Первый год

ГЛАВА 30

Зима перепутала сроки: уже давно прокричали над головой запоздалые журавли, уже поезда дальнего следования привозили снег на крышах вагонов, уже ноябрь осыпался последними листками календаря, а под ногами еще чавкала грязь, и даже иней ни разу не опушил деревья. Только в конце декабря снежным валом обрушилась на город метель. Озлобленная, дикая, она секла колючими вихрями землю, погребала в снегу дороги, рвала провода, валила заборы, свирепо завывала, натыкаясь на препятствия. Мороз держался небольшой, но из-за ветра казался страшным. Улицы опустели. Лишь по главному шоссе, рыча и качаясь на сугробах, прошел тяжелый трактор со снегоочистителем и за ним несколько машин. Люди появлялись редко, преимущественно шахтеры, спешившие на работу. Идти было трудно. Человеческие фигурки, утопая по пояс в снегу и наваливаясь грудью на ветер, медленно двигались к шахте, которая одна как будто не замечала вьюги. Она по-прежнему грохотала и дымила, осыпая белый снег черной угольной пылью.

Трое суток бушевала метелица и наделала много бед: в больницу поступало много обмороженных; два дня в Н. не приходили поезда, хотя тысячи людей расчищали дорогу; половина города осталась без электричества; молчало радио и телефон. Лишь на четвертые сутки улегся буран и проглянуло солнце.

Занятия в школах временно прекратились. Учителя, как и все почти жители города, работали на железнодорожной линии, которая лишь местами виднелась из-под снега. По насыпи где кучками, где в одиночку копошились люди с лопатами; несколько в стороне чернели на снегу два трактора и с десяток грузовых машин. В морозном воздухе звонко раздавались свистки паровоза, суетившегося на станции, рокот моторов, стук железных лопат о рельсы, крики и смех.

Виктор Петрович, в валенках, в шерстяной кацавейке и шапке-ушанке, энергично наседал на большой сугроб.

«Интересно, сколько в нем лопат? — прикидывал учитель. — Сейчас узнаем: раз, два, три…»

Он сразу взял быстрый темп и легко досчитал до сорока. Его сердце забилось гулко и часто, глубже стало дыхание. Логову показалось, что в его груди лопнула какая-то перепонка, до сих пор мешавшая ему дышать, что только теперь он вздохнул полными легкими. Работая, он почувствовал, что в его теле есть мускулы, есть еще сила, которая прежде бездействовала и о которой он почему-то забывал. И Логов с радостью расходовал эту силу, так как знал: чем больше тратишь ее, тем больше она становится.

«Чудесно! Почаще вот такие разминки делать нужно, а то я все над столом гнусь…»

После сотой лопаты Виктор Петрович решил передохнуть. Он с наслаждением разогнулся и некоторое время стоял неподвижно. Перед ним с одной стороны лежала степь, зарытая в снега; с другой — рассыпался домами веселый городок, тоже белый; только огромный курган террикона по-прежнему темнел вдали: снег лишь местами держался на теплой его поверхности.

— Отдыхаете? — к Логову подошел Геннадий Максимович. — В этом я всегда готов вам помочь.

— Вы все шутите… Устал немножко. И пейзажем вот залюбовался. Какая резкая перемена: три дня назад сырость, грязь — и вдруг!..

— Да, перемена столь же резкая, как и в вашем Степном. Вы знаете, он сегодня со мной поздоровался! Я даже опешил, клянусь вам всеми суффиксами и приставками.

— Ну и клятвы же у вас! — улыбнулся Виктор Петрович. — Так, значит, поздоровался?

— Да, представьте себе! И знаете, этак с легким поклоном и, главное, без иронии. Вы просто чудотворец, истинный чудотворец!

— Какие там чудеса! Эх, Геннадий Максимович, уж если говорить правду, так я никудышный педагог.

— Ну, бросьте, бросьте! Я-то знаю…

— Не все вы знаете. На днях Степной был у меня…

— Дома?

— Дома.

— И это вы тоже не считаете чудом? — По лицу Белова забегали лукавые морщинки. — Ну-ну, как же вы с ним?

— Да как… Все испортил.

— Не может быть! — Геннадий Максимович недоверчиво взглянул на Логова.

— Все испортил, — повторил Виктор Петрович огорченно. — Он прочитал мне свои стихи…

— Так он еще и поэт? — Белов удивленно развел руками. — Ну, теперь-то вы с ним найдете общий язык: вы же сами сочиняете.

— Вот именно, сочиняю. Только я о другом. Понимаете ли… — Виктор Петрович торопливо размял и прикурил папиросу. — Понимаете, Геннадий Максимович, я сглупил, я не сумел подойти к нему. Алексей очень способный парень, но отшельник и стихи пишет мрачные, унылые. Я и хотел убедить его, чтоб он лучше ко всему присматривался. В общем произнес длинную и скучную речь. Потом стал говорить о счастье, а что у него в семье горе, я толком и не знал. Вы слыхали что-нибудь об его отце?

— Никогда не слыхал.

— Я тоже. Ведь от Алексея ничего не добьешься, и мать не лучше.

— Вот оно что… Ну-ну, дальше.

— А что дальше? Степной отчитал меня и ушел. Если б не соседка…

И Виктор Петрович рассказал, как малограмотная женщина запросто сделала то, чего не смог сделать он, человек с высшим педагогическим образованием.

— Да, интересный факт, — согласился Белов. — Вот вам отличный пример народной педагогики. Алексей, говорите, записку оставил? Что же он пишет, если не секрет?

— Какие могут быть секреты! Я ее наизусть помню: «Извиняюсь, хотя вы тоже… В общем ладно. Я все равно уважаю вас».

— Чисто степновский стиль, — заметил Геннадий Максимович. — Однако, мой дорогой коллега, я не вижу причин для в а ш и х мрачных настроений. Любви Степного, я думаю, вы не добиваетесь, а уважать вас… вы же заставили его уважать вас! Хочет он этого или не хочет, но ему также придется выполнять ваши требования. Кроме того, мальчишка, по-моему, явно тяготеет к вам: вас роднят общие творческие интересы, ему нужна ваша помощь, ваш совет, и он это чувствует. Степной, можете не сомневаться, обратится к вам.

— Вы уверены?

Виктор Петрович сам уже был в этом уверен, но лишний раз хотел услышать мнение других.

— Совершенно уверен! Вам остается применить особенно важную для него форму воспитания… Какую?

Логов не мог не улыбнуться:

— Экзаменуете! Остается, конечно, воспитание в процессе художественного творчества. Однако время не ждет.

Виктор Петрович и Геннадий Максимович снова взялись за лопаты. Вдвоем они быстро закончили сугроб, помогли Валерию Дмитриевичу, который работал рядом, и вместе пошли домой.

— Виктор Петрович, — говорил заведующий учебной частью, — так я проверил контрольную по математике, ту, что сам проводил.

— Ну и как?

— Результат самый неожиданный: половина вашего класса получила плохие отметки.

— Что вы говорите?!

— Да, представьте! И ведь задачи мы подобрали нетрудные. Ребята подготовлены слабо.

— Ничего не понимаю! Ведь Иван Кузьмич прекрасные уроки дает, и вдруг…

— Отставание по математике создалось, конечно, не вдруг. Просто мы недоглядели.