Сны. Корнет

Глава 21

Еще по осени Плещеев решил, что горская одежда, подаренная ему казаками, не в полной мере подходит для повседневной деятельности. Она все же относилась к хорошей и недешевой, за счет качества ткани, ее окраски и общей аккуратности пошива. Не совсем парадная, но и явно не из числа рабочей. Потому корнет присмотрелся на базаре и с помощью все того же Никитки купил себе комплект попроще, чтобы и в дорогу, и в горы, если понадобится. Чтобы не жалко было, если что случится!

Новая черкеска серо-буро-коричневого колера изрядно отдавала в зелень. Никитка даже поморщился:

— Не, ваш-бродь… Не советую! Явно краски самоделишные брали при окраске сукна. Нестойкие они. Вроде одежка новая, а выглядит уже не баско. А ежели ее еще солнышком обдаст, выгорит и вообще — черт-те что будет.

— Никит! А если подумать, а? — усмехнулся корнет, — Пусть она и выгорит, но…

Юрий наставительно поднял палец вверх:

— Сам подумай-ка… Что проще будет в зелени леса или там — на скалах с кустами высмотреть — вот эту, невзрачную или твою тёмно-синюю?

Казак хмыкнул, почесал затылок:

— Ну… ежели с такой стороны… То, конечно, эта будет куда как лучше!

По тому же принципу Плещеев выбрал и башлык, а также бешмет и штаны. Даже папаху взял не ту, что покрасивше, а этакую… серо-желтую, со стриженой шерстью.

Кроме того, «жаба» не подписала его на постоянное использование его знаменитой шашки и чуть менее знаменитого кинжала. А потому, по совету Никиты, выбрал он добротную, но простенькую шашку. А еще вдобавок к белому оружию, выбрал корнет нож-бичак. Нож продавался в комплекте с кинжалом: на кожаных ножнах кинжала с обратной стороны были дополнительные ножны, именно для ножа. Сам ножик корнету понравился — небольшой, клинок сантиметров шестнадцати в длину, не больше. Или если по-местному — четыре вершка! Но в руке сидел бичак хорошо, удобно. И баланс позволял при необходимости использовать его как швырковый. Плещеев не застеснялся, и, немного рисуясь, метнул его метров с пяти в косяк двери соседской лавки.

«Хорошо получилось! Куда хотел — туда и попал. Да и хлестко вышло, как на картинке!».

— Ишь ты! — усмехнулся одобрительно Никита, — Как вы, ваш-бродь, навострились-то…

Именно в таком виде он и возвращался в компании с Гордеевым в город после очередной вылазки в лес для апробации сигнальной мины с терочным запалом.

Гордеев верхом на одной из кобыл корнета смотрелся забавно. Плещееву поневоле приходилось сдерживаться, чтобы не улыбаться, глядя на приятеля. Сам-то корнет был — ого-го! Кавалерист! Пусть и не абрек с отточенной годами джигитовкой, и даже до казачков с их навыками ему было далеко, но, если разобраться-то… Ведь и те и другие верхом на коня садились едва ли не раньше, чем начинали ходить, а Плещеев стал предметно заниматься этим делом, лишь поступив в кадетский корпус, то есть лет в двенадцать. Да и в корпусе том — обычные занятия, ведь половина кадетов предназначалась в пехотные полки разных дивизий. И лишь в полку… Так что, особых умений у него самого не было, так — добротно, но не более. Но артиллерист верхом на лошади смотрелся еще менее презентабельно, чем Юрий.

Гордеев, похоже, понимал причину ухмылок, нет-нет да и прорывающихся на физиономии гусара, а потому — бухтел и пыхтел закипающим чайником. Только вот напрямую сказать было невместно, а потому Максим выбрал другую тему для выражения своего недовольства.

— Ну не нравится мне все это! Не нравится! — сетовал подпоручик, — Надоела она мне — хуже горькой редьки!

«Это он все про ту же купчиху! И душная она, и человек ограниченный, и нравы у нее — не те. В общем, не предмет страсти и тайных воздыханий. Можно подумать, это я его к ней в кровать подложил! Или заставляю его совокупляться с хозяйкой нашего холостяцкого флигеля. Мне бы самому как-то со своими бабами разобраться!».

Мысли об этом — нет-нет да всплывали в голове гусара назойливыми осенними мухами. В принципе… В принципе-то — никаких особых проблем нет, но…

Машеньку он по большому счету уже излечил от всех имевшихся у нее недугов. Женщина расцвела и явно похорошела, была весела и ласкова с ним — пуще всех ожиданий. А еще на подходе обещанное лечение другой этуали — Анфиски.

«Хотя ту этуалью особо-то не назовешь. Не тот типаж!».

По какой-то причине Плещеев с уверенностью мог сказать, что Анфиску он тоже — того… Оприходует! И сам не удержится — он-то свою натуру знает, чего там! Да и веселушка эта… Скорее всего, тоже решит отблагодарить «лекаря» тем же способом, что и ее подруга.

А еще… еще Плещеев хотел опробовать то, чем маг Филип зарабатывал себя на жизнь, при этом откладывая на черный день неплохие средства. Да-да… амулеты эти! Которые и от беременности даму предохранят и не дадут ей подхватить в процессе жизнедеятельности неприличной болезни. Юрий даже заказал одному местному… прохиндею тонкую, длинную серебряную цепочку с серебряным же сердечком. Цепочка была тонкой, но довольно прочной, случайно не порвешь. Как помнил Плехов — нужно было ее повесить на пояс. Сердечко было совсем маленьким: с ноготь большого пальца руки, не более, но для его целей являлось вполне достаточным.

Почему прохиндей? Х-м-м… ну а как назвать еще не старого представителя богоизбранного народа, который подвизался в Пятигорске на ниве изготовления простенькой ювелирки и ремонта таковой? Да еще и с места в карьер решившего облапошить недалекого молодого гусара, подсунув тому вместо серебра какой-то сплав — не то олово, не то еще какую-то подобную хрень. Плещеев вовсе не был знатоком металлов, но… Витал над этим воплощением грусти всего их народа какой-то то ли запах неприятный, то ли предвкушение неожиданного гешефта. Подозрительно! Да и глазки вдруг забегали, стоило лишь Плещееву задуматься — что ему не нравится в этом кулончике?

Недолго думая, гусар выхватил сабелюку и рубанул по одежной стойке с черным, изрядно выгоревшим лапсердаком на ней. Венчала стойку аналогичного цвета небольшая шляпа на манер еще не придуманного котелка. Именно что — венчала, потому как после проявленного буйства и бесчинства гоя в непонятном мундире, шляпа закатилась в угол, собрав по пути изрядное количество пыли с пола.

— Я таки со всей серьезностью заявляю вам, арье Лейб, что ежели вы будете впаривать всем подряд некие непонятности в виде кулона, вместо честного серебра, то… Даже в синагогу к ребе не надо ходить, чтобы вполне уверено заявить: жизнь ваша будет не столь длинна, как хотелось бы вашей маме. Дай бог ей здоровья, конечно же!

Втянувший в плечи голову ювелир, чуть пошевелился и оценил косым взглядом масштаб разрушений. Похоже, что увиденное внушило ему надежду на благоприятный исход дела, потому как он, пожевав губами, осмелился заметить:

— Ну что вы говорите, молодой человек… Вообще-то, меня зовут Михаил Соломонович, и я таки — православный!

— Ага. Выкрест значит, — кивнул корнет, — Но это не сильно меняет дело! Азохен вей! Скажите честно — что вы мне решили подсунуть вместо серебра, и я даже прощу вам эту ошибку.

Православный Михаил Соломонович как-то очень ловко, чуть шевельнув пальцами, извлек кулончик из руки гусара. Миг — и его уже нет!

«Прямо — ловкость рук и никакого мошенства!».

— Вы абсолютно правы, господин офицер. Случилась досадная ошибка! Я совсем забыл и дал вам вместо названной вещицы ту, что обычно лежит у меня на прилавке в качестве наглядного примера, образца, так сказать, что может заказать здесь покупатель. Но ведь люди в лавку заходят разные, зачем же я буду класть серебро на прилавок? Таки копей самого царя Соломона не хватит, чтобы облагодетельствовать всех желающих в этом городе.

— Ой-ц… вот только не надо, да? Какой это город? Здесь население меньше, чем в той же Жмеринке, не? Потому даже вам по силам чуть-чуть облагодетельствовать… пусть не всех жителей этого благословенного града, но — хотя бы меня. Тем более — вашу попытку фармазонить я не забыл, и значит — вы мне кое-что должны.

«Никогда бы не подумал, что вселенская грусть может вдруг стать еще более сильной! Нет, ну кто ему виноват, что он вот так… Короче — он сам себе враг!».

Стороны сошлись на мнении, что эта тоненькая цепочка и это крохотное сердечко может быть переданы Плещееву… За треть цены. Нет, не за половину, а именно: за треть! Сошлись, я вам сказал. Да, сошлись! Уже сошлись. Есть мнение мое, а остальные — неправильные! Иначе знаменитый Варшавский погром будет казаться вам невинным утренником на цветущей полянке.

Нет, не все эти слова были высказаны, но они витали в воздухе и казались настолько осязаемы, что… В общем, согласие было достигнуто!

Когда Плещеев уже выходил из лавки, хозяин, шмыгнув носом, осмелился:

— А арье Лейб, молодой человек, по-русски будет примерно, как Лев Лев. Согласитесь, звучит не очень…

Возвращаясь к своим мыслям, Плещеев снова чуть озадачился. Точнее, некоторое время назад его озадачила горничная Паша, которая в очередной свой визит огорошила:

— Непраздна я, Юрий Александрович…

Плещеев поморщился от воспоминаний. Хотя… сказать, что она совсем уж огорошила корнета, было бы неправдой. Что-то он такое чувствовал и видел в изменившейся ауре женщины. Но по неопытности не мог понять, что именно. Да ведь и сама она говорила, что бесплодна.

«Получается, что бесплоден как раз-таки — рыжий Захарка!».

— М-да… — протянул Юрий, не имея других вариантов ответа.

Потом откашлялся:

— Давно?

Женщина пожала плечами:

— Да, выходит… почти два месяца. Я-то сначала, как крови в прошлом месяце не было, отмахнулась — бывало у меня такое прежде. А вот два месяца подряд…

— И что думаешь делать? — размышляя, спросил корнет.

«Нет, а чего? Она женщина замужняя. Забеременела — нормальное же дело!».

— А чего? Рожать буду! — твердо заявила Паша, как будто отметая все возражения.

— Захар знает?

Она кивнула:

— Знает. Я таиться не стала.

— И что?

Женщина неожиданно засмеялась:

— А вот я сама даже обомлела. Сначала запил, что с ним, вообще-то, раньше не случалось: выпивать — выпивал, даже и пьяным напивался, а вот чтобы несколько дней подряд… Такого прежде не было. Хозяйка на меня ополчилась, говорит — угробила мужика с этими своими поблядушками. Он, говорит она, хоть и выжига, и прохиндей, но на него все закупки и поставки завязаны… А теперь — что же?

Но он, как пропился, на пятый день все больше отлеживался да рассол глотал, что я ему носила. А что? Я тоже испугалась — какой ни есть, а все же — муж.

А он потом говорит… Дескать, ты, Паша, не боись, я тебя не брошу. Так-то что… Жили вроде и муж с женой, а вроде и нет: ни детей, ничего общего. Даже толком меж собой не говорили. А сейчас, если дитя выносишь, я тебя, говорит, на руках носить буду. И насрать, кто его заделал, главное — кто воспитает, чей он будет. Хорошо бы, говорит, парнишку, но и девчонке рад буду. А еще сказал: «Мне теперь с интересом работать надо, чтобы лет через пять свое дело начать, да в люди выбиться. А всю жизнь на побегушках не пробегаешь!».

Паша помолчала, а потом виновато протянула:

— Так что, Юрий Александрович, я теперь к вам, как прежде, бегать не смогу. Убираться я не отказываюсь, но…

Плещеев в задумчивости помолчал, а потом протянул:

— Бог с тобой, Паша. Как решила, так и будет. Ты это… Заходи. Я посматривать буду, чтобы ты и сама не приболела, и чтобы ребенок рос нормально.

Уже уходя, горничная негромко засмеялась:

— Юрий Александрович… А если я вдруг сама захочу… Не оттолкнете?

— Х-м-м… С чего бы? Мне с тобой хорошо было. До семи месяцев можно…

Паша хихикнула:

— Ну-у-у… Да и потом же — у меня же и рот имеется, да? Да и с другой стороны…

Так что было о чем подумать Плещееву по поводу его взаимоотношений с женским полом. А тут еще этот… продолжает гундеть под боком! Об отсутствии «романтизьма» в его отношениях с купчихой.

С одной стороны, Плещеев подпоручика понимал — не красавица купчиха. Но… Но ведь и не уродина! Нормальное, даже в чем-то симпатичное лицо. Простоватое, правда. Роста, как ранее было замечено, невысокого, но и не совсем — карлица. Крепенькая такая. Опять же, пока Гордеев туда «заныривает», питаться стал куда как лучше. Вон — даже худоба куда-то делась. Толстым не назвать, но вполне в норме. И деньги опять же экономятся — на питании, и других… мужских потребностях.

«Х-м-м… даже часы у него появились, коих ранее не было! Да и форму новую справил. Альфонс? Но, видимо, именно это его и гнетет!».

Плещеев, особо не вслушиваясь в рассуждения Гордеева, кивал в нужных местах, угукал, и даже иногда улыбался.

— Господа офицеры! — вдруг окликнул их звонкий женский голос.

«М-да… внимательность наша — на высоте! В город заехали и расслабились. Даже вон… двуколки, вывернувшей из бокового проезда, не заметили. А кто тут у нас? Ох, ты ж, кто тут у нас!».

— Добрый день, Екатерина Васильевна! Софья Павловна, мое почтение! — поприветствовал дам корнет.

«Две фемины, как видится, собрались на прогулку! Правит, что характерно — сама Катенька. А «рыжая лисичка», пряча улыбку, поблескивает зелеными глазами!».

— Вы, господа офицеры, могли бы быть и более внимательны! Или мы, по-вашему, этого не заслуживаем? — как ни удивительно, но было похоже на то, что «Анна Ковальчук» была настроена куда как игриво — в противоположность тому приему.

— Ну что вы, Екатерина Васильевна… Прошу прощения за себя и за моего друга! Просто мы увлеклись обсуждением… службы-с! Разрешите представить — мой хороший знакомый, подпоручик артиллерии Гордеев Максим Григорьевич! — потом Плещеев представил Максиму дам.

«Ого, как подпоручик-то воодушевился! М-да-с… это не купчиха!».

— А мы, господа, с Софи решили прокатиться, развеяться. Денек уж больно хороший выдался! — заворковала «мужняя жена» Екатерина Васильевна, да так активно, что корнет удивился:

«Х-м-м… странно! В доме тетки на приеме она была куда как сдержаннее. Даже — несколько холодна. А здесь… Весна так влияет? Или… Как понять этих дам?».

— А вы, корнет, как и сказала Лизонька — несносны! — обратилась к Юрию Катенька, нахмурив красивые брови, — Как заглянули на один вечер… Тогда — перед Рождеством, так и глаз больше не кажите! Мы на вас обижены. И тетушка все спрашивала — что же гусара не видно?

— Позвольте, сударыня…, - удивившись, пожал плечами Плещеев, — Но я и думать не мог… Как сие возможно — без приглашения?

— Ах, оставьте все эти отговорки, Юрий Александрович! Множество людей приходят вот так — по-простому, вовсе без приглашения. А вы…

Похоже, физиономия у корнета была и впрямь настолько обескуражена, что «рыжая», положив руку на плечо подруги, улыбаясь, сказала:

— Погоди, Катенька… Видно, корнет настолько пунктуально придерживается норм этикета, что и впрямь не мыслил о визите без приглашения.

Плещеев, почесал нос, пожал плечами и кивнул:

«Пусть сами что-нибудь придумают!».

— Вот как? — удивилась Катя, — А мы и не подумали. Здесь, в Пятигорске, в доме у тетушки приняты все более простые нравы. Почти ежедневно бывают гости. Вон, тот же Ростовцев…

Катенька, чуть поморщившись, хмыкнула:

— Буквально готов поселиться у нас. Ну да ладно! В субботу, корнет, ждем вас к обеду. Непременно! Тетушку я предупрежу…

— Извините, милые дамы… Полагаю, что мне опять предстоит петь, не так ли? Тогда хочу вам рекомендовать: у Максима Григорьевича чудный голос и поет он куда лучше меня.

— Господин подпоручик! Вы — тоже приглашены. Но и вы, корнет, чтобы были непременно! Отказов я не потерплю.

Влез до этого момента молчавший Гордеев:

— Милые дамы! Разрешите сопровождать вас на прогулке?

«Щебет, милый щебет! Вот как можно часа полтора, а то и два так щебетать? А «рыжая» больше молчала, улыбаясь. Может, Катенька не настолько умна, как о ней говорят? Быть может, молва сильно преувеличила ее сдержанность? Или же — наоборот — этот щебет и был некоей маской, за которой скрывается ум и характер? М-да… одни вопросы! И опять же: а вот эта маска, если это была она, она для кого — для меня? Или же для Гордеева? Тот-то прямо навелся на Екатерину. Но, надо признать, такие встречи и беседы — тоже довольно интересны: оттачивают ум и чувство юмора!».

Когда они возвращались домой с прогулки, подпоручик пребывал в глубокой задумчивости.

— Максим! Макси-и-и-м! — Плещееву пришлось несколько раз звать приятеля, чтобы вывести из этого состояния, — Друг мой! Ты как пыльным мешком ударенный! Что случилось?

— Сравнения у вас, господин корнет! — фыркнул Гордеев, — Состояние мое… от общения с прекрасной Екатериной Васильевной! А вы… «пыльным мешком ударенный». Нашли же… с чем сравнить!

— Хороша? — улыбаясь, спросил Юрий.

— Не то слово! Не то слово! Это же… Это… Просто — ах!

— Ты только имей в виду… Она замужем, и эту — «ах» хотели охмурить многие офицеры. И по всем попыткам — жесткое поражение! — развеселился Плещеев.

— Х-м-м… тут и поражение сойдет за радость! — отмахнулся артиллерист.

— Но так же нельзя! Ввязываясь в бой, нельзя полагать впереди поражение! Это… глупо! Победа, только — победа! Вот у тебя и будет возможность в субботу провести рекогносцировку.

— Как ты так можешь? Сравнивать такую… с каким-то банальным боем?!

— Вот ни хрена ж себе! С банальным боем? С Катенькой тебе может грозить только неудача. В крайнем случае — отставка и отказ от дома. Но ты же и прежде туда не заглядывал, чего теперь? В бою… В бою — либо мы их, либо — они нас. И после этого уже ничего не будет. Либо у нас, либо — у них. А в данном случае… Жизнь не заканчивается! Ладно… Вот уж не предполагал, что ты впадешь в столь лютый романтизм. А как тебе рыжая? — поинтересовался Юрий.

— Рыжая? Ах, ты про Софью… Ну так… Обычная, на мой взгляд. Нет, если бы рядом не было Екатерины Васильевны, то — да! А так… Обычная.

«Эх, дружище! Не разглядел ты, видно того, что увидел в «рыжульке» я!».

В субботу, в назначенное время, они с Гордеевым прибыли в дом графини Воронцовой. Гордеев был в своем новом мундире, еще толком не обмятом и не обношенном, оттого казался излишне «деревянным» и чопорным.

— Евпраксия Зиновьевна! — прошипела чуть слышно Екатерина Васильевна позади корнета, напоминая.

«Итить твою… Язык ведь сломаешь!».

— Добрый вечер, сударыня! — наклонился, чтобы облобызать ручку сидящей в кресле старой дамы, Плещеев.

— Что же, голубчик… Или забыли нас? Почему же не заходили? — попеняла ему хозяйка.

— Дорогая Евпраксинья… Зиновьевна! — попытался начать корнет, вызвал быстро спрятанную улыбку Софьи, и чуть сморщенный носик Екатерины.

— Евпраксия, дорогой мой, Евпраксия! — с усмешкой поправила графиня, — А Аксинья — это совершенно другое имя. Это мне мой покойный батюшка так подсудобил, так вот всю жизнь и мучаюсь.

«Ну, мучаются-то как раз другие, а не ты!».

— Мадам! Я вовсе не хотел вас обидеть, так уж получилось. Всему виной мой нескладный язык…

— Э-э-э, нет, голубчик! Вот только мадам меня называть не надо! А то чувствую себя эдакой… владелицей борделя, — старуха засмеялась, потом окинула взглядом стоявших рядом дам, — Хотя… с таким персоналом меня, несомненно, ждал бы успех!

Плещеев сдержал смех; Гордеев выглядел искренне охреневшим; Рыжулька усмехнулась, прикрывшись веером, и только Екатерина дежурно возмутилась:

— Тетушка! Ну что же это такое?!

Графиня отмахнулась:

— Уж и пошутить нельзя! Что мне осталось-то? Да и нет здесь многочисленной публики, которую вы так боитесь фраппировать. А эти славные мальчуганы — сами те еще проказники. Уж по физиономиям-то я научилась различать, живу немало!

Графине представили Гордеева. Подпоручик забавно покраснел щечками, но ошибки, в отличие от Плещеева не допустил, задвинул короткую, но весьма галантную речугу.

«С ночи готовился, что ли?» — чуть удивился корнет.

— Х-м-м… один, значит, яркий брюнет…, - разглядывала офицеров в лорнет старуха, — Второй — чисто Фэб, этакий херувим с чудесными золотистыми волосами. Это у тебя великолепный голос? Посмотрим-послушаем… Девочки! Вкус вам не изменяет!

«Старуха-то вовсю развлекается!» — подумал Юрий, — «А что там насчет вкуса? Вот бы попытать бабулю — может это не шутка, а? С Рыжулькой я бы познакомился поближе!».

— Сегодня мы обедаем, господа, по-семейному, в тесном кругу! — объявила хозяйка, — Кроме вас приглашены только местный доктор, да один мой старинный знакомый. Ну, доктор — то понятно, он мне сейчас просто необходим, хотя и непонятно — на что. Все там будем!

«Жжет старуха!».

— Большое общество — это, конечно, весело, но отдохнуть от него порой нужно! А вот ваши песни, корнет, я послушаю с удовольствием. Они хоть чуток бередят кровь и напоминают о чувствах, которые давно уснули в этом бренном теле. Но, впрочем — соловья баснями не кормят! Прошу к столу, господа…

«Все-таки она интересная бабка! Даже почему-то захотелось помочь ей со здоровьем!».

Плещеев, чуть прищурившись, пригляделся:

«М-да… Не, ну этого стоило ожидать! Все ж таки лет ей немало. Хрен уже тут чем поможешь. Немного продлить угасание тела можно. Но насколько этого хватит? Суставы — ни к черту; сердце — тоже изношено, позвоночник… м-да! Но как ей предложить это?».

Обед был неплох. Ничего особо изысканного не было, но приготовлено все было очень хорошо, поэтому по окончании трапезы Плещеев почувствовал себя очень комфортно и несколько расслаблено. Общество перешло в музыкальную комнату, и по предложению Плещеева подпоручик «Фэб» приступил к обольщению Катеньки посредством собственной сладкоголосости.