Нас ленинская партия вела... Воспоминания

Первая мировая...

Парижский манеж святого Павла был заполнен до отказа. Тысячная толпа, затаив дыхание, слушала гневную и страстную речь великого гражданина Франции социалиста Жореса. Криками одобрения и бурными аплодисментами приветствовали его выступление рабочие, работницы, мелкие служащие — представители трудового Парижа.

— Мы не хотим войны! Не допустим бессмысленного братоубийства! Пускай сами капиталисты воюют за свои интересы! — повторяли они вслед за своим любимцем Жоресом.

И я была на том массовом митинге. Думала: если народ не захочет, не будет войны, этого страшного бедствия!

А война уже была рядом. Я видела, что парижане готовы были растерзать каждого, кто посмел бы звать народы на бойню, и всё же чувствовала приближение войны, её мрачную тень...

Неслыханное злодеяние совершил 31 июля 1914 года подкупленный убийца Виллен. Он подкрался к витрине кафе, где за столиком в кругу друзей оживлённо разговаривал Жорес, и двумя выстрелами из револьвера застрелил великого трибуна Франции.

Страшная весть моментально облетела Париж. Люди бежали к маленькому кафе, запрудили прилегающие улицы. Убийцу схватили, втолкнули в автомобиль, немедленно увезли, спасая от самосуда.

— Зачем ты это сделал? — спросили его.

— Из патриотических побуждений, — гордо ответил он.

Мы ждали экстренных выпусков газет. Они появились с заголовками, набранными крупным шрифтом: «Жорес пал от пули германского шпиона! Отомстим за смерть верного сына Франции!»

Это сообщение вызвало недоумение: при чём тут немецкий шпион? Потом мы поняли: милитаристы совершили чудовищную провокацию. Французы требовали немедленного суда над убийцей Жореса. Правительство заявило, что ему не будет снисхождения. Но, как известно, после четырёх лет оттяжки суд в составе двенадцати мелких буржуа цинично оправдал подсудимого. Тогда более трёхсот тысяч парижан вышли на улицы протестовать против такого приговора. Но это уже было в конце войны...

А пока воздух Парижа наполнялся угаром шовинизма.

Неделю мы обсуждали на все лады трагедию Жореса и всё, что связано с нею. И вдруг ещё более страшное для нас известие взбудоражило членов секции русских большевиков: 8 августа австрийская полиция арестовала Ленина! Случилось это за несколько дней до начала первой мировой войны. С тревогой и нетерпением ждали мы подробностей. Ленину предъявили чудовищное, нелепое обвинение в шпионаже в пользу русского царизма. Ему угрожал военный суд! Он жил в то время в Поронино. Ленина препроводили в местечко Новый Тарг и заключили в тюрьму. Мы были далеко, ничего не могли поделать, кроме того, что послали решительный протест.

По просьбе Надежды Константиновны социал-демократ Виктор Адлер, который был депутатом австрийского парламента, добился аудиенции у премьер-министра Австрии.

— Господин премьер-министр, произошла явная ошибка, — заявил Адлер. — Ленин никак не может быть шпионом, да ещё в пользу русского царя... Всю свою сознательную жизнь он боролся с царским правительством России.

Премьер-министр спросил Адлера:

— Так вы твёрдо уверены, что Ульянов — враг царского правительства?

— О да! Более заклятый враг, чем вы, ваше превосходительство, — ответил Адлер.

— В таком случае я распоряжусь освободить его.

Вскоре после освобождения Ленин и Крупская переехали в столицу нейтральной Швейцарии — Берн. Узнав об этом, я поспешила сообщить всем членам секции, что Владимир Ильич на свободе.

Политическая обстановка в начале войны чрезвычайно усложнилась. Интернациональные связи пролетариата были разорваны войной и социал-предателями. На дверях Международного бюро II Интернационала был повешен замок и объявление: «Работа прекращена до конца войны». Наступил крах II Интернационала.

Только В. И. Ленин, большевики начали собирать революционные силы международного пролетариата для борьбы против империалистической войны, за организацию III Интернационала.

К началу войны больше всего русских политэмигрантов было в Париже. Снова многочисленной стала секция большевиков.

Без Ленина нам было очень трудно.

Пользуясь его отсутствием в Париже, Плеханов выступил с речью на собрании политэмигрантов, в которой утверждал:

— Русский царизм ведёт справедливую войну. Германия напала на Россию, как зачинщик, она должна быть наказана. Поэтому депутаты IV Думы должны единогласно проголосовать за военные кредиты. На время войны следует прекратить классовую борьбу, превратить её в гражданский мир. Помните: если Россия не победит Германию, её экономическое развитие задержится. Что же делать вам, русским эмигрантам? Если вы настоящие патриоты своей родины, вступайте в армию нашего союзника, во французскую армию, как волонтёры. Будь я моложе, сам бы взял в руки оружие и пошёл бы защищать высшую культуру Франции против низшей культуры Германии!

Речи Плеханова возымели некоторое действие. Около восьмидесяти человек русских политэмигрантов разных партий стали волонтёрами французской армии, приняли декларацию от имени русских республиканцев, которую французская печать немедленно опубликовала. Демагогические выступления Плеханова подействовали и на некоторых из наших товарищей. Они не только сами стали на его позиции, но и пытались нас убедить в его правоте.

— Мы должны защищать Францию, как страну, давшую нам убежище! — говорили они. И упрекали в трусости тех, кто стоял на правильных, ленинских позициях. — Будь Ленин в Париже, — утверждали они, — он поддержал бы Плеханова в этом вопросе. Война является империалистической только со стороны Германии!

Несколько большевиков тоже вступили во французскую армию. Перед их уходом на фронт Плеханов произнёс напутственную патетическую речь... Большинство этих волонтёров погибло в боях.

Как только нам стало известно, что Ленин освобождён из австрийской тюрьмы и прибыл в Берн, мы написали ему от комитета Парижской секции, подробно рассказали об обстановке в Париже. Большинство членов секции определяло войну как империалистическую, писали мы, но часть пошла за Плехановым, заняла позицию оборончества, а некоторые стали волонтёрами...

С нетерпением ждали мы ответа Владимира Ильича. Обычно почта из Швейцарии приходила в Париж через сутки, теперь же из-за военной цензуры задерживалась надолго...

Прошли две недели. Помню, сидела я на кухне, грелась у газовой плиты. Вдруг — звонок. Вышла открыть дверь и увидела на полу объёмистый пакет: парижские консьержки сами разносят корреспонденцию жильцам и обычно просовывают письма под дверь. Подняв пакет, я узнала мелкий, бисерный почерк Надежды Константиновны, обрадовалась. С нетерпением отрезала край конверта — и в моих руках оказалось письмо и свежий, 33-й номер большевистской газеты «Социал-демократ» от 1 ноября 1914 года. Эту газету с конца 1911 года до февраля 1917-го редактировал В. И. Ленин, последнее время секретарём редакции была Крупская.

Письмо Владимира Ильича было адресовано Парижской секции большевиков. Я тотчас написала повестки членам секции, часть отправила почтой, часть разнесла сама.

На следующий вечер мы собрались в кафе на авеню д’Орлеан. Все были чрезвычайно взволнованы. Но во время чтения письма царила абсолютная тишина.

В письме и в статьях, опубликованных в присланном номере газеты, В. И. Ленин давал исчерпывающий ответ на все вопросы, волновавшие нас. Эти статьи были программными документами большевистской партии. В них говорилось о происхождении и характере войны, о нашей тактике и лозунгах. Владимир Ильич дал развёрнутое определение войны как империалистической и призвал трудящихся к борьбе за превращение её в войну гражданскую.

Отвечая на наши вопросы, Владимир Ильич разъяснял, что не имеет значения, какая страна нанесла первый удар или первой объявила войну, что фраза о защите отечества есть сплошной обман народов, что война есть продолжение политики, а поэтому, чтобы определить характер войны, чтобы найти её сущность, надо изучить политику перед войной, политику, приведшую к войне.

Ленин предостерегал нас от опасности впасть в ошибку, которая приводит к отрицанию всяких войн. Наряду с войнами захватническими, несправедливыми бывают войны справедливые, освободительные. Чтобы быть марксистом, надо оценивать каждую войну конкретно, писал он.

О волонтёрах в письме было лишь несколько слов: «Они с ума сошли! Они перестали быть социалистами!» А в статье, которую мы тут же прочли, Ленин писал: «Попытки представить волонтёрство, как осуществление социалистических задач... встретили защиту только Плеханова. Большинство Парижской секции нашей партии осудило эти попытки» ².

Теперь у нас появилась ясность! Всё стало таким понятным! Письмо Ленина подействовало отрезвляюще и на многих, кого увлекли речи социал-патриотов типа Плеханова.

Владимир Ильич просил срочно сообщить ему, когда Плеханов приедет в Швейцарию. Мы узнали, что тот должен читать свой реферат в Лозанне 11 октября. Это мероприятие организовали меньшевики, большевикам они даже билетов на посещение реферата не дали. Только с помощью одного знакомого большевикам удалось попасть на это собрание. Ленину послали телеграмму, и он приехал в Лозанну 11 октября. Меньшевики ничего не знали о его приезде.

Владимир Ильич был единственным записавшимся оппонентом Плеханова. Реферат Плеханова об отношении социалистов к войне продолжался полтора часа, Ленину же дали для выступления всего десять минут. «Если бы мы знали, что приедет Ленин, мы бы вообще реферата не устраивали», — говорили меньшевики. В отведённое ему время Ленин успел сформулировать лишь основные положения своего понимания вопроса. Оставляя трибуну, он решительно заявил:

— Ставьте завтра мой реферат!

Через три дня, 14 октября, в том же здании Народного дома Ленин прочёл свой реферат. Публика заполнила зал задолго до начала чтения. Все слушали Ленина с огромным вниманием, бурно и долго аплодировали...

Через несколько дней Владимир Ильич с таким же успехом прочитал свой реферат в Монтре...

Для того чтобы добыть оружие, нужное нашим товарищам в России, партия послала меня в Стокгольм. Шведские фабриканты продавали оружие. Всем, кто пожелает. Даже революционерам, лишь бы иметь прибыль.

Стокгольм, лежащий на многочисленных островах, напомнил мне Петербург. Громады домов из почерневшего камня. Вытянутые крыши, покоящиеся на плечах атлетов. Парки с опавшей листвой. Брызжущие фонтаны. Строгие линии каналов. И свежий морской ветерок гуляет здесь так же, как в нашем Питере. В зеркальной глади вод отражаются рослые деревья, золотые шпили соборов и конические крыши гостиниц.

В Стокгольме я ждала прибытия рижского парохода «Витязь». Меня уведомили, что знакомый моряк берётся перевезти десять ящиков револьверов в Ригу. Ящики я закупила, теперь нужно их неприметно погрузить на пароход.

Доставкой оружия ведал мой знакомый по одесскому подполью по имени Ванюша. Я его знала ещё мальчиком, он помогал нам разносить листовки. Теперь это был плечистый парень с рыжей бородой, с оглушительным басом.

В нейтральной Швеции шпики ходили за нами открыто и могли выдать русскому правительству. Слежка могла провалить транспорт с оружием. Тогда мы придумали такой ход: Ванюша все дни торчал на пристани, разыскивал матросов, заходил в мастерские оружейников — в общем шумел. А я держалась в тени, ничем не привлекая внимания шпиков, но делала основное: организовывала доставку транспорта на пароход. Для этого я тщательно изучила карту Стокгольма, запомнила все подходы к пристани.

Оружие лежало в старом городе на рыбном складе, рядом с пристанью, куда мог подойти катер. Вместе с бочонками масла, ящиками селёдки, которые закупались для команды парохода, вполне можно было погрузить на катер и нашу «продукцию».

Ванюша сообщил, что пароход «Витязь» вышел из Риги. Бушевал шторм. Прибытие парохода задерживалось. Ранним утром корабль пришвартовался. Ванюша указал на сошедшего на берег кочегара, и мне удалось перекинуться с ним несколькими фразами. Я узнала, что нужный человек будет ждать меня у королевского дворца во время церемонии смены караула. Там обычно в это время собирались толпы туристов, главным образом иностранцев, и нашу встречу шпики могли не заметить.

Не буду описывать королевский дворец, Дворцовую площадь, всё красочное зрелище традиционной смены дворцового караула — оно описано многими авторами, во многих книгах. Под конец церемонии, во время заключительного парада музыкантов, ко мне подошёл немолодой крепыш с трубкой в руке, букетиком фиалок в кармашке пиджака. Он спросил по-русски:

— Мадам слушает музыку?

— Третий день прихожу сюда, — ответила я. — Будут музыканты играть Шуберта? Не знаете?

— Что вы! Шуберт теперь не в моде. Теперь Штраус, король вальсов.

Это был пароль. Я облегчённо вздохнула. Мы спустились к набережной. На пристани покачивался катер. Накрапывал дождь. Моряк — звали его Августом — посмотрел на небо.

— Нужно действовать скорее, а то прихватит дождь. Значит, теперь вы занимаетесь делами Ванюши? Только русские женщины способны на такое, — сказал не то с неудовольствием, не то с гордостью моряк.

Позже я узнала, что его брат был заключён в Рижский централ, пришёл оттуда и приобщил к революционной работе Августа. Конечно, доставка оружия — дело очень опасное, однако кому-то его надо делать.

Оружие лежало уже на складе, откуда производилась погрузка продуктов на катер. Но нам мешал дотошный боцман. Стараясь отвлечь его, Август предложил пари — кто кого перепьёт: боцман любил выпить. Август рассчитывал, что, пока команда будет наблюдать это соревнование, ящики с оружием тихонько перенесут на корабль.

— А кто же поспорит с боцманом? И потом надо деньги...

— Деньги найдутся, спорить будет тот кочегар, которого вы видели, у него лужёная глотка. Идёт?

Так и сделали. Оружие было погружено на корабль. Я вернулась во Францию.