Лев Майсура

Странный дележ

— Ну и красавчик! Встреться ты мне возле кладбища — ей-богу, помер бы со страха, — балагурил Сандерс. — Привидение, да и только...

— На себя посмотри, — устало усмехнулся Джеймс.

Оба солдата невольно поглядели в обе стороны вдоль стены, с которой они не слезали вот уже две недели. Могло показаться, что стену и в самом деле защищают привидения, разряженные в красные лохмотья — настолько поистрепались солдатские куртки и брюки. Однако эти привидения обороняли форт с упрямой стойкостью: может быть, оттого, что каждый из них ощущал в душе тяжкую вину за разгром города, за убийства и насилия...

Не было покоя даже ночью. Ожидая своего часа, залегла в траншеях вражеская пехота. А здесь, на изуродованных башнях и стенах, полыхали костры и тревожные блики озаряли бессонных караульных. Их глаза впивались в темноту: не крадется ли где-нибудь к пролому в стене штурмующая колонна?

Нередко в ночную пору часть защитников покидала бастионы и стены. У ворот форта без шума и суеты выстраивались плотные колонны. Затем ворота вдруг распахивались, и из них выплескивалась людская волна. Тогда ночь наполнялась пушечными выстрелами, дробью мушкетной пальбы, громкими выкриками. При колеблющемся свете факелов англичане и бомбейские ветераны-сипаи с яростью обреченных кидались в штыковые атаки на майсурцев. Однако всякий раз участники вылазки вскоре поспешно втягивались в форт, оставляя за собой десятки убитых...

Присев на корточки за каменным зубцом, Джеймс растирал на гранитной плите рисовые зерна и глотал муку, запивая водой из глиняного кувшина. В форте не было топлива, и не на чем было сварить похлебку.

Голод и усталость притупили чувства. Джеймс уже привык к смерти и мог спокойно смотреть, как солдаты стаскивают вниз и укладывают убитых в братскую могилу, едва присыпая ее сухой, похожей на порох землей...

С отвращением слизывая с зубов клейкое безвкусное тесто, Джеймс поднялся и высунул голову из-за прикрытия. В стане противника было заметно необычное оживление. Дюжина быков со стреловидными, пригнутыми к спине рогами, приволокла огромную кургузую мортиру, и ярко разодетые французские солдаты тотчас же принялись устанавливать ее на естественной каменной платформе. С окрестных полей начали подвозить на арбах валуны, каменотесы стучали долотами и молотками, подравнивая каменные снаряды.

Джеймс и Сандерс смотрели на эти приготовления с нелегким сердцем. До сих пор по ним лишь изредка стреляла одна из тринадцати вражеских батарей, расставленных вокруг форта, и здесь было относительно спокойно.

— Открыли каменоломню! — проворчал Сандерс. — Будь уверен, все эти камешки посыпятся нам на голову. Какого черта они ставят эту медную дыру именно против нашего участка?

Мортира заговорила в полдень, когда все вокруг плавилось от жары и площадка позади стены была похожа на раскаленную сковороду: Вражеские артиллеристы отбежали от мортиры и спрятались в ров. Послышался глухой удар. Огромный камень, с визгом описав крутую дугу, тяжко грохнул в верхнюю часть стены.

Стена обвалилась. Ее обломками завалило нескольких кули, которые целыми днями железной бадьей вычерпывали воду из колодца.

— Колодец! Колодец! — пронесся по форту тревожный крик. Команда плотников начала спешно возводить над колодцем деревянное прикрытие: без воды оборона форта была немыслима.

А мортира вскоре послала еще такой же камень. Он упал на крышу лазарета. Солдаты с бессильной яростью смотрели на вражескую мортиру. Но что можно было сделать? Грозить кулаками, проклинать?

Шестое ядро снова угодило в стену. Во все стороны брызнули крупные каменные осколки. Джеймсу показалось, будто кто-то сильно толкнул его в левое плечо... Очнувшись, он увидел над собой лица солдат.

— Живой, — сказал Сандерс. — Дойдешь до лазарета? Или отвести? У нас шестеро убитых...

Пересиливая боль, Джеймс кое-как слез со стены и направился вниз. В душном полутемном подвале лысый санитар наскоро осмотрел его рану.

— Дешево отделался, парень, — сказал он. — Кости целы, а мясо зарастет. Эй, Томми! Наложи-ка ему повязку!

Перешагивая через раненых и больных, явился Томми О’Брайен. Было видно, что ирландец давно не спал и плохо соображает, что творится вокруг. Однако он оживился при виде Джеймса и мигом замотал ему плечо разодранной рубахой.

— Ну как?

— Голова болит, — пожаловался Джеймс.

— Это от контузии. А рана у тебя не слишком большая. Сейчас самое главное — спокойно полежать. Сэм! Куда его?

— А куда хочешь, — равнодушно откликнулся санитар, замывая в кадушке с водой розовый от крови фартук. — Госпиталь у меня прескверный...

Подвал был битком набит ранеными. Тут же лежали больные тифом, который начал косить защитников форта. Многие бредили и просили пить.

— Здесь уже нет места, — сказал Томми. — Новых раненых вытаскивают наверх, на солнце. А это верная смерть. Впрочем, тут есть одно местечко. Полежи пока...

У Джеймса едва хватило сил поблагодарить товарища. Последние две недели он спал лишь по нескольку часов, привалясь к стене. Несмотря на тупую боль в плече, он забылся на соломенной подстилке в прохладной каменной нише, куда привел его Томми.

Разбудила его странная тишина.

— Знаешь, сколько ты проспал? — спросил неизвестно откуда появившийся Томми. — Целых полтора суток! Я забегал сюда раза два.

— Почему не стреляют?

— Перемирие! Пока ты спал — рухнул бастион и засыпало колодец. Ночью человек триста наших пошли за водой к пруду, а Типу подстерег их и расстрелял из пушек. Убитых и раненых — видимо-невидимо, — захлебываясь, рассказывал Томми. — Капитан Макдональд вылез на стену и начал махать белым флагом...

А в это время в одном из немногих уцелевших помещений форта заседал военный совет. Взъерошенный генерал Мэттьюз говорил своим старшим офицерам, число которых сильно уменьшилось за полмесяца осады:

— Положение исключительно тяжелое, джентльмены. Форт почти разрушен. Воды нет. Провиант и боеприпасы на исходе. Под открытым небом лежат пятьсот раненых и больных тифом. Подкреплений ожидать неоткуда. Полагаю, сдача форта неминуема...

Усталые, заросшие густой щетиной офицеры молча глядели на Мэттьюза. Не они, а заносчивый генерал вовлек небольшую бомбейскую армию в столкновение с основными силами Типу.

— Нам нужно прийти к соглашению с майсурским тираном, и как можно скорее! — продолжал Моэттьюз. — Вот-вот придет муссон, и тогда нам не добраться до побережья. Мне кажется, Типу примет наши условия...

— Едва ли, сэр, — усомнился один из офицеров. — Он, вероятно, жаждет мести. Разве он забыл, что произошло в Оноре и Анантапураме?

— Оставьте ваши сантименты! — оборвал его Мэттьюз. — Типу заинтересован не менее нас в скорейшем окончании осады. Ему нужно спешить к Мангалуру, и он тоже боится муссона. Введите майсурского вакиля!

Двое солдат ввели в помещение парламентера Типу и сняли с его глаз повязку. Он щурился и моргал, привыкая к свету, потом, не торопясь, оглядел офицеров и остановил взгляд на Мэттьюзе.

— Мой повелитель Типу Султан принимает ваши условия, генерал-сахиб, — спокойно и с достоинством заговорил он. — Вы покидаете форт и идете с вашими людьми к побережью. Однако вся собственность Типу Султана должна быть оставлена на месте. Ваша армия будет обеспечена прикрытием по пути к Бомбею. Сотня сипаев будет охранять вас и ваш штаб. Армии будет предоставлен провиант и транспорт для раненых и больных...

Вакиль еще раз осмотрел офицеров и снова обратился к Мэттьюзу.

— Но все это при условии, что ваша армия сложит мушкеты не у входа в форт, а перед строем майсурской армии! — твердо закончил он.

Генерал затрясся от бешенства при последних словах майсурца. Сложить британское оружие перед ордами туземного принца — это было немыслимым унижением для бомбейской армии!

— Последнее условие неприемлемо, — кое-как справившись с приступом ярости, холодно бросил он. — Мы оставим оружие на бруствере при входе в форт.

— Мой повелитель велел передать, что без выполнения этого условия бомбейская армия из форта не выйдет. Он готов подождать еще немного... — и вакиль удалился.

На следующее утро майсурские войска еще раз загнали англичан в форт, откуда они двумя колоннами сделали последнюю отчаянную вылазку в направлении главной батареи Типу Султана.

На вновь собранном военном свете Мэттьюз предложил принять все условия противника.

— Клянусь, Типу дорого заплатит за наше унижение, — горячился генерал. — Ему достанутся одни развалины. Мы все уничтожим!

— Простите, сэр, но это будет прямым нарушением одного из условий нашей капитуляции, — запротестовал майор Вильямс.

— Что? — рявкнул генерал. — Вы полагаете, что я выполню и другое условие Типу, о нейтрализации армии до конца войны? Речь идет о тактическом маневре, не более того!

— А как быть с казной, сэр? — спросил главный казначей. — В казне — сотни тысяч золотых пагод...

— Разумеется, для Типу этого многовато. Раздайте офицерам и солдатам. Это будет им наградой за мужество и отвагу. Итак, решено, джентльмены! — заключил генерал.

Столь велико было презрение Мэттьюза к противнику, что вопреки здравому смыслу он пошел на нарушение одного из самых важных условий капитуляции. Никто не дерзнул возразить генералу, а когда офицеры оказались в могучих подвалах беднурской казны, блеск золота ослепил даже самых осторожных.

— Не жадничайте, не жадничайте, джентльмены! — то и дело приговаривал главный казначей. — Всем хватит — и вам и солдатам...

Казначей чувствовал себя отвратительно, его трепала лихорадка, которой англичане нередко страдали в Индии. В свете солнечных лучей, пробивавшихся в помещение, лицо у него было желтое, словно лимон. За его спиной стояли кованые сундуки. Казначей вызывал по списку офицеров, и, по мере того как те брали свои доли, на столе вырастали новые желтые. кучки.

К столу подошел лейтенант Топсфилд. Он с кривой усмешкой поглядел вслед, офицеру, который минуту назад, шумно дыша, сваливал звонкие золотые монеты в кожаную сумку и настороженно оглядывался по сторонам. Грудь лейтенанта была перехвачена широкой повязкой. Какой-то майсурский стрелок не промахнулся.

— Бедняга! Надеется пронести золото под носом у противника, которому он завтра сдаст оружие... — саркастически заметил Топсфилд, кивнув в сторону двери.

— Не рассуждайте, лейтенант! — сморщился главный казначей. — Сколько вам — тысячу, две?

— Дайте сотню. Легче будет с ними расставаться...

Казначею было безразлично. Никогда еще не приходилось ему иметь в своем распоряжении столько денег и выдавать их при таких странных обстоятельствах. Сотню — так сотню, и он велел отсчитать лейтенанту сто золотых пагод.

В узком коридоре перед входом во владения главного казначея дожидались своей очереди офицеры. Майор Вильямс говорил своему соседу капитану Макдональду:

— Какая-то трагикомедия! Мы с вами были свидетелями захвата французского корабля. Найденное на нем золото было, бесспорно, нашим призом, но в данном случае золото нам не принадлежит. Неужели вы думаете, что Типу позволит нашей безоружной армии унести в Бомбей казну Беднура?

— Знать ничего не хочу, — возбужденно отвечал капитан. — Такие деньги! Представляете, что можно сделать с ними в Англии?

— Да, дорогой мой. Но до доброй старой Англии многие тысячи миль морского пути и, что гораздо хуже, несколько сот миль по земле противника, перед которым мы складываем оружие...

— Все равно! Я хочу иметь эти деньги, хочу держать их в руках!

Майор пожал плечами.

— Макдональд! — донеслось из-за двери.

Капитан вскочил со скамьи и шагнул в открывшуюся дверь.

— Сколько вам? — страдальчески морщась, спросил казначей.

— Три тысячи! — неуверенно сказал капитан. И изумился, увидев перед собой на столе горку тяжелого, тускло сверкающего металла...