Лев Майсура

Тучи над Шрирангапаттинамом

В середине июня пришел, наконец, муссон. Непроглядно густые тучи разом надвинулись на истомленный жаждой Декан. Среди бела дня наступила тревожная темень. Все примолкло в ожидании. И вдруг под сильным порывом ветра заметались растрепанные вершины кокосовых пальм, глухо зашумели манговые сады. Грянул оглушительный раскат грома, и свирепый ливень начал с ожесточением хлестать иссушенную землю...

Тяжелые ливни обрушились и на Шрирангапаттинам. По улицам и переулкам столицы побежали темные потоки. Низко стлался едкий дым от очагов.

В городе развелось множество опасных ползучих тварей...

По одной из улиц Шрирангапаттинама шлепал босиком котваль[126] Ранга Аянгар (он же занимал и пост начальника государственной почты). Шедший позади слуга нес над ним большой зонт, тем не менее тюрбан котваля намок и обвис, одежда была в грязи. Ранга Аянгар был зол, как шайтан.

— Дети совы! — ругал он носильщиков, которые с виноватым видом брели следом за ним с пустым паланкином. — Чтоб в следующем рождении всем вам явиться на свет длинноухими ослами!

Минуту назад носильщики, не удержав паланкина, свалили Рангу Аянгара прямо в большую лужу — на радость плясавшим под дождем ребятишкам. Экий позор! И потом — не дурное ли это предзнаменование?

Не переставая ругаться, Ранга Аянгар свернул в проулок и замедлил шаг перед добротным домом.

— Ждите меня! — приказал он носильщикам. Те сейчас же побежали прятаться от дождя под навесом.

Рангу Аянгара встретил в дверях сам хозяин. Сложив ладони на груди, он низко поклонился и отступил в сторону. Котваль внимательно оглядел десяток чхаппалов[127] и чувяков у порога и велел мальчишке, который нес его обувь, поставить ее здесь же, рядом.

— Все в сборе?

— Все, махарадж! — поклонился хозяин. — Нарсинга Рао и Субхараджа Урс явились самыми первыми. Ждут вас...

— Ладно. Поставь у порога слугу. Появится кто лишний — скажешь мне.

— Слушаюсь! — покорно ответил хозяин.

Ранга Аянгар вошел в полутемную комнату. Окна были закрыты ставнями и почти не пропускали света. Посредине комнаты на полу горел светильник, вокруг него сидели на коврах несколько человек. Судя по свиткам со стихами и тарелкам, полным сладостей, здесь собрались любители поэзии, чтобы скоротать дождливый день. Никто не проронил ни слова, пока котваль не сел рядом с ними и не взял с серебряного блюдца листок бетеля с известковой начинкой, сколотый палочкой гвоздики.

Вокруг светильника сидели важные персоны. Хмурил густые сросшиеся на переносице брови и играл желваками городской голова и казначей Нарсинга Рао. Рядом с ним сидел Субхараджа Урс, потомок всесильного когда-то в Майсуре узурпатора Девраджа. Далее — несколько субедаров[128] столичного гарнизона и командир джетти, которые несли охрану дворца Хайдара Али и казны.

Нарсинга Рао продолжил речь, прерванную при появлении Ранги Аянгара. Она не имела никакого отношения к поэзии:

— Недовольны не мы одни, а все те, кто лишился джагиров, воли и власти над своими крестьянами. И сейчас, после смерти наваба, пришла пора восстановить справедливость.

Нарсинга Рао обвел взглядом участников собрания. Все напряженно слушали его слова:

— На юге полковник Фуллартон с армией ждет нашего сигнала. Лазутчики приведут его к столице кратчайшей дорогой, и он опередит Типу на несколько дней. Пешва[129] маратхов уже отдал приказ о сборе своих конных армий. На помощь нам придет махараджа Курга...

— Все это хорошо. Но не воспользуется ли нашим успехом Тирумаларао? — с опаской спросил Субхараджа Урс. — Махарани заключила через него договор с губернатором Мадраса. В случае разгрома Типу он станет первым человеком в государстве...

Нарсинга Рао пренебрежительно махнул рукой:

— Не беспокойся, Субхараджа-сааб[130]. Мало ли договоров было заключено между Водеярами и ангрезами. Мы свергнем Типу, и мы же будем править Майсуром! А старый шакал Тирумаларао как был, так и останется игрушечным прадханом при Водеярах!

— Эти Водеяры — словно кость в глотке...

— Что делать, Субхараджа! Водеяров трогать нельзя. Править Майсуром от своего имени не решался ни твой дед Деврадж, ни даже Хайдар Али. Устрани мы их, и всякий начнет указывать на нас пальцем — узурпаторы!

— Да, это так. Но не было бы от них подвоха. Махарани знает о нашем заговоре. Она понимает, что в случае нашего успеха Водеярам не видать власти как своих ушей...

Нарсинга Рао начал сердиться:

— Водеяры не идут в счет, Субхараджа! Они измельчали и смирились со своим положением. Хватит с них ежегодных ста тысяч. Пускай себе курят бханг и развлекаются с наложницами, на большее они неспособны...

— Ты прав, — согласился Субхараджа Урс. — Главное — нанести первый удар.

— Вот это другое дело! — поощрительно сказал Нарсинга Рао, признанный глава заговора. — Двадцать четвертое июля станет днем нашего торжества! Вечером я отдам гарнизону приказ получать жалованье. Пока сипаи будут считать деньги, субедары займут казармы и захватят оружие. Фаудждар Саэд Мухаммад и киладар Асуд Хан будут схвачены и тут же казнены. Взрыв порохового склада будет сигналом к началу массовых действий...

По лицу заговорщиков не было видно, что все они исполнены решимости. Захват власти в столице — нешуточное дело. Иные проклинали себя за то, что имели глупость ввязаться в эту историю...

— Отступать поздно, братья! — напомнил колеблющимся Нарсинга Рао. — Один лишь успех поможет нам избежать петли...

Доложили о своей готовности субедары, от распорядительности и мужества которых зависел успех заговора. С несколькими сотнями преданных людей они должны были захватить казну, военные и продовольственные склады.

— За своих джетти я ручаюсь! — глухо пророкотал массивный плечистый человек с обритой крупной головой. — Именем махараджи я прикажу им занять казну. За мной пойдут чапраси[131] и саперы, которые таскают в казне мешки с деньгами. Покончено будет с семьей Хайдара Али...

В разговоре не принимал участия один только Ранга Аянгар. Нарсинга Рао спросил:

— А как у тебя, Ранга-джи?

Тот сплюнул бетель[132] в медный угальдан[133]:

— Виделся с Мэттьюзом.

— Ну и что?

— Он принял меня за шпиона. Не хотел ничему верить. Пришлось показать ему списки участников заговора, наши подписи. Для надежности я сказал, что ты, Субхараджа, — член рода Водеяров. В конце концов генерал согласился поддержать нас вместе со своими офицерами: их в одной главной тюрьме — человек двести. А всего ангрезов в Шрирангапаттинаме свыше тысячи. Драться они будут отчаянно.

— Старшие офицеры уведомлены?

— Да, конечно. Я был сегодня в главной тюрьме. Офицеры ждут сигнала. Но сегодня я получил письмо от моего брата Шамайи, который. сейчас в Мангалуре с Типу. Шамайя пишет, что нужно быть осторожными. В заговор вовлечено слишком много людей...

— Эх, прикончить бы самого Типу! Это бы все упростило! — вырвалось у Субхараджи Урса.

Субедары заговорили почти одновременно:

— Об этом нечего и мечтать, Субхараджа!

— Разве пробиться через стражу?

— Телохранители преданы Типу, как собаки...

Ранга Аянгар поднял руку, заставив всех замолчать.

— Мой брат Шамайя найдет верных людей. Может, и удастся покончить с этим делом...

Когда обо всем было окончательно договорено, Нарсинга Рао заключил:

— Итак, завтра вечером мы встречаемся здесь в последний раз. А послезавтра — нас ждет победа! Клянемся же еще раз, что сохраним нашу тайну и будем верны друг другу!

— Клянемся!..

— А теперь по домам...

Заговорщики начали подниматься с ковров. Отыскав в коридоре свои чхаппалы и чувяки, они по одному выходили на улицу.

Бояться им было нечего. Ранга Аянгар позаботился о том, чтобы его джамадары — околоточные не заглядывали в этот район города...

Один из субедаров — мусульманин со шрамом на щеке — по пути домой несколько раз останавливался под дождем. Если бы заговорщики могли подслушать, о чем думал сейчас субедар, они бы его непременно прикончили: «Стало быть, Ибрагим Хан, — рассуждал субедар, — подставляй своих сипаев под кинжалы джетти и людей Ранги Аянгара и Нарсинги Рао! Типу Султану — кинжал в спину. Водеярам, Нарсинге Рао и ублюдку Субхарадже Урсу — власть и деньги. А мне что?»

Субедар опять остановился посредине улицы. Вот задача — что делать? Мимо него с гиканьем пронеслась по лужам ребячья орава.

Впереди бежал мальчишка-мусульманин. Отчаявшись убежать от преследователей, он встал спиной в простенке между домами и показал кулак. Подойди, попробуй!

— Все равно Венкатраман сильней!

Преследователи пока не решались приблизиться к мальчишке.

— Нет, наш Лингаппа сильней!

— Венкатраман!

— Лингаппа!

Субедар с любопытством смотрел на детей. Знакомая картина — мальчишки из разных махалла поссорились из-за своих любимцев джетти. Но не племянник ли это бхата так отчаянно сдерживает натиск наступающих драчунов? Мальчишки сбились в тесную кучу. Почитатели Лингаппы тащили из простенка свою жертву.

— Вот я сейчас вас в мешок! — прикрикнул на них субедар.

При этом грозном возгласе драчуны кинулись в разные стороны. Субедар успел-таки ухватить за подол рубахи помятого сторонника Венкатрамана. Тот изо всех сил вырывался.

— Да постой же, — принялся унимать его субедар. — Ну-ка, погляди на меня...

Это был в самом деле Хасан, племянник бхата. И угораздило же его забрести в чужую махалла, где почитают джетти Лингаппу! Плохо пришлось бы ему, если бы не субедар.

— Веди меня к бхату! — приказал он мальчугану. — Дело к нему есть.

Пока Хасан и субедар шли к махалла, где жил бхат, их раза два окатывал ливень. Небольшая махалла была залита водой. Глиняные хижины дымились от испарений. Отовсюду несло сырой глиной и прелой соломой. Жались к стенам козы и собаки. Неплохо чувствовали себя только буйволы.

А в хижине, к которой Хасан привел субедара, по всей видимости, стряслось несчастье.

— Ой, беда, беда! — причитала женщина. — Что делать! Зерно намокло. От очага одни головешки остались. Полстены смыло, а поправить некому. Не мужчина ты, а собачий хвост!

— Не ругайся, сестра! — урезонивал хозяйку бхат. — Скупой собирает по ложкам, а Аллах разливает беду бочками. Поправим и стену и очаг! Разве нам впервые? Ну, чем я виноват? Натворил усатый, а отвечал бородатый — так, что ли?

— Язык у тебя что помело, а дела не дождешься!

Субедар вошел в хижину. Его встретил со смущенной улыбкой перемазанный в глине бхат.

— А, Ибрагим Хан! Милости просим. Извини, беда тут у нас. Крыша протекла. На нас не угодишь. Нет дождя — молимся, чтобы дождь пошел. А пошел — молимся, чтобы не было дождя. Аллах, наверно, не знает, какую молитву слушать. А тут еще змеи и скорпионы! Ай, беда! В махалла пять домов рухнуло, хозяев задавило насмерть...

Бхат остановился и поглядел на гостя.

— По делу к тебе, бхат-сахиб...

— Натворил что-нибудь? — кивнул бхат на Хасана.

— Может, кто и натворил, только не твой племянник. Выдь-ка на улицу! — субедар подтолкнул Хасана. — Помогал я запаливать пожар, бхат, а теперь вот прибежал за советом. Расскажу все как на духу. Дело идет о моей чести. А пиру Ладхе я больше не верю...

Субедар понизил голос до шепота и долго рассказывал о чем-то бхату. Потом стал ждать — что скажет бхат. Старик думал долго.

— Верно ты говоришь, Ибрагим Хан! Плохо лишиться чести. Слыхал поговорку? Честь, потерянную за орех, не вернешь и ценой слона. Рискованное дело ступать на тропу, заваленную ядовитыми шипами.

— Вот-вот, бхат-сахиб...

— Беда, если рухнет крыша — придавит целую семью. Но еще горше, если рухнет государство и погибнут тысячи невинных людей. Что ж велит тебе делать совесть?

Теперь надолго задумался субедар. Однако мало-помалу на лице у него появилось выражение решимости. Он поднялся:

— Не думай, бхат, что у меня не хватит духа загладить свою вину! Время еще есть. До свидания!