Первый год

ГЛАВА 27

Большой зал Дворца культуры был наполнен, переполнен, забит нахлынувшей со всего города публикой. Люди сидели и стояли везде, где нашлось для этого хоть маленькое местечко.

Виктор Петрович вбежал в вестибюль с третьим звонком.

«Черт возьми, уже начало! — досадовал учитель. — За сцену теперь не пройдешь».

За кулисы Логова действительно не пустили, и он пошел в зал. Народу было столько, что пробраться на свое место в четвертом ряду нечего было и думать. К тому же свет скоро погас.

Виктор Петрович кое-как протиснулся к стене, прислонился спиной к холодному мрамору и задумался. Молодая послушная память вернула его в приморский городок, где они со Светланой в прошлом году гостили у ее родственников: рыбацкий домик на самом берегу; во дворе — перевернутый каюк и весла, сети, подвешенные для просушки на блоки; за двором — песчаная отмель и сухая тропа на воде — каменный мол, по которому они уходили далеко в море. Солнце, ветер и волны…

Когда на занавесе сошлись лучи фонарей, заплескались аплодисменты, и в их прибойном грохоте расступилось синее море бархата.

На сцену вышел конферансье. Он с профессиональной легкостью раскланялся перед публикой и начал программу:

— Всякий раз, когда я открываю концерт…

И посыпались остроты, не всегда новые и умные, хотя все они выдавались за первый сорт. Порой зрители смеялись не над шутками конферансье, а над ним самим, но он все принимал за чистую монету.

Потом на сцену стали выходить исполнители.

Виктор Петрович напряженно вглядывался в лица актрис, но Светланы среди них не было.

«Неужели я ошибся? — с болью разочарования думал он. — Нет, она здесь! Я чувствую, что она здесь!»

Концерт между тем продолжался. Вздыхала одинокая гармонь, прифронтовой лес осыпался грустными звуками, веселым струнным перезвоном приплясывал «Крыжачок». И от этих разнообразных и полных звучаний на душе становилось так светло, что сама грусть была похожа на радость.

— Алябьев, «Соловей». Исполняет солистка хора областного Дома медработников Светлана Полонская, — объявил, наконец, конферансье.

К рампе приблизилась невысокая светловолосая девушка в длинном бархатном платье. Лицо Светланы горело от волнения, сочные, немного пухлые губы были приоткрыты, неровно дышала высокая грудь. Но скоро девушка собралась с духом и улыбнулась. В ее синих глазах сверкнул бойкий и лукавый огонек. И хотя никто из присутствующих, кроме Логова, не знал певицу и никогда не слышал ее голоса, все аплодировали ей. Нет, пожалуй, не ей принадлежали пока овации зрителей, а молодости и красоте, которые она олицетворяла.

Но вот встрепенулись пробужденные струны. Ожидая нужного такта, певица задумчиво смотрела в зал. Потом она запела:

Ее сопрано, чистое и гибкое на всех нотах, в первое мгновение звучало еще не на полную силу: казалось, певица сдерживала себя. Когда же в мелодии зазвенела соловьиная трель, голос оживился. Жажда счастья, горячий призыв и радостное ожидание встречи с любимым — все гармонически сливалось в нем.

В театр, за стенами которого чахла промокшая осень, вдруг донесся шорох листвы, дыхание майской ночи, окованной лунным серебром, вернулась чья-то далекая юность…

А голос постепенно крепчал, разгорался, взлетал все выше и выше и, наконец, достиг такой высоты, что струны рояля вынуждены были замолчать. И вот последние бурные звуки песни, и зал до краев наполнился рукоплесканиями.

Они встретились в антракте за кулисами.

— Света!.. — сказал Виктор Петрович одно только слово, но сказал это слово так, что в нем отразились все его чувства.

Девушка молча прильнула к руке Логова своей щекой. Ей и вовсе не нужно было ничего говорить, потому что она уже все сказала там, в зале.

Прозвенели звонки. Сквозь нависающие задние полотнища сцены, сквозь плотный занавес Виктор Петрович и Светлана слышали глухой шум голосов, хлопанье стульев, но по-прежнему не двигались и молчали.

Пробежал конферансье.

— Не забывайте, что вы на работе! — с досадой бросил он. — Приготовьтесь к выходу.

Однако ни Светлана, ни Виктор Петрович хорошенько не поняли, кто и что сказал им, они лишь почувствовали, что снова должны расстаться. Через минуту девушка твердо пожала руку Логова и улыбнулась ему ласковой и вместе грустной улыбкой: мол, к сожалению, мне пора…

Ждать Светлану пришлось очень долго, потому что ведущий программу отодвинул ее выступление на самый конец. Освободилась она только в одиннадцать часов и, бросив что-то резкое не на шутку рассердившему ее конферансье, подошла к Логову. Вместе они спустились вниз. Виктор Петрович удивился, найдя в гардеробной многих товарищей по работе. Он познакомил с ними Светлану, и, кажется, все одобрили его выбор. Одна Тамара Львовна, холодно кивнув певице, сделала равнодушное лицо.

Ребята, стоявшие впереди, помогли учителю взять пальто, и молодые люди вышли на улицу.

Холодный дождь лениво, как бы нехотя, капал с темного неба. Он словно чувствовал, что ему теперь, в декабре месяце, уже не время поить отдыхающие после урожая поля и сады, что пора бы пушистому снегу одеть озябшую землю.

Светлана поспешно закрыла горло воротником. Логов пожалел, что в городе нет такси, но какой-то мужчина предложил певице и ее спутнику свой автомобиль. Девушка вопросительно посмотрела на Виктора Петровича, тот ответил легким пожатием руки, и они поехали.

Любезный незнакомец оказался настолько тактичным, что не докучал молодым людям разговорами, даже не поворачивал к ним головы. За всю дорогу он произнес только три слова: «Прошу! Куда везти?» — и то перед тем, как сесть в машину.

Впрочем, Виктор Петрович и Светлана сказали немногим больше: учитель предложил девушке заехать к нему, а она, указав на часы, назвала гостиницу. Остальное время они тоже молчали. Но в душе каждый из них многое открыл друг другу.

Логов читал стихи:

А Светлана пела, несколько меняя слова песни:

У гостиницы машина затормозила и круто свернула к подъезду. Виктор Петрович и Светлана поблагодарили любезного незнакомца, который на прощание молча кивнул головой.

По лестнице (номер певицы находился на втором этаже) поднимались медленно, хотя обоим хотелось бежать. Но им казалось, что если они пойдут быстрее, то швейцар и еще какие-то мужчины, говорившие с ним, обязательно заметят их нетерпение поскорее остаться вдвоем. Когда они, наконец, прошли, страшно длинную лестницу и зашагали по еще более длинному пустому коридору, Виктор Петрович, взял Светлану под руку и хотел привлечь девушку к себе. Но та вдруг испуганно от него отстранилась: прямо перед ними кто-то некстати открыл дверь. До чего же беспокойный народ, эти постояльцы гостиниц! Когда они только спят!

Светлану между тем тревожила мысль, которая пришла ей еще в автомобиле: прилично ли, что она ведет Виктора Петровича ночью в свою комнату? Но ведь неприлично то, что нехорошо. А между ними не может быть ничего нехорошего. Однако другие этого не знают, они могут подумать и о плохом. Что же делать? Ей так хочется побыть с Виктором без этих других! Она не знала, что делать.

Когда подошли к номеру, Логов открыл дверь и, пропустив девушку, стал прохаживаться по коридору.

Светлана была благодарна Виктору Петровичу за то, что он так просто решил мучивший ее вопрос. И в то же время ей было немного досадно, что он так-просто и спокойно решил его.

«Значит, он холоден ко мне и у него нет желания побыть со мной без посторонних, — думала Светлана, хотя была уверена совершенно в другом. — Почему же я волнуюсь? Нужно и мне быть холодной к нему…»

Если бы девушка стала продолжать эти свои мысли, она бы в конце концов уверила себя в том, что Виктор Петрович действительно охладел к ней, перестал понимать ее, хотя все началось именно с того, что он прекрасно понимал ее и не был к ней холоден. Так нередко начинаются размолвки между любящими друг друга людьми.

К счастью, Светлана не стала продолжать свои нехорошие мысли. Она сняла пальто, подошла к двери, спросила:

— Ты хоть разденешься или?..

И вдруг по лицу Виктора Петровича она увидела, какой ценой досталось ему то спокойствие, которое обидело ее.

— Родной мой, прости! — воскликнула девушка и, подбежав к Логову, взяла его за руку. — Пойдем! Пойдем же сюда!

Она ввела Виктора Петровича в комнату и стала целовать его в щеки, в губы, в лоб, не замечая того, что дверь осталась открытой и по коридору ходили люди.

— Я глупая! — говорила Светлана. — Я несправедлива к тебе… Прости меня!

— О чем ты?

— Я скверно о тебе подумала, когда ты остался там… Не нужно вспоминать об этом! — И Светлана снова прильнула к Логову, и он, пьянея от счастья, чувствовал всем своим существом волнующую теплоту ее молодого упругого тела.

— Я больше никуда не пущу тебя! Ты останешься со мной! — говорил Виктор Петрович.

— Да, да, хорошо… — шептала девушка. — Я сама хочу… Только ты не знаешь одной новости.

— Какой новости?

— Хорошей, родной мой, очень хорошей!

— Так скажи!

— Меня посылают в консерваторию. В Москву!

— В Москву?

— Да. После смотра меня и еще троих отобрали.

— Что ты говоришь! Света, поздравляю!

— Спасибо.

— Это же замечательно! Да, но ты уедешь…

— Осенью… Ты будешь меня ждать?

— Бессовестная! Что ты говоришь!

— И будешь приезжать ко мне?

— Замолчи!

— А сказать тебе еще что-то?

— Скажи.

— Не скажу! Сам догадайся.

— Не знаю, смогу ли догадаться, но я тоже хочу тебе что-то сказать.

— Тогда ты говори первый.

— Света, я, конечно… ты сама должна решить. Но я хочу, чтобы ты — понимаешь? — чтобы ты поехала в Москву… моей женой… — Виктор Петрович схватился руками за голову и боялся взглянуть на Светлану: так страшно стало ему то, что он сказал.

«Зачем я это делаю? — упрекал себя Логов. — Может быть, она не настолько меня любит. Ведь я самый обыкновенный, а она талант. Она там встретит лучших людей и будет жалеть… Зачем я навязываюсь?»

И Виктору Петровичу сделалось еще страшнее от того, что он подумал.

А Светлана чуть слышно прошептала:

— Ты угадал.