Лев Майсура

Саэд Мухаммад принимает меры

Совершив вечернюю молитву, давно уже разошлись из мечетей правоверные. Замолкли колокольчики индуистских храмов. Потухли огни. По улицам Шрирангапаттинама разлились ночная темень и покой.

Не гасли огни лишь в Саршам Махале. Неотложные дела задержали Саэда Мухаммада до полуночи. Но, наконец, не выдержал и он: потянулся, зевая, надел чувяки и с трудом встал с маснада. Следом за ним поднялись чиновники, мунши, переводчики и командиры столичного гарнизона.

— Хватит на сегодня, — сказал фаудждар, распрямляя фигуру, мощь которой не могли скрыть даже просторные мусульманские одежды. — Пойду домой — устал...

Подождав, пока опустеет зал, Саэд Мухаммад вышел на веранду дворца, где все эти дни у него было много дел. За ним двинулись телохранители и факельщики с жаркими смоляными факелами.

Вспомнив что-то, фаудждар остановился.

— Асуд Хан! — позвал он киладара — коменданта столицы, который пошел было проверять караулы.

— Да, хузур! — тотчас же вернулся тот.

— Завтра — выплата жалованья гарнизону. Не забыл?

— Вах! Как можно забыть о таком деле! — засмеялся Асуд Хан. — Мои сипаи едва дотянули до него. У меня самого ни пайсы...

—Я буду при раздаче. Первыми приведешь к Великой мечети своих сипаев.

— Слушаюсь!

Асуд Хан скрылся со своими людьми за поворотом улицы. А Саэд Мухаммад, с наслаждением вдыхая прохладный влажный воздух, сошел с веранды и двинулся по площади. Идти надо было осторожно, чтобы не попасть ногой в лужу. Он шел и перебирал в памяти завтрашние дела.

В непроглядной темени улиц двигались светлячки. Это ходили с фонарями чаукидары — сторожа. С разных сторон доносились звуки их трещоток и протяжные возгласы:

— Эй, добрые люди! Берегитесь жуликов! Крепче запирайте двери!

Чаукидары кричали больше для очистки совести. С тех пор как фаудждаром сел Саэд Мухаммад, вывелись жулики в Шрирангапаттинаме. Им рубили руки, резали носы и уши на базаре, с позором гнали за ворота. Самые разумные из них, увидев, что с фаудждаром шутки плохи, сами потихоньку ушли из города.

Новый фаудждар ревностно исполнял свои обязанности. Однако его все сильнее одолевала тоска по острой сабле да по коню, который застоялся в конюшне. Все-таки он рожден воином. И воевал хорошо. Однажды его сабля сразила маратхского наездника, который был готов нанести смертельный удар Типу. Не случайно стал он начальником телохранителей наследника, а сейчас фаудждаром. Эх, бросить бы сейчас все и опять в седло!

Фаудждар глубоко вздохнул.

Улицы в этот поздний час были похожи на глубокие темные канавы. Ни огонька, ни человека. В трепещущих бликах факелов с обеих сторон выступали набухшие серые стены и глиняные ограды...

Вдруг Саэд Мухаммад насторожился. Зоркий его глаз приметил в боковой улочке фигуру с накинутым на лицо платком, которую вырвал на миг из тьмы свет факелов.

Через минуту сипаи подвели незнакомца к Саэду.

— Что делаешь на улице в такой поздний час? — сурово спросил фаудждар. — Не слышал о моем приказе?

Незнакомец подошел вплотную к фаудждару, посмотрел на стражников. Саэд Мухаммад понял, чего тот хочет. Отойдя в сторону, он наклонил голову:

— Я слушаю.

— Беда, Саэд-сааб! В городе заговор. Назавтра намечено захватить власть...

Все существо Саэда Мухаммада сжалось. Он с силой привлек незнакомца к себе, всматриваясь в его лицо. Это был один из субедаров столичного гарнизона.

— Кто хочет захватить власть?

Оказывается, важные дела творились не только на Малабаре и в Карнатике! Субедар шепотом рассказал фаудждару о заговоре. Закончив свой рассказ, он добавил:

— Промедление может оказаться гибельным, Саэд-сааб! Ты знаешь меня. Моя семья в городе — в твоей власти. Пускай я буду клятвопреступником, но не могу, не хочу допустить резни в городе!

Никто из сипаев так и не увидел лица субедара. Еще плотнее закутав голову в платок, он скользнул в переулок и растаял в темноте.

— Потушить факелы! — коротко приказал Саэд. — За мной!

Не разбирая на этот раз луж и не обращая внимания на мелких лягушек, которые словно упали во множестве с неба вместе с дождем, Саэд Мухаммад двинулся обратно к Саршам Махалу. Тотчас же подняты были сипаи Асуд Хана. Они без шума вышли из бараков, быстро рассредоточились по улицам и взяли город в железное кольцо.

Первым предстал перед Саэдом глава заговора Нарсинга Рао. Когда Нарсингу Рао с кляпом во рту волокли по улицам, он видел повсюду бесчисленные силуэты сипаев и понял, что дело проиграно. Теперь он думал только о спасении. Спастись любой ценой — даже ценой жизни тех, кого сам он недавно воодушевлял на сборищах заговорщиков! Городской голова повалился к ногам Саэда Мухаммада.

— Пощади, Саэд-сааб! Я тут ни при чем! Это все дело рук Ранги Аянгара и его братца Шамайи! — задыхаясь от страха, торопился он. — Это они собирались убить Типу и вырезать его семью!

Фаудждар сидел в кресле, спокойный и суровый. Настенные светильники бросали зловещие блики на него и его помощников.

— Значит, ты ни в чем не виноват? Может быть, мои сипаи взяли тебя по ошибке? — Саэд Мухаммад с нескрываемым презрением глядел на Нарсингу Рао, который в истерике бился у его ног. — Послушай! Осталась ли в тебе хоть капля чести ? Докажи, что ты мужчина. Назови всех заговорщиков!

— А ты сохранишь мне жизнь, Саэд?

— Ты отлично знаешь, что не мне решать твою судьбу.

Дрожа, словно побитая собака, путаясь и сбиваясь, Нарсинга Рао выдавал соучастников. И по мере того как он говорил, к дому очередного заговорщика отправлялся отряд сипаев и тащил новую жертву к Саршам Махалу.

— И еще вот что, Саэд-сааб!— сказал под конец Нарсинга Рао. — Верные люди Шамайи должны зарезать Типу. А сюда вскоре должен явиться полковник Фуллартон с армией. Пару часов назад за ним был послан харкара. Я рассказал все. Отпусти, Саэд! Я уйду из города и больше не попадусь тебе на глаза!

Лицо Саэда Мухаммада было непроницаемо. Он мигнул Асуд Хану. Тот кинулся к коню и поскакал к Бангалурским воротам.

— Не следовало лезть в драку с тем, кто сильней тебя, Нарсинга Рао! — сказал Саэд.

И глава заговорщиков заплакал, проклиная день и час своего рождения.

Тем временем сотня соваров во главе с Асуд Ханом, прогремев по мосту, вынеслась на дорогу к южным границам Майсура. Хлынул ливень. Факелы погасли. После долгой молчаливой скачки совары растянулись в узкие цепочки по обе стороны дороги. Наконец, вдалеке послышался легкий звон бубенчика. Высокий смутный силуэт всадника на верблюде быстро уходил на юг.

— Стой! Стой! — закричали совары. — Стой!

Харкара уже услыхал погоню. Он вовсю работал плетью, и верблюд бежал неуклюжим галопом, но уйти от конников было невозможно.

Конь Асуд Хана не нуждался в шпорах. Закусив

удила, он несся вперед, обходя харкару слева. С налета Асуд Хан ударил его в бок тыльной стороной копья. Взмахнув руками, харкара с визгом вылетел из седла и грохнулся на землю. Асуд Хан спрыгнул с коня и подмял под себя беглеца.

— Не уйдешь! Факелы! — приказал он подскакавшим соварам.

Вспыхнули факелы и осветили край большого валуна, пестрые халаты и чалмы соваров, их бородатые лица, надменную морду верблюда, который не удостаивал взглядом людей, возившихся у его ног.

— Это же человек Ранги Аянгара! — воскликнул один из соваров, разглядев пойманного харкару. — Его верная собака!

— Обыскать!

Совары тотчас же вытащили из складок тюрбана пленника засургученную с краев металлическую трубку. Асуд Хан сорвал с трубки печати, вынул сверток бумаги и поднес его к пламени факела.

— Вот оно! — громко сказал он.

Харкара, приподнявшись на локте, протянул к киладару руку.

— Пощади, Асуд Хан! Я расскажу тебе все, что знаю!

— Некогда мне возиться с тобой, — берясь за луку седла, бросил киладар. — Знал, на что шел. Умный человек не будет ходить в дождь по камням, обросшим лишаями и мхом, — недолго и упасть. Ступай в ад — доложи шайтану о своем предательстве!

Кривые сабли соваров, выкованные в мастерских Бангалура, Читталдрага и Шрирангапаттинама, пригвоздили к мокрому песку неудачливого вестника, и душа его вместе с воплем вырвалась из тела, которое так и осталось лежать возле валуна у ног равнодушного верблюда. Асуд Хан и вправду торопился. Впереди у него была уйма дел...

Крут Саэд Мухаммад, тяжела его рука! Утром, когда первые жители столицы появились на улицах, недоумевая и спрашивая друг друга, почему городские перекрестки заняты сипаями, все было уже кончено: котваль Ранга Аянгар, Субхараджа Урс, субедары, командир джетти и сам Нарсинга Рао уже сидели на цепи в каземате. Судьба жестоко посмеялась над ними. Утро, которое должно было стать началом их торжества, обернулось крушением всех их надежд и планов.

Через несколько дней в полуденную пору на стенах Шрирангапаттинама ударили пушки. На улицы вышли глашатаи. Под бой барабанов и рев труб они зазывали народ, и вскоре несметные толпы запрудили главную улицу и площадь столицы.

— Выйдем поглядим, Ибрагим-сахиб, — позвал субедара бхат.

Субедар был бледен, отчего шире и темнее казался шрам у него на щеке. Он то и дело прикладывался к кувшину с водой. Будь проклят день и час, когда он ввязался в заговор!

— Тяжко мне, бхат! Прольется из-за меня кровь. Не в честном бою, не от светлой сабли...

— Не казнись понапрасну, Ибрагим. Разве это предательство — предать предателей? Да сгинут они всем на радость! Пойдем!

В дверях показались чумазые рожицы соседских ребятишек:

— Бежим, Хасан! Иммаумбусис из стойла вышел! Сам Иммаумбусис!

И дети с торжествующими воплями побежали встречать своего любимца. Иммаумбусис, слон невиданной величины и силы, в окружении свиты своих маленьких поклонников неторопливо шагал по улицам столицы. Дойдя до середины площади, он взвил над спиленными бивнями хобот и издал глухой рев. Толпа разразилась криками. Кто тут не знал Иммаумбусиса, кто не любил его! Шестьдесят лет назад, совсем маленьким слоненком, поймали его в Курге и привели в столицу. И с тех пор он стал как бы неотъемлемой частью города.

Иммаумбусис серой скалой возвышался посреди моря голов. Под брюхом у него возились сипаи. Махаут командовал сверху:

— Не затягивай, а то не пойдет! Привязывай за кольца с цепью. Пониже, пониже!

— Да без тебя знаем! — отмахивались сипаи.

Они приладили к задним ногам слона длинные веревки и отошли в сторону. Иммаумбусис равнодушно ждал. Не впервые приходилось ему исполнять волю правителей этого шумного города.

В одной из соседних улиц заревели трубы. Оттуда вышли люди с длинными булавами. Следом за ними бычки выволокли арбы с наккарами. Барабанщики нещадно колотили палками по их тугим бокам, и над городом рокотал гром. Когда наккары смолкли, стали слышны голоса глашатаев:

— Эй, люди! Глядите на изменников! Они хотели сотворить страшное дело — отдать Майсур ангрезам! Пусть имена их будут покрыты вечным позором и проклятием!

Среди примолкшей, чуть расступившейся толпы под охраной сипаев двигалась странная кавалькада. Всадники ехали верхом на ослах, лицом к хвосту, с завязанными под ослиным брюхом ногами. Это были заговорщики. Их узнавали в толпе.

— Гляди-ка, брахманы! Начальник джетти! И два мусульманина-субедара!

— Э-хе-хе! Пересели на ослов!

— Эй вы, за сколько продались?

Возле Иммаумбусиса изменников бесцеремонно стащили с ослов. Они были полураздеты, со следами пыток на теле. С равнодушием фаталистов все они ожидали своей участи. Неделю назад эти люди собирались сделать то же самое с фаудждаром и его приближенными.

Толпа молча следила за тем, как сипаи старательно привязывают пленников за руки и ноги к длинным веревкам. Сзади гудели и напирали те, кто не видел, что творится в центре площади.

Из той же улицы, откуда привезли заговорщиков, на площадь вступил другой слон — немногим меньше Иммаумбусиса. В хоудахе сидел Саэд Мухаммад. Глаза фаудждара покраснели от бессонных ночей, однако он держался прямо.

В последний раз взревели трубы и забили наккары. Взоры всех обратились к фаудждару. Тот махнул платком.

— Чал, чал! — крикнул махаут и ударил пятками по бурым щекам слона. — Чал!

Иммаумбусис сделал шаг, другой. И сразу же повалились заговорщики. Слон медленно переставлял ноги, и следом за ним по каменистой земле со стонами и проклятиями волочились приговоренные к смерти. Вскоре от них остались лишь окровавленные клочья мяса.

Хлынул ливень, будто желая смыть следы этого страшного зрелища. Площадь опустела.

Когда бхат снова привел субедара Ибрагима в хижину сестры, тот долго сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Потом взглянул на бхата лихорадочно горящими глазами:

— Уйду я из города, бхат! Не забыть мне приятелей-субедаров. Поддались они на посулы Аянгаров и Нарсинги Рао и погибли зря. Что теперь будут делать их жены и дети?

Бхат сочувственно качал головой:

— Что ж, если очень тяжело — уходи. Отмой душу от скверны. Но помни, что ты спас тысячи невинных...

Субедар поднялся, вышел из дома и побрел под ливнем в город. С тех пор его не видели в Шрирангапаттинаме...

По приказу Типу, Субхараджу Урса вздернули на перекладине у Северных ворот. Та же судьба постигла и Нарсингу Рао. Не помогло городскому голове ни раскаяние, ни то обстоятельство, что именно он назвал своих сообщников.

А братья Аянгары попали в деревянные клетки. Они отрицали всякое участие в заговоре. Только однажды Рангу Аянгара прорвало.

— Смотри, Саэд! — пригрозил он фаудждару. — Нас не будет. Но останутся люди, от которых тебе и твоему владыке не поздоровится!

И не сказал больше ни слова.

Дома заговорщиков были снесены. Саперы перекопали под ними всю землю и нашли тайники, в которых хранились крупные суммы денег.

Водеяры отделались испугом. Никто из заговорщиков не упомянул о них на допросах. Водеяры и в самом деле мало что знали о заговоре. Когда Саэд Мухаммад, допросив махарани, покинул дворец, она истерически рыдая, упала на ковер и долго молилась богу Вишну. Да и как не молиться! Сгоряча суровый Саэд мог вывести под корень весь род Водеяров, как истребил он многочисленных родственников ее верного прадхана Тирумаларао!