Первый год

ГЛАВА 26

На одном из заседаний комсомольский комитет решил выпускать школьную сатирическую газету. И вот через несколько дней ученики слепили из папье-маше фигуру крокодила, раскрасили и вложили в лапы зубастого зверя застекленную рамку. Газету назвали «Наш крокодил».

У очередного номера собралась целая толпа ребят.

— Братцы, смотрите! — кричал Володя Светлов. — Наш Вадька «Крокодилу» в лапы попался! Как же это?

— Погиб наш Вадик во цвете лет! — покачала головой Люба Поярцева. — А хорошо нарисовано: это ж нужно уметь так зевнуть! Вот-вот класс проглотит.

— Тут и наших бьют! — протискиваясь вперед, говорил ученик десятого класса. — Петрусь, ну-ка пропусти. Так и есть! Я же Леньке говорил: не уходи, плохо будет. Не послушал старшего, а теперь — пожалуйста:

— Да-а, протянули что надо!

Проходя мимо газеты, Виктор Петрович заметил в толпе Степного и, услышав его голос, невольно замедлил шаг.

— Хреновые стихи, — говорил Степной, презрительно скривив губы. — Только бумагу марают.

— Чего там «хреновые»! — возразил ему десятиклассник. — Ну, попробуй лучше напиши.

Учитель остановился, вернулся назад, снова остановился.

— И не собираюсь в эту дурацкую газету писать, — огрызнулся Алексей. — А захотел бы, так…

— Захотел бы! Захотел бы! Ты скажи: умел бы, — продолжал спорить десятиклассник.

В толпе кто-то хихикнул, но тотчас умолк: ребята знали, как опасно задевать Степного.

— Эх ты, голова! — распалился Алексей. — Умел бы! Думаешь, как ты!..

— Ну, ну, знаешь, потише! А ты что написал, «поэт»?.. Никто не говорит, что это гениально, но для школьной газеты ничего:

— Дрянь. Разные размеры и вообще халтура. Уж если хочешь… вот:

— А верно, так лучше. Ты смотри! Толково.

И вся толпа одобрительно загудела, повторяя степновские стихи.

«А ларчик просто открывался», — вспомнились Виктору Петровичу слова Крылова. Логов зашел в библиотеку, полистал какую-то книгу, но не прочитал ни одной строки. В голове кружились все те же слова: «А ларчик просто открывался», «С истории-то он удрал, да сам в историю попал». Я еще тогда понял, что он пишет стихи. Конечно. И по сочинениям видно… «А ларчик просто открывался».

— О чем задумались, Виктор Петрович? Здравствуйте!

Логов не заметил, как к нему подошла Ольга Васильевна.

— А вы знаете, что Степной пишет стихи? — спросил Виктор Петрович.

— Стихи?! Никогда не думала.

— А я давно это знал.

И учитель стал рассказывать о том, что он видел и слышал возле стенной газеты.

— Вы подумайте! Да что вы говорите?! Вот вам и Степной! — то и дело восклицала Ольга Васильевна. — Теперь-то вы знаете, с какой стороны подойти к нему!

— Думаю, что не ошибусь. Впрочем, время покажет.

— Ну, желаю успеха! А вы не догадываетесь, Виктор Петрович, для чего я пришла сюда?

— Догадываюсь: проверить, как я выполняю партийное поручение. Могу сообщить, что третий номер литературного журнала готов.

— Вы думаете, раз я парторг — так обязательно по партийным вопросам? Нет.

— Ну, тогда ко мне на урок.

— Теперь угадали.

Логов был и смущен, и обрадован, и взволнован тем, что к нему на урок, да еще в его собственный класс, идет опытный, всеми уважаемый преподаватель, от которого ничто не ускользнет. Он давно ждал случая подробно поговорить со старшими товарищами о своих уроках, проверить себя и услышать добрый совет. Но теперь, когда Виктор Петрович получил такую возможность, он встревожился: «А вдруг у меня все не так, как нужно? А что, если ребята скверно подготовились?»

После перерыва учителя направились в класс. Вежливо пропустив вперед Ольгу Васильевну, Логов стремительно шагнул к столу, поздоровался с учениками и разрешил им сесть.

Ребята видели, что учитель взволнован: глаза его сверкали необыкновенно, мелко дрожали руки. Он даже не раскрыл журнала, чтобы отметить присутствующих, как это бывало всегда, никому не сделал замечания, а с минуту молча стоял перед классом, выжидая полной тишины.

неожиданно начал Виктор Петрович неровным от волнения голосом.

Ученики, знавшие это стихотворение наизусть, услышали в нем новые звуки, новую силу и страсть.

Учитель широко развел руки и откинул голову назад. И в этом его движении, и в свободном течении его окрепшего баритона, и особенно в продленном и поднятом на высокую ноту слове «всей» ребята увидели безмерную ширь Отчизны.

заканчивал читать Виктор Петрович в полной тишине. Кончил, помолчал и вдруг поднял на ребят глаза, прищуренные чуть смущенной и вопросительной улыбкой.

— Переходим к изучению жизни и творчества величайшего русского поэта Александра Сергеевича…

— Пушкина! — хором подхватил класс.

Учитель кивнул дежурному. На доске появился портрет великого поэта, тот самый, который нарисовал Володя Светлов.

Ребята зашевелились, слегка зашумели, но этот сдержанный шумок только обрадовал Виктора Петровича: ученики обменивались впечатлениями по поводу такого необычного начала урока, и видно было, что оно им понравилось. Через минуту снова стало тихо.

Учитель продолжал:

— Весь допушкинский период можно назвать предисловием к русской литературе: Пушкин по праву стал первой и лучшей ее главой…

Виктор Петрович обвел взглядом класс и увидел, что Степной смотрит на него удивленными и радостными глазами.

— Это очень верное и образное высказывание принадлежит ученику нашего класса Алексею Степному.

Ребята зашептались и стали оглядываться на товарища. Тот покраснел.

«Вот чем его можно взять! — пришла Логову мысль. — Признанием его достоинств».

— А этот портрет, — продолжал Виктор Петрович, — нарисовал тоже наш ученик — Владимир Светлов.

И снова ребята зашептались, одобрительно кивая друг другу головой. Володя смутился.

Учитель кратко сказал о значении творчества Пушкина и затем перешел к его биографии.

На перемене Виктор Петрович не стал задерживаться в классе. Он только передал Володе обещанную ему книгу и вышел.

В коридоре учителя догнал Степной. Ольга Васильевна понимающе удалилась.

— Виктор Петрович, разрешите мне взять ту книжку про Пушкина, что вы Светлову дали?

— Конечно, после того, как ее прочтет Светлов.

— А сейчас?

— Ну, как вы думаете, справедливо я сделаю, если отберу сейчас книгу у Светлова и передам ее вам? Ведь он раньше просил.

— А я сам возьму.

— Если вы желаете быть несправедливым, возьмите.

Степной нахмурился и, стараясь, чтобы этого не заметил учитель, из-за спины показал кому-то кулак.

— Виктор Петрович!

Учитель оглянулся: позади него стоял Светлов.

— Виктор Петрович, а пускай он сначала прочтет. Мне все равно.

— Ладно, бери ты, — сказал Алексей и вытащил из-под тужурки отобранную у Володи книгу.

Логов спустился в учительскую.

— Вот и он! — взволнованно говорила Ольга Васильевна, обращаясь к учителям. — Вы понимаете ли, что это значит! Отошла я, будто не вижу, а сама прислушиваюсь. И вдруг Степной — Степной, товарищи, не кто-нибудь! — говорит: «Виктор Петрович, разрешите мне взять книгу?» Каково! Ведь вот же своими ушами слышала! Ну, и чем кончился ваш разговор?

— Тем, что книги он не получил, — с улыбкой отвечал Виктор Петрович.

— Напрасно! Так вы его снова оттолкнете.

— Не думаю.

— Рад за вас, Виктор Петрович, очень рад! — потряс руку Логова директор. — Товарищи, кстати, в середине января у нас педсовет по итогам первого полугодия. Заслушаем отчеты о работе Виктора Петровича и ваш, Иван Кузьмич. Всех прошу хорошо подготовиться к совету.

Иван Кузьмич Стрелец, учитель математики, тот самый грузный старик с бритой головой и седыми лохматыми бровями, с которым Логов познакомился еще в августе, только пожал плечами: мол, что поделаешь, отчет так отчет. Он вытащил из кармана садовый нож и стал чистить ногти. Виктор Петрович вспомнил, что поднимал этот нож с пола, когда хозяин уронил его.

— Значит, вместе… — подняв на Логова глаза, подмигнул Иван Кузьмич. — Я здесь тоже первый год. Вот нас в одну пору и проинспектируют. Мне-то не привыкать: уж столько было этих отчетов да ревизий — трехзначное число. А вам, конечно, внове.

— Вот и нет, кажется, больших грехов, а боюсь, — признался Виктор Петрович.

— Отчитаться — еще бы ничего. Но перед отчетом начнут на уроки ходить целой бригадой: и директор, и завуч, и председатель предметной комиссии, и все, кому не лень. Вот это, батенька мой, истинное наказание. Могут и свою контрольную работу провести, а вы будете только при сем присутствовать. Или повальный опрос учинят. Положение, скажу вам, хуже губернаторского. Вы, однако, не робейте: молодым снисхождение делается, и весьма справедливо… — Стрелец говорил все это тихим голосом, со старческой хрипотцой, близко наклонившись к Логову и дыша ему в лицо каким-то особенным запахом, похожим на запах моченых сухарей.

«Почему-то от стариков часто так пахнет, — подумал Виктор Петрович, невольно сдерживая дыхание. — Да, значит, отчет… Дошло и до меня. Но это неплохо, неплохо: по крайней мере свои ошибки узнаю».

Иван Кузьмич между тем расстегнул свой огромный потертый портфель, вынул из него термос и, хотя это вовсе не интересовало его собеседника, стал объяснять:

— Чаек вот ношу. Понимаете ли, не могу пить из общего графина, душе претит. И то подумать, что всякий грязными руками трогает. — Он плеснул в пластмассовый стаканчик чаю, сделал несколько глотков. — Вот и прекрасно! Когда-то и я никаких болезней не боялся, а теперь… Годы, милый мой, не те.

— Виктор Петрович, к вам товарищ, — сказала Ольга Васильевна, указывая на вошедшего незнакомого мужчину в сером пальто.

— Вы товарищ Логов? — спросил незнакомец.

— Да.

— Сегодня во Дворце культуры большой вечер песни. Получите билет.

— Билет? От кого?

— Не приказано говорить.

— Странно!

— Обязательно приходите, не пожалеете. «Неужели Светлана?!» — подумал Виктор Петрович и срывающимся от волнения голосом спросил:

— А кто дает концерт?

Но мужчины в сером пальто уже не было.

— Какой вы, однако, счастливец! — воскликнул Белов (он тоже сидел в учительской, проверяя тетради). — Бьюсь об заклад, что это особа прекрасного пола назначила вам свидание! Угадал! Угадал! Посмотрите, как он смутился! Впрочем, если у вас не хватает смелости, я могу взять билет.

Все рассмеялись. Только Тамара Львовна отчего-то покраснела и незаметно выскользнула за дверь.

— Ольга Васильевна, с нами такой романтической истории, наверное, уже не случится, — вздохнул Геннадий Максимович, и его лицо мгновенно преобразилось: вместо прежней веселости набежала на него легкая грусть.

Ольга Васильевна тоже вздохнула:

— Всему свое время.

«Схожу-ка я во дворец», — решил Виктор Петрович и потянулся за плащом, но Грекова его остановила:

— Нам бы следовало поговорить.

— Пожалуйста, пожалуйста, Ольга Васильевна! — поспешил ответить Логов.

— Видите ли, урок нужно разбирать, пока свежо впечатление. Пойдемте вот сюда, в кабинет: он свободен. Я вас долго не задержу.

— Задерживайте сколько нужно.

— Так вот что, друг мой, — продолжала Грекова, усаживаясь за директорский стол, — по одному уроку, конечно, трудно, даже и невозможно судить обо всей работе, но кое-что уже можно заключить… Очень похвально, что вы ищете новое, хотя, нужно сказать, не всегда удачно. Возьмем, к примеру, начало нынешнего урока. Оно было и неожиданно, и красиво, и ребят заинтересовало. Но учтите другое: на него ушло ровно шесть дорогих минут! А что дало? Почти ничего. «Памятник» дети давно знают наизусть. Значит, время потратили, а знаний ученикам не прибавили. Вы скажете, у вас была иная цель — заинтересовать класс? Так интереса можно было добиться и не теряя времени, самим объяснением. Ведь материал-то какой! Не увлекайтесь внешними эффектами! Помнится мне случай, когда одна учительница, кажется географии, начала урок с того, что запела в классе «Песню о Родине». Объяснение ваше очень живо и доходчиво, но длинновато: второстепенных подробностей много, друг мой, вот что! Ведь всего-то о Пушкине и за год не перескажешь, а вы на нескольких уроках захотели это сделать. Поэтому на опрос и закрепление у вас осталось очень мало времени. Нужно, чтобы дети на уроке во всем разбирались, чтоб не было у них недоуменных вопросов. А как же вы узнаете, поняли они или нет, если вы их почти не спрашиваете?