Нас ленинская партия вела... Воспоминания

Съезд обречённых

Временное правительство решило закрепить победу контрреволюции в июльские дни. На 12 августа было назначено открытие в Москве Государственного совещания, на которое должны были приехать такие знаменитости, как известный капиталист, владелец многих заводов Рябушинский, царские генералы Корнилов и Каледин, другие представители буржуазии и реакционной военщины.

Меньшевики и эсеры стремились во что бы то ни стало заключить союз с буржуазией, активно поддерживали идею совещания.

Центральный Комитет партии разъяснял, что совещание — это заговор контрреволюции, предложил начать кампанию протеста против него. Московский комитет большевистской партии призвал всех трудящихся 12 августа объявить однодневную забастовку, причём всеобщую, чтобы делегаты Государственного совещания остались без пищи, воды, без прислуги и света...

11 августа пришла я в МК партии вместе с секретарём парторганизации артиллерийского завода В. М. Горбанским. Зашли к Лихачёву.

— Ну, что скажете? Будет ли завтра забастовка? — спросил нас Лихачёв. — Думаю, ваш завод не подведёт, — обратился он к Горбанскому. — У вас четыре тысячи рабочих, вы подыметесь, за вами пойдут многие.

— Да вот, товарищ Влас, просят для этого дела сильного оратора, чтобы произнёс зажигательную речь, — вмешалась я. — Чтобы он всех меньшевиков положил на обе лопатки...

— А ты? — взглянул на меня Лихачёв.

— Что вы? Ко мне там привыкли...

Лихачёв задумался. И вдруг радостно воскликнул:

— Есть! Пойдёмте! — Он повёл нас по коридору гостиницы «Дрезден», где помещался горком партии, открыл одну из дверей, спросил: — Товарищ Емельян, к тебе можно?

— Входи, Влас, входи, — раздался басовитый голос. Он показался мне знакомым. Заглянув в комнату, я увидела человека в очках, склонившегося над грудой иностранных газет.

И сразу встала в памяти далёкая Одесса, 1905 год, похороны моряка с броненосца «Потёмкин», и этот человек, выступавший перед угрюмой толпой.

— Товарищ Емельян, — обратился Лихачёв к нему. — Тебе необходимо выступить завтра на крупном заводе. Знакомьтесь, — представил нас Лихачёв. — Партийный секретарь артиллерийского Горбанский, а это...

— А ведь мы знакомы по Одессе. Как ты выросла, Таня! — проговорил Ярославский, крепко пожал нам руки. Он недавно вернулся из Якутской ссылки.

В то же утро я узнала, что на военно-обмундировочной фабрике большинством всего в два голоса меньшевики протащили резолюцию за участие в контрреволюционном Государственном совещании! Я побежала на фабрику, потребовала срочного созыва митинга рабочих.

— Было собрание, хватит, — заявили меньшевики.

— Нет, не хватит! Вы не разъяснили народу существа предстоящего совещания! Требую митинга! — решительно заявила я.

Меня поддержали большевики фабрики.

Меньшевики согласились на собрание, однако выдвинули условие: от них тоже будет выступать докладчик. Он агитировал за участие в Государственном совещании. Но чем дольше он уговаривал рабочих, тем яснее становилось, что симпатии их не на стороне меньшевиков. Всё сильнее гудел зал, наконец раздались крики:

— Довольно! Слышали! Закругляйся! Долой с трибуны!

Председательствовал на собрании меньшевик, он безуспешно призывал к порядку. Тогда к президиуму подошёл большевик, бывший солдат-фронтовик Соболевский, оттеснил председателя, стал на его место, крикнул:

— Хватит мутить народ, соглашатель! Слово предоставляется представителю городского комитета большевиков товарищу Людвинской.

Обиженный докладчик сошёл с трибуны, я заняла его место. Коротко рассказала о контрреволюционной сути совещания, назвала фамилии его участников: купцов, банкиров, фабрикантов вроде Рябушинского, грозившего задушить нас костлявой рукой голода, царских генералов, председателя думы помещика Родзянко и самого премьер-министра Керенского...

— Чьи интересы собираются защищать эти представители? — спросила я.

Начались прения. Рабочие освистали одного из выступавших, который дружески критиковал меньшевиков, а потом предложил «для упрочения единого фронта» принять участие в совещании. Ораторы-большевики поддержали меня, призвали рабочих принять участие в однодневной забастовке.

Я огласила воззвание МК. Громом аплодисментов были встречены слова призыва: «Пусть не работает ни один завод, пусть станет трамвай, пусть погаснет электричество, пусть, окружённое тьмой, будет заседать собрание мракобесов контрреволюции!»

— Будем бастовать! — закончила я.

За нашу резолюцию поднялся лес рук.

Весь Бутырский район бастовал, а всего по Москве приняли участие в однодневной забастовке четыреста тысяч человек.

12 августа не дымила ни одна фабрика. Остановилось всё движение на улицах. Шофёры отказались возить участников совещания. Повара «Метрополя», официанты московских ресторанов отказались их кормить. Понуро брели с заседания притихшими московскими улицами «государственные деятели». Лишь у Большого театра постукивали винтовочные приклады. Это черносотенная гвардия российской буржуазии — юнкера — несла свой караул у здания, где проходило московское совещание.

Пролетарская революция стояла на пороге. Большевики Москвы подсчитывали силы. В апреле семнадцатого года городская парторганизация насчитывала семь тысяч человек, в октябре — двадцать тысяч. Красная гвардия выросла в пять раз и продолжала расти.

Мы были уверены, что в момент восстания к нам примкнут новые десятки тысяч людей.

Большевики быстро завоёвывали массы. В начале октября Моссовет избрал новый исполком, в него вошли 32 большевика, 16 меньшевиков, 9 эсеров и 3 объединенца. При выборах в районные думы большевики получили половину голосов. Наконец, 19 октября на объединённом пленуме Совета рабочих и Совета солдатских депутатов за большевистскую резолюцию о власти голосовали 332 депутата против 207. Бурной овацией встретили большевики результаты голосования. Один из эсеров укоризненно крикнул:

— Московские большевики проводят в жизнь лозунги Ленина!

В ответ раздалось:

— Да здравствует Ленин!

Мы запели «Интернационал».

В Москве к тому времени стояло немало воинских частей. Делегаты от них присутствовали 23 октября на заседании МК. Выяснилось, что гарнизон в подавляющем большинстве крайне враждебно относится к Временному правительству. Солдаты разошлись с твёрдым намерением принять участие в предстоящем восстании на стороне рабочих.

23 октября трудящиеся города вышли на манифестацию в память октябрьских боёв 1905 года. Сначала мы пришли на Ходынку, провели митинг вместе с солдатами 1-й артиллерийской запасной бригады, потом все вместе с музыкой и песнями направились на Ваганьковское кладбище, к могиле большевика Н. Э. Баумана, зверски убитого черносотенцами в 1905 году.

У меня всё горело в руках, всё хотелось сделать немедленно, за многое бралась сама. Я объезжала и обходила предприятия района, заглядывала в солдатские казармы, связывалась с секретарями ячеек, вместе с ними обсуждала, всё ли предусмотрено на случай решительного штурма. Со всех сторон раздавались требования:

— Дайте оружие! Дайте литературу!

И того и другого у нас было обидно мало...

И вот в райком на грузовике привезли политическую литературу. Я спросила шофёра:

— Развезём по ячейкам?

— Приказано сгрузить в райкоме и обратно, — ответил шофёр.

— Вы давно не ели? Можете заглянуть в наш буфет, попить чаю с бутербродами, — предложила я.

Шофёр согласился. Когда он ушёл, я села в кабину, включила зажигание, нажала педаль — машина тронулась. Ну, думаю, пока он будет чаёвничать, я отвезу литературу хотя бы на ближайшие предприятия. Часовому-дружиннику крикнула:

— Скажите шофёру, пусть пока отдыхает.

Признаться, об автомобиле в то время я имела только общее представление. Правда, товарищи усаживали меня несколько раз за руль, я довольно лихо делала круги, поворачивала налево и направо. Но это было не в городе. «Буду ехать медленно, как-нибудь управлюсь», — решила я. Проехала несколько кварталов благополучно. Вдруг увидела впереди группу военных, человек десять. Они стали цепочкой, загородив дорогу, один приказал:

— А ну стой!

По виду они не были похожи на красногвардейцев. «Кадеты!» — пронеслось в голове. «Вот напоролась! Отберут машину, уничтожат литературу... Да и меня не пожалеют. Надо как-нибудь проскочить».

Я без остановки двигалась дальше.

— Стой, тебе говорят! — закричали хором несколько человек. — Стой, стрелять будем! — и защёлкали затворы винтовок.

Когда я оказалась перед цепочкой военных, один из них успел вскочить на подножку. Я резко открыла дверцу, выхватила наган и закричала:

— Пропустите, убью! — и выстрелила в воздух.

Военного словно ветром сдуло, а остальные разбежались кто куда. Они испугались, но не меня, а приближавшихся красногвардейцев. От пережитого волнения я никак не могла остановить машину, забыла, что надо делать. Гляжу — бежит запыхавшийся шофёр, догоняет. Вот он поравнялся со мной, вскочил на подножку...

Машина стала. Шофёр укоризненно посмотрел на меня.

— Разве так можно? Я буду жаловаться на вас.

— Хорошо, только, пожалуйста, развезём кое-куда литературу, мы почти доехали, — попросила я.

А военные действительно оказались кадетами...