Никогда не поздно

Глава 3

Стоило нам выехать на тракт, как мироздание решило, что наш маленький, но жутко уставший отряд, не до конца испытал на себе все тягости пути, и решило незамедлительно исправить это упущение. На горизонте уже показалась городская стена, до Орума оставалось всего ничего, как низко нависшие тучи разразились проливным дождем. Я вымокла в мгновение ока.

— Вот же…! — выругался неподалеку Майк, надвигая пониже капюшон плаща.

Отовсюду раздавались ругательства и недовольные возгласы, солдаты поспешно натягивали капюшоны, заворачивались в плащи. В другое время, я бы растянула над всеми непроницаемый полог, но вот конкретно сейчас у меня не было сил защитить от влаги даже себя. Пришлось, поднимать воротник куртки и горестно вздыхать — у меня плаща не было.

— Айрин, — Сэм появился с правой стороны, чуть потеснив капитана отряда, и тронул меня за локоть. — Отправляйся сразу домой. Я сам доложу о результатах зачистки. Ты еле держишься в седле, а еще и этот дождь… того и гляди свалишься под копыта собственной лошади.

Из моей груди вырвался вздох облегчения. Являясь главным городским магом Орума, то есть, фактически начальником Сэма и Андриша, я могла потребовать от них этого, но обычно старалась не злоупотреблять своим положением сверх необходимого. К тому же, они устали не меньше моего, а доклад градоправителю — это дело не пяти минут. Антуан явно захочет узнать все в подробностях и вряд ли предложит тому же Сэму чашку горячего вина с пряностями.

— Было бы у меня чуть больше сил, я бы тебя расцеловала, — послала слабую улыбку своему заместителю, втягивая голову в плечи. Дождь колотил по спине и плечам, заливал глаза, попадал за воротник. Было отвратительно мокро и холодно.

— Было бы у тебя чуть больше сил, на доклад отправилась бы сама, — усмехнулся Сэм. — Уверена, что тебе не нужен еще один накопитель? Ты паршиво выглядишь.

— Уверена, — кивнула в ответ. — После них чувствую себя как недоеденный завтрак дракона.

— Такой же невкусной?

— Такой же пожеванной, — фыркнула в ответ. — Резерв восполнится к утру и все будет в порядке.

Мы немного помолчали. Сэм ехал рядом, вглядываясь в приближающуюся городскую стену. Я… думала о том, как добраться до дома и не свалиться с лошади. Но на самом деле была благодарна помощнику за его предложение. Поговорить с Антуаном можно было и завтра. А сегодня меня ждет сытный ужин, теплое вино с пряностями, горячая ванна и родная кровать. Что может быть лучше?

— Зачем ты это делаешь? — спросил Сэм, нарушая затянувшееся молчание.

— Делаю что?

— Прозябаешь в этом забытом богами и людьми городке. Рискуешь собственной жизнью и искрой? С твоим потенциалом, ты вполне могла бы найти себе должность получше. В столице или любом другом большом городе, где нечисть не шастает под каждым кустом, где не придется раз за разом выкладываться по полной и рисковать просто не дожить до завтра?

— А если меня не прельщает место личного мага какого-нибудь аристократишки? — я пожала плечами и отвернулась. — Быть может, мне нравится шататься по окрестным лесам и лазить на пузе по болотам в поисках нечисти. Я люблю… опасность и все, что связано с нашей работой. Не представляю себе дальнейшей жизни без вот этого, — я кивком указала на бурую грязь под копытами лошади, — комфорта.

Голос сорвался, и я замолчала, закусила нижнюю губу и отвернулась от Сэма. Его вопрос заставил меня вспомнить… снова пережить все то, что я переживала шесть лет назад, когда только-только оказалась в Оруме. Я и правда могла сделать головокружительную карьеру, могла… купаться в деньгах, спать на шелковых простынях и выводить прыщи у придворных красоток. А вместо этого…

За прошедшие шесть лет, только ленивый не задавался вопросом, что я забыла в Оруме. И все они были правы. Мне было совсем не обязательно оставаться в здесь, но… Антуан слишком много сделал для меня и очень надеялся сделать еще больше, потому я просто не могла его разочаровать. Чувствовала себя обязанной. А долги я привыкла отдавать еще со времен приютского детства. Правда, леди Маргарита, матушка нашего славного и многоуважаемого градоправителя, считала, что я должна исчезнуть из жизни ее любимого и единственного сына и перестать «портить ему жизнь одним своим присутствием».

Антуан думал иначе. А я просто не желала в очередной раз начинать все сначала. Зализывала собственные раны и пыталась наладить жизнь. В Оруме. Получалось не очень, но за прошедшие шесть лет я обросла связями, имуществом и… у меня появилась семья. И я дорожила этим. Ценила то, что дал мне Орум, держалась за это всеми силами.

Но рассказывать обо всем этом Сэму, не собиралась.

— И все равно я не понимаю, — продолжал упорствовать мой заместитель. — Правда, не понимаю. У тебя же есть выбор. Ты… Айрин, ты понимаешь, что сделала сегодня? «Лезвия» это… да ни один из известных мне магов не способен даже представить себе это заклинание, я сам никогда не смогу повторить его, даже используя все имеющиеся у меня накопители, а ты…

— А я спасла ваши задницы, — резко оборвала Сэма и подстегнула лошадь, догоняя маячившего впереди капитана Анвора, чтобы предупредить, что не проследую с отрядом до казарм.

Майк лишь молчаливо кивнул в ответ на мои слова, оглядел меня из-под насупленных бровей, и сделал знак одному из солдат.

— Лошадь заберет, — коротко отрезал, в ответ на мои попытки отказаться от сопровождения.

Пришлось соглашаться, лошадь была казенная, а самой возвращать ее в гарнизонные конюшни у меня не было ни сил, ни желания.

Стоило нам с провожатым отделиться от основного отряда, как мой организм взбунтовался, видимо решив, что и так дал мне достаточно времени и пора уже заявить о себе. Накатила слабость, в глазах потемнело, и я едва не сверзилась с седла под копыта выступающей шагом лошади. Скованное холодом тело стала бить крупная дрожь, зубы стучали так, что перебивали даже шум усиливающегося дождя. А он, словно насмешка мироздания, становился все сильнее и сильнее.

Пришлось сжимать зубы до хруста, впиваться ногтями в ладони, чтобы эта незначительная боль хоть немного привела меня в чувство. Помогало мало. Я почти не соображала, где нахожусь, не видела, куда направляется предоставленная самой себе лошадь и если бы не солдат, которого благоразумный Майк отправил проследить за моим благополучным возвращением до дома, завтра поутру жители Орума отыскали бы хладный труп городского мага прямо посреди улицы. То-то было бы весело. Всем, кроме меня.

Справиться с собственным состоянием не представлялось возможным, силы покинули меня, искра, которая в обычном состоянии ярко горела, теперь лишь едва теплилась. Мне оставалось только молиться и дышать. Глубоко, размерено, чувствуя как с каждым вдохом в желудке образовывается комок, который того и гляди попросится наружу.

Магическое истощение — штука коварная. За последние шесть лет мне не единожды приходилось испытывать его на собственном опыте и… не могу сказать, что я примирилась с ним. Отвратно, иначе и не назовешь. А еще завтра будет болеть все. Вот абсолютно все тело, мышцы, кожа, ногти и даже волосы. И передвигаться я смогу с трудом, поскольку перенапряженные сегодня мышцы взбунтуются все и разом, как после длительной физической тренировки.

Мой провожатый — стыдно признаться, но я даже не смогла заставить себя посмотреть, кто именно это был — видимо прекрасно понял, в каком состоянии находится объект его охраны, потому что в какой-то момент оказался рядом и подхватил поводья моей лошади. Шаг животины чуть выровнялся, но не могу сказать, что это принесло мне хоть сколько-нибудь облегчения. Единственным радостным моментов во всем этом было понимание, что к порогу меня все же доставят.

Надо будет завтра обязательно поблагодарить Майка. Замечательный человек. Умный, добрый, отзывчивый и дальновидный. Повезло его жене. Ох, как повезло!

Не знаю, каким чудом я все же умудрилась не свалиться с седла до самого дома. Дорогу не помню, как подъезжала к крыльцу — тоже не помню. Последнее, что более-менее отпечаталось в воспаленном мозгу, это покачнувшаяся стена родного дома, свист в ушах и стремительно приближающаяся земля во дворе…

«Ну хоть на собственном пороге и то хорошо, — успела мелькнуть мысль, которую тут же догнала еще одна: — Лаура опять устроит головомойку».

И все, больше я ничего не помню.

В себя приходила урывками. Сознание то прояснялось, выталкивая меня в реальность, то наоборот, затягивалось черной пленкой, погружая еще глубже в темноту. Иногда, выныривая из цепкого марева беспамятства, я слышала голос Лауры, она, как и всегда в таких случаях, была недовольна и не видела смысла скрывать собственные чувства и мысли, тем более что тот, на кого это самое недовольство было направлено, не мог огрызнуться в ответ.

На самом деле, Лаура — замечательнейшая женщина. Умница и красавица, добрейшей души человек. Не знаю, как бы я выжила в Оруме, если бы не встретилась с ней на третий день моего здесь пребывания — умерла бы с голода в запустении и грязи. Само мироздание послало мне эту хрупкую женщину, мою ровесницу, в тот вечерний час, когда сидя на собственном пороге, я смотрела на закат и раздумывала о том, что же делать дальше. И тут явилось оно. Видение. В образе невысокой, тонкой, что тростинка, белокурой красавицы с тихим голосом и поникшим взглядом.

Ей некуда было идти, никто в Оруме не желал связываться с родственниками ее покойного мужа, от которых она сбежала, а я сходила с ума от перемен, произошедших в моей жизни, и не могла оставаться одна в темноте. Две потерянные души, мы встретились в самые тяжелые для нас обеих дни, зацепились друг за друга и выстояли. Я была готова продать за нее душу, и точно так же Лаура умерла бы за меня.

— Это невозможно просто, что такое! — сквозь шум в ушах долетало до меня ее ворчание. — Сколько можно? Сколько раз еще мне надо найти тебя на пороге полумертвой, чтобы в твоей пустой голове, наконец-то, появились мозги! Кому ты что хочешь доказать, Айри? Зачем истязаешь себя до такой степени? Что это исправит?

Я попыталась было ответить… даже открыла глаза, чтобы сквозь мутную пелену разглядеть красивое лицо Лауры, склоненное надо мной. Она больше не походила на ту бледную, забитую немочь, какой я увидела ее впервые. Теперь это была красивая женщина, хрупкая, невысокая, светловолосая и синеглазая. А еще ужасно злая.

— Ты… опять…кхрршш… — хрип вырвался из горла и не позволил мне договорить. Я закашлялась. Казалось, что в груди разгорается самый настоящий пожар. Искра… она не желала гаснуть и из последних сил тянула из меня жизнь… и могла вытянуть, всю… до капли…

— О, боги! — прохладная ладонь коснулась моего лба, и я застонала, потянулась за этой мимолетной лаской, потому что она дарила облегчение. — Ты горишь! Крайн!

Я снова провалилась в беспамятство. Тело скручивало в судорогах, внутри все горело, было так плохо, что хотелось скрутиться комочком и тихонько скулить… но даже этого я позволить себе не могла, просто не владела собственным телом.

— Давай, девочка, — чуть хрипловатый баритон Крайна разогнал овладевшее мной беспамятство. Сильные руки приподняли меня за плечи и поднесли к губам чашку с чем-то теплым и отвратительно пахнущим. Пить хотелось нестерпимо, язык разбух и, казалось, перестал помещаться во рту, как бывало всегда после магического истощения, и потому я с благоговением припала к краю глиняной кружки. Сделала несколько быстрых глотков, прежде чем почувствовала вкус отвратительно-мерзкого пойла. Поперхнулась, закашлялась, мотнула головой, в попытке увернуться и не вливать в себя больше этой гадости. Теплая струйка восстанавливающего силы зелья потекла по подбородку на шею, что никак не добавляло мне комфорта. — Еще! Нужно выпить все до дна! — Крайн был неумолим и, дождавшись, пока я прокашляюсь, снова начал вливать мне в рот отвратительное зелье Лауры. В этот момент я его ненавидела всей душой, хоть и понимала, что иначе просто нельзя.

— Где она?! — громкий хлопок, резкий окрик и моего тела коснулась спасительная прохлада. Кто-то ворвался в спальню и не закрыл за собой дверь.

— Куда! — это Лаура. Уверена, она бросилась наперерез, чтобы не допустить посторонних в мою спальню. Храбрая девочка, за годы, проведенные со мной под одной крышей, она научилась кусаться и царапаться. А с тех пор, как в нашей с ней жизни появился Крайн, так и вовсе стала намного уверенней в себе. Теперь ей в тройне было за кого биться…

Еще шесть лет назад, она бы и не подумала броситься навстречу разъяренному градоправителю и схватив того за шкирку, как нашкодившего мальчишку, вытолкнуть в коридор. А теперь поди ж ты, справилась с ним не моргнув и глазом.

На все это я смотрела сквозь бледно-розовую дымку, висящую перед глазами. Крайн, совершенно не обращая внимания на мои ужимки и слабые трепыхания, упорно вливал мне в рот горькое снадобье, сурово выговаривая по ходу:

— Ведешь себя как ребенок, Айрин! Еще глоток… вот так… пей, я сказал, иначе… — что иначе, я уже не дослушала. Зелье наконец-то закончилось, меня уложили обратно на подушки и принялись раздевать. Затем закрутили в одеяло.

Но прежде чем погрузиться в спасительную темноту восстанавливающего сна, я все же успела увидеть, как открылась дверь в мою спальню, как осторожно ступая, в комнату вошел Антуан. Я скорее почувствовала, чем увидела, как он присел перед кроватью на корточки и едва-едва коснулся рукой моей щеки.

— Зачем? — и вопрос я тоже не слышала, скорее, просто придумала его себе. Или все дело в том, что я слишком хорошо изучила сидящего перед моей постелью мужчину? — Ты же могла погибнуть.

Я только вздохнула в ответ, все равно сил на то, чтобы произнести хоть слово не осталось, мысли путались, спасительная темнота обступала со всех сторон, заманивая меня в свои мягкие и уютные объятия. Но мне хватило сил улыбнуться… едва заметно приподнять уголки губ. Восстанавливающее зелье, которое у Лауры получалось лучше всего, уже начало действовать. Жар стал спадать, судороги становились все слабее и слабее. Я уплывала в сон.

Память — странная штука. Непонятная и непонятая. Неизученная до конца, несмотря на все попытки исследования и изучения. По этому вопросу написано немало трудов, проведено столько исследований, что не сосчитать, но все равно нет ни одного ученого, который мог бы с уверенностью сказать, что сумел разгадать эту загадку и точно знает, что она собой представляет… память.

В нашем сознании сохраняются многие вещи. Что-то отпечатывается намертво и стоит лишь прикрыть глаза, как образы и силуэты четко проявляется перед взором, что-то, наоборот, исчезает навсегда, и сколько усилий не прилагай, воскресить невозможно.

Госпожа Дортиз, секретарь учебной части, не сыграла в моей судьбе никакой роли, не сказала мне больше нескольких фраз, она вообще вряд ли помнила о моем существовании. Но ее образ навсегда врезался в мою память до мельчайших деталей. Я словно наяву перенеслась в тот дождливый вечер, когда профессор Мастерс привел меня в ее кабинет.

Высокая, сухопарая дама, поднялась навстречу. Чуть склонила седую голову к плечу, молча переводя совершенно равнодушный взгляд с меня на молодого профессора. Так же молча, не выказывая никаких эмоций, выслушала распоряжения и кивнула, давая понять, что все будет сделано.

Она и в самом деле сделала все, что от нее требовалось. В течение часа были подготовлены и подписаны бумаги, согласно которым, мисс Айрин Лайрон принималась на бесплатное обучение в Райенскую академию магии и была зачислена на первый общеобразовательный курс. Поскольку все затраты на мое обучение брало на себя государство, по окончании академии, мисс Лайрон, то есть я, обязана была отработать пять лет по специальности на благо королевства Сангор.

— По результатам первого семестра вам может полагаться стипендия, но лишь в том случае, если вы проявите рвение в учебе и достигнете определенных результатов, — холодно уведомила меня госпожа Дортиз, когда, дрожа от страха, нетерпения и предвкушения, я все же сумела справиться с непослушным пером и поставить собственную подпись в конце каждой страницы договора на обучение. — Государство заботится о своих гражданах. Вот держите. Это направление на заселение в студенческое общежитие. Все необходимое вам выдадут там же. Государство берет на себя заботу о вашем обучении и предоставляет вам жилье бесплатно, но все остальное вы обязаны приобретать за свой счет. Ступайте.

Прижав к груди ворох бумаг, растерянная и сбитая с толку, я направилась на выход. Как отыскала общежитие и коменданта — это отдельный разговор, но мне это все же удалось.

И вот тут до меня стал доходить весь ужас моего положения. Да, меня приняли на обучение, мне предоставили жилье. Но! Все остальное я должна была приобрести за свой счет: обязательную форму адептов первого курса общеобразовательного направления, учебные принадлежности, личные вещи и еще кучу всего, что требовалось не только для обучения, но и для жизни. А питание? Да, при академии имелась столовая, но еда стоила денег, которых у меня попросту не было. Не было у меня и зимней одежды и приличной обуви… да даже смены белья не было!

Топая по длинному коридору общежития, я понимала, что…. мне снова нужна работа. Очень нужна, иначе я просто не выживу в этой академии. Но это была только половина проблем. Стоило мне переступить порог отведенной комнаты, как я поняла еще кое-что… Соседка. Красивая, ухоженная брюнетка в тонком, но безумно дорогом шерстяном платье винного цвета, в изящных туфельках, с аккуратным, почти незаметным макияжем явно мне не обрадовалась.

Леди Камилла Делгар оглядела меня с ног до головы, чуть презрительно скривила хорошенький носик и отвернулась. И на этом все. Она даже не поздоровалась, не поинтересовалась моим именем… она вообще предпочла делать вид, что меня нет.

Устраивало ли это меня? На самом деле, более чем. У меня были свои проблемы, к решению которых требовалось приступить незамедлительно и негодование аристократки, которой по несчастливой случайности пришлось делить жилплощадь с приютской сиротой, в тот момент меня не сильно расстраивало.

К слову сказать, Камилла оказалась вовсе не такой уж и плохой. Первое время мы с ней почти не общались, лишь изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами, потом даже подружились. Но это было потом, много позже, а тогда…

Первый мой семестр в академии прошел для меня… он просто прошел, как один безумный, длинный день. До сих пор удивляюсь тому, что я выжила тогда и не свалилась с истощением, не помутилась рассудком, не сдалась… А ведь могла.

Мое приютское воспитание не подразумевало магического образования. Совершенно. Нас учили письму, счету, немного истории и географии, большее внимание уделялось физическому труду, как-то прополке грядок, расположенных на территории приюта, мытью полов и посуды, чистке овощей. Из нас готовили горничных в лучшем случае, о магии никто даже не заикался. Я понятия не имела о тех вещах, про которые нам рассказывали на лекциях. А учебники? Да большинство слов в них я прочитать не могла, не говоря о том, чтобы понять, что все это означает.

Это был кошмар. Самый настоящий. Мои дни превратились в постоянную зубрежку, просиживание в библиотеке над книгами днями и ночами, отчаянные попытки охватить все то, что большинство адептов знали до поступления.

А ведь еще надо было что-то есть.

Я вставала на рассвете, умывалась, садилась за книги и занималась до начала лекций. Потом пыталась понять все то, о чем говорят преподаватели на занятиях, затем шла в библиотеку и зубрила, зубрила, зубрила… вечером же отправлялась на работу, в небольшой трактир, расположенный неподалеку от академии. Возвращалась после полуночи, спала несколько часов и все начиналось по новой. Я похудела так, что приобретенная мной подержанная форма просто болталась, как на вешалке, зеркало отражало нечто бледное, осунувшееся, с черными кругами вокруг глаз и серой нездоровой кожей. Удивляюсь, как адепты-некроманты не приняли меня за свежеподнятое умертвие и не попытались упокоить. На их месте, я бы сама точно попыталась.

Первый семестр прошел в совершенно сумасшедшей гонке. Стыдно признаться, но я не знала большинства своих одногруппников в лицо, не говоря уже про их имена.

Первая сессия прошла словно в тумане. Я надеялась войти в пятерку лучших адептов и получить стипендию. Это бы намного упростило мою жизнь. И пусть денежное довольствие положенное лучшим адептам было довольно скудное, его мне бы вполне хватило. Я уже размечталась о том, что оставлю тяжелую работу в трактире и смогу чуть больше времени уделять учебе и сну. А спать мне хотелось всегда. А еще есть, но к постоянному голоду я привыкла, а вот вечные недосыпания плохо сказывались на магическом потенциале. Те заклинания, которые другие адепты могли продемонстрировать с легкостью, мне лично давались неимоверным трудом. А ведь это был первый курс и соответственно, заклинания мы разучивали простейшие, не требующие ни особой концентрации внимания, ни подготовки, ни… больших энергетических затрат.

Я почти не помню, как сдавала экзамены. Знаю только, что сдала все с первого раза и сдала неплохо. То есть, преподаватели хвалили меня, восхищались тем, каких высот я смогла достичь всего за несколько месяцев, удивлялись моей работоспособности и силе воле, ставили неплохие отметки…

Но всего этого оказалось недостаточно.

Стоя перед доской, на которой вывешивались объявления, я снова и снова просматривала списки лучших адептов. Я перечитывала их сверху вниз, затем снизу вверх и не понимала. Не желала верить в то, что видела. Просто… просто не могла себе представить…

Я оказалась шестой.

Шестой!

Мне не хватило всего одного балла до стипендии.

Это означало только одно. Снова все по кругу. Выматывающая работа в трактире, чтобы не умереть с голоду и иметь возможность обеспечить себя самым необходимым минимумом. Бессонные ночи над учебниками, потому что иначе у меня просто не было времени для того, чтобы заниматься. Опять голод, недосып… обмороки и головокружения…

Слезы покатились из глаз сами собой. Я правда, не хотела плакать. Винить в данном случае мне было некого. Сама виновата. Но все же было обидно.

Развернувшись, я медленно побрела по коридору, подальше от доски объявлений. Перед глазами из-за слез все расплывалось, ноги заплетались. Было так паршиво, я просто не знала, что мне делать.

Завернула в женскую уборную, вошла в самую последнюю кабинку и, прикрыв за собой дверь, разрыдалась в голос. Впервые за… не помню за сколько времени. Я рыдала так отчаянно и самозабвенно, что на какой-то момент утратила связь с реальностью. В тот момент, я чувствовала себя такой одинокой, такой беспомощной и жалкой, что все остальное меня просто не интересовало. Хотелось кричать, биться головой о стенку, рвать на себе волосы… Истерика набирала обороты, и ничто не могло остановить ее. Такое со мной случалось всего однажды, одиннадцать лет назад, после месячного пребывания в приюте, когда я поняла, что меня никто отсюда не заберет. Так странно, но первое время, я была уверена, что приют — это ненадолго, что мама просто заболела и потому не может забрать меня домой. Я не слушала того, о чем мне говорили, не верила ни единому слову. Ждала.

А спустя месяц поняла, что все напрасно. Мама умерла и никогда не придет за мной, не заберет меня в наш маленький, но очень теплый и светлый дом, где пахло свежей выпечкой и лекарственными сборами.

Где у меня была своя комната, наполненная игрушками, которые папа делал сам, где в большом шкафу висят красивые платьица, сшитые мамой собственноручно — она всегда шила мне платья сама. Где в кухне всегда было тепло и вкусно пахло…

Тогда-то со мной и случилась та, самая первая моя истерика. Я билась головой о стену, расшибла себе лоб и, точно убилась бы, если бы на крики других воспитанниц не сбежались воспитатели. Меня срочно препроводили в лазарет, силой влили в горло горькую успокоительную настойку, но и она никак не желала действовать, а я буянила. Набрасывалась с кулаками на воспитателей, ногтями раздирала себе лицо, кажется, даже прокусила лекарице руку до крови. Тогда меня привязали к койке. Но и это не могло остановить, я билась точно птица, попавшая в силки до того момента, пока не начала действовать успокаивающая настойка.

Сейчас я была старше и мудрее, опытнее на целых одиннадцать лет, и потому не стала разбивать себе голову или выцарапывать глаза. Я просто плакала навзрыд, закрывшись в туалетной кабинке, и кусала губы до крови, чтобы производить как можно меньше шума. Не хотелось, чтобы у моей слабости появились свидетели.

Из-за рыданий и шума в голове не услышала, как открылась дверь в уборную, не слышала я и звука осторожных шагов. И только когда дверь кабинки распахнулась, до меня дошло, что я уже не одна.

— Вот ты где, — Камилла застыла на пороге, с удивлением вглядываясь в мое оплывшее от слез и покрасневшее лицо. — Я тебя по всей академии ищу.

— Что тебе нужно?! — не сказать, чтобы я отличалась особой вежливостью, да и стыдно было за собственный вид.

— Мне? — леди Делгар чуть скривила полные губы, отчего лицо ее приобрело брезгливое выражение. — Да ничего совершенно. Кроме разве того, что вместо сборов для поездки домой на каникулы, мне приходится бегать по всем корпусам, разыскивая тебя.

— Вот и не бегала бы! — грубо ответила я и, толкнув девушку плечом, выбралась из кабинки. Прошла к умывальникам и взглянула на собственное отражение в зеркале. Ну, как я и предполагала: лицо распухло и покраснело, глаза заплыли. Отвратное зрелище.

— С удовольствием бы именно так и поступила, — фыркнула леди Делгар и отошла к двери. На пороге она, однако, обернулась, смерила меня уничижительным взглядом и добавила: — Но полчаса назад тебя приходили разыскивать из деканата. Если тебя не интересует эта информация, дело твое, а я и так потеряла слишком много времени.

Она уже почти вышла, как ее настиг мой вопрос:

— Зачем меня искали? — не сказать, чтобы информация что-то там затронула внутри. Мало ли что понадобилось от меня в деканате? Но странно, стоило Камилле сказать об этом, как мое сердце чуть сжалось от предчувствия. А поскольку сама я магией владела каких-то пару месяцев, с точностью определить, что это было за предчувствие, не получалось.

— Тебе же это не интересно, — усмехнулась Камилла, но видимо заметив выражение моего лица, вздохнула, вернулась в уборную и даже прикрыла за собой дверь. Приближаться ко мне она не торопилась, так и осталась стоять почти у самого порога, только смотрела… нет, без жалости и презрения, без брезгливости, а как-то… — Не понимаю, отчего ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала?

— С чего ты взяла, что я тебя ненавижу? — я удивилась. И сильно. За несколько месяцев нашего совместного проживания в одной комнате, мы едва ли парой слов перекинулись. У меня попросту не было времени на то, чтобы болтать о пустяках, а Камилла… ну, такие девушки обычно не считают меня достойной их внимания и редко снисходят до разговоров.

— Ты всегда такое лицо делаешь, когда я с тобой заговариваю, словно… даже не знаю, — леди Делгар небрежно пожала плечиками и тут же махнула рукой, — впрочем, неважно. Тебя срочно вызывают в деканат. Что-то насчет стипендии, насколько я поняла. И… лучше бы тебе поспешить, желающих занять твое место, предостаточно.

У меня сердце ухнуло в колени, а затем подскочило и забилось в горле. Кажется, я пошатнулась и, взмахнув рукой, уцепилась за умывальник.

— Айрин? — в синих глазах Камиллы появилась тревога. Она бросилась ко мне и попыталась поддержать, не позволяя свалиться кулем на пол. — Ты… да что с тобой такое?

— Все… — мне не хватало воздуха, в груди нарастала боль, перед глазами все плыло… я почти упала в обморок, когда вдруг почувствовала, что мне на голову выплеснулось что-то холодное и отвратительно мокрое.

— Ну? Теперь полегче? Или позвать кого-нибудь из преподавателей?

Я часто заморгала, отфыркиваясь от влаги, которая стекала по волосам, лицу, капала с подбородка и устремлялась за шиворот. Отвратительно было, на самом деле. А когда окончательно пришла в себя и смогла нормально видеть, поняла, что сижу на полу, прислонившись спиной к не очень чистой стенке уборной, а передо мной стоит Камилла, держа в руках пустое ведро, которое уборщицы используются для… мытья полов? Мне поплохело.

— Ты меня из этого? — в голосе послышались хрипло-визгливые нотки, и пришлось откашляться.

— Ну, прости, — леди Делгар снова пожала плечиками, брезгливо морщась, осмотрела емкость, которую только что использовала для приведения меня в чувство, а затем, удерживая вышеупомянутое ведро двумя пальчиками, опустила его на пол. И ногой отодвинула его от себя. — Ничего более подходящего под руку не подвернулось. Ты меня напугала. Я никогда еще не видела настоящего обморока. Растерялась сразу и не знала, что делать.

— А мне казалось, что леди из высшего общества то и дело падают в обмороки. Вас вроде этому даже специально обучают, — и вот откуда взялось ехидство понять не могу? Но поведение Камиллы, новость о том, что меня зачем-то разыскивают из деканата, общее состояние… давали о себе знать.

— Я же сказала, — поджала губы Камилла, — настоящего обморока.

— Ладно, — качнула головой, убрала с лица мокрые пряди, откинув их назад, и попыталась подняться. Мокрые ладони вкупе со все еще подрагивающими руками, постоянно съезжали и я никак не могла уцепиться, чтобы выпрямиться. Пришлось Камилле мне снова помогать, поддерживая под локоть. — Ты сказала, что меня ждут в деканате? Насчет стипендии?

— Ну да, — соседка по комнате, встревожено смотрела на меня, боясь отпустить мой локоть. — Так сказал курьер, который передал тебе записку от секретаря.

— Спасибо, — наконец решилась поблагодарить я и, осторожно высвободив свой локоть из цепких ручек Камиллы, сделала неуверенный шаг, держась за стенку. Ноги все еще дрожали, но голова кружиться не торопилась, из чего можно было сделать вывод, что состояние мое пришло в относительную норму. — Что пошла меня искать. И вообще… спасибо.

— Да не за что? — пожала плечами Камилла, прищурив свои удивительно синие гляделки, наблюдая за мной. — А ты куда это собралась?

— В деканат, — я обернулась и удивленно взглянула на соседку по комнате. — Ты же сама сказала…

— В таком виде? — кажется, больше всего ее сейчас тревожило мое мокрое платье и испорченная прическа. Впрочем, ей не приходилось жить впроголодь и считать каждую копейку.

— Ну, извини, — я развела руками, — ничего другого у меня все равно нет, а ты сама сказала, что мне надо туда как можно быстрее. Только я не понимаю, я же не прошла… мне не хватило баллов для стипендии. Может, дело в чем-то другом?

— Да нет, — Камилла обогнала меня и распахнула дверь уборной, чуть не пришибив кого-то из адепток, топтавшихся в коридоре. Оказывается, моя соседка, заперла дверь уборной, и никто не мог сюда попасть, пока мы были внутри. Девушки в коридоре выглядели злыми, а еще они были старше нас, явно второй или третий курсы, и это могло означать только одно — новые проблемы. Адептки Райенской академии магии дружелюбием обычно не отличались.