Нас ленинская партия вела... Воспоминания

На баррикадах Одессы. Погромы

В ответ на репрессии царского правительства мы решили провести всеобщую забастовку. Горком партии созвал представителей районов, разделил активистов на группы, послал их на предприятия.

— Трудовая Одесса должна подняться, как один человек! — напутствовал Гусев.

Я должна была агитировать рабочих Дальницкого завода, консервной фабрики Фальцфейна и рабочих мелких предприятий, которые встретятся на пути. Зашла я в швейную мастерскую на Дерибасовской улице, где обычно модницы заказывали себе платья. Некоторых из работниц мастерской я знала. Предприятие по тем временам было не такое уж мелкое, насчитывало больше семидесяти человек. Я обратилась к ним с краткой речью. Их не пришлось долго уговаривать.

Работницы сложили товар, сняли спецовки.

— Бросай работу, выходи на улицу бастовать! — раздались голоса.

Из конторки выскочила хозяйка мастерской, тучная мадам с пышной причёской, с кольцами и браслетами на обеих руках.

— Что вы делаете, девочки? Что значит забастовка? Кому и зачем это нужно, хотела бы я знать? Это же несчастье для меня и для вас. Что я буду отвечать заказчицам? Я растеряю всю мою клиентуру!

Работницы, не обращая внимания на её причитания, двинулись на улицу. Даже молчаливые, запуганные уборщицы пошли за нами. Тогда хозяйка надела шляпку, заявила:

— Вы думаете, я отстану от вас? Нет, я погляжу, что это за забастовка. Что мне делать одной в пустой мастерской?

И она пошла по Дерибасовской вслед за работницами.

По брусчатке зацокали копыта лошадей — мы увидели едущих навстречу нам жандармов. Они стали разгонять нас, избивая нагайками. Я получила удар по голове.

В Одессу пришло известие о Московской всеобщей стачке.

— Поддержать москвичей, оказать им реальную помощь! — требовали большевики.

— Не надо ссориться с властями, будем действовать осторожно, — твердили меньшевики.

Опять разгорелся спор. Его решил сам рабочий класс Одессы. Её улицы снова заполнили демонстранты, над толпами реяли красные флаги, слышались революционные песни. Горком партии обязал всех своих членов принять участие в борьбе, которую вели одесситы.

На углу Тираспольской и Преображенской улиц возникла первая баррикада. Рабочие, студенты, женщины и дети опрокидывали стоявшие без движения вагоны конки, укладывали булыжник, привезённый для ремонта мостовой, тащили в кучу всё, что попадалось под руку. Баррикада росла на глазах у растерявшихся полицейских. У них не оказалось инструкции, и они были в нерешительности. Лишь часа через четыре со стороны Тираспольской улицы показались войска. Им навстречу вышли женщины, стали кричать:

— Солдатики, не стреляйте, здесь ваши братья и сёстры!

Солдаты не стреляли. Их пришлось увести назад. Вскоре прибыл другой отряд — полицейский. И к нему кинулись женщины, однако шедший впереди офицер, выругавшись, приказал:

— По бунтовщикам — огонь!

Раздались нестройные залпы. Три женщины упали замертво, несколько были ранены. Тогда из-за баррикады выбежали мужчины, подобрали убитых и раненых.

Офицер закричал:

— Немедленно разберите завал! Даю пятнадцать минут! Расходитесь, иначе будем штурмовать!

Прошло полчаса. На баррикадах не было заметно никакого движения. Офицер скомандовал:

— Вперёд, на штурм!

Полицейские, крадучись, пошли вперёд. В них полетели камни, послышались одиночные револьверные выстрелы. После непродолжительного боя защитники баррикады оставили её. Полицейские стали разбирать завал. Они хватали убегавших рабочих, арестовывали их, отводили в участок.

Баррикады возникли также на Греческой и Базарной улицах. Там в дело пошли магазинные щиты, балки, вагоны, старые экипажи и телеги, телеграфные столбы, даже похоронные дроги. Рабочие разобрали решётку Александровского сада от Успенской до Почтовой улиц.

Я принимала участие в стычках с полицией на Греческой и Базарной улицах. Сражения с полицией с перерывами шли с утра до вечера. Менялись отряды нападающих, на смену раненым защитникам приходили их товарищи. Если враг на время овладевал баррикадой, мы прятались от пуль за телеграфными столбами, фонарями, афишными тумбами, за выступами зданий. Стрелял каждый камень. Наш огонь заставлял полицейских отступать. Бои носили летучий характер — утихали в одном месте, возникали в другом. Чувствовались их разрозненность, отсутствие единого, продуманного руководства. Постепенно борьба затихала. Дольше всех держались защитники баррикад на углу Пушкинской, Базарной, Успенской улиц и Щепного переулка.

Вскоре на помощь полицейским пришли громилы из черносотенных «Союза русского народа» и отрядов Михаила Архангела. В большинстве своём это были лавочники, приказчики, купеческие сынки, гимназисты из зажиточных семей. Они заходили с тыла, внезапно нападали, завязывали рукопашные схватки. Это вызвало всеобщее возмущение. На улицах шумел народ, обсуждая события.

Я с трудом пробиралась на главную улицу. Подступы к ней были запружены людьми, всюду стихийно возникали митинги. Слышны были возгласы:

— Долой самодержавие! Держитесь, товарищи, скоро придёт помощь!

18 октября город узнал о том, что царь издал манифест о свободах. Не разобравшись в сути его, многие одесситы ликовали:

— Конец борьбе! Мы добились своего! Уступил народу царь-батюшка, теперь пойдёт другая жизнь!

Баррикадные бои прекратились повсеместно.

Мы разъясняли, что царь не может даровать народу свободу, что надо брать её силой, что манифест — это только обман трудящихся, выиграли от него одни богатые.

И как бы в подтверждение наших слов на Молдаванке, Пересыпи, в бедных районах города начались погромы...

По приказу священника Михаила Дудницкого и пристава Слободского района Колоды три дня и три ночи глухо, тревожно звонил колокол старой Рождественской церкви. Он звал на постыдное, ужасное дело: на погром!

Тяжкое несчастье обрушилось на бедняков Одессы. У евреев, цыган и татар, жителей Дальницкой улицы и всей Молдаванки стыла кровь в жилах от беспрерывного звона. Выполняя тайный указ царского правительства, поп и пристав организовали кровавую резню и грабежи в бедняцких кварталах города. С ужасом смотрели мы на зловещее шествие погромщиков, защитников царя, «спасителей России», которые с хоругвями, портретами Николая II, подстрекаемые властями, вооружившись ножами, гирями, кастетами или просто палками и камнями, врывались в квартиры «иноверцев», грабили, убивали или калечили людей, повинных лишь в том, что на них не было крестика. Особенно свирепствовала шайка атамана Пеликана, состоявшая из уголовников, недавно оставивших тюремные камеры.

Солдаты, которым надлежало охранять слободку, бездействовали. Погромщики беспрепятственно избивали бедноту, а богатых поп отпускал за большой выкуп «в пользу храма господнего».

Погромы застали нас врасплох. Как-то не верилось, что на такую мерзость могло пойти даже царское правительство. Но как только ударил колокол и пришли первые известия о погромах, в условленном месте собрались члены горкома РСДРП. Мнение было единым:

— Наша первейшая обязанность — организовать рабочие отряды для защиты бедноты, связаться со студентами университета, привлечь их на свою сторону.

Мы спешили выполнить задание горкома. Нужно сказать, что и сами рабочие без наших просьб пытались остановить погромы. Например, рабочие завода Шполянского узнали, что громилы хотят расправиться с их товарищем социал-демократом. Под видом погромщиков рабочие вынесли из квартиры и спрятали в надёжном месте мебель и вещи товарища, укрыли его семью.

Своё возмущение погромами выразил в специально выпущенной брошюре священник Иоан Кронштадтский. Высокие церковные власти не одобрили этого, предложили Иоану выбор: или снятие сана, или публичное отречение от того, что написано в брошюре. Священник сдался, назвал своё выступление печальным заблуждением. Но сопротивление народа погромщикам нарастало с каждым часом.

Появились отряды самообороны. Они патрулировали с оружием в руках, изгоняли черносотенцев, которые обычно после короткой стычки трусливо ретировались. Легкораненые самооборонцы не уходили с постов, они с гордостью носили свои повязки, зная, что население на их стороне.

Мой знакомый студент Сергей рассказывал, как активно включились в борьбу с чёрной сотней его товарищи. Волнения в Новороссийском университете (Одесса считалась центром Новороссии, отсюда и название) начались ещё в январе. После Кровавого воскресенья университет был закрыт на каникулы. Лишь в актовом зале шла защита диссертаций. Сергей и его друзья ворвались в зал, заседание пришлось прервать.

— В чём дело? — поднялся ректор.

— В Петербурге царские сатрапы расстреляли мирное шествие народа! — заявил Сергей. — Мы требуем, чтобы все присутствующие вышли на улицу, приняли участие в демонстрации против самодержавия!

Присутствующие, за редким исключением, высыпали на улицу, защита диссертаций была отложена.

Студенты волновались всю весну и лето.

В стенах университета непрерывно шли бурные собрания, митинги.

Начальство переполошилось. Начались обыски, аресты. Студентов высылали из Одессы по месту жительства. Полиция разогнала также женские курсы, арестовав десятки курсисток. Около сотни девушек были исключены из курсов за участие в антиправительственной демонстрации.

Одесский университет был демократичным по своему составу. Многие студенты жили на Пересыпи и в других бедняцких районах, где тесно общались с рабочими. Они перебивались уроками за три рубля в месяц. Полиция частенько изымала «неблагонадёжных» студентов, активно выступавших против бесправия, за свободу.

Не случайно поэтому студенты поднялись на защиту бедноты от погромщиков. Когда черносотенцы попытались проникнуть в кагановский дом, где ютилась студенческая голытьба, они получили отпор. Узнав о погроме, студенты подняли на ноги весь университет.

19 октября утром к главному зданию медицинского факультета пришли студенты разных факультетов. К ним присоединились воспитанники мореходного училища и рабочие ближайших предприятий. Был создан коалиционный совет студентов, в который вошёл и Сергей. Началась организация отрядов для помощи беззащитному населению. Они были вооружены малоэффективными в боевом отношении револьверами системы «Бульдог». Но лишь такое оружие совет студентов смог разыскать в магазинах города.

К полудню отряд из ста пятидесяти человек выступил в сторону Молдаванки. На Торговой улице дорогу им преградили солдаты. Офицер вышел вперёд и прокричал:

— Господа студенты, расходитесь по домам, группами собираться не дозволено!

— А черносотенцам можно?! — ответил Сергей. — Мы идём против погромщиков!

— Никакого погрома нет, полиция приняла меры, — заверил офицер.

— Тогда пропустите, мы убедимся в этом и разойдёмся.

— Пропускать не велено, расходитесь, не то откроем огонь! — предупредил офицер. Тогда Сергей скомандовал:

— За мной, товарищи! На прорыв! Они стрелять не будут!

Студенты кинулись за Сергеем. Но раздались залпы, несколько человек было убито на месте. Студенты рассыпались, но не отступили, заняли ближайшие дома, начали отстреливаться. Они вызвали карету скорой помощи, медик Шмидт с санитарами вышел на улицу подобрать раненых, и тут же его сразила солдатская пуля.

Перестрелка затихла только ночью. Утром следующего дня перегруппировавшийся и пополненный отряд студентов снова двинулся к Молдаванке, но и его остановили солдаты. Разве могли дружинники, вооружённые «бульдогами», противостоять винтовкам? Чтобы хоть как-нибудь помешать погромщикам, студенты стали ловить их с награбленным добром, приводить на допрос к двум помощникам прокурора, специально приглашённым для этого в университет.

Весть о студенческих волнениях в Одессе дошла до Санкт-Петербурга быстрее, чем весть о погромах. Командующему войсками было предписано занять университет, произвести тщательный обыск, изъять склад оружия. Студенты засели в главном корпусе, забаррикадировались изнутри мебелью. Командующий не решился идти на штурм, отвёл солдат, но на Софиевской улице оставил пулемётчиков. Патрули задерживали студентов на улицах и, если находили оружие, расстреливали на месте...

Через несколько дней университет всё же неожиданно атаковала воинская часть во главе с жандармским полковником и полицмейстером.

— Нам приказано произвести тщательный обыск, — заявил жандарм ректору.

— Не вижу необходимости, — возразил ректор. — Но если уж вы так настаиваете, подождите, я приглашу двух гласных думы, пусть осмотрят здание вместе с вами, чтобы покончить со слухами о тайном складе оружия.

Обыск не дал результатов. Тем не менее университет заняли войска. Студенты ушли в рабочие кварталы. Во время событий 1905 года в Одессе на баррикадах и в дружинах самообороны погибло около двухсот студентов...

Черносотенцы почти безнаказанно три дня громили кварталы бедноты. Покончив с Молдаванкой и Пересыпью, они стали подбираться к центру города, где жили богачи. И только тогда «проснулся» градоначальник Григорьев, приказал защитить богатеев.