Нас ленинская партия вела... Воспоминания

Решающее сражение

В помещение ревкома вбежал товарищ из сотни, дежурившей на баррикаде:

— К нам движется воинская часть, скорей всего, юнкера!

Одновременно послышались выстрелы. Сначала одиночные, потом залпы, и наконец заговорил пулемёт.

— Хотят отбить «Олимпию», — поняла я и посмотрела на присутствовавшего в штабе Аболя. Комиссар милиции Аболь крикнул:

— Товарищи, все на баррикаду! Не дадим кадетам «Олимпии»! За мной!

Мы выскочили во двор. Под свист пуль, пригнувшись, пробежали к позиции наших. Действительно, мы увидели, что, перебегая от дома к дому, приближались кадеты. На помощь нам подоспела конвойная команда Бутырской тюрьмы.

— Услышали выстрелы, подумали: должно быть жарко нашим, — сказал командир.

Атака юнкеров была отбита, они отошли, но теперь мы были настороже, позиции не покидали. Через некоторое время показался вражеский броневик. Близко к нашему зданию подойти он не мог, мешала канава. Обстрелянный красногвардейцами, броневик укатил.

Такие стычки часто возникали в разных концах города. Всюду развернулись уличные бои. Ходить по улицам днём было опасно для жизни — кадеты стреляли с верхних этажей домов.

Узнав о трагедии на Красной площади, Боевой партийный центр дал указание мобилизовать все силы для решающего сражения.

Вопрос стоял так: победить или умереть в священном бою!

Условия борьбы за власть в Москве были сложными. Нам противостояли не менее двадцати тысяч офицеров и юнкеров. На стороне контрреволюции были Александровское и Алексеевское юнкерские училища, шесть школ прапорщиков, кадетский корпус в Лефортове. Противник сильный, хорошо вооружённый, потому опасный. Положение осложнялось и тем, что во фракции большевиков Моссовета и в составе ВРК были колеблющиеся, не уверенные в успехе восстания люди.

В решающем сражении показали себя во всю силу революционно настроенные солдаты. Многие из них познали все ужасы империалистической войны. И вот сейчас они шли снова под пули, готовы были отдать жизнь за народную власть.

1-я артиллерийская бригада на Ходынке, конвойная команда Бутырской тюрьмы, 86-я пехотная Тульская дружина, латышские стрелки, батальон самокатчиков, 2-я автомобильная рота, другие воинские части и отряды Красной гвардии активно участвовали в боях против белогвардейцев. На Арбате, в Милютинском переулке, на Никитской, у Метрополя и у Кремля дрались, как львы, двинцы. Они были ударным кулаком в борьбе с белым офицерством и юнкерами.

По указанию партийного центра и штаба Красной гвардии Москвы 28 октября штурмовые группы нашего района заняли исходные позиции на Большой Дмитровке. Была поставлена задача: не допустить на Театральную площадь казаков, двигавшихся с Александровского вокзала в помощь юнкерам, засевшим в здании Московской городской думы и в гостинице «Метрополь».

В полдень на Тверской (ул. Горького) и Малой Дмитровке (ул. Чехова) показались казаки. Они мчались с шашками наголо. Красногвардейцы встретили их револьверным огнём. Казаки повернули назад.

Около двухсот революционных солдат района, преимущественно из 2-й запасной автомобильной роты, во главе с рабочим завода «Изолятор», бывшим унтер-офицером, Леонидом Саблиным дрались за телефонную станцию в Милютинском переулке. Саблин участвовал в схватках с юнкерами в районе Самотеки, Трубной, Цветного бульвара, Столешникова переулка.

Другой наш отряд, состоявший из пятидесяти человек, был направлен в распоряжение Московского военнореволюционного комитета. Он охранял гостиницу «Дрезден», помогал группе, действовавшей на подступах к Манежу, под командой поручика Крылова. Его отряд провёл в боях шесть дней.

Наш опорный наблюдательный пункт находился в Газетном переулке, в конторе киновладельца Минтуса. Бойцы расположились в чайной Борисова. Население оказывало красногвардейцам всяческую помощь: давало лопаты для рытья окопов, дрова для баррикад. Дети шли в разведку, сообщали, где находятся белые. Кто-то посоветовал нам выставить пулемёт в слуховое окно чердака для обстрела штаба юнкеров. Разбив их, красногвардейцы захватили 30 винтовок, 24 револьвера, много гранат. Выбивая юнкеров из других домов, мы получили в своё распоряжение 11 тысяч патронов, 4 ящика гранат.

Ко мне в райком пришла женщина средних лет, стройная, быстрая в движениях, с красивым русским лицом и копной рыжеватых волос на голове, привела двух мальчишек — тринадцати и десяти лет.

— Здравствуйте, Татьяна Фёдоровна, — поздоровалась она. — Вы меня, наверное, не помните, а я знаю вас, слушала не раз, как вы про Ленина и революцию рассказывали. Фабричные мы, явились помочь. Командуйте, чего надо...

Это была Мария Петровна Бауман. Она стала как бы старшей среди всех женщин, пришедших вслед за нею, выполняла сложные поручения штаба Красной гвардии, как мать заботилась о бойцах, сама ходила в разведку или посылала сыновей, помогавших во всём матери, распространяла листовки.

Пришли в райком и совсем ещё молоденькие девушки, члены союза рабочей молодёжи имени III Интернационала Маруся Пугач и Таня Чеботарёва. Маруся первая обратилась ко мне:

— Просим зачислить нас в Красную гвардию, мы хотим бороться за народную власть. — И Таня согласно кивнула головой.

— Санитарное дело знаете? — спросила я. Девушки переглянулись.

— Немного учились... Может, постирать чего надо или шить?

— Сделайте из брезента санитарные сумки, флажки Красного Креста, нашейте красные крестики на повязки и приходите.

Девушки сделали всё, что я велела, и предстали передо мной настоящими боевыми сёстрами милосердия. Я послала их в санитарное звено отряда Красной гвардии, сражавшегося на углу Малой Бронной улицы и Тверского бульвара. На том месте, где теперь стоит памятник К. А. Тимирязеву, высился пятиэтажный дом. Гарнизон этого дома состоял из рабочих кондитерской фабрики Сиу. На балконе дома красногвардейцы установили пулемёт и обстреливали юнкеров, засевших в домах у Никитских ворот.

Здесь бой принял затяжной характер. Белым важно было захватить этот дом. Они надеялись превратить его в опорный пункт для наступления на Кудринскую площадь и далее на Александровский вокзал, чтобы соединиться с казаками, прибывающими с Западного фронта. Наша Красная гвардия стремилась от этого дома развить наступление на Манеж и Кремль по Большой Никитской. Красногвардейцы стойко сражались, несмотря на то что много их товарищей уже погибло в бою.

И вдруг на четвёртый день боя начался артиллерийский обстрел. В дом попал снаряд. С треском и грохотом разорвался, начался пожар. Завидев дым и огонь, белогвардейцы торжествовали. Они решили никого живым из здания не выпускать и, если кто пытался прорваться, открывали ружейный и пулемётный огонь. Казалось, не было красногвардейцам спасения.

Выход нашли девушки санитарного звена Мария Пугач, Таня Чеботарёва, Поля Селезнёва, Ада Сысс, Миля Платайс и Юзя Олехнович. Парами, с носилками в руках, под прикрытием флажков Красного Креста, пробрались они в дом, бесстрашно пересекая улицы.

Первыми вышли из горящего дома с ранеными на носилках Мария и Таня. Жутко им было под дулами винтовок и пулемёта юнкеров. Но в них не стреляли. Тогда двинулась вторая пара, за ней — третья... Быстро вернулись и снова понесли раненых.

Девушки прибегли к военной хитрости: вслед за ранеными они перенесли в безопасное место всех остальных красногвардейцев, укрыв простынями и одеялами их оружие. И когда дом рухнул, под его развалинами лежали только убитые, останки которых потом похоронили в братской могиле.

В районном штабе работала девятнадцатилетняя девушка Поля Глизер. Познакомилась я с нею на швейной фабрике Якобсона, где мне доводилось выступать. Поля всего два года назад приехала в Москву с сестрой Машей, сняла угол у старой вдовы. Спали с сестрёнкой вдвоём на одной койке, питались всухомятку, впроголодь, ежедневно часа по два простаивали в очереди за кусочком хлеба, потом по двенадцать часов работали на фабрике. Когда они узнали, что царя сбросили с престола, вскладчину купили три аршина кумача, из белых тесёмок на материи нашили надпись: «Да здравствует свобода!», прикрепили к палке и со своим знаменем встали в шеренги демонстрантов.

После Февральской революции Поля разыскала профсоюзных работников, записалась сама и записала подруг в профсоюз. Потом Полю избрали председателем фабкома, а в скором времени она стала депутатом Сущёвско-Марьинского Совета. Фабрика находилась близко от райсовета, и Поля каждый день после работы забегала туда, узнавала, что ей нужно сделать для революции.

Вместе с другими девушками Поля участвовала в боях в дни Октября. Они ходили в разведку, патрулировали улицы, организовывали санитарные отряды, выносили из-под обстрела раненых.

Однажды девчата узнали, что в здании госпиталя по Брюссовскому переулку раненые солдаты и красногвардейцы в опасности: с чердака одного из домов юнкера обстреливают госпиталь из пулемётов и винтовок. Нужно срочно помочь. Они пробрались в госпиталь и перенесли раненых в подвальное помещение. Но юнкера вот-вот могли прорваться в здание. Что делать? Вывезти раненых невозможно: переулок перегорожен баррикадами. Решили выносить раненых на носилках по узкому проходу вдоль стен на Скобелевскую площадь. Дальше в санитарной машине отвозили их к зданию купеческого клуба, где теперь находится Театр Ленинского комсомола.

Так сражались женщины нашего района в октябрьские дни. Я вспомнила лишь тех, кто был у меня на глазах. А сколько беззаветно преданных нашему делу женщин и девушек в других районах, на фабриках и заводах, на баррикадах сражались за Советскую власть, сколько их было ранено и убито! Они стали верными подругами своих мужей, рабочих-красногвардейцев. Они посылали в бой своих детей. Я помню мальчика Павлушу Андреева с завода Михельсона, московского Гавроша, о котором отличную книжку под названием «И грянул бой!» написал Н. Богданов. Павлуша погиб в час победы. Слава матери, которая не стала удерживать сына, отговаривать его от великого дела, дела освобождения рабочего класса!

Наскоро сформированный отряд под командой рабочего завода «Дукс» Качалина неожиданным ударом разбил белых, привёл в штаб района сорок пленных. Многие из них перешли на нашу сторону.

По указанию районного ревкома железнодорожники станции Лихоборы сформировали составы и организовали их передвижение на тех путях, по которым белогвардейцы собирались перебросить воинские части к Москве. Белые отряды оказались разобщёнными, и это облегчило их ликвидацию. В самих Лихоборах красногвардейцы суконной фабрики разоружили восемьдесят белогвардейцев, в Петровско-Разумовском были окружены вагоны врага со сто девяносто солдатами и офицерами. Их обстреляли, заставили сдаться.

Наши отряды действовали и в районе Малой Бронной, где днём и ночью шла упорная борьба, переходящая в рукопашные схватки. Они теснили белых к Никитским воротам. Один из участников битвы в районе Арбата доставил в Военно-революционный комитет Усиевичу сведения о месте нахождения штаба юнкеров и расположении огневых точек на Арбатской площади. Используя эти сведения, красные артиллеристы заставили замолчать пушки и пулемёты врага, а вражеский штаб был разгромлен.

Нередко отряды находились на боевых позициях сутками, а то и больше. В Столешниковом переулке мы в течение двух суток не смогли заменить бойцов. Воля к победе у них не ослабевала. Численно превосходящий противник, имевший в изобилии оружие и боеприпасы, терпел поражение.

Революционные войска всё больше теснили врага, отнимая у него одну позицию за другой, продвигаясь к самому центру Москвы — к Кремлю и Городской думе.

Со станции Никольское Савёловской ветки железной дороги нам сообщили, что там появилась вражеская воинская часть. Её удалось разоружить.

Чтобы выиграть время и дождаться обещанного подкрепления, штаб белых 29 октября предложил перемирие якобы для выработки условий мира. Контрреволюцию поддержал Викжель — Всероссийский исполнительный комитет профсоюза железнодорожников, находившийся во власти меньшевиков и эсеров. Он грозил забастовкой. Московский ревком дал согласие на переговоры, в ночь на 30 октября было объявлено перемирие. Члены московского Боевого партийного центра — Ярославский, Подбельский, Владимирский были против переговоров, заявляя, что принятие требования Викжеля о коалиционной власти означает, по сути дела, капитуляцию перед контрреволюцией.

Помню, к нам пришёл член Московского ревкома Усиевич. Он сообщил о перемирии сроком на двадцать четыре часа, объясняя его тем, что нужно, дескать, найти способ прекращения кровопролития, выработать условия заключения мира.

Меня это известие неприятно поразило: какой может быть мир с капиталистами и их прислужниками? Проволочка лишь даёт возможность врагу дождаться подкрепления, перегруппировать силы. Мне возразили: за это время и мы сможем перегруппировать силы, подтянуть к позициям новые отряды красногвардейцев... Мы заспорили. Всё же решили, что следует подчиниться Московскому ревкому. Но тут представитель анархистов работник штаба Ермолаев категорически заявил:

— Мы не желаем выполнять такое указание центра, не признаём перемирия! И вам, членам ревкома, не удастся осуществить это предательство! Если будете стоять на своём, мы арестуем вас и сами будем руководить восстанием! — И чтобы его слова были более убедительными, он выхватил из кобуры револьвер.

Члены ревкома спокойно сидели на своих местах, укоризненно глядели на разбушевавшегося товарища. Пошумев немного, Ермолаев притих. А мы как ни в чём не бывало продолжали обсуждать создавшееся положение. И, решив подчиниться постановлению Московского ревкома, указали, что мир может быть подписан лишь при условии передачи власти Советам и дальнейшего вооружения рабочих. «Рабочий класс должен выйти из этой борьбы полным победителем. Только на наших трупах буржуазия может восстановить своё господство», — писали мы в резолюции.

С этим решением меня направили в Московский партийный центр. Под градом пуль я добралась до Скобелевской площади, вошла в Моссовет. На лестнице Емельян Ярославский разговаривал с солдатами. Когда я рассказала ему о нашем решении, он произнёс:

— От вашего района я другого и не ожидал, там крепкие большевики.

Полезно вспомнить, какую тактику рекомендовал нам Ленин. Он указывал, что все переговоры есть не что иное, как дипломатическое прикрытие военных действий. Единственно правильный путь, считал он, уничтожить колебания колеблющихся и стать решительными. «Нужно прийти на помощь москвичам, и победа наша обеспечена» ³, — говорил Ленин. Он подчёркивал, что Викжель не имеет опоры в массах, что массы сбросят его.

Нельзя было нам начинать переговоры в то время, когда уже наметилась победа. Это и вызвало крайнее возмущение рабочих и солдат.

Московский партийный центр стоял на ленинских позициях.