Лев Майсура

Страницы из дневника

..июня 1783 года.

Томми О’Брайен, я и еще около тридцати солдат сидим в тюрьме, возле дворца махараджей Майсура.

В первую ночь я долго лежал в углу на соломе и никак не мог заснуть. Вспоминались кровавые схватки у стен Беднура и страшная дорога до Серингапатама. В Индии я меньше года, но сколько довелось мне увидеть крови и страданий!

На воздух нас выпускают не часто. В день дают два фунта риса и несколько пайс. Безделье в жаркой тюрьме — мучительная штука. От нечего делать многие солдаты учат местные языки — персидский, дакхни или каннада. К моему удивлению, я стал немного понимать хиндустани. Пригодится! Кто послабее духом, курит наджум — наркотик из бангового дерева. От наджума мутится сознание и слабеет боль. Местные лекари используют его при операциях.

Ночами нас одолевают бандикуты — сумчатые крысы величиной с молочного поросенка.

Целыми днями торчу у окошка. Отсюда хорошо видна главная площадь столицы, окрестные строения и дворец Саршам Махал. В Саршам Махале живут престарелая мать Типу Султана, его жены и дети. Дворец построен просто. У него плоская крыша с башенками по краям и широкая веранда. По сторонам — ряды открытых навесов, под которыми с утра до вечера работают военные и гражданские чиновники. Один здешний старожил рассказывал, что Хайдар Али строго следил за тем, чтобы все они работали с усердием. И горе тому, кто ленился или допускал промахи — наваб велел бить их кнутом. На площади то и дело вопили на весь город алчные домовладельцы, сборщики налогов, нерадивые чиновники и даже его приближенные и члены семьи. Выпоров жулика-откупщика, Хайдар Али отправлял его на прежнюю службу. Видимо, он был убежден в том, что у откупщика вообще нет ни чести, ни совести, но жестокая порка хоть на время удержит его от нового проступка.

Но Хайдара Али нет в живых. А наследник его воюет на Малабаре и ни разу не был в Серингапатаме после смерти отца.

На площади с утра до вечера идут учения джаванов под началом французских унтер-офицеров. А однажды я видел большой отряд наемников — европейских солдат. Кого там только не было — французы, португальцы, голландцы, датчане, швейцарцы, топассы. Командовал ими капитан-немец. Говорят, Типу старается перенимать европейский военный опыт, но наемникам не очень-то доверяет. Даже Лалли, его военный советник, и тот никогда не имеет под своей командой больше двух тысяч человек.

На балконе Саршам Махала всегда людно. Здесь творит суд и дело военный губернатор, по-здешнему — фаудждар. Зовут его Саэд Мухаммад. Говорят — он доблестный воин. При нем порядки стали гораздо строже. Все попытки к бегству кончаются провалом, а пойманных беглецов подвергают суровым наказаниям.

Нас часто навещает толмач Мухаммад Бег. Этот мусульманин бегло говорит по-английски. Он изо всех сил старается завербовать нас в майсурскую армию, сулит большие деньги. Кое-кто из солдат дал согласие.

Вчера меня снова вызвал к себе Саэд Мухаммад. Ему понадобилось прочитать какой-то документ на английском языке. Губернатор остался очень доволен переводом.

— Послушай, джаван, — сказал он мне. — Зачем тебе томиться в тюрьме? Война может идти еще долгие годы. Поступай в армию Майсура. Иноземным солдатам платят у нас хорошо.

Я ответил, что присягал Компании и королю. Губернатор покачал головой.

— Смотри не прогадай, — сказал он. — Так ли уж сладка жизнь в стране, откуда ты приехал? Говорят, там всегда холодно и сыро. Майсур мог бы стать тебе новой родиной. Ты бы завел семью. Нам нужны военные люди, которые знают свое дело. Наш повелитель Типу суров к нечестным и малодушным, но он щедр к умелым и отважным и не скупится на награды. Соглашайся!

По правде сказать, я задумался. В тюрьме можно сойти с ума от безделья. Но это была минутная слабость. Не могу бросить больного Томми. Болезнь у него какая-то странная. После захода солнца он вдруг становится слепым, словно новорожденный щенок. Доктор, мсье Фортюно, говорит, что единственное лекарство от этой болезни — хорошая пища, солнце и свежий воздух. Я многим обязан Томми.

Закончив со мною разговор, губернатор снова приступил к делам. Седая старуха начала жаловаться, что ей не выдают пенсии за мужа, который погиб на войне. Дело ее губернатор решил тут же. Суд в Майсуре быстрый и справедливый и платить за его услуги не нужно...

...июня 1783 г.

Сегодня меня отпустили в город, и какая неожиданная встреча! Я шел по площади и вдруг увидел с полдюжины солдат-англичан, которые вовсю работали метлами. Одеты они были в какое-то тряпье. И среди них — Билл Сандерс! Откуда он в столице? Говорили, что он сбежал по дороге из Беднура и что его приятеля — рыжего солдата убили конвоиры.

— Ха! А ты неплохо выглядишь, старина! — приветствовал меня Сандерс. — Что это у тебя в торбе? Не хлеб?

— Лепешки, — сказал я.

— Может, дашь одну?

Я отдал Биллу припасенные на обед лепешки. Он швырнул метлу и набросился на них с таким остервенением, что я понял — ему приходится туго. Билл похудел, кашляет. Говорит, что какой-то негодяй майсурец ударил его в грудь прикладом и отбил ему легкие. Он в самом деле бежал на марше, но ослаб и был схвачен майсурским разъездом. В наказание за побег теперь подметает улицы. Но это еще ничего — иных беглецов отдают в артели бродячих кузнецов помогать в кузнечном деле.

Однако характер у Билла нисколько не изменился.

— Знаешь, где я побывал вчера? — спросил он. — Ночью нас вдруг подняли, завязали глаза и повели куда-то. Я сообразил потом — ко дворцу Типу. Сгружали с арб мешки. Тяжелые, черти. Чувствую — деньги! Потом заставили таскать эти мешки в казну. Ты только представь себе — несколько больших комнат, и все набиты золотом и серебром. С ума можно сойти!

— Плохо, Билл, — сказал я. — Ты видел казну. Тебя могут прикончить.

Сандерс только головой мотнул:

— Долго здесь я не задержусь...

— Опять сбежишь?

— Само собой.

— А как?

Сандерс указал в сторону Водяных ворот.

— Там река течет, Кавери.

Но тут кто-то из метельщиков подал Сандерсу знак. Он засуетился, вытащил из-под полы сверток и сунул мне.

— Попридержи. Выкинешь после мне из окошка, — быстро сказал он.

Явились сипаи и стали обыскивать Сандерса и его друзей. Весь день я ходил по городу, и меня мучил страх. Сверток таил в себе смертельную опасность. В тюрьме я развернул его и увидел несколько грубых изображений человеческих ладоней из чистого серебра и несколько золотых вещиц. Такие поднятые на шесты ладони мне пришлось однажды видеть над толпой мусульман, когда они справляли какой-то праздник. Я закопал сверток в глиняном полу, а через несколько дней с большим облегчением кинул его из окошка Сандерсу.

Билла я больше не видел. Наверно, в самом деле удрал. А Томми становится все хуже. Он боится совсем ослепнуть и не спит по ночам.

..июля 1783 года.

Меня ни на минуту не покидает мысль об отце. Вполне может быть, что он где-то тут, рядом, в Серингапатаме. Старик Смит говорил, что он нанялся к Хайдару Али.

Вчера меня послали с конвойным на бумажную фабрику неподалеку от столицы. Оказывается, Типу — любитель книг. У него большая библиотека, которую он пополняет при любом удобном случае. Но хороших переплетчиков в Серингапатаме нет, и меня просили показать, как у нас в Англии переплетают книги.

Когда все было закончено, я рассказал конвоиру, что давно уже разыскиваю отца в Майсуре, и просил его свести меня к оружейным мастерским. К моему удивлению, он охотно согласился.

И вот мы идем вверх по берегу Кавери. Всюду арсеналы, оружейные мастерские, пороховые и пулелитейные заводы. Звон, крики, черный дым. То и дело подвозят на арбах дрова, корзины с рудой.

На том месте, где Кавери заметно сужается и бурлит между большими каменными глыбами, я увидел большие водяные колеса. От колес шли приводы — прямо в широкие сараи у самой воды. Здесь сверлят пушки.

Но увы! Надеждам моим не суждено было оправдаться. В сараях работало много мастеров — французов и англичан, но отца среди них не оказалось. Один англичанин слышал об оружейнике Батлере, который года два работал в Бангалуре. Но где он сейчас — неизвестно. Может, он уже давно в Англии...

Я долго глядел, как сверла со скрежетом вгрызаются в будущие пушки, как кузнецы выделывают ядра, выхватывая из тиглей ковшеобразными щипцами расплавленное железо. Потом вернулся в тюрьму...

..июля 1783 года.

Как медленно ползет время! Из-за всяких пустяков между солдатами то и дело вспыхивают ссоры. Ссоры нередко переходят в жестокие драки, и тогда появляются часовые — наводить порядок...

Я очень благодарен майору Вильямсу за его совет вести дневник. Не так чувствуется одиночество, да и время легче коротать.

Даже из окна тюрьмы можно видеть очень многое. На площади между дворцами идет жизнь — пестрая и интересная. На днях площадь заполнила толпа. Отовсюду неслись звон цимбал, гром барабанов и рев труб. Мы все прилипли к окну, стараясь понять, в чем дело. Оказалось, жители столицы отмечают праздник в честь Шри Рангасвами[134] — покровителя Серингапатама. Среди людских толп проехала громадная телега в деревянных завитушках. На телеге — разукрашенная цветами статуя.

В другой раз праздник шумел целую неделю. По площади снова шли толпы, и среди них слоны в золотых и красных попонах. Ночью город расцветился тысячами лампад и фонариков. А потом состоялся грандиозный фейерверк. Я не видел в своей жизни ничего подобного...

На площади часто бывают военные парады. Наши офицеры, знакомые с армиями других индийских владык, говорят, что нигде не видели такой дисциплины, таких быстрых построений и такой маневренности войск. Еще бы! Типу стремится завести в своей армии европейские порядки. Если ему это удастся, он станет грозным противником Компании. Все офицеры единодушны в том, что необходимо как можно скорее сокрушить мощь владыки Майсура.

Время от времени мне удается выйти из тюрьмы и побродить по городу. Я сказал толмачу Мухаммад Бегу, что приму предложение служить в армии Майсура, но только при условии, что мне не придется воевать против соотечественников. Толмач засмеялся:

— Типу воюет не только против Компании, джаван. У него много врагов. И кроме того, Майсур велик. В нем не счесть городов и крепостей...

С тех пор я стал пользоваться некоторой свободой, а это в моем положении не так уж и мало. Вражды со стороны жителей города не ощущаю. У всех полно своих забот. Война — дело государей. На что она простым людям?

Однажды на базаре я долго наблюдал за каким-то стариком, который под аккомпанемент барабана пел, окруженный толпой. Видимо, это была какая-то народная баллада. Кое-кто из слушающих смахивал с глаз слезу. Старик кончил свою песню и собрал немного денег. Тут он наткнулся на меня, улыбнулся и предложил выпить шербету под соседним навесом.

Разговор у нас получился странный. Узнав, что я англичанин, старик долго расспрашивал, зачем мы явились в Майсур. С грехом пополам я рассказал ему о том, что сиротам и бедноте в Англии некуда деваться, кроме как идти в армию или плыть в чужие моря. Большинство английских солдат и моряков — именно такие люди.

Старик как будто бы все понял.

— Куда же это годится, джаван? — спросил он. — В доме у вас непорядки, а вы норовите поправить свои дела за счет народов, которые живут от вас за тридевять земель. На Декане полно своего горя и своей бедноты!

Невольно вспомнились слова Билла Сандерса, что Ост-Индская компания вершит в Индии грязные дела, от которых воняет до небес.

В армию Майсура я скорее всего поступлю, но лишь для того, чтобы выйти из тюрьмы. Я хочу все видеть и знать сам, и когда-нибудь я приду в дом майора Вильямса, приду не с пустыми руками, если, конечно, останусь жив.

Томми, Томми!.. Он тоже мечтает поскорее выйти из тюрьмы...