Лев Майсура

Черные крылья Азраила

В последнюю ночь, отпущенную ему судьбой, Хайдара Али посетили странные видения. Ему вдруг показалось, будто он снова маленький ребенок и слушает рассказы бабушки о пророке Мухаммеде, о священных городах Мекке и Медине.

Там, в далекой Мекке, в центре жаркой и бесплодной пустыни, стоит божий храм. Внутри него покоится большой черный камень — Кааба. Он священен, этот камень, и, чтобы поклониться ему, в Мекку стекаются мусульмане со всего света. Они разбивают палатки вокруг храма, черпают воду из священного колодца Замзам, откуда пил некогда сам пророк, и ходят вокруг Каабы, чтобы очиститься от грехов...

Плохо, что он, Хайдар Али, так и не побывал в Мекке!

Хайдару Али чудится, будто бабка ласково треплет его по щеке и заводит новый рассказ о фереште — слугах Аллаха. Великое множество фереште, небесных ангелов, трудится день и ночь, донося волю Аллаха до смертных. Они бесплотны и бесполы, не едят и не пьют. А еще у Аллаха есть архангелы. Архангел Джабраил вдохновляет людей. Архангел Мисаил смотрит за тем, чтобы люди и божьи твари имели вдоволь пищи, Архангел Азраил принимает души усопших и уносит их на небеса.

Кутаясь в темные тучи, в стороне от них витает над землей Иблис — дьявол, которого Аллах изгнал из числа своих слуг за отказ поклониться Адаму — первому человеку на земле. Иблис смущает и искушает людей, толкая их на недобрые дела.

Маленькому Хайдару Али страшно. Он еще теснее прижимается к бабушке. Огонек очага пером райской птицы сверкает в темной хижине, отгоняя таящиеся по углам злые силы. А бабушка все ведет рассказ...

Есть у Аллаха два черных фереште — Мункир и Накир. Едва оставят родственники могилу усопшего мусульманина, как оба фереште являются и расспрашивают мертвеца, что он делал в жизни. И если был мусульманин честным человеком, то до могилы его будут долетать чудесные неземные ароматы и стены ее осветят отблески райского сияния. А если он был злодеем, то Мункир и Накир станут каждую ночь прилетать к умершему и каменными молотами стучать по его груди, до самого Страшного суда...

— А разве нельзя обмануть Мункира и Накира? — наивно спрашивает маленький Хайдар Али. — Откуда им знать, что делал человек в жизни?

— Нет, внучек, — качает головой старуха. — Их не обманешь. Есть у Аллаха еще два фереште, которые день и ночь ведут счет всему хорошему и плохому, что совершает каждый человек в жизни...

И бабушка рассказывает Хайдару Али о чудесных фереште, которых зовут Кираман и Катибин. Кираман сидит на правом плече человека и записывает добрые дела, а Катибин — на левом и ведет счет недобрым делам и поступкам.

И вдруг, в полузабытьи, Хайдар Али ясно увидел обоих фереште у себя на плечах. У Кирамана — прекрасный лик, и весь он светел и ясен. А Катибин темен и хмур. Хайдар Али прислушивается к их разговору, пытаясь узнать, чего больше совершил он в жизни, плохого или хорошего. Заглядывая в свою черную книгу, Катибин говорит с укоризной:

— Он редко вспоминал об Аллахе. Вся его жизнь прошла в войнах, в которых были пролиты реки крови. Он хитростью и силой отнял трон у Водеяров, законных раджей Майсура, и стал править страной от их имени. Разве это хорошо?

Хайдар Али припоминает: и в самом деле почти вся его жизнь прошла в войнах. На долю ему выпали беспрестанные изнурительные походы — под беспощадным солнцем и под проливными дождями, смертельно опасные переправы через вспухшие от дождей реки. Он не щадил себя, когда был простым наиком на службе у Водеяров. Презирая смерть, он первым лез по штурмовым лестницам на стены вражеских крепостей, откуда навстречу атакующим летели камни, пули и стрелы, лился крутой кипяток и разбавленное коровьим навозом кипящее масло. А став правителем Майсура, он сам водил в бой свои войска, с неукротимой волей стремясь к победе. Из-за бесконечных войн он лишь наездами бывал в своей столице...

Не смея спорить с хмурым фереште, Хайдар Али готов признать, что он великий грешник, но вот заглядывает в свою зеленую книгу Кираман.

— Верно, много крови пролил Хайдар Али. Но когда не лилась она в этой несчастной стране? И потом — против кого воевал Хайдар Али? Против грабителей-палаяккаров. Против маратхов, когда из Пуны на Майсур вдруг надвигались их бесчисленные конные орды, словно стаи саранчи, когда она красным облаком летит на крестьянские поля, пожирая все на своем пути. Против хитрого «брадобрея»-низама — славную кличку дал ему народ!

А сейчас Хайдар Али ведет вторую войну с коварными белыми шайтанами, которые стравливают между собой владык Декана, а сами втихомолку, кусок за куском, заглатывают страну. Разве не долг сынов Декана проливать кровь ради спасения родины?

Хайдар Али облегченно вздыхает. Правильно говорит Кираман! И жаль ему умирать, не закончив этой войны. Помоги ему маратхи и низам — разгромил бы он ангрезов.

— Все это так! — соглашается Катибин, перебивая мысли Хайдара Али. — Но силой отнимать власть и трон у Водеяров!

— Водеяры! — улыбнулся светлоликий Кираман. — Разве счастлив был при них народ Майсура? Сильные соседи постоянно разоряли страну. В ней без конца затевали смуты и восстания мятежные палаяккары. Спускаясь из своих горных гнезд, они грабили и жгли деревни, вытаптывали поля и угоняли скот. А слабые духом Водеяры ничего не могли поделать с непокорными вассалами. При них государство было на краю гибели. Но когда хозяином Майсура стал Хайдар Али, все пошло по-другому. Буйные палаяккары были раздавлены и изгнаны из своих крепостей. Его верные слуги зорко следят за порядком в стране. Прогнав чванливых полководцев Майсура, не желавших служить вчерашнему наику, Хайдар Али окружил себя дельными людьми, которые помогли ему втрое расширить государство.

И разве можно забывать изречение из благородного Корана, которое гласит: «Меч принадлежит тому, кто может им владеть, а владения — тому, кто может их завоевать».

— Но он был жесток, — с укоризной качает головой Катибин, — и плеть его нередко гуляла по спинам подданных. Даже его любимый сын — молодой герой Типу, и тот не миновал этого позора, когда совсем не по его вине майсурские войска были разбиты маратхом Мадху Рао. Оскорбленный Типу бросил тогда саблю и поклялся, что не возьмет ее в этот день, что бы ни случилось. И он сдержал клятву. Разве это хорошо? Вазиры и придворные трепещут при одном взгляде Хайдара Али. И потом во время своих военных походов он не раз приказывал выжигать поля вокруг столицы, обрекая крестьян на голод.

— Ну что ж‚ — опять улыбнулся Кираман. — Это так! Хайдар Али не расставался с плетью. Но по чьим спинам она чаще всего гуляла? По спинам вымогателей — сборщиков налогов, у которых нет ни чести, ни совести, по спинам нерадивых и нерасторопных. Его боятся и ненавидят уцелевшие палаяккары, которые раньше безнаказанно рвали на куски государство. Его страшатся хитрые придворные. Но разве часто случалось такое с его верными помощниками, которых он сам поднял на высокие государственные посты?

А что касается крестьян, то можно ли осуждать Хайдара Али за то, что, когда враги подступали к самым стенам Шрирангапаттинама, он выжигал окрестные поля, стремясь лишить вражеских воинов пищи, а их коней — корма?..

Темноликий Катибин собрался было снова заглянуть в свою черную книгу, но вдруг оба фереште исчезли, а сам Хайдар Али вернулся в реальный мир, чтобы до конца испить чашу своих страданий.

Открыв глаза, Хайдар Али понял, что уже далеко за полдень. Солнечный свет с трудом проникал сквозь двойные стенки шатра. С его телом, которое уже не повиновалось ему, что-то делали доктора, которых любезно прислал из Куддалура д’Оффлиз, командир франков, и его личный врач-венгр. У ложа, как всегда, стояли вазиры и полководцы.

Хайдар Али вдруг ясно почувствовал, что жить ему осталось считанные часы, и начал отдавать последние распоряжения.

— Сынок! — позвал он главного вазира Майсура брахмана Пурнайю. — В подарок от меня раздай армии месячное жалованье. Пусть будут щедро оделены деньгами и зерном больные и убогие в моем лагере...

Стоявший у изголовья брахман сложил на груди ладони и низко склонил голову:

— Будет исполнено, джахан панах.

Хайдар Али провел по лицу почти неповинующейся рукой:

— Оденьте меня. А потом пусть явятся все...

— Будет исполнено, джахан панах.

Доверенные люди Хайдара Али — его помощники в ратных и государственных делах, явились тотчас же, чувствуя, что подходит конец долгому ожиданию и неопределенности. Входя в шатер, они приветствовали Хайдара Али каждый на своем языке и согласно обычаям и правилам своей веры.

Принимал их Пурнайя, брахман в самом расцвете сил. Он прекрасно говорит на тамили, телугу, маратхи, урду и персидском, необычайно деятелен и превосходно знает все дела страны. Хайдар Али глядит на него и вспоминает, как лет десять назад приезжий купец из города Тируччираппалли представил ему Пурнайю — своего молодого сметливого помощника. Он тогда почуял в этом юноше редкие способности и почти сразу назначил его на высокую должность. Пурнайя оправдал его надежды. Хайдар Али многим обязан ему. Однажды, с необычайной сноровкой и хитростью, брахман увел из-под носа вражеских всадников целый караван верблюдов почти со всей казной Майсура...

Рядом с Пурнайей вырос Бадр уз-Заман Хан — прекрасный полководец и отважный солдат. Бадр уз-Заман Хан происходит из наваятов, которые гордятся тем, что ведут свою родословную от самого пророка Мухаммеда, и поэтому одет во все зеленое. Хайдар Али отлично знает о том, что чванливые наваяты втихомолку презирают его — простолюдина. Но ему это совершенно безразлично. Пускай себе чванятся. Главное — всегда можно положиться на слово и воинскую доблесть Бадр уз-Заман Хана.

Вот неслышно подошел к ложу и низко поклонился Мир Садык. На нем, как обычно, плоская чалма и пестрая рубаха. Много лет назад при осаде крепости Аркот Мир Садык попал в плен к Хайдару Али, но вскоре стал мир-махсилем[62] Майсура. У этого человека необычайно острый ум, удивительная ловкость и изворотливость. Руки Мир Садык сложил на груди. Приветствуя недвижимого Хайдара Али, он, как всегда, упомянул имя Аллаха. Тонкие его губы под висячими татарскими усами крепко сжаты, а в темных глазах горит острый огонек...

Близко придвинулся к ложу Хайдара Али скуластый темнолицый Мухаммад Али — ближайший его друг и соратник. Он словно никак не мог понять, что такое происходит с человеком, возвышению которого он содействовал всю жизнь. Хайдар Али всегда смеялся над странной привычкой Мухаммада Али раздавать все свое жалованье факирам и нищим, которые целыми табунами пасутся у его палатки. Но вместе с тем Мухаммад Али — лучший полководец Майсура. Его любят сипаи, он свиреп и распорядителен на поле боя. Где он — там рекой льется вражеская кровь...

Вошли в шатер и стали в ряд начальник почты Майсура Шамайя, казначей Кишан Рао, полководцы Абу Мухаммад, Гази Хан, Маха Мирза Хан и многиемногие другие...

Хайдар Али смотрел на своих помощников, полных сил и энергии, и все больше росло в нем острое чувство зависти и досады. Ведь это он, Хайдар Али, собрал их всех вокруг себя! С неслыханными трудностями подымаясь к верховной власти, перешагивая через трупы малодушных и предателей, он привел этих людей к славе и богатству и с их помощью превратил Майсур в мощное процветающее государство. С их поддержкой он надеялся стать властелином Декана.

А ему пора уже уходить!

Мальчик-слуга помог Хайдару Али повернуться на правый бок.

— Дети мои! Аллах зовет меня, — сказал он, слабым, но решительным жестом прерывая готовые политься из их уст слова утешения и надежды. — Незачем лгать себе. Доктора — франки, табибы[63] и пандиты[64], которые толкутся у моего ложа, не в силах изменить воли Аллаха. Смерть — над моим изголовьем, но я не боюсь ее...

Хайдар Али тяжело перевел дух.

— Все вы служили мне преданно, и в ваших руках будет находиться судьба Майсура, пока не прибудет Типу. Поклянитесь же, что вы будете вести государственные дела... как обычно... до прибытия... наследника...

Волна страшной слабости затмила разум Хайдара Али. Сартан с чудовищной силой сдавил ему горло, но он успел услышать гул нестройных голосов: «Клянемся!» и слова Пурнайи:

— Будь покоен, джахан панах! Мы свято выполним твою волю.

Правителю Майсура не суждено было более очнуться. Распахнув черные крылья, к нему уже спешил вестник смерти архангел Азраил, чтобы смежить ему веки и принять его усталую от страданий душу.

Когда в ночь на седьмое декабря 1782 года лекари сообщили Пурнайе, что их пациент скончался, главный вазир велел тотчас же снова созвать всех высших государственных деятелей и военачальников.

Гасали[65] обряжали тело покойного в белый саван. Безучастный ко всему на свете, Хайдар Али спал беспробудным сном, не слыша всхлипываний плакальщиц, которым было велено исполнять их обязанности потише. А за пологом, сдвинувшись в тесный кружок, сидели на большом ковре вазиры и полководцы и тихо, чтобы не слышали люди, хлопотавшие у тела Хайдара Али, обсуждали создавшееся положение.

Выпали железные поводья из могучих рук! Что делать? В тревоге за свое будущее участники совещания шептались между собой, и им чудилось, будто душа усопшего владыки Майсура незримо присутствует среди них, прячась в тенях на полотнищах и углах шатра, отбрасываемых колеблющимися язычками светильников.

Уже под утро Пурнайя заключил:

— Итак, до прибытия Типу Сахиба смерть Хайдара Али должна держаться в строжайшей тайне. Разглашение ее равносильно государственной измене. Конечно, доктора-франки, лечившие Хайдара Али, сообщат д’Оффлизу о его кончине. Но франкам невыгодно, чтобы об этом узнали все. Майсур — их единственный союзник на Декане. Раздоры в нашем лагере ослабят и их. Верно ли я говорю?

— Да, верно! — почти в один голос отозвались собравшиеся.

— Сохранив спокойствие и уверенность армии мы облегчим восшествие Типу на престол в грозный час борьбы с сильным и коварным врагом, — добавил брахман.

Конный отряд проскакал по палаточному городу, миновал заставы и сторожевые охранения на окрестных холмах и растаял в предутренней темени. Его начальник Маха Мирза Хан вез Типу скорбную весть о кончине отца.

Возле шатра тем временем при свете смоляных костров шли спешные приготовления. Стараясь не шуметь, слуги грузили на повозку длинный свежесколоченный ящик: Гвардейцы бдительно следили за тем, чтобы не было непрошеных свидетелей.

— Уже светает. Скорей! — торопил слуг Пурнайя. — Готова ли охрана?

— Готова, хузур[66], — отвечал начальник личной гвардии Хайдара Али. — Я отобрал самых надежных людей.

И не успела затеплиться утренняя заря, как, повинуясь негромким окрикам возниц, могучие быки стронули тяжелую повозку и, круто изогнув шеи, поволокли ее прочь из лагеря. Пурнайя, вазиры и военачальники провожали глазами повозку до тех пор, пока она не скрылась из вида.

Чауши — неустрашимые и в то же время осторожные воины, до конца верные своему господину в этой чужой для них стране, были твердо убеждены в том, что их послали охранять важный транспорт с казной или богатыми военными трофеями. Сопровождать такие грузы до Шрирангапаттинама было для них обычным делом.

Однако, сами того не ведая, они провожали в последний путь повелителя Майсура. В ящике, доверху набитом абиром — смесью благовонных порошков, ароматических кореньев и опилок благородного сандала, закутанный в саван, лежал Хайдар Али. Могучие его руки покоились на груди, а бледное суровое лицо несло печать долгих страданий. Согласно приказу Пурнайи, начальник конвоя должен был вскоре свернуть с главного столичного тракта и следовать к городу Колару.

Славен Колар золотом, которое без устали добывают в окрестных горах и лесах. Славен он резвыми конями. В его кварталах, раскинувшихся по берегам ручья сладкой воды, живут богатые купцы и искусные ткачи.

В стороне от Колара и его дурги —могучей городской крепости на высоком утесе, есть потаенное место. Там тянутся за благословением к небу стройные кипарисы, создают прохладную тень широкие кроны благородных баньянов. Задумчиво молчат здесь бесчисленные мазары[67] и среди них — прекрасный мавзолей с небольшой мечетью, украшенной по бокам тонкими изящными минаретами.

В мавзолее уже много лет мирно спит Фатх Мухаммад — отец Хайдара Али. Усердные муллы день и ночь читают там суры Корана за упокой души усопшего, а в день его кончины возле мавзолея танцуют грациозные танцовщицы — чтобы веселился его дух, и во славу ему над городом разносится наубат — глухой барабанный бой.

В этот мавзолей и решили поместить тело Хайдара Али его приближенные, пока не прибудет с Малабара сам Типу.