Сны. Корнет

Глава 26

«Как там пелось? «Третьи сутки в пути. Ветер, камни, дожди…». Да, третьи сутки. Ветер, правда, вполне приемлемый. Теплый весенний ветерок. Дождей — нет. Но вот камней — сколько угодно! И еще эти… качели сраные — то вверх, то вниз!».

Надо сказать, охотники шли вполне умело. На бугры и горы особо не забирались, тем более не выходили на открытые склоны. Все больше шли чуть выше низин. Как объяснил Макар, низины еще очень сырые. Не дело это — ноги промочить.

А еще более не дело оставить следы, которые на влажной почве остаются — только в путь. И останутся до первых весенних ливней. То есть, пройти сейчас по низинам и ущельям — как визитную карточку оставить: «Здесь прошли мы!». Кто «мы», будет, конечно, непонятно. Но! О том, что прошли несколько человек кряду, станет ясно любому, даже не сильно сведущему следопыту. А чего это здесь прошли? Чего именно здесь, где ни троп, ни дорог? Местные-то, да и не только местные — ходят-ездят все по накатанным-наезженным дорогам. Эти дороги-то, чай, не дурни проложили. Ведь идут они пусть и как бык пописал, но по самым удобным местам. И если кто-то идет как те «герои, которые идут в обход», значит, это «жу» неспроста! Стоит присмотреться и задуматься. Тот, кто увидел эти следы — не факт, что пойдет по ним проверять, но при случае — скажет, кому не надо…

«Вот-вот! Нам это — тоже не надо! Поэтому стараемся идти подальше от людских глаз и троп, по более-менее сухим местам!».

Первая пара дней прошли впустую. Они проверили уже два предполагаемых места, но… пшик! Сейчас шли к третьему. В основе колонны: сам Плещеев, Макар Нелюбин, Ефим Подшивалов и Никитка. Еще двое казаков идут чуть оттянувшись назад. Этих двоих выбрал Ефим. Лет тридцати казаки — сродные братья Трофим и Матвей. Один — Бураев, второй — Кутько. Ближе познакомиться времени не было, но — рекомендация Ефима!

Остальные казаки с лошадьми остались в крепостице, которая была таковой лишь по названию. Ибо всерьез назвать крепостью это почти игрушечное по размерам сооружение — это как назвать замком, к примеру — Ласточкино гнездо в Крыму.

«Которого, кстати, еще и нет. Имею в виду — Гнезда этого еще нет!».

Комендант крепости, капитан Залуцкий, с которым Плещеев имел «шапочное» знакомство, их визиту был не особо рад. Ну а кто будет рад, если нужно приютить на несколько дней двадцать с лишним лошадей и шестерых казаков. Места во внутреннем дворе крепости было и без того — кот наплакал. Но распоряжение Веселовского принял к исполнению.

Плещеев шагал размерено, внимательно поглядывая под ноги — не хватало еще обезножить в самом начале дела. Да и поклажа его особой прыти в передвижении не способствовала. За спиной — простой солдатский ранец, изрядно потрепанный, из простой толстой парусины. К ранцу снизу принайтована свернутая в скатку бурка. В ранце — запас провизии из расчета на неделю. Вяленое мясо, сухой сыр, пресные лепешки. Патроны.

Но этот ранец — полбеды! И сам небольшой, и не особо тяжел.

А вот все прочее… Карабин, повешенный на погонном ремне на грудь. Два пистолета в пошитых кобурах — на поясе по обе стороны, чуть наискось. Вместо привычной уже шашки слева — бебут, добротный, в кожаных ножнах. Для удобства ношения через специально изготовленную петлю внизу ножен — подвязан ремешком к ноге. На запястьях и бедрах в ножнах — метательные ножи, по одному на каждую конечность. Бичак в ножнах на поясе справа. Патроны к пистолетам и карабину — в газырях. Еще и патронташ, по типу бандольеро через плечо.

«Короче — стец-пиздец и молодец! Разбегайся Кавказ, гусар вышел на тропу войны!».

Это Плещеев сам над собой издевается. Ибо обидно ему и очень бесит — ну как так? Он почти всю зиму бегал, повышал свой спортивный и физический уровень. Занимался как проклятый всем подряд, а что в итоге? А в итоге… Эти охотнички, которые точно никаким спортом не занимаются, идут как бы играючи, не напрягаясь. И не просто идут, а — работу работают. Двое, вместе с этим узкоглазым «Трусом», ушли вперед и лишь изредка их можно увидеть метрах в пятидесяти-семидесяти. И то — если они того сами захотят! Еще по паре разведчиков разошлись вправо и влево от основной колонны. Двое болтаются где-то позади.

Даже казаки идут, пусть и хуже охотников, но уж всяко лучше господина подпоручика! Юрий чувствовал, как противно прилипла к спине нижняя рубаха, а за ней прилип и бешмет. И очень неприятно чувствовать кожей лба мокрые от пота и теплые ворсинки папахи.

«И еще — по вискам капельки все стекают и стекают, катясь за ворот бешмета!».

Потому Плещеев чаще шел крепко стиснув зубы, не расслабляясь. Как говорится — «стиснув булки!». Заметивший это Нелюбин негромко сказал ему в качестве поощрения:

— Ништо, ваш-бродь! Это вы с непривычки так-то. По горам ходить — уметь надоть! А вы и неплохо еще держитесь. Бывало… Видал я, как господа офицеры уже через пару часов спокойной ходьбы привала требовали! А вы — молодцом!

И это тоже — бесило, ибо понимал Плещеев, что — ни хрена он не «молодцом». Обузой — да, но никак не «молодцом»!

Это уже третий день, когда подпоручик сам даже немного удивился, что с утра смог встать самостоятельно и ноги расхаживал буквально минут десять. Ну — пятнадцать, не больше! На второй-то день…

«М-да… на второй день с утра я думал, что сдохну, но встать не смогу. Была мысль попросить, чтобы добили и не мучали!».

Ноги были забиты напрочь, поясница бравого гусара посылала владельца на хрен, плечи затекли от ремней ранца, а подошвы ног — горели огнем. И голеностоп самостоятельно сгибаться отказывался, а когда сгибался принудительно — казалось, что скрипел и пощелкивал на всю округу.

«А нет, это — колени пощелкивали!».

Втайне, втихушку Плещеев прошелся своим даром по бунтующим конечностям, чуть привел их в порядок, вызвав понимающую усмешку Ефима. Хорошо, что никто больше не понял, что за манипуляции производил господин офицер.

— Подходим, господин подпоручик! — негромко передал ему суть знаков передового дозора Макар.

И вот здесь их ждала некоторая удача. Когда они, засев в кустах дождались одного из передового дозора, охотник почти шепотом поведал:

— Есть сакля в распадке. Сакля небольшая, но рядом коновязь сделана. И навес имеется. Пусто пока там. Мы прошлись по сторонам, посмотрели. Следов нет. Похоже, что нынче никого еще не было. Но…

Охотник замолчал, как будто в сомнении.

— Что — но?

— Сакля уж больно неказистая и маленькая. Человек пять, много — шесть, больше в нее не войдет…

— А под навес?

Охотник почесал бороду:

— И под навес столько же.

— Ну так вот… примерно и есть то количество, которое мы ищем…, - начал Плещеев, но его остановил Нелюбин, положив руку на предплечье.

— А сакля-то — не старая ли? — спросил Макар.

Охотник покачал головой:

— Непохоже… Я бы сказал, что не более пяти лет, как сложена. Да и навес… затеси еще не почернели, светлые.

— Так, ладно… Привал! — скомандовал Нелюбин, — В округе кто есть?

— Не видно. Пробежались уже немного вперед, посмотрели…

К вечеру, облюбовав одно ответвление неглубокого ущелья, встали на ночевку. Разведчики, пробежавшись вокруг лагеря заверили, что все тихо. Разведя бездымный костерок, сварганили кулеш и с удовольствием посербали горяченького. Честно сказать — от вяленой, почти «дубовой» конины уже болели скулы. Да и лепешки были, если мягче, то — не особо!

— Меня вот что насторожило…, - начал Нелюбин, — Какого хрена этот аксакал своих баранов пас так недалеко от того распадка и сакли? Баранов он пас или присматривал за подходами?

— А почему он тебя так заинтересовал? — не понял подпоручик.

— Там полянка — смех один, барашки его ее объели уже на сто рядов. А он дальше их не гонит. Да и далековато он забрел от своего аула. Там как бы не четыре версты будет!

— Так и что? Возьмем это место под присмотр? — спросил Юрий.

— Думаю, надо брать! Не просто так там кто-то обосновался. И пастбищ рядом толком нет, да и на кой пастухам коновязь на десяток лошадей?

Плещеев достал блокнот, который завел как раз для этой цели и принялся набрасывать кроки. Делал это — как понимал и как помнил что-то со школы. Специально-то — не учился! Сначала Ефим, а потом и заинтересовавшийся Макар поглядывали на это дело, что-то подсказывали, поправляли.

Кроме того, урядник, а за ним и Макар стали проводить для подпоручика некий «кавказский ликбез». И вновь, и вновь Плещеев понимал, что в местных реалиях — ни хрена не понимает. А ведь вроде бы — полтора года уже катается по здешним дорогам.

— Если бы Шамилю удалось привлечь на свою сторону убыхов и прочих абадзехов, хрен бы мы удержались на этой линии. Порезали бы нас, что тех ягнят! Но нас спасает лишь то, что тут каждый режется с каждым! И те абреки, что живут ближе к Черному морю за Шамилем не пойдут, да и сам имам — даже мысли не держит позвать их за собой. Слишком они разные, и слишком долго воевали друг с другом. Вот и получается… Кабарду и черкесов мы почти принудили к миру. Почти.

— Так ведь — каждое лето опять лезут…, - удивился Плещеев.

Ефим хмыкнул, а Макар пояснил:

— То они так… почти балуются. Рода их многие — вроде бы и не примирились, и дальше в горы ушли, но далеко не все мужчины идут летом в набег на линию. А те, кто идут… либо молодняк глупый, либо придурки местные, за которыми никто не идет. Да и родичам ихним… самим, наверное, лучше, если мы их кончим. Спокойнее будет.

Потягивая трубку Плещеев слушал, в который раз удивляясь, что обычный солдат, который уже столько лет воюет с этими горцами, знает, как поступить правильно. Но! Решения принимает не он. Решения принимают в Петербурге, где ни хрена не знают местных «раскладов». Не знают, не понимают их, да и понимать не хотят!

«Ну, как всегда!».

— А ты откуда все это знаешь? — поинтересовался подпоручик, — Рассуждаешь, как штабист с аксельбантами. Вон — как Веселовский!

Макар хмыкнул, подкинул несколько сухих веточек в костер:

— А я в охотниках уже, почитай, семь лет хожу, а из них почти пять — в десятниках. У нас господин капитан не любит, как он называет — «тупых исполнителей». Он нас учит думать всегда. На задание вышли — думай, с задания вернулись — еще шибче думай. Прокручивай в голове все, что видел, слышал. Что делал, как делал. Все ли получилось, как хотел, если нет — почему не получилось? Все десятники, считай, грамоте обучены. Перед весной, да по окончании осени, когда на отдых вертаемся, он завсегда большие сборы проводит. Каждый десятник докладывает — как, что, почему. Все это на ус мотают, слушают — а ну как тебе на следующий год предстоит в тех местах службу править? Не по одному дню, бывает, сидим, кумекаем.

— И все-таки… если весь Кавказ брать — кто тут за кого? — решил хоть примерно понять расклад подпоручик.

Вопрос развеселил и Ефима, и Макара:

— Ишь, ваш-бродь, чего вы спросили?! Так кто ж знать может — кто тут за кого? Ежели они и сами толком не знают — за кого в этом году будут. Вот, к примеру, нападают на нас черкесы. А что — воины они славные, смелые, гордые. И чечены — нападают, и те же убыхи с абхазами. Но… нет дружбы между черкесами и вайнахами. А между черкесами и горцами на побережье — вообще сколько веков резня идет!

— А почему?

— Х-м-м…, - Макар задумался, — Разные они. Черкесы — те больше бедно живут, чем прибрежные абреки. А почему?

Плещеев пожал плечами.

— Да потому что те, что на Черном море живут — они испокон веков пленниками промышляли. В Турцию продавали, в Крым, пока он татарским был. И до сих пор на базарах турецких и черкешенок, и грузинок хватает. Ходовой товар! И отчего же тем же черкесам или грузинам жаловать этих разбойников? — пояснил Нелюбин, — Или взять, к примеру… чеченов. Вот говорят — вайнахи, вайнахи! Но те же тоже — не едины. Есть чечены, а есть ингуши. И далеко не всегда они живут в мире. А уж как на пару окружающих притесняют — так-то отдельная песня! Многие здесь малые народы как будто дань им платят — сыновьями, что воюют за них; дочерями, что становятся их женами или наложницами.

— А на востоке Кавказа — там также? — спросил Юрий.

— Так, да — не так! Там вообще этих ханств — как блох на собаке. В основном-то — по вере если, они тянутся к Персии, но… После того как мы персам бока намяли, к нам повернулись. Но в сторону Персии — все же косятся. Вот уж кому эти мюриды непримиримые — как острый нож! Этим ханствам разобраться бы — с кем они: с русскими или с персами, а тут под боком — такие дикари! Через три на четвертый год с войной лезут. Ну и какая тут жизнь? Грабят, убивают, хозяйства разоряют…

— Ну… грузины-то нам — прочные союзники? — с ожиданием посмотрел на собеседников подпоручик.

Урядник с унтером как-то кисло переглянулись, похмыкали. Подшивалов промолчал, а Нелюбин продолжил «политинформацию» и «лекцию по геополитике»:

— Грузинцы те… они же тоже разные. У них тоже всяких народов хватает. И между собой они… Пусть не режутся, так как здесь, до большого хребта, но и дружить особо не дружат. Как там… Кахетия, Самхетия, Борчала да Хевсуры. Картлинцы если — так там вообще полно тех, кто против нас за турок воевал! Ахалцик и Ахалкалаки же только чуть больше десяти лет назад отвоевали. Так что, тоже — не все там просто!

— То есть…, - задумался подпоручик, — спиной тут ни к кому нельзя поворачиваться?

— Вот это — правильно! Даже среди русских и то — люди разные бывают! Кто деньги любит, что мать родную продаст; кто по глупости или бабой соблазнят.

— Казаки…, - начал было Ефим.

— Казаки? — резво повернулся к нему Макар, — Тебе про гнат-казаков напомнить ли?

Подшивалов смутился:

— То — предатели старые!

— Вот и я о чем…, - кивнул Нелюбин.

— А что это за гнат-казаки такие? — заинтересовался Юрий, но Нелюбин напомнил:

— Спать пора! Завтра опять эти горы топтать…

Несмотря на то что Плещеев потребовал, чтобы его тоже учли в несении службы по ночам и отсидел свою смену поодаль от лагеря, высыпался он вполне сносно. Другое дело, что будучи непривычным к таким походам здесь, чувствовал явный дискомфорт от невозможности сменить пропотевшие, провонявшие дымом костра рубаху и бешмет, а еще — вымыться хорошенько, до скрипа чистой кожи.

«Надо как-то привыкать. Если эта наша разведка даст результаты, то нам как минимум еще раз идти сюда придется, чтобы навести карачун всем этим особо хитрожопым разбойничкам!».

Невозможность помыться и сменить белье, скудное питание, постоянные физические нагрузки… Приятного мало! А еще… Даже гадить приходилось не где попало, а в соответствии с ухватками охотников. Как правило — в текущую воду ручья, чтобы и следа от пребывания их не оставалось. Каждое утро, когда отряд выходил далее на месте оставались пара из подчиненных Нелюбина, что старались получше скрыть следы от лагеря.

Они обходили места пригодные, по мнению унтера, к размещению баз. Но — пшик, потом — опять пшик. И снова «пустышка»!

«Нет, не мог я ошибиться. Пусть не три или четыре, но как минимум один скрытый лагерь быть должен. Скорее — два, а то разброс будет очень уж велик!».

На привалах днем и больше вечером Плещеев продолжал свои расспросы. Выяснилось, что те же «гнат-казаки» — это «некрасовцы», донские казаки, которые вслед за своим атаманом Игнатом Некрасовым после подавления восстания во время правления Петра Первого ушли с Дона. Но не просто ушли: куда подальше, в Сибирь, например, воли искать, а ушли они к врагам — туркам и крымским татарам, дав тем присягу на верность.

«Ну такая страница родной истории! Наверное, казачкам в реальности не очень-то нравится, когда им такое вспоминают. Не все казаки одинаково полезны!».

В реальности Плехов что-то такое слышал, но очень неопределенное. Не интересовался он никогда этими вопросами.

«Х-м-м… но есть и более свежие примеры подобного. Ушла же часть казаков с Дона и Кубани после поражения в Гражданской войне? И потом многие представители этой части отметились через двадцать лет — во время Великой Отечественной. И у нас отметились, в корпусе «эсэс» и очень даже неплохо покуражились на Балканах. Заслуженно были повешены и Шкуро, и Краснов. По Сеньке и шапка!».

Выходило, что некрасовцы сразу ли или немного погодя разделились на три неравные части. Первая часть ушла в Турцию и принялась верно служить султану, воюя против своих вчерашних братьев. Вторая часть, видимо не оценив ситуации, осела поближе — под крылом у крымского хана. И после завоевания Россией этого разбойничьего «кубла», двинула дальше — в пределы турецких владений, на северо-запад Черного моря, дополняя собой тех, кто ушел туда сразу.

— В плен здесь лучше совсем не попадать. Никому — ни солдату, ни офицеру. И уж тем более не стоит попадать в плен казаку! — продолжал просвещать его Нелюбин, — Про нас, охотников — и вовсе… Такой случай для абреков — как сладкая халва! Если солдату, а пуще того — офицеру все же можно надеяться, что выкупят или обменяют на кого-то, то у казака или охотника такой надежды нет изначально. Но опять же… Смотря к кому в лапы попадешь. К тем же чеченам или черкесам — убьют. Но убьют без затей, прирежут как барана. А вот к туркам, а паче того — к их башибузукам попадать — врагу не пожелаешь! Это верное средство принять мученический венец. Ох и выдумщики эти… сволочи! Насмотрелся я, когда мы от Тифлиса южнее бывали.

— Погоди! А разве башибузуки здесь бывают? Я думал они все больше на западе, на Балканах бесчинствуют — болгар там тиранят и сербов! — удивился Юрий.

— Не знаю, где они больше бывают, но нам приходилось с ними встречаться здесь, на юге Грузии, и когда в турецкую Армению заходили. Там кого только нет — и албанцы, и арабы какие-то, даже черные попадались. Совсем уж какие-то дикари! Так вот… Те «некрасы» — они этим башибузукам ни в чем не уступят! И если к грузинцам, армянам и другим — они просто хреново относятся… Режут, грабят, насилуют почем зря! То ежели наш брат, русский к ним попадет… То и вовсе страх божий! Вы, ваш-бродь, имейте это в виду!

Удача улыбнулась им, когда они зашли фактически на последний отрезок планируемый к проверке. Нашли-таки они лагерь! Пока он был пуст, но все признаки пребывания в нем какого-то количества людей в прошлом — были.

— Не один год здесь стойбище! — определили охотники, — Обжитое оно!

Были и странности, о чем и поведал подпоручику Нелюбин.

— Похоже, дикие это! — почесал в задумчивости затылок унтер.

— Какие еще дикие? — не понял Плещеев.

— Абреки. Из диких…

— Да объясни ты толком — что это еще за дикие абреки? — рассердился Юрий.

— Есть абреки… Ну, так у нас привычно называют всех горцев, кто воюет с нами. Но есть и настоящие абреки, те, кто принял абречество как жизненный путь. Временно ли, постоянно — то дело другое!

Как понял из рассказа подпоручик, настоящее абречество — это сродни добровольно принятому на себя обету: отринуть родственные связи; не гнаться за богатством в любом его виде, будь то просто добротная и качественная одежда, удобное и комфортное жилье. Семья — тоже побоку!

— У них только добрый конь ценится, да к оружию они очень трепетно относятся. Такой разбойник может просто ради бравады зарезать любого встречного. Плевать ему — кто это. И скот если угонит, то не ради достатка своего или продажи, а ради самого налета. Молодечество этакое! Их и местные-то терпеть не могут. Они же… как звери дикие — ничего не ценят, никому не подчиняются.

— Х-м-м… но сюда-то они пришли. К нам-то они лезли? Зачем? Если им плевать на все?

— Выходит с кем-то сговорились все же! — кивнул Нелюбин, — И вот этого… кто их сговорил — очен-н-но бы хотелось повстречать! Есть у нас с ним, о чем покалякать… Вдумчиво, неторопливо…

От тона с которым охотник произнес все это, у Плещеева по спине пробежал холодок.

«Наверное, не только башибузуки с выдумкой к таким разговорам подходят. У охотников — тоже вопросы накопились!».

— А как ты определил, что это — дикие? — спросил подпоручик.

— Да видно же: сам лагерь оборудован — тяп-ляп! Не по уму все устроено, на скорую руку. Не любят дикие абреки работать руками! К тому же… Любое имущество здесь, на Кавказе, — то, что поценнее, или вот — земля, постройки, будет иметь некие метки, вроде тавро, которыми они коней и другой скот метят. Либо значок какой, или резы заметные. Или вообще — шнурок особым образом повязанный, да хоть ленточка — на дереве там, или на кусте… Вон, посмотрите, ваш-бродь — дверь сакли чистая, на косяке — тоже ничего. Коновязь опять же — без пометок! Как есть — дикие здесь были…

А еще через три дня они нашли еще один лагерь, в чем-то похожий на предыдущий, только чуток побольше и все-таки поаккуратнее сделанный. Осторожно, чтобы не оставлять следов, охотники осмотрели лагерь.

— Человек десять поместятся свободно…, - начал Нелюбин.

— Макар! Ваш-бродь… Там эта… посмотреть вам надоть! — окликнул их один из охотников.