Никогда не поздно

Глава 12

А потом просто повалилась на бок, потому что руки, на которые я опиралась, дрожали и не держали больше. Свернулась комочком на холодной и влажной земле, поджала ноги к животу и… просто плакала. Уже не в голос, без завываний и громких всхлипов, без причитаний… слезы лились рекой по щекам и падали в пожухлую траву.

Мне было так больно, горько, так невыразимо обидно. За что? За что мне выпадают все эти испытания. Разве я желала кому-то зла или причиняла боль и страдания другим? Разве я… хоть кого-то обидела со зла?

Я ведь даже в академии всегда старалась избегать конфликтов. Не приближалась ни к кому из сокурсников. Только Камилла каким-то невообразимым образом попала в мой ближний круг. Но это не удивительно, учитывая сколько времени мы проводим вместе. Трудно совсем не общаться с тем, с кем спишь в одной комнате, и каждое утро толкаешься у шкафа. А остальные? Я никогда не стремилась приблизиться ни к кому из аристократов, что учатся вместе со мной, не навязывалась и не пыталась втереться в доверие. Я даже не разговаривала почти ни с кем, за исключением редких вопросов по учебе!

Так за что они меня так ненавидят? Только за то, что у меня нет дорогих нарядов, громкого имени и шикарных драгоценностей? Я так старалась учиться, ночи напролет просиживала за книжками, работала на пределе сил и возможностей в буквальном смысле падая от усталости. Никогда не пыталась выехать за чужой счет.

Но им все равно! Им нет никакого дела, что я за год — за один только год! — из невежественной приютской девчонки, которая даже читала с трудом, стала второй ученицей по успеваемости. Второй!

Было так обидно. И дело даже не в пропавшей еде или деньгах, что пришлось в прямом смысле слова выбросить. А ведь эти деньги я заработала своим трудом! Я не просила их у родителей, не украла — я их заработала! Вместо того чтобы развлекаться летом, я сидела в душной приемной на кафедре демонологии и переписывала скучные планы, в которых ничего не понимала, мыла пробирки, сортировала и раскладывала по местам амулеты. Слепила глаза, подписывая карточки.

И Лемм… мне было стыдно. Именно стыдно из-за того, что я не сдержалась и высказала ему все, что накипело в душе. Опустилась до того, что начала… жаловаться ему? Сетовать на горькую долю и безденежье.

Дура! Тупая непроходимая дура! Ну что мне стоило промолчать. Гордо задрать подбородок и величаво удалиться из столовой. А если бы он и поспешил меня догонять, то надо было не пищать что-то невразумительное на тему моей собственной бедности, захлебываясь слезами, а фыркнуть, вздернуть подбородок повыше и уничижительно посмотреть сверху вниз, как делала частенько Камилла.

Но нет. Вместо того чтобы держать лицо и повести себя, как взрослая и самостоятельная будущая магичка, я опустилась до невнятных жалоб.

Не знаю, сколько времени я провела лежа на земле и глотая слезы. Свернулась комочком, поджала колени к животу и просто плакала, жалела себя, страдала… тихо, чтобы никто не заметил, не услышал, не решил поинтересоваться, что это я здесь делаю.

Мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Даже думать ни о чем не хотелось. Я просто плакала. Тихо, почти беззвучно всхлипывая и изредка подвывая.

В себя пришла от холода. Просто почувствовала, как затекли ноги и попыталась пошевелиться. И поняла, что заледенела вся.

Была осень. Причем, в этом году, не самая теплая, а я выбежала на улицу в одном ученическом платье. Валялась на мокрой холодной земле — ночью шел дождь, и она не успела просохнуть как следует — и тонкая ткань платья промокла и неприятно прилипла к телу. Я замерзла так, что даже пошевелиться получилось с трудом.

И стоило мне только это заметить, как в горле ту же запершило, из носа потекло. Я почувствовала, как все тело начинает бить мелкая противная дрожь, на висках же, вопреки всяким законам логики, выступили бисеринки пота.

— Только этого мне еще не хватало, — прохрипела себе под нос, поднимаясь с земли и пытаясь отряхнуть платье от налипшей на него травы и земли. — Осталось только подхватить простуду и свалиться на неделю с высокой температурой. И все, можно будет из лазарета сразу в бордель.

Болеть не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось, если честно, но я нашла в себе силы собраться, даже вспомнила о том, что уронила сумку где-то по дороге и потащилась ее искать, с трудом переставляя ноги. Дышать становилось все труднее, из носа уже просто текло и в груди болело. Я определенно простыла и понимала это прекрасно. Нашла сумку, дрожащими руками забросила ее на плечо, сумев проделать это незамысловатое движение с третьей попытки. Проверила деньги. Вздохнула облегченно, когда отыскала остатки своих сбережений в кармашке сумки и потащилась в общежитие. О том, чтобы отправиться в таком состоянии на занятия не могло быть и речи.

Уже в комнате, уронив сумку, которая стала вдруг непомерно тяжелой, прямо на пол у порога, я вспомнила, что у Камиллы где-то была жаропонижающая настойка.

Идти в душ не было никакого желания. Мне казалось, что сил на то, чтобы раздеться, дотащиться до конца коридора, попросту не хватит. Но дрожь становилась все сильнее. Мне было холодно и горячая вода — единственное в данном случае мое спасение. А потому, с трудом стянув с себя мокрое и изрядно изгаженное землей и травой платье, я залпом осушила пузырек с лекарством, чувствуя как огненная волна потекла по пищеводу и попала прямиком в желудок, чтобы окончательно там сгинуть. Хорошо еще, что Камилла любит аккуратность и следит за тем, чтобы все ее вещи всегда стояли на своих местах, удивительное качество для аристократки, как по мне, но в моей сегодняшней ситуации, — просто бесценное, потому что рыться в ее вещах в поисках настойки не было ни желания, ни сил.

Потом я все же нашла в себе силы доползти до душа. Мыться не стала, просто постояла какое-то время под струями горячей воды, пытаясь расслабиться и хоть немножко согреться. А когда стала понимать, что вот сейчас рухну, прямо на этот самом месте, аккурат на покрытый блестящими серыми плитками пол душевой, выползла из-под горячих струй и потащилась в комнату.

Даже вытираться не стала, потому что сил не было. Тело слушалось все хуже и хуже. Видимо, настойка была со снотворным эффектом, потому что, вдобавок ко всему глаза слипались сами собой. Или у меня уже началась лихорадка? Если так, то…

Додумать не успела — рухнула в кровать и, успев натянуть на себя одеяло, провалилась в тревожное, темное и липкое беспамятство.

Спала я плохо. То просыпалась, задыхаясь и чувствуя, как бешено стучит в груди сердце, то снова засыпала. И снилось… что-то темное, неприятное… липкое… Было жарко, а в следующее мгновение кожа покрывалась мелкими колючими мурашками, и я начинала дрожать.

Просыпалась долго, трудно, неприятное забытье никак не желало выпускать меня из своих липких лапок. Голова была тяжелой, все тело покрылось холодным неприятным потом, глаза горели огнем, а в груди словно поселился кто-то маленький и колючий.

Простуда.

Эта мысль пронеслась в голове, словно приговор и я застонала, откинулась на подушку и закрыла глаза.

Только этого мне не хватало. И даже чудодейственная настойка Камиллы не смогла помочь.

— Проклятие! — с трудом села. Поморщилась, когда поняла, что кровать подо мной промокла, простыни неприятно прилипали к телу, холодили кожу, вызывая отвратительное чувство гадливости. А еще слабость. И звон в ушах. Полный набор всех признаков болезни.

Разлепила глаза и чуть отклонилась в сторону, пытаясь рассмотреть время на магических часиках Камиллы. Вечер. Я проспала весь день, но отдохнувшей себе совсем не чувствовала.

И что делать?

Хотелось заползти обратно под одеяло и снова уснуть, в надежде, что проснусь уже здоровой. Глянула на смятые простыни и скривилась. Нет, не вариант. Постель надо перестелить, а мне не мешало бы добраться до лазарета и попросить какую-нибудь микстуру. А еще тренировка.

Последняя мысль отозвалась болью в висках и кислым привкусом во рту. От мысли, что мне придется встать, одеться, выйти в холодный осенний вечер стало и совсем уж тоскливо. К тому же… видеть Лемма не хотелось. Вот как-то совсем. Воспоминания о некрасивой сцене в столовой и о признании, что я сделала потом, вызывали изжогу и желание заползти под кровать и не высовываться оттуда следующие несколько лет.

И только упрямство подсказывало, что это не выход. Мне надо сделать все возможное, чтобы остаться в академии, получить диплом, устроиться в жизни.

— Ну все, Айрин, — прохрипела я в тишину комнаты. — Хватит сидеть здесь и страдать. В конце концов, ты не нежная барышня и общественное мнение ничего для тебя не значит. Так что, давай, отрывай свой тощий зад от кровати и топай на полигон. А еще молись, чтобы после твоих неосторожных слов, Леммард Брокк не отказался тебя тренировать. Потому что, для тебя эти его вечерние издевательства много значат, а вот сам Лемм вполне может обойтись без них.

И я встала. Правда, стоило мне оказаться на ногах, как голова закружилась, и пришлось быстренько опуститься обратно. Посидела с закрытыми глазами, подождала пока слабость отойдет в сторонку и все же встала. Пока одевалась, вспотела так, что легкая нижняя сорочка прилипла к телу. Ощущения были не из приятных, но пришлось сжать зубы и поползти на полигон.

Слава всем богам, что туда добралась без проблем. Осенний ветерок приятно остужал разгоряченное лицо, и дышалось на улице намного легче.

Уже на подходе к полигону, я вдруг подумала о том, что Лемма там может и не быть. А вдруг, он и в самом деле решил, что не стоит тратить на меня свое время и отказался от обучения под личным руководством профессора Мастерса? И что мне тогда делать? Как сдать нормативы? Как уговорить профессора не выгонять меня из академии?

К высоким кованым воротам подходила медленно. Каждый шаг давался неимоверным трудом. Было страшно. Настолько страшно, что оказавшись всего в шаге, я просто остановилась и зажмурилась. И простояла так несколько минут. Потом все же одумалась и приоткрыла один глаз.

С губ слетел облегченный выдох — Лемм был на полигоне. Висел на перекладине, спиной ко мне и подтягивался. Я залюбовалась им. Четкие ритмичные движения. Ничего лишнего. Все так, как и показывал профессор. Все-таки, мне попался один из лучших тренеров, жаль только, что я такая. Совершенно неспортивная.

Вздохнула, почесала кончик носа и медленно потащилась туда, к Лемму. Остановилась в шаге от турника и тихонько вздохнула, не решаясь окликнуть его. Стояла, переминалась с ноги на ногу, считала, сколько раз он подтянется. Сбивалась и начинала сначала. Ежилась на холодном ветру.

Лемм закончил. Повис на вытянутых руках, слегка раскачиваясь. Затем спрыгнул. Не оборачиваясь, запустил обе руки в волосы, взъерошил их основательно, словно бы ветер не успел сделать этого до него.

Я снова вздохнула.

— Прости, — он все еще не оборачивался, и мне даже показалось, что я ослышалась. — Я даже представить не мог и… не подумал, — он резко обернулся и посмотрел на меня. — Я идиот.

Я пожала плечами и опустила взгляд. Рассматривала теперь его ботинки. В горле скреблось и говорить не хотелось.

— Я просто… пойми, прошло две недели, а прогресса нет. Ты не сдашь нормативы, Айрин.

Я всхлипнула. Честно признаться, понимала это и сама. Прекрасно понимала, но упрямо отгоняла от себя эти мысли, сжав зубы, занимаясь под его началом.

— Ты истощена. Почти полностью обессилена.

Слезы потекли по щекам непроизвольно. Вот правда, совершенно не хотела плакать, а… не могла остановиться. Так и стояла, опустив голову, вытянув руки вдоль тела и сквозь мутную пелену слез рассматривала спортивные ботинки Леммарда Брокка. Дорогие ботинки из хорошо выделанной кожи, наверное, мягкие и легкие.

— Сначала я подумал, что ты, как большинство девушек, специально моришь себя голодом… все эти ваши диеты, фигура… бред полный… я просто… я представить не мог, что все не так.

Я все еще молчала. И не поднимала головы. Старалась не всхлипывать.

— Продолжать тренировки смысла нет.

Я сглотнула. Вот и все. Обиды не было. И на Лемма я не злилась совершенно. Что толку? Он прав. И я это прекрасно понимала. Только вот… еще я очень хорошо понимала, что для меня это конец. Приговор. Не сдам нормативы, Мастерс поднимет вопрос о моем отчислении, а это…

— Надо искать другой выход.

Я все еще молчала. Да и что было говорить? Какой выход? Для Леммарда Брокка он точно найдется, для меня — точно нет.

— И что-то делать с твоим образом жизни. Долго ты в таком ритме не протянешь.

Слезы высохли. Сами. Я вскинула голову и посмотрела на этого… маркиза. Если он сейчас… если только попробует предложить мне деньги или еще что-нибудь такое же… не знаю, что сделаю. Правда, подумалось об этом как-то отстраненно. От резкого движения в голове зашумело.

— Я прикинул, кросс ты пробежишь, — он словно не замечал моего состояния. Сделал пару шагов в сторону, затем развернулся и потопал обратно. И продолжал говорить. Только мне казалось, что голос его стал звучать тише… — Рекорд не поставишь, но за отведенное время справишься. С силовыми нормативами… — я погрустнела, — беда. Тут даже смысла нет ничего делать. Ты просто их не вытянешь, вон даже от ветра качаешься. Фехтование…

Вот тут мне стало совсем плохо.

— Что? — прошелестела я.

Лемм остановился. Круто развернулся и посмотрел на меня. Подозрительно так посмотрел, чуть склоним голову к плечу.

— Ты вообще рапиру в руках когда-нибудь держала? — осторожно так спросил он.

А я… а что я могла на это ответить, все силы уходили на то, чтобы не упасть прямо здесь. как-то вот совсем плохо стало. даже хуже, чем было в комнате. И перед глазами потемнело. Наверное, я пошатнулась, потому что в следующее мгновение, Леммард Брокк оказался как-то очень близко. просто непозволительно близко. я только и смогла, что судорожно вздохнуть. Меня была крупная такая дрожь, стало просто нестерпимо холодно. Я поежилась и обхватила себя руками за плечи, чтобы хоть немного согреться.

Горячая ладонь коснулась моего лба. Светлые глаза, оказавшиеся почему-то очень близко, чуть расширились. В них мелькнуло недоумение, затем… тревога.

— Да у тебя жар!

— Все в порядке… я… нормально себя чувствую… только в горле першит немного и…

— Сумасшедшая! Марш в лазарет. Ты вообще чего приперлась на полигон в таком состоянии?

— Тренировка и..

— Какая тренировка? — он меня просто не слушал, схватил за локоть и потащил прочь с полигона. — В лазарет и лечиться. Ненормальная девица!

— Ты не понимаешь, — сопротивляться я не могла. совсем. Ноги не слушались, стали ватными и подгибались на каждом шагу. И в ушах так сильно шумело. — Мне нельзя… вылететь из академии. Совсем нельзя. Я… мне же некуда идти и…

— А загнать себя в гроб — можно? У тебя жар! Говорить нормально ты не можешь, ты даже ходить не можешь, вон, спотыкаешься на каждом шагу. А! — он вдруг остановился, развернулся и подхватил меня на руки. — Так быстрее.

Я только и успела, что невнятно пискнуть и вцепиться пальцами в его спортивную куртку. От резкого движения голова закружилась и, наверное, я все же потеряла сознание, потому что следующее, что отложилось в памяти, как Брокк врывается в лазарет и громко зовет… кого-то зовет. И снова темнота, наполненная приглушенным шумом, чьи-то голоса, что прорываются ко мне словно издалека… темнота… холод, который сменяется жаром…

Последняя мысль, которая отложилась в моем сознании, была о том, что появляться в академическом лазарете на руках Леммарда Брокка, похоже становится у меня традицией.

Два дня я просто… болела. Жар сменялся жутчайшим ознобом, темнота, в которую я уплывала, перемежалась с ярким светом. Приходилось щуриться, жмуриться, плотно смеживать веки и в очередной раз засыпать. Только сны эти были тревожными, тяжелыми… я погружалась с головой в темное, вязкое нечто. Кожа горела, внутри, казалось, плавились мышцы, кости… кровь кипела… а через минуту становилось так холодно, что зубы непроизвольно начинали выбивать дробь.

В этих странных, тяжелых снах, из которых было невозможно выбраться, я видела маму. Лицо ее было скрыто туманной дымкой, но я слышала ее голос и колыбельную, которую она пела мне, когда я была маленькой. Видела отца. Странно, но вот его лицо четко отпечаталось в моей памяти… Быть может, виной тому были альбомы, что показывал мне профессор Майерс. В моих снах отец был молодым, чуть застенчивым и немного неуклюжим парнем. Высоким, плечистым и темноволосым… Он улыбался. Всегда улыбался…

А потом все закончилось.

Лицо отца вдруг побледнело, стало расплываться… затем и вовсе исчезло. Я проснулась. Пришла в себя. Почувствовала специфический запах лекарственных препаратов и целительской магии… и еще до того, как успела открыть глаза, услышала тихие голоса…

— Ты живешь с ней в одной комнате уже год! И как можно было не обратить внимания на то, что Айрин живет впроголодь? Вот как, объясни мне?

— Да какое мне до этого дело? — шипела Камилла. — Я предлагала ей денег, но Айрин… это же Айрин! Она и слышать ничего не захотела. Сказала, что сама разберется и у нее все в порядке. Что мне нужно было сделать?

— Ты могла что-нибудь придумать, Камилла! Я просто не понимаю… можно же было как-то… — это точно Брокк. И вот какое ему дело? Чего прицепился?

Мне стало неудобно и очень стыдно. Неприятно лежать здесь и слушать как тебя и твое бедственное положение обсуждают.

— Лемм! — Камилла явно была раздражена. — Я не понимаю тебя! Айрин всегда вела себя очень независимо. Я предлагала ей свои платья. Даже пальто. Совершенно новое. Я и купила его только из-за нее, даже размер был ее — но она отказалась. Еще и посмотрела на меня так, словно бы это я, а не она, хожу в обносках, — я едва сдержала гримасу. Просто помнила и то пальто и саму ситуацию. Одежка была и в самом деле великолепная. Из дорогого материала и с воротником из натурального меха. Камилла слишком навязчиво заставляла меня принять ее подарок и даже дулась три дня, когда я решительно отказалась это делать. — Она никогда ничего не брала и обижалась, стоило мне проявить настойчивость. И я перестала пытаться подсунуть ей что-нибудь приличное. И вообще, я не понимаю… какое тебе до всего этого дело? Ты ведешь себя так… словно… словно… она что-то для тебя значит!

Я затаила дыхание. Нет, не то чтобы я верила или думала, будто бы Леммард Брокк может испытывать ко мне какие-нибудь теплые чувства, но все равно… его поведение заставляло меня настораживаться и раньше, а теперь стало и вовсе как-то… неуютно. И подозрительно.

— Конечно, — спокойный голос Леммарда Брокка заставил мое сердечко сжаться. — Она — мой шанс добиться цели. Тобиас Мастерс — лучший наставник. О таком можно только мечтать. Боевой маг, прошедший стажировку на Лардожском перевале, ставший легендой еще при жизни… О таком кураторе можно только мечтать. И я не собираюсь упускать свой шанс!

— О, боги! — Камилла, забывшись, повысила голос, и в ответ ей тут же прилетел предупреждающий шепот собеседника. — Ты неисправим, — продолжила моя соседка уже тише, — только и думаешь, что о своей учебе, а вместе с тем… ты же знаешь, что случилось, Лемм! Ты знаешь, что мои родители решили вопрос с моим замужеством. Ничего не хочешь мне сказать по этому поводу?

— Почему же, — и хоть я лежала с закрытыми глазами и почти не дышала, прислушиваясь к шепоту соседки и Леммарда Брокка, мне показалось, что я вижу, как невозмутимо пожал плечами первый ученик нашей академии, как он чуть улыбнулся, а в светлых глазах его мелькнуло нечто… нечто такое, определения чему я никогда не могла подобрать, — я хочу поздравить тебя. Это хороший выбор и вы с Эваном прекрасная пара.

— Поздравить! — Камилла больше не сдерживалась, в голосе ее звучало раздражение и обида и что-то еще, какие-то странные нотки. — Я думала, что это ты, Лемм! Я была уверена, что это твой отец появится в нашем доме и предложит подписать брачный контракт! Ты понимаешь это? Я ждала предложения о замужестве от тебя, а нет от Эвана!

— Прости, что обманул твои ожидания, — а Лемм был по-прежнему невозмутим, и хоть я не могла видеть его лица, потому что боялась открыть глаза, но очень ярко представляла себе, как он смотрит на Камиллу. Открыто, не пряча взгляд. Он всегда так смотрел. На всех. — И мне жаль, что ты обманулась, но… Я никогда не давал тебе никаких обещаний и даже представить себе не мог, что ты можешь подумать обратное.

— Не давал обещаний? А лето… мы провели вместе все лето, Лемм. Ты был рядом каждый день, не отходил от меня ни на шаг. Ты…

— Как и Эван. Камилла, мне, правда, жаль, если мое поведение этим летом породило надежды в твоей душе, но… Эван попросил меня побыть с вами. Я не увидел ничего предосудительного в этой просьбе и… мне жаль, Камилла. Правда, жаль. Я и представить не мог, что…

— Замолчи! Замолчи немедленно! — в голосе прекрасной леди Делгар зазвучали слезы. Я понимала, что Камилла сейчас сорвется и также прекрасно понимала, что если она когда-нибудь узнает, что я была свидетельницей этого разговора, что я… слышала, хоть слово, она мне этого никогда не простит. — Ты хоть понимаешь, как обижаешь меня своими словами? Ты это понимаешь?

— Прости, Камилла…

Я услышала тонкий полузадушенный всхлип, какой-то шорох, а следом послышались торопливые шаги, хлопнула дверь, и стало тихо. Какое-то время я еще лежала с закрытыми глазами и старалась не выдавать себя, потом же… осторожно приоткрыла один глаз.

Приглушенный магический свет, к счастью, совершенно не мешал. Я только и моргнула раз или два, а потом увидела перед собой чуть встревоженное лицо Леммарда Брокка.

— Айрин?

Притвориться спящей я уже не успевала, а потому попыталась растянуть губы в улыбке. Не знаю, как это у меня получилось, но взгляд у Лемма стал еще более встревоженный.

— Я сейчас позову целительницу, — быстро пробормотал он и исчез.

В тишине и одиночестве я оставалась не так и долго. Спустя всего несколько минут раздался звук приближающихся торопливых шагов, а потом, в палату вошла целительница Амирена. Она быстро осмотрела меня, поцокала языком, покачала головой и прописала постельный режим и кучу всяких микстур в течение недели.

— Но я не могу! Мне надо заниматься, — ужаснувшись перспективой потерять такое количество времени, я попыталась подняться, но целительница ловко перехватила меня, прижала к постели с силой, которую просто невозможно было заподозрить в таком хрупком на вид теле, и сурово сведя на переносице светлые брови, изрекла:

— Если не будете выполнять все предписания — привяжу к кровати ремнями. То-то потеха будет!

Эта угроза возымела действие, и дергаться я перестала. Затихла и только и делала, что сердито сверкала глазами. Правда, на целительницу Амирену мои взгляды не произвели никакого впечатления. Она напоила меня какими-то отвратительными лекарствами, измерила температуру и пульс, снова покачала головой.

Наверное, что-то говорила, но я уже не смогла разобрать ни слова — провалилась в сон. На этот раз, снилось мне что-то хорошее, светлое, теплое… Жаль только, что проснувшись, я совершенно не помнила, что именно.

В лазарете я провела неделю, как и предрекала целительница Амирена. Каждый день ко мне заходила Камилла, сидела у моей постели по нескольку часов, пересказывая сплетни, что ходили по академии и отвлекая меня веселыми историями. Она же и принесла по моей просьбе тетради и книги, так что в то время, когда моя соседка находилась на лекциях, мне тоже было чем заняться. Выглядела Камилла как и всегда, ко мне относилась все с той же ноткой превосходства и покровительства, как и раньше, что не могло не радовать. Я очень сильно переживала, что она может догадаться о моем подслушивании. Но нет, все было замечательно и с Камиллой мы по-прежнему оставались подругами. Спрашивать у нее о помолвке я не торопилась, рассудив, что если захочет — сама все мне расскажет.

Так, впрочем, и вышло на третий день моего заточения на больничной койке.

— Ты же не знаешь, — произнесла Камилла, усаживаясь на стул возле койки и нарочито медленно и тщательно расправляя складки на платье. — Я обручилась с Эваном Россом. Оказывается, это его отец объявил о намерениях своего сына моему родителю. Папенька предложение принял с превеликим энтузиазмом и, конечно же, все подписал. Так что по окончании академии, мы с Эваном поженимся. Он хотел сейчас, но я не согласилась, мотивируя тем, что правила академии достаточно серьезны.

— Ты рада? — только и спросила я, боясь затронуть эту тему. Но Камилла меня поразила. Она просто пожала плечами.

— Хорошая партия. Лорд Росс финансовый советник короля. Высокое положение, древний род и сказочное богатство. К тому же, Эван недурен собой. Это выгодная партия и у меня не было причин отказываться.

— Но ты же… — мне было странно слышать такие ее слова. Ведь еще совсем недавно Камилла с таким воодушевлением говорила о Леммарде Брокке, да и предложения она ждала именно от него.

— Это не важно, Айрин, — решительно перебила меня она. — Эван — хорошая партия. Лучшая из многих. Я довольна.

Что я должна была на это ответить? Только пожелать ей счастья.

Лемм появился в лазарете на четвертый день моего здесь заточения. Притащил огромную коробку с пирожками и конфеты.

— Значит, так, — присаживаться он не пожелал и принялся расхаживать по палате. — Я придумал, как сделать так, чтобы ты сдала нормативы. Правда, пока никак не могу убедить Мастерса перенести сроки. Он уперся и требует, чтобы зачет ты сдавала, как и все. Идти на уступки не собирается и принять во внимание твое болезненное состояние тоже не желает.

Я грустно вздохнула. Новости были, мягко скажем, так себе. Правда, воодушевленное состояние Лемма несколько обнадеживало.

— Но я его добью, — не разочаровал меня мучитель. — Если он не согласиться добровольно, пойду к ректору. Уж к словам лорда Аргона он точно прислушается.

— Вы в этом уверены, молодой человек? — голос Мастерса, заставил меня поперхнуться пирожком, от которого я вот никак не смогла отказаться, а Лемма замолчать и резко крутануться на пятках.

Профессор стоял в дверях, скрестив на груди руки и прислонившись одним плечом к косяку. Смотрел он исключительно на Брокка и усмехался. Противно так усмехался.

— Вы, в самом деле, уверены, что у вас получится?

— Но должны же вы понять! — Лемм едва не подпрыгнул на месте от возбуждения. А я все же подавилась пирожком и закашлялась. — Айрин перенесла тяжелую форму простуды. Она не сможет восстановиться полностью к началу зачета, и… время упущено!

— И что? — Мастерс пожал плечами. Выражение его лица нисколько не изменилось. — По какой причине это должно меня взволновать или заставить пересмотреть свое отношение к вам лично?

— Ладно, — выдохнул Лемм. — Возможно, свое отношение ко мне вы менять и не обязаны, но… Айрин то в чем виновата? Если она не сдаст нормативы, то ее исключат и что тогда?

— С чего вы взяли? — удивился Мастерс. — За это из академии не исключают. Назначат пересдачу, возможно, приставят к госпоже Лайрон кого-нибудь из старших адептов, чтобы помог подтянуть форму. Но исключение… нет, ничего подобного в правилах академии не предусмотрено.

— Но вы же сами сказали! — на этот раз мы с Леммом были солидарны и даже я не удержалась от возмущенного вопля. Нет, ну правда, он же сам пригрозил мне отчислением.

— Мало ли что я мог сказать, — все так же пренебрежительно пожал плечами профессор. — А у вас что, своей головы на плечах нет? Вы двое — лучшие адепты на курсе. Уж правила-то в состоянии выучить или вашего мозга на это не хватает?

У меня даже дар речи пропал. У Лемма, вероятно, тоже, поскольку он просто стоял, сжав кулаки и сверлил этого гада-боевика возмущенным взглядом.

— И вот еще, что, — Мастерс оттолкнулся от косяка, засунул руки в карманы, качнулся несколько раз с пятки на носок, затем усмехнулся, — тренировать вас буду сам. Двоих. Как только адептку Лайрон выпишут из лазарета — на полигон. Проверю чему вы там научились, — и он ушел.

В палате воцарилась тишина. Такая… абсолютная. Я, кажется, даже не дышала. А Лемм так и стоял, замерев на месте. Сжимал кулаки, и, казалось, вообще врос в пол.

Я шумно сглотнула, чем вывела напарника из отрешенного состояния. Брокк вздрогнул, встряхнулся и резко развернулся в мою сторону. Посмотрел на меня… ну, правда, так посмотрел, что у меня мурашки по коже от этого взгляда побежали.

— Вот гад, — наконец выдохнул Лемм. — Специально же нервы трепал. И про отчисление специально говорил и вообще…

— Я все равно ничего не поняла, — жалобно призналась Лемму. — Он меня не отчислит? И мне теперь не придется умирать на полигоне? То есть… все хорошо, да?

— Ага, — Лемм кивнул и широко улыбнулся. Я улыбнулась в ответ, но чувство, что вот сейчас, в этот самый момент случится что-нибудь… что-нибудь такое… какая-нибудь подлянка, не отпускало.

И да, я была права.

— Не отчислит, — все еще улыбаясь, произнес Лемм. — Только теперь на полигоне, мы будем умирать вместе. Профессор Тобиус Мастерс только что официально объявил, что станет нашим куратором. Поздравляю, Лайрон, выбора у тебя нет, придется… умирать на полигоне.

А я… а мне только и оставалось, что вздохнуть несчастно и запихать в рот остатки пирожка.