Нас ленинская партия вела... Воспоминания

Наш друг Инесса Арманд

Как-то в зале, где собирались члены Парижской секции РСДРП, я увидела Надежду Константиновну, оживлённо беседующую с молодой, весёлой и очень привлекательной женщиной.

— Кто это? — спросила я рядом стоявшего товарища.

— Инесса Арманд, — ответил он.

Я подошла к ним.

— А вот ещё большевичка приехала, — сказала собеседнице Крупская, кивнув в мою сторону, и обратилась ко мне: — Таня, это наша испытанная подруга, познакомьтесь поближе, вам это будет полезно.

Дочь французских актёров, жена русского фабриканта, имевшая пятерых детей, она порвала со своим классом, пошла дорогой революции. Инесса Арманд производила уже при первом знакомстве яркое впечатление. Я услышала её речь, горячую, искреннюю, умную. В ней было что-то сильное, глубокое, это влекло к ней людей. «Вот настоящая большевичка», — подумала я об Инессе.

Арманд в то время увлечённо помогала Ленину в создании партийной школы в деревне Лонжюмо под Парижем. Организовать такую школу в условиях эмиграции, когда так трудно жилось всем нам, разве это не подвиг? Надо было собрать средства, вызвать слушателей из России, поселить их под видом сельских учителей, проводивших свой отпуск во Франции... Воспоминания об этой школе не померкли и сегодня в моей памяти. Я училась в школе Лонжюмо некоторое время как вольнослушатель, и в тяжкую минуту жизни именно там оказали мне товарищескую помощь, о которой я никогда не забуду.

Нам, рабочим, приехавшим из России, В. И. Ленин в доступной форме излагал трудные вопросы политической экономии, философии, аграрный вопрос, теорию и практику социализма. Н. К. Крупская вела занятия по партийной журналистике, издательским делам и конспиративной технике связи — в этом она имела огромный опыт. Читали лекции Семашко, Луначарский, Стеклов, другие товарищи.

Дни в Лонжюмо остались для меня светлым воспоминанием о партийной молодости, и этому я в значительной степени обязана Инессе Арманд. Она вела в школе семинарские занятия по политэкономии и активно помогала Крупской в организационных, хозяйственных делах.

Переехав из Парижа в Лонжюмо, я несколько дней провела с Инессой. В тихие тёплые вечера, сидя на скамейке у нанятого ею дома для нашего общежития, мы вели долгие задушевные беседы. Инесса подробно рассказывала о своей жизни, и я готова была слушать до рассвета. В ней удивительно полно сочетались женщина-борец и женщина-мать. Она была образцом единства личного и общественного.

Отец Инессы рано умер, мать с детьми осталась без средств. С четырёх лет Инесса жила у бабушки в Москве, в восемнадцать лет вышла замуж за обрусевшего француза, очень любившего её. Инесса с детства училась музыке, много читала. В 1904 году она вступила в партию большевиков, стала вести активную революционную работу. Летом 1907 года её арестовали, сослали в Архангельскую губернию, оттуда она бежала и в 1910 году добралась до Парижа.

Я дивилась необычной судьбе этой женщины, её образованности, серьёзной теоретической подготовке. Высокая принципиальность, преданность ленинским идеям выдвинули её в ряды видных партийных деятелей. Она стала членом Комитета заграничных организаций, членом комитета Парижской секции большевиков. Вместе с Людмилой Сталь по заданию Ленина Инесса вела обширную партийную переписку, завязывала связи с французскими социалистами.

В школе Лонжюмо мне удалось прослушать лишь несколько лекций — занятия пришлось прекратить из-за болезни.

Однажды во время лекции Ленина я вдруг закашлялась. Мне было очень неудобно мешать всем, но я не могла прервать кашель. Владимир Ильич остановился на минуту, выждал. Мне пришлось выйти на улицу. За мной последовала Инесса.

— Я заметила у тебя кровь на платке, ты больна и скрываешь это. Сейчас же идём ко мне, — потребовала она.

Я подчинилась. Инесса привела меня в общежитие слушателей школы, уложила в постель. Но я рвалась вернуться:

— Не буду лежать, пойду и дослушаю лекцию. Преподаёт Владимир Ильич, когда ещё я услышу его?

— Нет и нет, ты должна лежать! — заявила Инесса, взяла две простыни и будто шутя, но всё же основательно привязала меня к кровати. Я ослабела и потому не сопротивлялась.

Вскоре пришёл Владимир Ильич, сел у постели:

— Ну что, Танюша, нехорошо? Потерпите, я велел немедленно разыскать врача, знающего хоть немного русский язык. Заниматься больше не следует, отправляйтесь-ка обратно в Париж.

— Но я хочу слушать ваши лекции!

— Перепишете конспекты товарищей. А пока полежите...

У моей постели Ленин, Крупская, Арманд совещались, как лучше мне помочь.

— По-моему, надо списаться с директором санатория, социалистом, — Крупская назвала фамилию. — Он заберёт к себе нашу Таню и сделает её здоровой. Это под Берном, в горах, там так хорошо дышится!

— Вот это мы и поручим тебе, Надюша, — согласился Ленин.

Вскоре был получен положительный ответ из санатория. Дали мне денег на дорогу, сопроводительное письмо швейцарским товарищам, и я поехала лечиться.

Во время лечения я часто получала письма, литературу от Надежды Константиновны. Меня очень трогало, что при всей занятости она меня не забывала.

Прошло несколько дней, мне стало чуть лучше, и я написала Ленину и Крупской, что поправилась, что нервничаю без дела. «В санатории безлюдье, тишина, „белое безмолвие“, которое душа моя не переносит, несмотря на красоту Бернских Альп», — жаловалась я.

Очень скоро пришёл ответ. Надежда Константиновна писала: надо лечиться, отдыхать, набираться сил, чтобы потом лучше работать. И Ленин прибавил: «Нервы — худшая из болезней. Нам нужны люди с крепкими нервами. Для того, чтобы быть работоспособным, нужны крепкие нервы, а чтобы иметь крепкие нервы, надо лечиться».

Пришлось смириться, взять себя в руки. Я лечилась около полутора месяцев. Наверное, я двужильная, потому что благодаря помощи товарищей по партии, несмотря на явные признаки туберкулёза, прожила такую долгую и интересную жизнь.

По приезде из санатория я прежде всего решила навестить и поблагодарить Ленина и Крупскую. Меня встретила мать Надежды Константиновны.

— Сейчас они у Арманд, — сказала Елизавета Васильевна. — Вы их там застанете.

Инесса Арманд снимала комнату в семье русского рабочего-эмигранта близ парка Монсури, ей тоже хотелось жить недалеко от Ленина и Крупской. У неё был рояль, взятый напрокат, и товарищи часто приходили к ней послушать музыку. Играла она замечательно. Товарищи говорили, когда приходит Инесса, с ней обязательно приходит и музыка. Я признаюсь, что её удивительная игра скрашивала мою жизнь в эмиграции. Да и не только мою. Владимир Ильич и Надежда Константиновна часто бывали у Инессы, проводя за музыкой свободные часы. И теперь, подойдя к дому Инессы Арманд, я услышала один из вальсов Шопена. Дослушав вальс за дверью, я вошла. Меня бурно приветствовали:

— Танюша! Как поправилась! Как чудесно выглядишь! Молодец, что пришла, садись. Вместе послушаем музыку, потом поговорим обо всём...

Инесса играла ещё. Пили чай. Потом вышли в парк Монсури.

Я ожила, почувствовав себя среди самых родных и близких.

Мне хочется ещё и ещё писать об Инессе Арманд. Она отлично разбиралась в живописи. Помню, как по поручению комитета Парижской секции она помогла художнику оформить плакат, который предназначался для борьбы с оппортунистами и социал-шовинистами. Это была карикатура на Плеханова. Что же изобразить на плакате? Подсказал Владимир Ильич.

Грубый шовинизм Плеханова, прикрытый центризмом шовинизм Каутского — безгранично пошлое издевательство над социализмом... Хорошо бы на этот счёт заказать медаль с фигурами императора Вильгельма II и Николая II на одной стороне, Плеханова и Каутского на другой... Их «интернационализм», видите ли, состоит в оправдании того, что французские рабочие должны стрелять в немецких, а немецкие — во французских якобы для «защиты отечества».

Мы показали художнику текст, содержание которого надо было отразить на плакате. Очевидно, наше объяснение для него было недостаточно полным и ясным. Тогда Инесса взяла перо и сделала набросок, по которому художник выполнил плакат. Этот рисунок у меня сохранился...

В 1911 году Инесса уехала в Россию для укрепления Петербургского комитета большевиков. Там её арестовали, после тюрьмы она эмигрировала в Краков и в конце 1913 года вернулась в Париж. Она вела большую издательскую работу, по заданию Ленина переводила на французский язык важнейшие документы нашей партии и международного революционного движения. Летом 1914 года в Брюсселе (Бельгия) на объединённом совещании социал-демократов по поручению Ленина Инесса Арманд выступила с докладом.

Когда Ленин направлял Инессу в Брюссель, она с присущей ей скромностью долго не соглашалась выступить с докладом, утверждая, что не справится с этим делом. Ленин настойчиво убеждал её, что именно она отлично выполнит это поручение, ведь она хорошо знает дела, прекрасно говорит по-французски.

Ленин писал Арманд, что крайне важно, чтобы доклад в Брюсселе был сделан действительно с толком. Для этого, безусловно, необходим прекрасный французский язык, — прекрасный, ибо иначе впечатление будет ноль, ибо 9/10 при переводе пропадает. Конечно, кроме прекрасного французского языка нужно понимание сути дела и такт, поэтому Инесса — самая подходящая кандидатура для докладчика.

«Кроме тебя никого нет. Посему прошу, изо всех сил прошу согласиться...» — писал Владимир Ильич.

Спустя несколько дней после того, как ЦК утвердил делегацию в Брюссель (в неё вошли Арманд, Владимирский, Попов), Ленин ещё раз написал Инессе из Поронино:

«Я уверен, что ты из числа тех людей, кои развёртываются, крепнут, становятся сильнее и смелее, когда они одни на ответственном посту...» ¹

Ленин, как известно, не ошибся. Инесса выступила страстно, с огромным энтузиазмом, как убеждённый марксист и трибун революции.

После смерти Инессы Владимир Ильич очень заботился о её детях. Старшая её дочь Инна, работавшая в то время со мной в орготделе Сокольнического райкома партии, часто бывала у Ленина в Кремле. Вечерами он нередко заезжал за Инной, чтобы вместе ехать домой. Однажды он заметил, что мы заработались допоздна, и поругал меня за это. Инна тоже была слаба здоровьем. Владимир Ильич, загруженный гигантской работой, считал своей обязанностью заботиться о дочери нашего славного погибшего товарища Инессы Арманд.

Впрочем, как я уже писала, Ленин и Крупская считали своим долгом заботиться о здоровье многих из нас. Однажды, когда я начала сильно кашлять и разволновалась, Надежда Константиновна насторожилась, подала стакан воды, успокоила и рассказала:

— Из Сольвычегодска бежал Инок — Дубровинский. Ввалился к нашему товарищу в Париже. Издёрганный. Больной. Старые раны, растёртые кандалами, загноились. Наши товарищи-врачи наговорили ему разных ужасов. Инок понял одно: ноги отрежут — и загрустил отчаянно. Владимир Ильич принял эту историю близко к сердцу. Поехал посоветоваться к профессору Дюбуше. Тот когда-то жил в Одессе, а теперь покровительствовал русским. Профессор выслушал его и расхохотался: «Ваши товарищи-врачи — хорошие революционеры, но как врачи они — ослы!»

Надежда Константиновна мягко улыбнулась:

— Это я говорю вот к чему: если будет нужда, обязательно покажитесь хорошим специалистам, мы найдём таких.

Мне очень помогли Ленин, Крупская, Инесса Арманд.