Поздно вечером 25 октября оставили мы здание городской думы. Я забежала домой кое-что перекусить, захватить с собой пару бутербродов, предупредить близких, чтобы не ждали, и помчалась в райсовет, обдумывая на ходу, как лучше готовить восстание.
«Москва присоединяется к борьбе за власть Советов! — Создавайте в каждом районе боевые партийные центры, выбирайте ревкомы!» — такое указание дал нам Боевой партийный центр.
Наш ревком заседал почти беспрерывно. Надо было охранять территорию района от царских офицеров и кадетов, строить баррикады, заграждения, формировать отряды Красной гвардии, искать оружие и пополнять боевые силы городского ВРК. Новые комиссары-большевики, выделенные ревкомом, пошли занимать почту, телеграф, станции железной дороги, отвоёвывать продовольственные склады.
Большая толпа рабочих, жён и детей арестованных двинулась громить ненавистную Бутырскую тюрьму. Не успели они подойти к воротам, как напуганные надзиратели вынесли навстречу ключи от камер.
— Решите сами, кого выпускать, кого попридержать...
Команда солдат, призванная охранять тюрьму, ликовала вместе с народом. Толпа хлынула на тюремный двор. Проникая в коридоры и камеры, жёны и дети звали своих мужей и отцов, заключённые выходили с измождёнными, серыми, но счастливыми лицами, их подхватывали, обнимали, от ворот тюрьмы они спешно уходили в окружении родных и друзей, не оглядываясь.
Мне позвонил Владимирский:
— Меньшевики хотят дать нам ещё один бой, они настояли на созыве гласных всех районов города, надеются вынести резолюцию против восстания. Будь добра, ты гласная районной думы, приходи со своими к восьми вечера в Сухаревский народный дом.
Я пошла. Там я узнала, что полковник Рябцев занял частями Московского гарнизона ряд стратегических пунктов города, запросив у ставки фронта помощь. Думские главари обнаглели, не позволяли выступать большевикам.
Тогда председатель собрания гласных Владимирский предоставил слово Шлихтеру для внеочередного заявления.
— Контрреволюция хочет в зародыше потушить пламя нашего восстания, — сказал Шлихтер. — Мы, большевики, предлагаем немедленно выступить за власть Советов, передать все полномочия ревкому...
Тут поднялся невообразимый шум. Гласные на правой стороне зала топали ногами, стучали стульями, свистели. Шлихтер помолчал с минуту, воспользовавшись паузой, сказал:
— Ай-яй-яй! С виду культурные люди, а превратились в бесчинствующих хулиганов.
А Владимирский добавил:
— Поскольку большевики уже приняли решение о немедленном восстании, нам здесь делать больше нечего, наше место с народом на баррикадах. Поэтому предлагаю всем большевикам покинуть это сборище и заняться делом!
Это было замечательно! Под шум и крики врагов, с пением «Интернационала» мы вышли из Сухаревского народного дома.
Вечером 26 октября совместное заседание областного бюро, окружного и городского партийных комитетов дало указание ревкомам ни в какие переговоры с контрреволюционерами не вступать. Приехал Ногин и доложил о положении дел в Питере. Горячо выступали Ярославский, Покровский, Скворцов-Степанов.
Они призывали:
— Пора выступать! Оружия! Побольше оружия!
Но на другой день мы узнали, что полковник Рябцев предъявил ультиматум: немедленно распустить Военнореволюционный комитет, разоружить революционные войска, возвратить вывезенное из арсенала оружие, разоружить рабочих, безусловно подчиниться Временному правительству. Обстановка была очень напряжённой, мы переговаривались вполголоса.
— Рябцев требует через пятнадцать минут распустить ревком, иначе его артиллерия начнёт обстрел Моссовета, — сказал нам Муранов.
Несколько секунд все молчали. После паузы Ногин произнёс:
— Как у нас с военной силой, товарищи?
И тут я услышала могучий голос Скворцова-Степанова:
— Товарищи, кто боится смерти, да покинет сей дом. Кто боится борьбы и не уверен в победе, тот пусть лучше сейчас откажется от участия в нашем деле!
Трусов не нашлось.
ВРК отклонил ультиматум Рябцева. МК партии, Моссовет и Центральное бюро профсоюзов призвали рабочих Москвы идти в ряды Красной гвардии, строить баррикады, встать грудью на защиту революции.
Однако утром 27 октября контрреволюционным офицерам удалось вывести из Кремля революционно настроенных солдат 193-го полка. В качестве охраны был оставлен всего один батальон 56-го запасного полка. А на следующий день, 28 октября, юнкера обманным путём захватили Кремль, устроив кровавую расправу с революционными солдатами караульного батальона. Войска полковника Рябцева заняли центр города, почтамт и телеграф у Мясницких ворот, телефонную станцию в Милютинском переулке.
28 октября с раннего утра на всех заводах и фабриках появились наши агитаторы, прошли массовые собрания.
— Белые заняли Кремль, расстреляв нашу охрану! Захватили телефонную станцию и телеграф! Грозят Моссовету! Вставайте, пролетарии, на защиту революции! — призывали большевики.
Рабочие тысячами записывались в отряды Красной гвардии, шли к штабам подготовки восстания во всех районах Москвы.
Ставка фронта обещала полковнику Рябцеву артиллерию, казаков и два полка пехоты. Прибытие этих войск ожидалось через неделю. Рябцев решил не терять времени, немедленно, пока рабочие не организовались как следует, начать наступательные действия.