ГЛАВА 11

Готовясь к встрече с «ужасным хулиганом», как назвала Степного Тамара Львовна, Виктор Петрович волновался больше обычного.

Ученик жил на Первом Шурфе — в самой старой, давно запустелой части шахтерского городка, где уцелело всего пять-шесть покосившихся и почерневших от времени деревянных лачуг. Земля здесь тоже была черная от угольной пыли. Кругом — ни деревца, ни кустика. В тихие летние дни Первый Шурф изнывал от зноя, а при малейшем ветре над поселком поднималась удушливая черная метель. Неподалеку виднелся осевший и кое-где поросший травой террикон брошенной шахты, развалины каких-то построек, ржавые обломки рельсов.

Логову показалось, что перед его глазами чудом ожило страшное прошлое царской России.

С трудом отыскал он среди развалин ветхий домишко, где жил Степной, и постучал в низкое оконце. Никто не вышел к нему. Учитель заглянул во двор: хозяев не было видно. Только минут через десять из-за угла показалась дряхлая старуха с ведром. Сделав несколько шагов, она останавливалась и долго отдыхала. Логов торопливо подошел к женщине, взял ведро, налитое водой только до половины, и спросил, куда нести.

— Ох, спаси тебя Христос, сыночек, — хрипло и часто дыша, сказала старуха. — Вот сюда… — Костлявым пальцем она указала на тот самый домишко, какой интересовал Виктора Петровича.

— Вы Степная? — спросил учитель.

— Нет, сынок, Степная с сыном у меня на хватере стоит.

— Вот они мне и нужны. Я учитель Алексея.

— Такой молодой и уже учитель? Нынче-то, правда, все грамотные. Это мы темными жили, темными и помрем… Ставь сюда. Дай бог тебе здоровья, подмогнул старухе.

Логов опустил ведро на лавку возле дверей.

— Родные не жалеют, так хоть чужой пожалел, — продолжала женщина, со вздохом и причитаниями опускаясь тут же на лавку. — Ох, царица небесная… Матерь божия… И где ты, смерть моя?

— А что родные? — спросил Виктор Петрович. — Не помогают?

— Жди от них помочи. Родной сын от матери отказался. Хватеру ему на троицу дали. Так сам с жинкой и сыном перешел, а меня не захотел взять.

— Да как же это?! Дикость какая-то! — Логов не верил своим ушам.

— Вот и дикость. Я тоже не чаяла, что на старости лет… — Женщина не договорила и заплакала.

— Как фамилия сына?

— Ты добрый человек. Только не надо… ничего мне, сынок, не надо. Нехай живет как знает. Бог ему судья.

— Какой бог?! Люди будут его судить! Этого нельзя так оставить!

Старуха долго не могла успокоиться. Учитель стоял рядом, до хруста в пальцах сжав кулаки, и все повторял:

— Дикость! Люди будут его судить! Этого нельзя так оставить!

Наконец женщина подняла лицо и проговорила:

— У тебя, сынок, свои заботы, и без меня, поди, голова болит. Ты вот до ученика своего пришел, а тут я со своим горем. Не серчай на меня, старуху.

— Что вы, мамаша! Разве можно серчать на вас! — горячо возразил Виктор Петрович. — Вам помочь нужно, и я помогу как сумею. Только вы скажите, где найти вашего сына.

— Не надо, милок. Может, сам образумится.

— Через месяц я зайду к вам. Если ничего не изменится, скажете мне?

— Что с тобой делать! Придется, видно, сказать.

— Вот и хорошо, договорились… Ну, а теперь потолкуем о Степных. Когда они дома бывают?

— Фоминишна другую неделю в больнице лежит, а вот Алешка где, и не скажу. Он и раньше-то целыми днями где-то пропадал, теперь и вовсе без матери.

— Где же он может быть?

— Бог его знает.

— Давно нет?

— Ден пять. А прошлую зиму от рожества до самого крещения пропадал.

Учитель задумался: «Так долго? Зимой? Значит, у него есть какое-то убежище. Нужно узнать…»

— Когда Алексей возвращался, он что-нибудь приносил? — допытывался Логов.

— Рыбу да раков все лето носит, уголь собирает, больше ничего.

Это успокоило Виктора Петровича.

— Ну, а как он дома себя ведет? Матери, вам не грубит?

— Боже спаси! Никогда я от него черного слова не слыхала. А что, обругал кого?

— Нет, я просто интересуюсь.

— Смирный парень. И мать почитает. Помочь ей большая от него: в магазин сбегать, убрать в хате, полы помыть — все сам.

«Странно! — удивлялся Виктор Петрович. — В школе одно говорят, здесь — другое».

Узнав, что мать Степного работает уборщицей на вокзале, учитель распрощался с бедной старушкой.

Загрузка...