Первый год

ГЛАВА 45

В ночь на двадцатое мая Логов почти не спал. В те редкие минуты, когда он смыкал глаза, ему снились тревожные сны, от которых он тотчас просыпался.

Наконец небо в окне стало светлеть. Виктор Петрович вскочил с постели, умылся и решил пройтись по свежему воздуху.

Хотя было еще очень рано, шахтерский городок уже проснулся. Опередив рассвет, пропели голосистые гудки, загрохотали по улицам автомобили, и тысячи людей с фонарями в руках направились к шахтам. В оживших переулках Логов слышал возбужденные голоса, немного сиплые после недавнего сна, звуки рождающейся песни, чей-то задорный смех.

— Ну и насмешил, мошенник! — утирая глаза, говорил пожилой горняк с рыжими прокуренными усами. — А мне дочка — в пятом классе учится — так другое сказала. Я, значит, порядок себе такой завел: перед сменой, это самое, стаканчик пропускать, чтоб способней, стало быть, работалось. Так она мне и скажи: «Папа, как это ты можешь сразу пить водку и курить? Ведь на бочках со спиртом пишут: «Огнеопасно».

Смех громче прежнего раздался в толпе. Виктор Петрович тоже невольно улыбнулся.

— Да, — заметил другой шахтер, — навострились ребятишки, что и говорить! В школе, там правильно учат. У меня недавно Котькина учительница была, спрашивала, когда уроки делает, чем он, дескать, дома занимается, с какими товарищами компанию водит и прочее. Все книжки переворошила и половину велела убрать.

— А как же ты думал! — отозвался третий. — Им все знать требуется: на то они и учителя. Экзамен у них нонче первый. Моя дочка тоже будет держать.

«Все говорят о школе, все волнуются за своих ребят, — подумал Виктор Петрович. — И я за них в ответе перед этими вот людьми. Если что не так, с меня спросят. С е г о д н я с п р о с я т!»

В начале восьмого Виктор Петрович вместе с Геннадием Максимовичем (Логов зашел за ним по дороге) был в школьном дворе, где, несмотря на ранний час, уже начинали собираться дети. Тихие и серьезные, они робко смотрели на учителей, словно хотели сказать: «Видите, какие мы послушные. Вы нас, пожалуйста, очень строго не спрашивайте».

Некоторые из ребят держали в руках экзаменационные билеты и поминутно в них заглядывали, проверяя себя. Лишь редкие смельчаки старались показать товарищам свое абсолютное спокойствие.

Геннадий Максимович остался с ребятами. Виктор Петрович, не найдя своих учеников, вошел в школу.

Все учителя были в сборе. Поздоровавшись, Логов забился в уголок, где обыкновенно любил сидеть, и задумался. И снова ему пришла мысль, что это его будут экзаменовать сегодня, а он плохо подготовился к экзамену. Трудные темы дадут — и все! Он уже видел растерянные лица ребят, уже слышал их голоса: «Мы этого не знаем! Вы нам этого не объясняли!» Виктор Петрович вздрагивал и испуганно озирался по сторонам.

Из кабинета вышел директор.

— Товарищи, получите конверты, — сказал он. — Ольга Васильевна, пожалуйста. Виктор Петрович…

Логов одеревенелыми пальцами взял плотный конверт с пятью большими сургучными печатями и вопросительно посмотрел на Ивана Федоровича.

— Можете вскрыть, — улыбнулся директор, — до экзамена остается ровно час.

Печати мешали надорвать край пакета. Виктор Петрович кое-как сломал две из них и вытащил небольшой, свернутый вдвое листок бумаги. Развернул:

— Напишут! — облегченно вздохнул учитель. И вдруг он заметил на печатном листке золотые кружочки солнца, что падали сверху через зеленое сито деревьев. Почему он раньше не видел их? Почему не слышал вокруг себя этих взволнованных голосов, которые слышит сейчас? Наверное, он задремал после бессонной ночи.

Математики, получив задачи и примеры, немедленно стали решать их, чтобы проверить, нет ли в условиях случайных ошибок или опечаток.

— Иван Кузьмич, — обратился к Стрельцу директор, — я все-таки боюсь за ваших ребят, боюсь, что не сдадут они экзамена по математике.

Старый педагог некоторое время молчал. Любому учителю больно и обидно услышать от кого бы то ни было такие слова. Ивана Кузьмича они уязвили тем сильнее, что их произнес директор, произнес в присутствии многих уважаемых людей, и, главное, потому, что в словах этих была правда.

Стрелец после памятного для него педагогического совета, на котором заслушивался его отчет, после глубокой проверки его работы вынужден был признать свои ошибки. В течение второго полугодия Иван Кузьмич многое исправил, но следы прежней недобросовестности учителя еще чувствовались в знаниях детей.

— Иван Федорович, — проговорил, наконец, математик, — вы знаете, что мне трудно вам возражать. Посмотрим, что покажут экзамены. В следующем году я уже не буду работать у вас.

Между тем толпа детей во дворе школы с каждой минутой увеличивалась, но в здание пока никто не входил. Без четверти девять раздался первый звонок, и двери отворились. Обычно шумные и возбужденные, на этот раз ученики, даже самые шустрые из них, робко переступали школьный порог, неуверенно двигались по коридорам, с трепетом поглядывали на еще закрытые двери классов. Особенно волновались малыши-четвероклассники, которые сдавали экзамены первый раз в жизни. Им-то все было ново: и заранее разложенные на партах листы бумаги со штампом школы, отчего эти листы казались такими важными и строгими, что к ним страшно было прикоснуться; и то, что вместо ассистента пришла учительница третьего класса, а не грозный незнакомый дядя, как они ожидали; и по-праздничному убранный класс. Когда одна девочка из класса Ольги Васильевны увидела в руках учительницы большой пакет с красными сургучными печатями по углам, она разревелась от страха. Но старый педагог тотчас нашел способ успокоить ее.

— Рита! — позвала Ольга Васильевна. — Иди, иди сюда! Помоги мне расставить на партах чернильницы. Да плакать перестань. Неси вот эти сначала на задние парты. Так, хорошо. А теперь сюда.

Девочка увлеклась работой и перестала плакать.

Но вот прозвенел второй звонок: экзамены начались.

Виктор Петрович вместе с Геннадием Максимовичем, который был его ассистентом, сидел за столом в своем классе. На доске четко и крупно написаны темы сочинений.

Ребята сосредоточенно смотрели на доску, размышляя, какую же тему лучше взять. А Володя Светлов уже вывел на своем листке «Мы — за мир», набросал план и стал сочинять вступление. Изредка мальчик откидывался на спинку парты, шевеля губами и по-дирижерски взмахивая правой рукой, читал написанное. Потом он задумывался, скреб пальцами макушку и снова принимался писать.

Степной не мог скрыть своей радости: его поэма «Миру — мир!» точно подходила к третьей теме. Хотя Виктор Петрович советовал Алексею использовать лишь отдельные лучшие места поэмы, юноша не послушал его и решил все сочинение написать в стихах.

Люба Поярцева расширенными в задумчивости глазами смотрела на просторную степь за окном. В сознании девушки звучала опера «Евгений Онегин».

«Вот с этого и начну! — решила Люба. — Расскажу, как еще в детстве я слушала эту оперу, а потом перейду к главному».

Девушка взяла ручку и стала писать.

И вскоре весь класс напряженно работал, склонившись над партами.

А Виктор Петрович, переводя взгляд с одного лица на другое, читал мысли своих учеников. Он безошибочно мог сказать, кто какую выбрал тему, насколько полно раскроет ее, какие цитаты использует. Логов уже видел перед собой сочинения своих ребят, хотя они еще не были написаны, уже твердо знал, что экзамен сдадут все его ученики, хотя экзамен только начался. И от этой уверенности на душе молодого учителя было радостно и светло.