».

Порскнули, как зайцы из-под деревьев охотники, навалились на разбойников. Плещеев выдохнул, помотал головой, стараясь унять застучавшую в висках кровь. Поднял голову и, вытащив на всякий случай бебут из ножен, вышел на тропу.

— Молодец, ваш-бродь! Вот куда надо — туда и попал. Не то что некоторые! — сплюнул в сторону Нелюбин, протягивая подпоручику метательный нож, уже вытертый об одежду раненого.

— А что случилось? — подпоручик подошел ближе.

— Да этот… абрек один, похоже, башку свернул, когда падал! — покачал головой унтер, — Бо! Ну как так-то? Что ж ты его… не мог поаккуратнее выбить?

Тот покачал головой, улыбнулся:

— Кысмет, однако!

— Кысмет, кысмет… тут мы у них — кысмет! А так… сбежал, сволочь! Легко отделался, паскуда!

Охотники, ловко спеленав захваченных, споро грузили их на коней поперек седел, вязали по рукам-ногам.

«Интересно они им рты заткнули: как хищным зверям — палку поперек рта, кожаными ремешками на затылке стянули. И не закричишь, и не укусишь!».

— Куда сейчас? — спросил Плещеев Макара.

— Куда? Да отбежим немного… версты полторы — в сторонку. Да пообщаемся с этими… Вы, ваш-бродь, наверное, берите казачков, да топайте на пост. Тут уж не заблудитесь. А и мы скоренько туда же подтянемся!

— Не… Не пойдет! Я, может, тоже у этих кое-что спросить хочу! — помотал головой Юрий.

Нелюбин пару секунд вглядывался в подпоручика, потом качнул головой:

— Дело — ваше… Только… некрасивое это все.

— Ничего, переживу! — упрямо наклонил голову Плещеев.

Отбежали они, как сказал Нелюбин и впрямь — версты полторы. В сторонку, где, как сказал один из охотников, ни дорог, ни троп. Еще один распадок. Осмотрелись — никаких следов вокруг вроде бы не было. Часть разведчиков снова заняли позиции, обеспечивая безопасность товарищей, давая им возможность… нужным делом озадачиться.

— Бо! — окликнул Нелюбин ногайца и пояснил подпоручику, — Он у нас мастер языки развязывать… В общем, давай…

— Что спрашивать-то будем? Надо бы определиться! — потребовал Плещеев.

Унтер с интересом посмотрел на офицера:

— А вы как считаете?

— Кто они. Сколько их. Как давно здесь промышляют и что успели сделать. Кто еще знает об их промыслах. Кто заказал такое. Где их основное место.

— Ну… вроде все верно! — кивнул охотник.

— Дай я их поспрошаю, — попросил Юрий.

— Да не скажут они вам ничего! Я имею в виду — по-хорошему не скажут. Я таких тварей уже не раз видел. Они признают только боль и страх боли. Ничего больше! Хотя… Ежели желаете…

Плещеев осмотрел пленных. Мертвец лежал чуть поодаль, неестественно вывернув голову.

«И правда — как сбежал от расплаты!».

Живых абреков разместили чуть врозь. Один — постарше, лет… А вот сколько ему лет — было абсолютно непонятно. Явно больше двадцати, но и седины в клочковатой бороденке не было. Именно ему досталось ножом в плечо, о чем свидетельствовала окровавленная тряпка, которой охотники перетянули рану.

И вообще — абреки не производили впечатления достойных противников, серьезных бойцов. Одежда вся какая-то потрепанная, грязная. Сами — неказистые, невысокие и щупловатые.

Второй — молодой парнишка, и бороды-то толком нет. Юрий прислушался к себе — было интересно, есть ли в нем жалость к вот этому… сучонку? Но — нет, никакой жалости не было. А стоило лишь вспомнить про ту промоину, где колыхались в грязной воде русые волосы, сейчас похожие на паклю, накатывала ярость — высокая, звенящая, опустошающая голову, делающая эту голову пустой как барабан.

Плещеев под внимательными взглядами Нелюбина, Ефима и ногайца, подтащил младшего ко второму абреку поближе, бросил, как куль с картошкой на землю. Потом чуть задумался, повернулся к унтеру:

— А они по нашему-то… понимают ли?

Нелюбин нехорошо, криво усмехнулся:

— Будьте покойны! Все они понимают. Может, говорят коряво, но…

— Ага! — подпоручик вновь развернулся к разбойникам, оценивающе осмотрел их.

Обратился к старшему:

— Слушай сюда, чурка с глазами! То, что ты сдохнешь сегодня — это точно. Но вот как ты сдохнешь — зависит от тебя! Если говоришь то, что нас интересует, то помрешь быстро. Это я тебе обещаю. А если решишь стойкость проявить — подыхать будешь долго и плохо. Ну… Что решишь?

Плещеев, бесцеремонно ухватив горца за сальные спутанные волосы, потянул его голову на себя и распутал кожаные ремни, удерживающие палку во рту захваченного. Абрек активно подвигал челюстью, прошипел что-то непонятное, а потом плюнув в лицо наклонившемуся Юрию.

Вытерев вонючую слюну рукавом черкески, подпоручик усмехнулся:

— В общем-то… ответ понятен. Но я дам тебе еще один шанс… Там в промоине, тела женщин… Ты был, когда их убили?

Абрек ощерился, прошипел:

— Ай, какой баба быль! Дэсят джигитов ее имель. Все имель. Рот имель, жопа ипаль. Девка мала… Ай, какой мала дефка. Узкая, тугой всё… целая биль. Я ипаль… жопа ипаль. Дохлую… Ахмет ипаль…

Абрек мотнул головой в сторону молодого, который, услышав это, замычал, задергался всем телом, испугано вытаращив глаза.

Плещеев почувствовал, как звенящая ярость заполняет его — от живота к голове. Было это сродни… Похожее уже с ним было!

«Точно! Когда Каннут увидел развалины родового замка. Ишь ты… даже что-то помню. И соображать еще могу, значит — какой-то разум в башке остался!».

Видимо, что-то отразилось на его лице, потому как Нелюбин быстро подскочил к подпоручику и оттащил его за плечо от пленных:

— Ваш-бродь, ваш-бродь! Это он нарочно так делает, хочет, чтобы вы разозлились и убили их. Быстро сдохнуть хочет! Вы бы отошли в сторонку, а?

Плещеев стряхнул с плеча руку унтера, оскалился:

— Ты думаешь — я этого не понимаю? Все я понимаю. Нормально… Я спокоен. Почти! Ефим! Дай фляжку с дымкой!

Сделав несколько глотков самогона, он кивнул Макару:

— Нормальный я. Не боись, так просто они не помрут! — а потом снизив голос до шепота, — Думаю молодого на разговор оставить! А этого… этот уже наговорил в достатке!

Нелюбин подумал, посмотрел на пленных и кивнул:

— Согласный!

Плещеев вернулся к абрекам:

— Слушай сюда, шакал! — снова обратился к старшему, — Второй шанс у тебя, третьего не будет! Но сначала… я тебе расскажу, что с тобой делать буду. Ты же правоверный, так? Правоверного мусульманина Аллах в рай за уши тянет. Слышал такое? Так вот… будешь мне здесь выебываться — я для начала тебе уши обрежу. Не за что тебя будет в рай тянуть! Но это… так себе, для начала! Потом… потом я тебе хер с яйцами отрежу и съесть заставлю. Потом… потом башку отрежу и к жопе приставлю. В таком виде тебя точно в рай не возьмут! Кому ты в раю с гуриями нужен — без хуя, без яиц, еще и с головой, растущей из жопы? Ты и на человека-то похож не будешь. Как считаешь, возьмет тебя такого Аллах в рай? Вот и я думаю — ни хера тебя туда не возьмут! И даже здесь… тебя хоронить мусульманам стыдно будет! Покойник ты будешь некрасивый, страшный…

Говоря все это, Юрий больше косился на молодого, оценивал реакцию — проняло ли? И с удовлетворением видел, что — да, проняло!

Снова подошел Нелюбин, отвел подпоручика в сторону, криво усмехнулся:

— Не ожидал, ваш-бродь… Только… тут ценят слово. Сказал — делай! И что скажу… Бо это все сделать сможет. Но вот вы…

— Вот и посмотрим… Ты сейчас больше смотри за пацаном, чтобы он все видел и глаза не закрывал. Бо! — позвал Юрий ногайца, который — вот удивление-то — откликнулся и подошел ближе, — Помоги мне!

Охотник, усмехнувшись, кивнул. Согласился, значит.

Заткнув снова пасть абреку, чтобы криков не было слышно, Плещеев осмотрелся:

— Вот! Как по заказу! — указал он рукой на ствол упавшего дерева, — Тащи его к стволу!

Размашисто пнув разбойника в живот, подняли скрюченное тело, перекинули через ствол, в том месте, где расстояние до земли было около полутора метров, спутали меж собой руки и ноги разбойника, стянув их крепко.

«Что я творю, а? Где тот разумный парень, который вырос в цивилизованном обществе? Дичь же какая-то! Но… Почему я считаю, что так сделать — будет правильно?! Я так считаю? Или… Плещеев? А может — Каннут, дикий нордлинг? Спать-то потом — сможешь?».

Но все эти мысли Плехов прогнал, вспомнив те косы в промоине.

«Не-е-е-т… Только так и надо с этими тварями! Только так! Они понимают лишь силу. На жестокость — еще большей жестокостью. На дикость — еще большей дикостью! Чтобы даже думать о подобном боялись, суки вонючие!».

На удивление Плещеева, отточенный бичак легко справился с ушами. Чуть подумав, Плещеев, подобрал брошенные на землю уши и, подойдя к молодому, бросил их тому на колени:

— Потом, когда до тебя дойдет очередь, ты их первым делом сожрешь!

Вернувшись, задрав полы грязной черкески абрека, Юрий ножом распорол тому на заднице штаны. Отстраненно подумал, что ни мычание, ни извивающееся тело пытаемого никак уже не действуют на него.

«Правильно сказал Нелюбин: сказал — нужно делать! А все остальное… херня это!».

— Бо! — обратился к стоявшему рядом помощнику, — У тебя кожаный шнурок есть? Или простой, но — покрепче.

— Зачем? — спросил стоявший поодаль Нелюбин.

— Яйца с хуем ему перетянуть потуже. Под корень. Чтобы кровью раньше времени не изошел.

Ногаец одобрительно усмехнулся:

— Есть, бачка офицер! — и достав откуда-то из рукава недлинный кожаный шнурок, сноровисто начал перевязывать разбойнику «причиндалы».

Все же Плещеев… спасовал!

— Давай, действуй, Бо! Не раз, поди, приходилось баранов подкладывать? Вот и тут так же… Только это не баран. Этот — хуже! Шакал, собака бешеная!

Юрий отошел к Подшивалову, снова попросил у Ефима фляжку. Потом закурил, стараясь не смотреть в сторону казнимого.

— Э, бачка! — позвал его ногаец, — Дальше что?

— Найди палку… Вот такую! — Юрий руками показал сантиметров семьдесят, — Острогаешь ее. Один конец — ему в жопу. Да забивай подальше, не стесняйся!

— Якши… а зачем?

— Потом, когда голову ему отрежем, башку его на другой конец насадим. Я же обещал ему голову к жопе приделать? Вот… обещание нужно выполнять!

«Бля… что я творю, а? Маньячина! Стоп! Косы! Вспомни про те косы в промоине! Вот так… Лучше? Стало легче? Вроде бы… стало!».

Возня ногайца продолжалась еще довольно долго. Плещеев сделал вид, как будто потерял интерес, но за реакцией младшего абрека все же поглядывал. Тот уже пару раз пробовал сомлеть и потерять сознание, но Нелюбин или Ефим обливали его водой, приводя в себя вновь и вновь.

«Пиздец какой-то! Кровавый перформанс! Похоже, даже Подшивалова проняло все это. А Нелюбин — ничего! Внешне, по крайней мере!».

Когда ногаец закончил, то долго мыл руки в ручье. Плещеев тоже помылся, благо что мыло он уже давно привык возить с собой.

— Ну что… Макар! Второй готов к разговору? Да? Ну вот и славно! Начинай говорить с ним, а я отойду в сторонку. Что-то до ветра захотелось…

Самого разговора Плещеев почти не понял. Вопросы и ответы на них были какой-то дикой смесью языков и наречий. Русские слова проскакивали — хорошо, если одно из пяти!

Плещеев курил, изредка прикладываясь к совсем отобранной у Ефима фляжке. Почему-то не пьянел. В сторону поваленного дерева старался не смотреть. Его отпустило, и сейчас было донельзя противно самого себя.

Рядом присел ногаец. Вот уж кто — «не загонялся» содеянным вовсе! Даже физиономия была вроде бы довольной. Бо нет-нет, да поглядывал на кровавую картину.

— Тебе что — нравится смотреть на это? — не выдержал подпоручик.

— Бачка… Када работа харашо сделана — всегда нравицца! — кивнул узкоглазый, доставая откуда-то из недр своего халата маленькую трубочку-носогрейку.

— М-да… уж! — что еще сказать на такую сентенцию, Плещеев не знал.

— Ты, бачка, не журись! Всё праильна сделали. Эта…, - ногаец махнул рукой в сторону казненного, — Плахой враг. Плахой враг — плахой смерть.

— А враги бывают хорошие и плохие? — заинтересовался степной философией подпоручик.

— Канечна! — с великой убежденностью кивнул степняк, — Хароший враг — рубишь сашха, кинжал — режешь, стрела бьешь. Грудь грудь бьешь. Хароший враг — хароший смерть! Хоронить обычай нада. Уважаю. Эта… плахой враг. Подлый. Убьет из-за куста! Баб нашто убил? Плохо убил! Дефка мала — плохо убил! За што? Баба — сладкий! Баба лубить нада. Не хочешь сам — отдай друг. Нет друг — продай! Убить… Дурак этат враг. Совсем дурак. Злой, глупый. Сабака бешенный! Сабака бешенный — убить нада. Как он баба убил, так и его нада!

«Вот так, мля! И никакой рефлексии. Око за око и зуб за зуб!».

К ним подошел Нелюбин, покачал головой:

— Ты, я посмотрю, Бо, что-то сегодня прямо разговорился! То все — молчком-молчком…

Ногаец пожал плечами, ухмыльнулся:

— Бачка — умный. Бо — умный. Два умный — хороший разговор! Один умный… остальной — нет. Какой разговор?

Плещеев не выдержал и расхохотался, глядя на обескураженную физиономию унтера:

«А он к тому же — юморист, этот степняк!».

С изрядно повысившимся настроением Юрий спросил Нелюбина:

— Ну что этот сопляк рассказал?

— Да, похоже, что знал, то все и рассказал. Есть интересное, есть. По пути поговорим, Юрий Александрович. Убираться отсюда нужно… И так уже… Наделали делов!

Казненного и второго убитого оставили — как есть. Унтер пояснил:

— Может, их и найдут. Через пару недель. Но — нам здесь нужно быть уже через неделю! А лучше — через пять дней.

Молодого абрека оставили в живых, взяв с собой.

— Попозже, в спокойной обстановке еще поговорю с ним. Убить? Убить всегда успеем. Может, что еще интересного расскажет!

Выходило, что сия шайка, чьих представителей они порешили, была невелика. Как и предполагал Плещеев — тринадцать человек. И все — дикие, тут Нелюбин не ошибся. Но была известна юному разбойнику и еще одна банда, примерно такого же количества. Располагалась она чуть дальше к юго-востоку. Ни точное количество ее членов, ни место базирования пацан не знал. Некоторых из разбойников видел, доводилось встречаться, но — не более.

— Подрядил их некий Мата, из рода Борзен. Это — убыхи, живут дальше в горах, почти на побережье Черного моря. Сволочной народ, я вам скажу! — покачал головой Нелюбин, — И вот что интересно… Когда они на встречу с этим Матой ездили, парень видел некоего Рыжего. Я так и не понял: и в самом деле тот — рыжий или это кличка такая. Пацан говорит, Рыжий этот все больше по-турецки разговаривал. Считает, что именно этот Рыжий денег давал на все это: на продукты, порох, на припасы другие.

— А разве турки рыжими бывают? — удивился Плещеев, — Я думал — они все больше черные.

Унтер махнул рукой:

— Там у турок каких только не бывает: и черные, и рыжие, и… всякие! Даже блондинистые есть. Те же — «некрасы»!

Пост оказался и впрямь — буквально «за горкой». Их встретили с радостью и облегчением: товарищи — чтовсе обошлось, а командир поста — что снята обуза с кучей лошадей.

— Ваш-бродь! Поехали ко мне, а? — предложил Ефим, — Баньку протопим, помоемся, за столом посидим. А племяша я пошлю — он вашего денщика предупредит.

Подпоручик согласился. Необходимость помыться была весьма высока!