Лев Майсура

Шахзада прибывает в Читтур

Жизнь в лагере у Читтура шла своим чередом. С пяти часов утра майсурские сипаи маршировали на временных плацах и атаковали никем не занятые пригорки. Раз в неделю к Мадрасу отправлялись летучие отряды кавалерии.

В положенный срок войскам было выдано жалованье. У палатки мир-бахши — главного казначея армии — нетерпеливо ждали своей очереди оживленные командиры. Мир-бахши дотошно проверял наличие людей в частях, придирчиво опрашивал своих помощников — верно ли говорят командиры, и по его знаку сараф[100] вытаскивал из сундука увесистые мешочки с деньгами.

Иные из командиров, выйдя из палатки, ругались и поминали шайтана — мир-бахши трудно было провести. Хайдар Али так организовал выдачу жалованья, что разжиться за счет казны было невозможно.

В своих частях командиры созывали сипаев и соваров, и те толпились вокруг ковра, на котором лежали драгоценные мешочки. Это — самое счастливое время в армии! А каких только денег не было в этих мешочках! Мадрасские рупии, древние виджайянагарские варахи, старинные голкондские хуны, фанамы и даже венецианские цехины, высоко ценимые на Малабаре. Немало было и других монет, которые остались со времен давно исчезнувших государств.

Сипаи и совары взвешивали монеты на ладони, щелчком подкидывали их вверх и слушали звон, надкусывали края. Кто его знает! Времена нынче лихие. Мало ли ходит по свету фальшивых денег, которые ни за что не возьмет многоопытный торговец... И лишь убедившись, что монеты настоящие, майсурские воины завязывали деньги в длинные полосы холста и обматывались этими полосами, пряча их под рубахами. Так надежней!

Возле лагеря день и ночь шумел многолюдный базар. К шатру Хайдара Али подлетали курьеры и потом скакали обратно с приказами по войскам. Аккуратно отписывались ответы на письма многочисленных дворов Индии. Шла переписка с властями в Шрирангапаттинаме.

Словом, все было как обычно. Однако внимательный наблюдатель заметил бы, что в армии зародилось сомнение. То один, то другой сипай, взглянув на зеленый шатер, со вздохом задумывался, хотя там не видно было никаких изменений. Вокруг шатра постоянно толклись гренадеры и изнывающие от безделья французские гусары Будело — почетная охрана при Верховной ставке.

Армия давно не видела своего вождя — в этом было все дело! Раньше Хайдар Али постоянно находился у всех на виду. Он отлично помнил имена ветеранов, вместе с которыми ему доводилось воевать лет двадцать назад. И нередко случалось, что на параде или в походе Хайдар Али вдруг останавливался со своей блестящей свитой перед какой-нибудь военной частью и, назвав по имени старика сипая, у которого давно уже побелели волосы, а продубленное ветрами, солнцем и дождями лицо было изборождено глубокими морщинами, расспрашивал, здоров ли он и доволен ли жалованьем и службой. Затем следовала какая-нибудь крепкая шутка, от которой сипаи и свита покатывались со смеху, и Хайдар Али ехал дальше, а сердца сипаев были покорены, и они готовы были идти за Хайдаром Али в огонь и воду.

На виду у всех Хайдар Али вершил и государственные дела. Любо было смотреть, как, сидя под навесом шатра, он слушал мунши, которые чуть не хором! читали ему письма соседей-государей, и как он тут же диктовал им ответы на нескольких языках, поражая присутствующих быстротой принятых решений и их обдуманностью. Нередко Хайдар Али уходил в особое отделение шатра с двойными стенками, чтобы выслушать только что продиктованное письмо. Убедившись, что в письме все правильно, он прикладывал к нему перстень с большой персидской буквой «Х». Скатанное письмо вкладывалось в короткую медную трубку, и Хайдар Али запечатывал ее перстнем-печатью. А через минуту от палатки уже скакал нарочный.

Устав от дел, Хайдар Али устраивал бои слонов, баранов и тигров или же вызывал храбрецов подраться с медведем, а сам сидел наготове с мушкетом. Если бойцу приходилось плохо, он без промаха укладывал зверя наповал.

Как бы ни шли дела, раз или два в неделю Хайдар Али непременно ездил на охоту. Участники охоты гурьбой скакали по окрестным лесам и долинам. Всяк норовил блеснуть перед Хайдаром Али удалью, ибо было известно, что он отмечает хороших охотников. Кто смел и упорен на охоте, тот не оробеет и на бранном поле!

Хайдар Али сам водил на поводке охотничьих гепардов «чита». Могучие звери бежали рядом с храпящими конями, низко опустив бульдожьи морды. Стальные мускулы хищников так и ходили под алыми попонами. На головах у чита — колпаки. Дерни за особую веревочку — колпак надвинется на глаза свирепому зверю, и, ослепнув, смирится чита. Гепарды, от которых не могло уйти ничто живое в поле, боялись Хайдара Али. Они чувствовали мощь его десницы и ластились к нему, словно собаки...

А вечерами, глядя на танцы красивых девушек, слушая красноречивых поэтов, которые славили наваба, Хайдар Али замышлял новые военные экспедиции, советовался с военачальниками и вазирами, вникал во все дела, касавшиеся его любимого детища — армии. И ничто не проходило незамеченным мимо его бдительного взора — вплоть до веревок к сипайским палаткам!

Таков был Хайдар Али. Таким привыкла его видеть армия. И долгое затворничество вождя вселяло тревогу и неуверенность в сердца командиров и сипаев.

Больше всех волновались старшие кавалерийские и пехотные начальники. Смерть Хайдара Али сделала бы неизбежными значительные перемены в армии и государстве, и легко можно было бы потерять положение, завоеванное ценой долгих лет службы, геройских подвигов и пролитой крови. У наследника — свои доверенные люди, свои любимцы. Как-то он поступит?

В лагере шептались, что арестованы главный казначей Шамс уд-Дин и сипахдар[101] Мухаммад Амин, под началом у которого было четыре тысячи соваров. Обоих вдруг вызвали в шатер наваба, и оружейники тотчас же набили им на руки и ноги колодки. Той же ночью их увезли в Шрирангапаттинам...

Слухи, один тревожнее и фантастичнее другого, ползли по лагерю, и послы соседних государств, давно не видевшие Хайдара Али, в смятении не знали, что делать: то ли еще немного подождать, то ли слать гонцов к своим правителям с известием о кончине грозного владыки Майсура?

Каждое утро к зеленому шатру сходились вазиры, полководцы и иностранные послы. Принимал их обычно Пурнайя.

— Как здоровье джахан-панаха?[102] — в один голос спрашивали послы, с надеждой глядя на главного вазира. Но лицо Пурнайи было непроницаемо.

— Джахан-панах поправляется.

— А скоро ли можно будет его увидеть?

— Будем надеяться, что скоро, — невозмутимо отвечал Пурнайя, и послы спешили к себе в палатки строчить письма с предположениями и догадками своим правителям, которые спали и видели тучные земли Майсура и сокровища казны Шрирангапаттинама.

На собраниях высших офицеров и должностных лиц, в надежности которых не было никаких сомнений, Пурнайя говорил иное:

— Ваша верность — залог сохранности Майсура.

Нужно всеми силами подавлять слухи о смерти Хайдара Али, иначе неизбежна смута. Да будет вам известно, что арестованы Шамс уд-Дин и сипахдар Мухаммад Амин. Они хотели поднять бунт в армии и посадить на трон Майсура шахзаду Карима — младшего брата Типу Сахиба.

— Но ведь Карим слабоумный! — удивился кто-то из командиров.

— За его спиной они хотели сами править государством. В Шрирангапаттинаме их ждет суровое наказание за измену. Кстати, получено известие от шахзады. Его войска находятся в нескольких переходах от Читтура. Завтра мы выступаем ему навстречу...

Полководцы, большинство которых были преданы Хайдару Али и Типу, салютовали главе регентского совета и спешили к своим частям сообщить о том, что Хайдар Али жив и что завтра армия выступает в поход.

Ночью к палатке Пурнайи прокрался купец Шетти и попросил аудиенции. Когда они остались в палатке с глазу на глаз, Шетти сказал главному вазиру:

— Мы с тобой из одного города, Пурнайя, и давно знаем друг друга. Сульба высоко вознесла тебя, а мне уготовила долю скромного купца. Усердно служа Хайдару Али, не вспоминал ли ты иногда о том, что предки наши были доверенными людьми махараджей Виджаянагара, а потом владык Тируччираппалли? Не вспоминал ли ты иногда о печальной судьбе махараджей Майсура, власть у которых отнял безвестный пришелец-мусульманин? Разве религиозный долг не велит тебе воспользоваться теперешним моментом для того, чтобы вернуть власть законной хиндуистской династии?

Полный, пышущий здоровьем Пурнайя жевал губами и молча смотрел на лысого купца, с которым был знаком много лет. Он великолепно знал о том, что делает Шетти в лагере, но не трогал ни его, ни людей махарани. Кто знает, как повернется судьба! Опытный игрок должен всегда иметь в запасе надежную карту. Честолюбивый от природы, Пурнайя был вполне удовлетворен положением доверенного человека Хайдара Али. Он был убежден, что сохранит свое влияние и при Типу. А развали он Майсур, закатится и его звезда. Что могут дать ему бессильные Водеяры?

— Как ты думаешь, Шетти, пойдут ли за мной майсурские полководцы и армия, если я скажу им: низвергнем Типу и пойдем служить Водеярам? — спросил он. — За кем пойдет армия Майсура — за мной или за Типу, который тысячи раз доказал свое мужество и государственные способности?

Пурнайя старался казаться предельно искренним, когда он втолковывал купцу:

— Нет, Шетти! Время еще не пришло. Я не забыл о махарани и Водеярах, о своих единоверцах. Но пойди я против воли армии, которая верна наследнику Хайдара Али, меня поднимут на копья. Ступай к себе, Шетти...

И Шетти ушел, понуро опустив голову.

Наутро — почти через две недели после смерти Хайдара Али — вся армия построилась в каре вокруг главного шатра. В положенное время из-за зеленого матерчатого забора появился отряд гвардии. Строй красиво разодетых богатырей-гвардейцев выглядел необыкновенно внушительно. Они шли в полном молчании, и над их рядами беззвучно колыхался лес темно-коричневых, перевитых серебром бамбуковых пик в восемнадцать футов длиной.

По шеренгам пробежал шелест, тут же подавленный властными взмахами рук командиров, когда вслед за пышной свитой и любимыми конями и слонами Хайдара Али выступили чобдары[103] с серебряными жезлами. Следом за ними восемь рослых кули понесли обтянутый драгоценной парчой большой паланкин. Их сопровождали еще две команды носильщиков, готовые подменить уставших. Шествие замыкали гвардейцы.

Не гремели как обычно установленные на арбы наккары[104], не слышно было пронзительного свиста бансри — флейт. Армия берегла покой наваба. И лишь когда гвардия ушла далеко вперед, под зычные выкрики командиров сипаи вскинули на плечи мушкеты и пики и зашагали вслед за паланкином.

За несколько дневных маршей главная армия подошла к местечку Чакмалур. Отсюда недалеко было до горного перехода Чангам, который ведет на высокое плато Майсура. В Чакмалуре был разбит лагерь, сделан смотр войскам.

Весь день второго января 1783 года прошел в лихорадочных приготовлениях. Навстречу шахзаде были направлены славнейшие полководцы, вазиры и мунши. Регентский совет собирался было послать несколько пехотных кушунов[105], а всю армию построить в две шеренги по пути следования наследника. Однако Типу дал знать, что он не хочет никаких пышных церемоний.

Затопив весь горизонт алой кровью заката, село за буграми солнце. Вступала в свои права ночь, полная прохлады и покоя, бесшумными быстрыми тенями заметались в небе летучие лисицы, когда далеко на западе вдруг возникло целое море огней...

Пурнайя, Кишан Рао, Мир Садык, сипахдары, главные мунши и офицеры корпуса Будело стояли на пригорке у большого шатра и смотрели на эти огни. Позади них глухо шумел палаточный город.

— Идет, — негромко сказал Пурнайя.

Никто не сказал ни слова. Все с волнением глядели на быстро приближавшееся факельное шествие. Казалось, с запада встает новая утренняя заря. Это шла армия Типу, которая совершила богатырский переход через весь Декан.

Наконец, в темноте смутно забелели передовые колонны. Боевые кушуны приближались без грохота барабанов, без рева труб, без возгласов сипаев, радующихся встрече с главной армией. Боевые знамена были опущены. Впереди с омраченным лицом ехал Типу. На нем была простая запыленная одежда, и он ничем не отличался от других командиров.

Когда Типу остановил Тауса перед шатром отца, Пурнайя и все остальные члены регентского совета поспешили к стремени шахзады. И тут раздались стенания, вопли и горестные причитания. Все плакали, рвали на себе одежду, посыпали головы пригоршнями дорожной пыли. Вопли и стенания перекинулись на весь огромный лагерь. Смерть Хайдара Али в один миг перестала быть тайной. В этом не было больше нужды...

Типу сошел с коня. Толпа приближенных расступилась, и он прошел в освещенный изнутри шатер, над которым большой темной птицей реяло знамя Майсура. Ничто не изменилось в солдатской простоте убранства шатра. Ровно горели расставленные по углам светильники, освещая приколотый к земле серебряными штырями персидский ковер, кресло, столик и темное ложе Хайдара Али.

Задумавшись, Типу вспоминал о том, как вместе с отцом он замышлял в этом шатре стремительные конные рейды против ангрезов, брадобрея-низама, маратхов и непокорных палаяккаров. Он не замечал, как, стараясь не шуметь, входят и становятся у него за спиной вазиры и полководцы, как усердные слуги раскатывают расшитый золотом и серебром маснад и кладут на него удобные подушки.

— Хазрат! — негромко сказал Пурнайя. — Маснад доблестного Хайдара Али расстелен для тебя.

Типу очнулся и посмотрел на главного вазира, на набившихся в шатер приближенных, на маснад — символ верховной власти, на телохранителей.

— Еще рано мне садиться на маснад отца, — сказал он. — Я сяду на него после первой победы...

Тотчас же принесли и расстелили другой ковер. Типу опустился на него и жестом разрешил сесть приближенным. Никто из них не осмеливался нарушить молчания.

— Мы были за много косов отсюда — у самых волн Аравийского моря, и немало долгих изнурительных переходов отделяли нас от главной армии, когда Азраил унес душу наваба в райские сады Аллаха, — заговорил, наконец, Типу. — Сердце его переполняла тревога за армию и государство в этот грозный час, когда армии ангрезов стремятся взять Майсур в клещи. Но вы уберегли армию. Душа моего доблестного отца витала над вами и вашими делами, вдохновляя на поступки, достойные истинных сынов Майсура. Я никогда этого не забуду. Спасибо!

Все, кто был в палатке, задвигались, зашептались. На лицах заиграли сдержанные улыбки. Послышались вздохи облегчения. Слова Типу были лестны каждому.

Типу помолчал немного.

— Да. Я доволен всеми вами, и особенно тобой, Пурнайя, тобой, Кишан Рао, и тобой, Мир Садык, — медленно проговорил он.

Все молча слушали Типу. Когда он кончил говорить, первым поднялся Пурнайя:

— Покойный наваб поднял нас из дорожной пыли, хазрат. Мы верно служили ему и так же верно будем служить тебе!

— Да! Мы так же верно будем служить тебе! — хором подхватили остальные приближенные и полководцы.

— Весь народ Майсура готов служить тебе, хазрат, — продолжал Пурнайя. — Бахадур не видел разницы между мусульманином и хинду, и народ был предан ему...

Среди присутствующих половина были хинду. Типу отлично понял намек Пурнайи. Хайдар Али был прав в своей политике, раз вся армия, вазиры и полководцы остались верны ему и сами обезвредили заговорщиков. А одолей отца религиозный зуд и нетерпимость к своим подданным хинду, разве стали бы сипаи с такой отвагой биться с врагами в рядах его армии? Не случайно ведь развалилась империя Аурангзеба[106] — гонителя хиндуистов. И Типу ответил на затаенный вопрос многих:

— Будет все так, как было при моем отце. Ссора в доме — радость недоброму соседу. Рознь между мусульманами и хинду не даст нам выполнить завет Бахадура — изгнать белых шайтанов из Декана.

— Ангрезы никогда не оставят нас в покое, — продолжал он. — Их агенты никогда не перестанут плести заговоры против Майсура, потому что Майсур для них — словно кость в глотке. Все попытки Хайдара Али жить с ними в мире терпели неудачу. Его договоры с Компанией оказывались клочками бумаги. Он видел, что ангрезы мечтают о захвате Декана, и поклялся на благородном Коране изгнать их с нашей земли. Он заставил поклясться и меня. Я остаюсь верным этой клятве!

— Мы все с тобой, хазрат! — раздались возгласы.

Полководцы и вазиры оставили шатер Типу далеко за полночь, когда на востоке начала чуть заметно рассеиваться ночная тьма. Направляясь к своим коням и уставшим от долгого ожидания людям, каждый из них с удивлением вспоминал о том, с какими уверенностью и твердостью держался в этот вечер Типу. Пожалуй, он ни в чем не уступает отцу. Под его знаменем Майсур будет одерживать победу за победой!

А Типу еще долго не мог заснуть на своем ложе. Широко раскрытыми глазами смотрел он на парусиновый верх шатра и мысленным взором пытался охватить свое государство. Богатое и обильное, населенное трудолюбивыми народами, оно простиралось от реки Кришны на севере до Траванкура на юге, и от побережья Аравийского моря до Карнатика...

Ему достались от Хайдара Али тридцать миллионов рупий в казне Шрирангапаттинама и неисчислимые сокровища в подвалах казначейств Бангалура, Беднура и других майсурских городов. Он получил большую, отлично вооруженную армию — самую отважную и боеспособную армию на Декане, множество неприступных крепостей и хорошую артиллерию.

А еще оставил ему Хайдар Али неоконченную войну с коварными ангрезами, затянувшуюся вражду с маратхами, с низамом, с бесчисленными палаяккарами, раджами и Махараджами. Оставил он ему ненадежных союзников и честолюбивых слуг да жаждущих мести Водеяров...

Когда же Типу удалось, наконец, заснуть, его долго мучили кошмары, и он то и дело просыпался в холодном поту. Снилось ему, будто убегает от него ангрез. Догоняет его Типу, поднимает на дыбы белого Тауса и обрушивает могучий удар на ненавистную фигуру в красном. Но что это? Вместо одного зарубленного — двое целых! Снова и снова рубит их Типу своей острой саблей, а ангрезов все больше и больше, пока их красномундирные рати не заполнили собой все вокруг. И некого ему позвать на помощь в этой отчаянной неравной битве...